Перрон для оптимистов

Марина Медецкая, 2021

Первая книга режиссёра и сценариста Марины Медецкой по реальной истории её семьи. Чудеса случаются, мечты сбываются, сказки оживают… И это всё без сверхъестественного вмешательства! Надо только верить, надеяться и смотреть в завтрашний день с оптимизмом. Эта книга о воссоединении одной семьи через сотню лет, тысячи километров и миллион несбывшихся надежд.

Илья. Париж. 1911

— Боже мой, Анатолий! Когда ты приехал? Как устроился? Кого уже видел? Чем думаешь заниматься? Я очень рад! — Илья, как всегда, говорил с восторженным напором.

Луначарский щурился отутреннего парижского солнца и не спешил отвечать на вопросы Ильи. Он словно проверял на себе постулат любимого Ницше о важности каждого проживаемого человеком жизненного момента.

— Анатолий! Ты меня совсем не слушаешь! — Для импульсивного Ильи важно было получить ответ на всё и сразу.

— Почему же! Отлично слышу. Приехал вчера как постоянный корреспондент газет «Киевская мысль» и «День». Встретился только с тобой и… да, здесь прекрасный кофе, — Луначарский отвечал медленно и вальяжно.

— Соня вспоминает тебя с благодарностью. Если бы не ты, ей бы ни за что было не одолеть семинары Авенариуса^[15] в Цюрихе! — Илья искренне был рад приезду дальнего родственника.

— Да… Замечательные университетские деньки! Тебе повезло, мой старый товарищ, не каждому достаётся такое сокровище. Умная и красивая жена — половина успеха.

— А вторая половина — Париж! — подхватил Илья. — Я словно растворяюсь в этом городе. Не понимаю ностальгического воя многих наших. Здесь вся энергия, красота и каждодневная инспирация!

— Ох, Илюша! Ты всё такой же восторженный визуалист. — Луначарский сосредоточился на маленьком солнечном зайчике, который дрожал на блюдце и пропадал, как только чашка становилась на место. — Вся энергия скоро сосредоточится у нас в России. Хотя в чём-то я с тобой согласен. Париж, безусловно, обладает La magie du Lieu (магией места).

— Я художник, Толя. Мне без этого никак, — Илья чуть обиделся на ироничный тон Луначарского.

— Именно поэтому ты мне сейчас необходим. Знаешь фаланстер «Улей», La Ruche, в тупике Данциг? Там живут некоторые русские анархисты, мне надо с ними встретиться, — Анатолий продолжал говорить с прикрытыми от утреннего солнца глазами, как будто речь шла не о делах.

— Уволь меня от этого. Мне хватает уже анархистов! Недавно «материализовался» Самсон, и, какты понимаешь, мне приходится терпеть все эти разговоры о скором торжестве революционной мысли и от него, и от Розы, — Илья отвечал с нарочитым раздражением.

— Но ты же художник. И наверняка знаешь кого-то из обитателей «Улья», — Луначарский знал, чем зацепить Илью.

— Ну, я знаком только с Осипом Цадкиным^[16], удивительным скульптором, — он, кстати, из Витебска. Настоящий бунтарь! — Илья хотел продолжить рассказ о художественной жизни нынешнего Парижа, но Луначарский нетерпеливо прервал собеседника:

— Значит, вперёд! Вольёмся в мир современного искусства! А с Самсоном и Розой мне тоже обязательно нужно увидеться! Как говорил великий француз Дени Дидро: «Общаясь с людьми, человеческий разум достигает невероятной ясности. Веди меня, о Аполлон, в чертог богов, искусств и совершенства!»

…

— Вы к кому, месье? — окликнули их по-французски. У входа в «Улей» всегда кто-нибудь дежурил. Так можно было перехватить потенциальных покупателей из любителей современного искусства или получить разовую работу от хозяев кафе и маленьких лавочек: таким всегда требовалось обновить вывеску.

— Нам бы кого-нибудь из журнала «Буревестник», — уверенно заявил Луначарский.

— Шпики, значит! Шпикам входа нет, — насмешливо резюмировали дежурные. Здесь чужаков не любили.

— Я бываю здесь у скульптора Осипа Цадкина. Он мой друг. У него мастерская во втором этаже, — примирительно сказал Илья.

— А-a! К Цадкину… проходите… — разочарованно протянул один из встречающих.

То ли скульптор не был их конкурентом, то ли денег они не почуяли, но Илья с Анатолием через минуту вошли внутрь.

Было темно и пыльно. Гости пробирались по заброшенному зданию Мекки свободного искусства, пристанищу художников всех направлений и национальностей, в надежде найти хоть кого-нибудь. Вдруг Анатолий наткнулся на что-то мягкое, от толчка оно зашевелилось, отчётливо запахло спиртным.

— Твою ж мать! — раздалось по-русски снизу.

— Нам нужен журнал «Буревестник», где это? — спросил Луначарский.

— Анархистов не поддерживаю, — неразборчиво пробубнил лежащий.

— Не скажешь — опохмелиться не дам, — с ироничной угрозой сказал Илья.

— Там, во втором, слева.

На втором этаже было светлей и чище. Посетители открыли левую дверь и оказались в просторной прокуренной комнате с продавленными диванами и облупленными письменными столами. Здесь кипела работа. Увлечённые хозяева не сразу обратили внимание на гостей.

— Пусть скорее грянет буря! — Илья с пафосом продекламировал девиз журнала анархистов.

— К кому? — отозвались от столов.

— Я — корреспондент газеты «Киевская мысль», Анатолий Луначарский. Псевдоним — «Гомо новус», читали?

— Ну.

— Я бы хотел взять интервью у Абрама Гроссмана^[17].

— Я — Гроссман. Псевдоним — «А». Говорить не будем, пока не пожрём. Живот подводит.

Гости переглянулись. Через полчаса Илья занёс в редакцию кучу съестного из окрестных лавчонок, не забыв дешёвое вино для страдальца с первого этажа.

К шумному застолью потянулись соседи — художники из России: Натан Альтман^[18], Фёдор Константинов^[19], Лев Инденбаум^[20]. Луначарский получил одно из своих самых острых интервью с радикальным анархистом Гроссманом, а Илья с этого дня стал в «Улье» окончательно своим.

Примечания

15

Рихард Авенариус (1843-1896) — швейцарский философ, профессор философии Цюрихского университета.

16

Осип Цадкин (1890-1967) — скульптор, гравёр, поэт.

17

Абрам Гроссман — русский анархист, автор и редактор журнала «Буревестник» в Париже.

18

Натан Альтман (1889-1970) — русский и советский живописец, художник-авангардист, скульптор, театральный художник.

19

Фёдор Константинов (1882-1964) — русский и советский живописец, ученик М. Врубеля и К. Коровина.

20

Лев Инденбаум (1890-1981) — французский художник и скульптор.