Галина Волчек как правило вне правил

Марина Райкина, 2019

Галина Волчек – это не просто женщина, актриса и главный человек одного из самых известных театров страны – «Современника». Она живет со своей очень нестандартной системой координат. Волчек ненавидит банальности и презирает предателей. Она не признает полутонов в человеческих отношениях и из нюансов творит свой театр. Гармония несочетаемого – самая большая загадка жизни и творчества первой леди российского театра Галины Волчек.

1957

{МОСКВА. ПОЛЯНКА. ОТДЕЛЕНИЕ РАЙОННОГО ЗАГСА}

Двое не спеша идут по улице, осторожно обходят лужи.

— А на какие шиши мы выкупим твое пальто? — спрашивает она.

— Надо у Володьки перехватить. А кольца-то ничего, дутые. Пол-Москвы обегал, пока нашел. Давай зайдем в подъезд.

Заходят. Он достает из внутреннего кармана пиджака четвертинку, привычным движением сворачивает алюминиевую крышечку и делает большой глоток. Протягивает ей:

— Ну, давай теперь ты.

Она морщится, но все же делает небольшой глоток.

— Хоть бы взял что-нибудь закусить.

Ее слова он воспринимает как руководство к действию и, когда они выходят из подъезда, покупает эскимо. С этой молочно-шоколадной закуской они входят в районный загс на Полянке.

— Брось, неудобно, — говорит она, глядя, как сладкие белые капли падают на его единственный пиджак.

— Щас. Бросил.

Он доедает эскимо, облизывает липкие пальцы, и пара вступает в зал с выкрашенными в немаркий колер стенами. Ответственная женщина с серьезным лицом и пучком на манер моды конца 50-х объявляет их мужем и женой.

Евгений Евстигнеев и его молодая жена, только что потратившая свой первый гонорар на модную и красивую одежду для мужа.

— А вы помните свадьбу?

— Плохо. Помню только, что играли ее в квартире моей мамы, потому что я же ушла от отца, обидела его. И еще помню, что в такси мы забыли голубой отрез на свадебное платье. Ночью мы искали этого таксиста, нашли, и платье было спасено. Даже не помню, кто из гостей был.

Из подарков, не блиставших роскошью, она запомнила, пожалуй, самый смешной — от актера Владимира Кашпура, дружившего с Евстигнеевым еще со времен Нижнего Новгорода. Артист подарил новобрачным пластмассового пупса, к животу которого ленточкой привязал одеколон «Жди меня». За ним тогда гонялись все модницы.

ВЛАДИМИР КАШПУР — Это была не объявленная свадьба, а домашние посиделки. Женя спросил меня: «Придешь?» — «Приду», — сказал я. Денег не было, ну я и купил куклу с одеколоном. Свадьба была тихая. За столом — все свои: папа и мама Гали, певец Марк Бернес. Но он не пел, с Женей все разговаривал, рассказывал о съемках. А на Жене был серый костюм в полоску, он готовил и подавал к столу. Он вообще очень хорошо готовил. Галя над ним подтрунивала.

Еще Волчек помнит, как не было денег, как кочевали с одной съемной квартиры на другую и как она возила Жене, попавшему в больницу с дифтеритом, калорийные булочки за 10 копеек. На апельсины денег не было.

ГАЛИНА ВОЛЧЕК: — Смешно, что он лежал в боксе, где было разбито стекло, так что ни о какой изоляции не могло быть и речи. Глупые мы были. Ничему не придавали серьезного значения — ни деньгам, ни заразным болезням.

Необыкновенная легкость бытия этой пары имела конкретную арифметику. Молодожены получали по 690 рублей старыми деньгами в «Современнике», из которых половина уходила на уплату за съемную комнату, другая половина — на продукты и коллективные гулянки.

Непьющая Галина Волчек на одной из вечеринок юного «Современника»

— Интересно, почему вы не взяли фамилию Евстигнеева?

— Так вопрос не стоял. Актеры обычно оставляют свои. Да мне и в голову такое не приходило.

— А вас никогда не смущало его провинциальное происхождение?

— Нет, что ты. У нас были очень хорошие, светлые и ровные отношения. Хотя история «Пигмалиона» мне была не чужда.

— Вы хотите сказать, что, как доктор Хиггинс, сделали своего мужа?

— Ну не совсем так, хотя ситуация была похожа. Женя, например, говорил: «Беленый суп». То есть по-нашему — со сметаной. Мыло с парфюмерной отдушкой называл «духовым». Тенниску на молнии — бобочкой. Да много всего такого.

— Вы, девочка из приличной семьи, стеснялись его дикости?

— Никогда! Никогда! За всей этой дикостью, нет, дикость — не то слово. Я видела, чувствовала его талант.

— Старались переделать, перекроить на свой лад?

— Он был таким талантливым, что неизвестно, кто кого переделывал и кто на кого влиял. Он ли на меня, что позволял прикоснуться к своему таланту, быть рядом? Или я на него со своими методами?

Но как бы она сейчас ни взвешивала, чьи заслуги при взаимном воспитании больше, она, конечно, пыталась изменить супруга, слепить его внутренний и внешний образ. Так, на первый свой киношный гонорар она купила Жене в комиссионке полное облачение — костюм, плащ, шляпу и в довершение коробку французских галстуков. Кстати сказать, каким бы чудовищным и безвкусным ни казался его костюм, он умел его носить шикарно, как будто именно для него одного он и был сшит самым дорогим московским портным.

Впрочем, мануфактурной отделкой образа дело не ограничивалось. Волчек, смеясь, вспоминает, как заставляла мужа прочесть «Войну и мир». Женя добросовестно брал книгу в руки несколько раз, но так и не мог одолеть и трети. Доходило до таких ссор, что самому Толстому было бы неловко: что своим творением он ставил под угрозу семейное счастье. В данный момент семья Волчек — Евстигнеева была несчастлива по-своему.

В конце 50-х годов она не подозревала, что в 1994-м использует личный опыт по ваянию чужого образа в спектакле «Пигмалион». Во всяком случае, воспоминания из семейной хроники доставят ей радость и она будет говорить артистам: «А вот Евстигнеев в этот момент, я помню…»