Кого ты видишь? Я ошибка. Книга пятая

Марина Зилотина, 2023

Вступивший в призвание экзорциста, бывший одержимый медиум Лука Гордон узнает, что Камилла смогла выжить лишь благодаря ее ангелу хранителю, и теперь отвергнутый хищник пожинает плоды своего произвола. Только ряд трагических событий позволяет ему получить шанс на восстановление доверия своей половины.Дано ли хищнику разделить судьбу с единственной, если его жизнь – это военный полигон, где озлобленные демоны и постоянная мобилизация, и статус его «половины» расценивается как приговор?

Глава 1. Пробуждение

Свет скупо падает сквозь высокое стрельчатое окно. «Ранние сумерки или рассвет?» — за щелями вертикальных жалюзи метет рыхлый снегопад. Белая венецианская штукатурка стен с эффектом мрамора, матированное фактурное стекло шкафов-купе и высокий зеркальный потолок делают просторную комнату просто необъятной. Сонную тишину периодически нарушает таймер масляного обогревателя. Тепло. Комфортно. Тело пребывает в неге, как после острого приступа болезни. Окинула незнакомое помещение размытым взглядом, убедилась, что его стерильность не является признаком больничной палаты, с облегчением сомкнула тяжелые веки, снова проваливаясь в сон.

Бредовые сновидения на зыбкой грани с явью развеял деликатный стук в дверь. После продолжительного ожидания в комнату бесшумно заглянули.

— Ну наконец-то! Ты только перекуси. И снова баиньки. Я сам готовил…

— Ты?! — Смущенно кивнул, с подносом в руках переступил порог, и ободренный моей удивленной улыбкой, поспешил ко мне. Пелена блаженной неги спала, и меня накрыло паникой. — Марк? Я в больнице? Меня похитили?! А ты… Господи, опять?!

— Похитили?! Бог с тобой. Конечно, нет! — Тот, кто был моей единственной опорой аккуратно водрузил на свободный край гигантской, идеально заправленной постели поднос и настороженно понизил голос. — А раньше похищали?

С подозрением пробежалась взглядом по бокалу с соком, фруктовому салату и румяной творожной запеканке, политой ванильным соусом, пытаясь угадать свою партию и его невербальные посылы.

— Трижды.

— Кто? — Брат прятал глаза и, занимаясь незатейливой сервировкой, прозаичным тоном вытаскивал из меня всю информацию, которую мы оба выучили:

— Они не представлялись. Ты находил меня. А те числились погибшими при неизвестных обстоятельствах. — Марк вскинул брови, рассматривая меня в упор, и я психанула, нарушая установленный нами протокол. — Маркос! Перестань! Ты же знаешь, я ничего не помню! — Силы изменили, как и севший голос. — Где мы?

Потянулась к навязчиво ноющим глазам, словно вместо родных мне вставили два мутных протеза. Он осторожно отвел мои руки:

— В безопасности. — Задумчивый близнец что-то набирал в телефоне. Я не узнавала на себе длинную, декорированную яркими принтами батистовую тунику.

— Сколько я проспала? — Попыталась собрать длинные волосы, приподняться на локтях. Марк успел поймать мою безвольно падающую, тяжелую руку. Вслух вырвалась ироничная усмешка. — Ой, на этот раз как-то тяжеловато возвращаться…

— На этот? Двое суток. — забеспокоился, помогая мне удобно устроиться в подушках и предположил с какой-то обреченностью. — И ты ничего не помнишь, да?

— Почему ничего? Тебя я точно помню. — Успокаивая встревоженного брата, решилась пошутить, отправляя ему в рот, наколотый на вилку, сочный кусочек запеканки с изюминой. — Вот. Твоя десятая часть от всего, чем я владею.

Брат ошеломленно следил за моими действиями, а я старалась запустить то немногое, что осталось от мыслительных процессов. Тщетно. Оперативная память отсутствовала вследствие неожиданного сбоя.

Видимо, у меня был недопустимо идиотский вид, что Марк, не разжевывая, проглотил кусок и протянул бокал с соком:

— Я должен позвонить. — Его поведение казалось неестественным, а краткий диалог и вовсе озадачил. — Она меня не узнает. Считает, что в больнице. И даже…

— Конечно, узнаю. Макушка, где родители? — Я ковырялась в запеканке, слизывая соус. Марк потел и, не отрывая взгляда от блаженной сестры, слушал абонента. Коньячные глаза все сильнее выражали нехарактерную растерянность:

— Как ей помочь? Кто ты? Люк?!

— Какое странное имя, — сделала глоток бодрящего грейпфрутового фреша и, похоже, совсем обескуражила взволнованного брата:

— Она говорит такие вещи… Тут точно без побочки? У Джоржа спрашивал?

— Люк и Георгий. И кто нам эти Люцифер и Победоносец? Твои новые друзья? Ты не рассказывал. Видимо, на этот раз я выпала надолго?

— Насчет Георгия — не знаю. Он твой друг. Но Люцифер?! — Марк переспросил настолько потрясенно, что я подавилась соком. — Лука Гордон не просто друг.

— И чем господин Гордон так отличился?

Он избавил меня от бокала, подал салфетки и отчеканил:

— Он — мой спаситель.

— Ох, Марк. Очередной Миссия? Спасает только Бог. Это не человеческая компетенция. Ты сам учил меня. — Моя печальная улыбка развеялась.

Гордость и будущее Бригов в лице моего идеального близнеца снял рубашку:

— Смотри! Вот весь я. Вот кем я был. И чем должен был закончить. Ты разве это узнаешь? — Под глухой басовитый рокот я смотрела на изуродованные запястья, изрытые шрамами вены, рубцы на шее и груди…

В ушах набирал силу грохот шторма. Глаза заволакивало сырым туманом. Сердце захлебывалось в скорби. Набат в висках погружал в другую страшную реальность.

— Замолчи! — Схватила его руки…

Перед глазами проявлялись его вспоротые вены. Слух резал жуткий смех. Кровь заливала пол, мою одежду… Он не замечал ни боли, ни отчаяния и ликовал в горячке: «Живи за нас обоих!» Вспышками било по нервам и слепым глазам: похоронная процессия, постаревшие родители, свежее надгробье, мраморная плита с краткой эпитафией и сигнальные огни на посадочной полосе аэродрома дождливого неприветливого города… Нет, городов… Бега.

В сознании господствовал хаос. Жестокие игры моего воображения сменялись бредом. Прошлое вторгалось в настоящее и, преломляясь, создавало иллюзорную действительность. В ушах звенело, глаза ломило от напряжения. Зажала голову, повалилась на подушки и потребовала у сурового призрака кошмарного прошлого:

— Ты галлюцинация? Или я… умерла? — Меня уже укачивали на живой груди. Я ревела в голос. — Маркос! Не бросай меня! Я одна. Совсем одна. — В макушку завибрировал родной певучий рокот: «Не одна. У тебя есть я», и я впопыхах искала доказательства его материальности: родинка над правой бровью, единственная ямочка, жесткий креативный ежик. Пальцы лихорадочно бегали по его лицу, а я все больше убеждалась в помешательстве. — Кто ты? Тебя не должно быть!

Визави с вымученной светлой улыбкой не развеял опасений.

— Меня и не было бы. — Усадил в подушки, дал воды, бережно промокнул лицо влажными салфетками и, возвращаясь к пуговицам рубашки, озвучивал чудовищную автобиографию. — Тридцать семь неудавшихся попыток. Травился газом, химикатами. Резал вены, глотал режущие предметы, душился, тонул, прыгал с высоты. Девять переломов. Четырнадцать раз в реанимации. В психушке признали годным и выписали в армию. Мать убил своим рождением. Батя отрекся и упился до смерти. Прогнивший дом отняли. Вот, кем я был. Выродок.

— Ты?! — я перестала дышать. Таинственный брюнет с безупречной внешностью продолжал шокировать контрастом мрачной исповеди:

— Я, девочка, я. — тоскливо улыбнулся, взял в горячие ладони мои дрожащие пальцы. Шершавые мозоли щекотали чувствительную кожу. Мягкие человеческие поглаживания согревали, возвращая в реальность. Черная ирония в его голосе уступила место железной убежденности. — Меня проклял даже отец. Я не осуждаю. Кому я нужен? А Люк вернул. Да, спас Бог. Но его руками. Будто я не знаю, что у него был выбор, что он жертвовал собой? Но Люк не отказался от меня.

Меня трясло. Он приставил к моим губам стакан воды и виновато проурчал:

— Я был у Бригов. Прости. Знаю, тебе больно. Но я не буду спекулировать на твоих чувствах. Не буду казаться лучше. Планка слишком высока. До Марка мне не дотянуться. — Вытирая слезы, запротестовала. Собеседник снова предупредительно удержал мои руки: «Не три», вздохнул и решился. — Я не Марк. Невероятно. Но так случилось. Внешне мы похожи. И если разрешишь, я стану лучшим братом. Нет, не близнецом. Я старше на год.

Совсем стемнело. Он включил небольшой ночник из цельного куска розовой гималайской соли. Я заметила верхушки веточек дивных орхидей. Проследив за моим заинтересованным взглядом, брюнет поднес объемную напольную вазу:

— Это от Луки. Я их привез из ресторана. Ты забыла.

Отвлекаясь от потрясения, коснулась упругих стрел с жемчужными бутонами, вдохнула аромат белоснежных роз. Атмосфера букета показалась знакомой:

— Забыла? Странно. Действительно, мои.

— Не только они, — он вышел на середину залы, окинул пространство благоговейным взглядом, доверительно прошептал. — Это — ваша спальня. Когда Люк дома, практически отсюда не выходит.

«Люк и наша спальня?! Какой-то у этого дурной запах», — я закапалась в лиловых шелковых подушках. Клон брата остановился между витражами, раздвинул панели купе, неожиданно шагнул внутрь, щелкнул выключателем. Щурясь от яркого света, по размытым очертаниям определила еще одно помещение, где по периметру тянулись опасно перегруженные стеллажи, комоды, кронштейны…

— Твоя гардеробная. Люк каждый день делает тебе подарки. — Ощущение золотой клетки усиливалось. Юноша помог подняться, трепетно поддерживая под локоть, подвел к распахнутой сокровищнице, сам почтительно остался у витража. — Вот. Может, так вспомнишь? Он любит тебя. Как сумасшедший.

Только из уважения к собеседнику я смотрела на склад, где в идеальном порядке были расставлены брендовые парфюмерия, косметика и аксессуары в подарочных упаковках и безуспешно пыталась поймать малейшую ассоциацию.

Брюнет чувствовал себя неловко, но терпеливо ждал.

— Так как мне называть вас?

Певучий бас не задержался:

— Макс. Максим Тушин. Люк представил нас на бенефисе. Помнишь?

— Увы. — Прячась за цветами, сосредоточенно раздумывала над природой странной амнезии. Чувство явного подвоха нарастало. «Двойник Марка? Да вы совсем меня за дуру держите, господин Гордон? Банальная тактика с подставным лицом — ловкий ход переключить мое внимание, чтобы остаться самому в тени». — Ни вас, ни бенефиса. А чем я занимаюсь?

— Ты профессионально танцуешь. — Я все мучила глаза, чтобы сбросить мутный серый фильтр. Мои руки снова аккуратно поймали на полпути к лицу. — А еще ты потрясающий художник.

«Танцор, который путается в своих ногах и не может самостоятельно дойти до туалета и художник с нарушением цветовой чувствительности?!» — внутри сработала сирена. Критичное сознание уже обрабатывало информацию, обдумывая варианты побега. Скользя безучастным взглядом по кронштейнам, где в шокирующем множестве висели новые зачехленные вещи, машинально приоткрыла ящик ближайшего комода. «Сексапильное белье, французские гарнитуры, чулки… А это что?» — в крикливом разноцветии лежал невзрачный бумажный сверток.

Подцепила записку. Глаза тянуло. Буквы расплывались, пока не сформировались в размашистый продавливающий почерк с острыми углами: «Прими ее, она так много расскажет обо мне». Брезгливо сдвинула в сторону демонически гранатовый зашнурованный корсет. Края шуршащей рисовой бумаги развернулись сами. Вещь была не новой. Обтертая временем и, вероятно, частым использованием, поскрипывающая и остро пахнущая древесно-дымным удом, рукоятка, любовно перевитая кожаными ремешками.

«Плеть?! Кожаная кошка!» — резко задвинула ящик и, роняя букет, попятилась к кровати. Простодушный юноша забеспокоился:

— Камилла? Тебе нехорошо? — Неискушенный вид собеседника снимал с него все подозрения. Улыбнулась озадаченному юноше только уголками губ:

— Все в порядке. Максим? Так, вы не против «Макушки»?

Собеседник зарделся, но ответить не успел. Дверь бесшумно растворилась. В проеме вырос напряженный бледный незнакомец. Взгляд на силуэт, и я оказалась в дальнем углу за необъятной кроватью:

— Марк? Ты говорил — мы в безопасности? Кто это? Он мне не нравится. — Сердце тревожно забилось. Не усугубляя моего неловкого положения, брюнет гигантскими шагами обходил ковер-монстр и отвечал из коридора:

— Что ты, Камилла! Это же Люк. Твой Люк.

Растерянность мгновенно испарилась. Сиамская кошка встала на дыбы:

— Этот?! — Реакция на типа с голодным взглядом была непримиримой оппозицией на интуитивном уровне. Броня. Минутное противостояние, и я устало усмехнулась в хищные глаза с разгорающимся неоновым свечением. — Нет, это не Люк. Это — Люцифер, Навуходоносор, преподобный Легион… Как вы предпочитаете, господин Гордон? Или без личностей? Просто, серийный убийца?

Безмолвный визави сгруппировался, словно держал удар на ринге:

— Откуда ты пришла на этот раз, Любовь моя? — Рухнул на колени. Неуловимое движение. Его куртка оказалась на полу. Футболка просочилась сквозь пространство. По атлетической груди отвратительными взбухшими проточинами расползался нечеловеческий пятипалый след когтей. — Верни меня, родная…

Еле выговорила:

— У-убирайся, — вгорячах схватила с кровати покрывало. Рукав туники задрался и оголил гематому на внутренней стороне локтя. Ужаснулась. — Плеть! Ты бил меня?!

— Никогда! — съежился и пояснил упавшим голосом. — Это твоя плетка.

— Что-о? Я — садистка?! Господи! Что ты со мной сделал?

— Нет-нет! Плеть принадлежит тебе. Но ты… Ты никогда ею не пользовалась. — Я попала в Зазеркалье, а обделенный крепкой лаской стенал. — Вспомни меня!

Он вцепился в поседевшие виски. В сознании, словно на экране монитора, появилось всплывающее окно: «Сохранить прошлую сессию?» Отвечая: «Ок», — я боролась с дурными подозрениями: «Сколько раз меня вот так перезагружали?»

Вдох…

По босым ногам уже гулял ледяной сквозняк. Огляделась. Продуваемый темный коридор. Стремительно коченея, пошла за тихим удаляющимся голосом:

— Может, тебе еще и видео скинуть, чем мы занимаемся? Она моя! Любовница. Жена. Мечта. У моей идеальной женщины есть только один недостаток… Да, я! Блядь… Я! Думаешь, я позволю повториться вашей скандальной румбе?! — Я узнала этот циничный баритон. Внутри разразился шторм. Осознавая всю безвыходность ославленного положения, медленно сползла по стене. — Отступи как мужчина. Или привычки, Филя, беспокоят? — Гордон остановился у кабинета, облокотился о косяк и, привычно постукивая рукояткой плети о бедро, угрожающе оскалился. — Мой тебе совет, вали отсюда и не свети своей роскошной задницей, чтобы не привлечь внимание прежних теневых клиентов. Обернись. Молоко для сына убегает. Намек понял? Береги своего дружка. Уж очень он непоседливый.

Усмехающийся диктатор зашел в кабинет, дверь не закрыл. Я пыталась совладать с путающимися мыслями, а Гордон отвечал на другой звонок. По громкой связи:

— Где моя дочь?

— Она устала. Спит.

— Если бы ребята не подтвердили, что она уехала с тобой… — Тон Брига поднялся на октаву выше. Гордон перебил:

— Она поехала сама. По доброй воле.

— Только из-за Максима мы сняли запрет на приближение. Иначе ты бы уже был заключен под стражу и звонил своему адвокату.

— Все это ошибка.

— Это ты — ее ошибка, — отец сделал акцент. Но лжец играл ва-банк:

— Мы вместе. — «Чистый блеф», — тон Гордона не менялся. Отец откашлялся:

— Вы поговорили? — Слушая недоверчивого отца, я пробиралась на ощупь по стене. Приоткрытая дверь. Светодиодная настольная лампа на струбцине для малой хирургии. В холодном световом пятне — фрагмент кожаного кресла и широкого письменного стола. Аптечка, разорванная пачка стерильных салфеток, антисептики, шприцы, раскрытый малый медицинский набор оперативных инструментов, многочисленные ампулы. В нос ударил запах спирта. Гордон сидел спиной к приоткрытой двери и, сноровисто орудуя инструментами, отчитывался:

— Я ничего не знал. Поступил преступно. Я страшно виноват, но не могу к ней даже подступиться. А она глушит обиду цейтнотом и убивает себя. Ее активная деятельность и колоссальная физическая нагрузка только усугубляют ситуацию. Ей нужна восстановительная терапия…

Отец резко парировал:

— В январе она проходила обследование в Европе, ей назначен курс. Ее состояние наблюдают реабилитологи. Доктор Принц — нейрохирург. Зорин — ее нейропсихолог, помогает Камилле избавиться от тревожности, восстановить контроль эмоций. Именно благодаря его консультациям мы избегаем сложностей в коммуникациях с ней. Ребята работают в команде, исходя из ее состояния и составленного курса реабилитации. Гордон, все под контролем.

— Только не моим. Поэтому железная леди игнорирует все предписания врачей и живет одним днем, держась за счет упрямства и силы воли. Сама она не согласится, но если вы разрешите, я заберу, вылечу ее. Отдых, сон, щадящий распорядок дня, полноценное питание, смена обстановки…

— Проконсультируйся с ее лечащим врачом. Если Джорж сочтет допустимым твое участие и разрешит… — Бриг красноречиво не закончил фразу. Гордон скинул в ванночку пинцет, зажал виски свободной рукой. Секундная заминка. Его передернуло, но он подавил гнев по поводу упущенной позиции бессменного консультанта и смиренно согласился:

— Конечно. Мы на связи. Только с его позволения. — Маска Пьеро слетела, он раздраженно швырнул плеть в угол кабинета. Но глухой бас отца изумил:

— Мы подумаем об этом.

«Стоило появиться скользкой лживой анаконде, и я снова вещь?! Бесправная вещь в руках психопата и обманутых им родителей… — давясь беззвучными рыданиями, я понимала, что у любого предательства есть основание. — Нет, я не жертва. Не позволю себя ломать. Бежать!» Слезы лили по щекам, глаза тянуло, в чугунном черепе готовилась к рождению сверхновая…

— Я вымаливаю у нее прощение. — Голос блестящего афериста правдоподобно дрожал, а я задыхалась от ужаса: «Да ты мне ненавистен! Обнадежил моего несчастного отца. Чудовище! Умру, но не стану твоей собственностью!» — Позвольте о ней заботиться. Она моя, единственная…

— Методом перебора что ли определил? Разочаровался в своих любовницах?

Гордон проглотил злую усмешку отца и выпалил:

— Позвольте забрать ее, как любимую жену.

— Если справишься — номинально у тебя есть наше согласие. — Слова отца доносились сквозь нарастающий звон в ушах. Я старалась не хлюпать носом: «Ну как же так? Как они все ему простили?» — Дерзай. Сегодня ты вернул мне сердце. И я хочу уже не одного сына, а двоих.

«Вот и причина. Я не в счет», — преданная, проданная, как рабыня на невольничьем рынке, я боролась за каждый вздох. Скрывая растроганность, отец прочищал горло и скупо выражал общую признательность от лица семейства. Где-то фоном звучала музыка, смеялся Джорж, ему подвывала Лика, Артем возился со щенками, щебетала мама: «Макушка, как ты относишься к средиземноморской кухне? Тогда к ужину наше семейное блюдо. Каре ягненка в фундуке. Ты мой мальчик… Глеб! Макушка любит готовить. Мои мужчины, собираемся на кухне…». Бриг скомкал прощание и отключился.

Воздух кончался: «Какая сложная многоходовка, господин Гордон. Нашел замену мне, даже Марку! А следующий шаг? Убедить всех, что я сумасшедшая? Придумает мне психическую травму, которая не совместима с социальной активностью, и закроет в психушке?»

Гордон потерял третий шприц и, выругавшись, сдавленно застонал. Еще недавно уверенные, крепкие руки било высокочастотным тремором. Зашить себя самостоятельно ему не удавалось. Мое паническое расстройство отступило на второй план. Взгляд вместо окровавленных тампонов, хирургических инструментов и использованных шприцев, разбросанных по рабочему столу, перетек выше.

Ноут, флешка, наши телефоны. Он активировал мой телефон, зашел на электронную почту, и на изогнутом экране монитора с большой диагональю появились видеофайлы с темой «Я»: его связи, зверства, извращения… Мужчины, женщины и подростки, почти дети… «Персональные» и групповые порно сессии, и даже оргии, где он в главной роли — вампира, садиста, доминанта. Увы, не архив прошлой жизни. Судя по датам съемок — настоящие будни одержимого урода.

— Это… Я?! — Закусил кулак и молча просмотрел подборку роликов своего хоумвидео. Меня мутило, я не отслеживала объем информации, отравляющей сознание последние четыре месяца. Поставил на паузу, с гнусным чавкающим звуком втянул клыки, обтер о белоснежную салфетку окровавленный кулак и резюмировал. — Представляю, как ты ненавидишь меня, родная. Даже не за эту ложь. Что взять с чудовища? А за то, что разрушал тебя как личность, заставил презирать себя, ломать, когда не могла оставить умирать и позволяла существовать такому уроду дальше.

Испуганно замерла. Гордон грубо выругался, и я смогла вздохнуть. Мое присутствие оставалось необнаруженным.

— Твою же мать… Предпоследний ролик перед бенефисом?! И это последнее, что она помнит? Вот и откат. Из ада. — Гордон скинул в металлическую ванночку зажим с окровавленным тампоном и, сипло взвыв от боли, зажал переносицу. — Но добрый доктор прав. Это не внушение. Это я. Материальный.

«И до Джоржа добрался?!» — осознавая масштабы его ментальной диктатуры, машинально следила за нервно барабанящими пальцами по подлокотнику.

— Письма отправлены с разных фейковых ящиков, все зареганы на неизвестном почтовом сервере. Территориально за границей. Для следственных органов недоступны. Даже если удастся технически отследить подставного отправителя, то реальную личность установить невозможно. Мне нужен ее ноутбук, флешки, телефоны — все! Уничтожить эту мерзость. — Гордон отфильтровал файлы по дате и открыл последний: «Этот я еще не видела». — Так, спокойно. Ищем след.

Смотрели оба, не дыша. Камера фиксировала время съемки. Дата совпадала с моментом моего пробуждения в его доме после четырех дней бреда.

Девочка задумчиво крутила тяжелое помолвочное кольцо на безымянном пальце, отвлеклась на посторонний звук и, пытаясь приподняться, вздрогнула. В тени материализовался обнаженный хозяин дома.

Гордон поморщился и глубоко затянулся дудкой, глуша приступ брезгливого кашля, а я вросла в ледяной пол, когда увидела это чудовище со стороны…

Распущенный, голодный, бездушный психопат. Все тот же искусственный больной взгляд, транслирующий откровенную похоть и вседозволенность. Зрелое античное лицо искажено презрительной усмешкой. Сильные руки скрещены на груди. В облике какая-то поврежденность. Во власти этого монстра находилась доверчивая девочка с глазами-звездами, что излучали абсолютные любовь и принятие.

Сердце замерло от страшного предчувствия: «Мозг милосердно отключил часть воспоминаний?»

Хищник медленно опустил руки, группируясь для атаки. По бедру нетерпеливо постукивало его излюбленное орудие Британской инквизиции — плеть-кошка с девятью хлыстами. Удивление на побледневшем лице жертвы сменилось настороженностью: «Люк?» Прыжок…

Я прикусила щеку, чтобы не заверещать. Неуравновешенный сосед по камерному «кинотеатру» приватного сеанса взорвался. В меня летели зажимы, скальпели, хирургические тупые двузубые крючки, ножи, пинцеты… Моргнула, хромированная шрапнель застряла в куполе вибрирующего щита. Телекинетик методично собрал, застывший в воздухе медицинский инструментарий. Я мысленно перекрестилась, благодарная, что не оказалась в момент детонации рядом с самим подрывником. Гордон упаковал операционный набор, швырнул в стол, вколол себе микс транквилизаторов, отбросил шприц-пистолет. Три глубоких вдоха, он преодолел аффект, возвращаясь к просмотру добытого вещдока.

Плеть скользила по обнаженным плечам. Теплый сливочный оттенок ее кожи становился молочным. Монстр разглядывал подопытную зверушку с каким-то больным плотоядным интересом, словно примерялся к препарированию. Рукоять поднялась по шее, медленно прошлась по подбородку, замерла на скуле: «Начну с мордашки», и вдруг хлестко ударила по пересохшим губам…

Я зажала рот одновременно со своим экранным двойником. За стеной горько выли. Я сосредоточенно дышала. Последний вдох, и снова свободна — никаких эмоций, самоосуждения, долгов: «Он ошибка. Переживу. Благодарю за опыт». Губы, горящие фантомной болью, сложились в замороженную полуулыбку.

Та влюбленная, зависимая от прихоти чудовища, дурочка еще искала смысл в его действиях. Съежилась в подушках и с подозрением вглядывалась в…

— Да она же смотрит в мое лицо. Мое!

На дне стеклянных глаз застыло абсолютное безумие. Монстр замахнулся.

Его прототип поставил видео на паузу, доказывая в пустоту:

— Не я! Это не я!

«Может, вы, господин Гордон, заразились избирательной амнезией от Стаса Шульгина, когда падали с ним с башенного крана пару месяцев назад?» — актер был органичен. Игнорируя разыгранный шок, я равнодушно открывала для себя причину своих многочисленных подкожных кровоизлияний.

Мимолетная заминка. Прислушиваясь, спугнутый хищник вытянулся в стойку. Вдруг серия неуловимых ударов — жестких, яростных, с профессиональной точностью садиста. Пряча в ладонях лицо, девочка сжалась в подушках, группируясь в маленький беззащитный комочек.

— Безумец! — Гордон выскочил из кресла и взревел, как дикий зверь. — Ну почему я был таким слепым? Гога! Слышишь? Почему ты не убил меня?

«Гога?! Господи, надо бежать от этого хронического шизофреника», — попятилась, оставляя в поле зрения только монитор. Гордон сорвался к экрану, максимально приближая контейнер с капсулами. С минуту изучал содержимое, не отрывая взгляда от изображения, выдвинул верхний ящик стола. На стол один за другим летели ополовиненные флаконы из темного стекла и блистерные упаковки:

— С-сука! — Гордон схватился за виски и вдруг встал на колени. — Отче! Если Ты еще меня слышишь… — Исповедь была тихой. Я почувствовала себя гнусно, сделала шаг назад, и он замер, снова преображаясь в опасного хищника. Прислушиваясь, медленно повернул голову к дверному проему. «Да ты не чувствуешь меня?!» — фыркнув, Гордон подтвердил гипотезу и вернулся к прямой улике преступления.

Повелительное: «Пей!», и доминант исчез. Девочка отняла дрожащие ладони от лица и с трудом сглотнула. По пальцам бежала кровь. Внешне без синяка, только небольшая припухлость выдавала нижнюю губу, но внутри слизистая была разбита. Она бегло осмотрела себя и, путаясь в простынях, ошпаренной кошкой выпрыгнула из кровати. Голые ноги, исполосованные багровыми синяками подогнулись. Упала на пол.

Гордон синхронно покачнулся и охрип:

— В чем ты? Я боялся тебя коснуться, чтобы переодеть, умыть. Боялся даже рядом встать, чтобы не задеть детонацией. А эта мразь все время была рядом?!

Размазывая слезы, голодранка доползла до подоконника и захватила свои «обезболивающие». Шаг, и она споткнулась снова. Контейнер закатился за ведра с ненавистными цветами. Меловое лицо все резче контрастировало с медленно наливающейся кровавой струйкой. Справляясь с болью, «пользованная девка» шарила по полу в поисках контейнера. Стараясь не смахнуть ни одного букета, только благодаря выбросу адреналина и стрессовой реакции, принудительная фармакологическая наркоманка смогла добраться до ванны, повисла на ручке и снова потеряла равновесие…

— Боже правый… Как. Ты. Выжила? — «Заблуждаетесь, господин Гордон. Не выжила». Мгновение, и неуправляемый монстр смел все, что было перед ним, рванул на себя окно. Массивный стол врезался в дверь и проломил ее. Уже исчезая по коридору, я слышала вопль раненого чудовища, сотрясающий стены дома. — Аа… Где ты, мразь? Я не знаю кто ты, что ты такое. Но я найду тебя!

Стекла атриума дрожали. Чудовище продолжало бесноваться, а я босиком сбегала с лестницы. Слабое зрение компенсировалось обостренными тактильными ощущениями. Под ладонями холодные металлические перила, фактура батистовой туники на разгоряченной коже, за спиной — тяжесть развивающихся влажных волос. Инстинктивно шарахаясь от полыхающего камина, рысью пересекала неосвещенный холл, судорожно справлялась с двойным замком, вырывалась на морозный ночной воздух.

Выскочила на дорожку. Мертвый сад. Фоном корявых силуэтов — неоновая мистерия. Небо гудело от напряжения, прокатываясь багровыми всполохами и, разражаясь отголосками далекого грома, бросало цветные отсветы на снег. Он казался коралловым. Воздух остро пах разреженным озоном, словно в преддверии грозы: «В марте?» Скользя по снегу, отстраненно видела себя со стороны.

Длинная сорочка развевалась на ветру, пеньюар сползал с плеч и стелился, как невесомый шлейф. Ночное небо наливалось вспышками, точно передавая определенный шифр: «Северное сияние? Здесь?» Под ревущим возмущенным небом по мерзлой пустоши бежала девушка. В голове ускоряющимся пульсом отдавались касания по обжигающему снегу. Ворота. Последний шаг…

Меня снес вихрь.

— Не могу потерять тебя! — Синяки под потухшими глазами. Лицо перекошено страхом. Надломленный голос. Седина еще белее. Не обращая внимания на мое сопротивление — рев. — Не смогу! Не переживу. Уже не чувствую. Теряю!

— Не смей до меня дотрагиваться! Я запрещаю! — Скачок. Душная сумрачная спальня огласилась моим визгом. Давясь в истерике, ворвалась в реальность.

Вдох. Синие глаза напротив. Та же комната, но двумя сутками позже.

— Такси и дверь найду сама. Не провожайте, господин Гордон. — Соскочила с кровати, жестом потребовала свой телефон. Хозяин в сердцах повысил голос:

— Я — Люк! Твой Люк!

— Я вас не знаю.

— Да не страдаю я расщеплением личности! — взвыл, отлетел на безопасное расстояние, с чувством хватил кулаком о стену. — Это был не я! — Инстинктивно закрылась от осыпающейся штукатурки. Осел на пол. — Прости, родная! Тот — не я!

— Который из них? Тот, что выгнал из дома, как использованную проститутку или тот, кто бил? — Оттянула нижнюю губу, демонстрируя на слизистой неровный белесый росчерк его пера. Рептилия увеличилась в габаритах и окаменела. В фосфоресцирующих глазах — ни намека на рассудок. Я промокнула губы тыльной стороной кисти и сухо отклонила апелляцию. — Плеть твоя. Как и твой автограф.

Покерфейс удержать не удалось. Отвращение тошнотой подступило к горлу. Зажимая рот ладонью, попятилась. Перевоплощаясь человеком, обеспокоенный Гордон вскочил за мной:

— Я найду его. Только покажи мне. — Рядом находился совершенно незнакомый, опасный человек. «Человек ли?» — критичный разум подкинул очередные доказательства его произвола. Выкрикнула:

— Не подходи! Не ройся в моей голове! — Меня трясло. Капитулируя, он поднял руки. В тень отступить не успел. Приступ панической атаки сдавил легкие. Снова сорвалась на визг. — Вон!

Источник моего расстройства растворился в воздухе, и я смогла вдохнуть полной грудью. Успела ввалиться спиной в ванную, зафиксировала дверь и разрыдалась, даваясь рвотой и слезами над унитазом…

Я слышала рингтон своего телефона, словно он лежал под дверью, жалобные завывания Жака. Меня все это время жестоко рвало. Организм освобождался от всего, что в состоянии блаженной амнезии я успела допустить в себя, чередуя в оригинальной последовательности: молочная вода, слезы и цитрусовая горечь…

Усилием воли заставила себя преодолеть рецидив фобии, похожий уже на приступ нервной булимии, прополоскала рот, умылась. Взгляд в зеркало, и я отшатнулась: «Это хотя бы объясняет слабое зрение, туман в глазах и острую реакцию на яркий свет. Бежать!» — кровоизлияния практически затопили белок. Сосредоточилась на дыхании и решилась выйти за дверь. Хищник затаился и следил за подслеповатой жертвой из самого затененного угла. Не поднимая красных глаз, быстрыми шагами пересекла комнату, выскочила на лестницу, три пролета, атриум, холл… Снова впечаталась в тень с дикими синими галогенами:

— Вспомни. Ты дала мне шанс.

— Проститесь достойно, Господин Гордон. А не в своем духе психопата. — Слова вылетели сами. Зажмурилась, сглотнула и услышала звук подъезжающей машины. Сумеречный атриум осветили адаптивные биксеноновые фары. На дорожку перед парадным входом, въехал автомобиль.

— Артем?! — осеклась, обреченно глядя на свой телефон в руках расчетливого инсинуатора. Дежавю. Красный Audi Q5 Sportback и за рулем невозмутимый водитель. Только сам хозяин стоял на коленях, ко мне лицом. С безжизненным лицом. Меня выворачивало от одного лишь осознания, что я малодушно оправдывала и покрывала этого маньяка, убийцу, седого педофила: «И только Бог знает, кого еще!» Перед глазами снова всплыли грязные сцены его извращенных игр: «Слава Богу, желудок пуст уже, как два часа», — я выбежала на крыльцо, позабыв о скандальном виде. Легкая туника взметнулась на злом буранном ветре пестрым сарафаном, таким же чуждым, как бразильский карнавал среди вечной мерзлоты. В спину прилетело: «Только не беги!», и я сиганула с обледеневшего крыльца. Артем вышел из машины с моим полушубком и успел поймать меня на последней ступеньке. Зубы стучали:

— А Д-джорж? — Благодарно забирая из его рук спасительный флакон мятного эфирного масла, справлялась со рвотными спазмами и опасно гудящей головой.

— Особенности национального менталитета не позволяют нашему Herr Doktor нарушать порядок и личные границы, вторгаясь без назначения на чужую территорию. — Намек на улыбку тронул только умные глаза, но в голосе звучал сарказм. — Ждет тебя. — Кивнул на плотную тонировку задней полусферы.

Перед лобовым стеклом медленно проплывал почерневший частокол заснеженной непроходимой чащи. В глаза был направлен диагностический фонарик, уверенные чуткие пальцы прощупывали пульс. Я нервно тасовала зеркальные очки, запасной телефон, футляр с наушниками и старалась усидеть на месте, чтобы не сорваться босиком домой. Вдруг смазанная вспышка. В свете фар на дороге материализовался монстр, уперся в передний бампер:

— Не отпущу! Родная, вспомни! — Его трясло в пароксизме наступающей мутации. Я испугалась за Артема, но мужчина, неизменно отличающийся профессиональным тактом и бесстрастностью, сжал руль обеими руками и удивил:

— Знаешь, на что это похоже? Казнь. Не совершай ошибки. Не простишь себе.

Покосилась на Джоржа. На квадратных скулах играли желваки. Смотря перед собой, он растирал мои обмороженные стопы и цедил по слову на ломаном русском:

— Отключи эмоции. Выслушай его. Будь объективной.

«Объективной?» — вцепившись в ремень безопасности, я смотрела на голого по пояс психопата посреди сумеречного леса, под ледяной метелью. Обернулась — позади остался темный трехэтажный особняк. Развела руки, хмуро оглядела себя — грудь под видимым лазерным прицелом, как живая мишень, на которой сошлись два синих диода. С сомнением перевела взгляд на водителя, потом на толерантного немца:

— А вас ничего не настораживает?

Тишина. Мужчины единодушно выразили солидарность.

«Невеста мрачного жнеца» задрала рукав туники, засветила синяки, уникальные линзы³ на весь глаз цвета клюквенного морса и процитировала:

— А причиной всему мои колоссальные физические нагрузки и цейтнот?

Джорж разжал челюсти и, не хотя, признался:

— У тебя был микроинсульт. — «До или после того, как я сюда попала?» — напрягла глаза и, разглядывая гематомы на внутренней стороне локтя, раздраженно вздохнула. Наблюдая, как я морщусь, но упорно прощупываю следы от катетеров в промежуточных венах локтя и предплечья, серьезный доктор не выдержал испытания моим обострившимся слабоумием. — Бриги не знают. — «О, это уже не аргумент», — моя скомпрометированная репутация даже не упоминалась. Усмехнулась, и Джорж повысил голос, заканчивая монолог с нелогично восходящей интонацией. — Постельный режим и реабилитация не обсуждаются. Ты остаешься.

— Я не бездомная. — Все больше убеждаясь в низости Гордона, проглотила оскомину и, с иронией вспоминая уроки Ивана по подготовке к военному положению и сбору «тревожного чемодана», уже отстраивалась от мужчин за зеркальными очками и наушниками. — Как я вообще здесь оказалась? И почему ты это допустил?

Ходатайственная речь немца стала походить на четкие пулеметные очереди:

— Я не PR-менеджер, а врач. Мой приоритет — твои здоровье и безопасность. Это закрытая частная территория. Здесь ты можешь взять паузу и восстановиться без свидетелей. Частичная утрата цветовосприятия носит временный характер. Никто не будет тебя беспокоить ни звонками, ни визитами. К тому же… — Вскинула ладонь в стоп жесте, но прагматичный немец оставался верен своим принципам. — Юридически и на законных основаниях этот дом принадлежит… — Адвокаты седого психопата пропали за громкими низкочастотными басами моих наушников.

Доктор Зорин вышел из машины, спокойно встал рядом с хозяином усадьбы и, привлекая внимание невменяемого типа, сочувственно похлопал по обнаженному плечу. Я сдержала слезы: «Что ж, уважаемые, я считала вас друзьями. А вы только… реабилитологи. Курс окончен».

Сдержанный Артем передал мне телефон, забытый у Гордона, и сел в машину. Sportback дал задний ход и, огибая окаменевшего идола, бесшумно покатился по утопающей в снегу дороге. Я боялась обернуться. В голове стучало хриплым баритоном: «Докажу, что невиновен. Я верну тебя!» Взгляд в зеркало дальнего вида, и я вздрогнула. Смотрела на сгорбленный темный силуэт, застывший среди морозного сумрака. В багровом свете задних фонарей выделялись только человеческие глаза: «Ты дала мне шанс. Помни лишь это, Любовь моя».

Гордон повалился на колени и пропал за налетевшим снежным вихрем, а я смогла логически оформить подозрение, что тревожило меня все это время: «Глаза! У Гордона они синие, живые. А те — стеклянные бусины странного бутылочного оттенка. Словно на них поверх наложен фильтр… Личина? Оборотень?! Боже…».

Примечания

3

Склеральные линзы, позволяющие достичь изменения цвета белковой оболочки глаза.