Вторая половинка

Марина Андреева, 2016

Что делать, если с сызмальства считала себя дочерью мельника и верила, что запрещённую ныне магию, много веков как искоренили, но вдруг оказалось, что она вокруг и рядом, ты оборотень, а воспитавший тебя человек, ни много ни мало, граф, да ещё и вовсе не кровный отец… А дальше – хуже: твой род оказался намного выше по статусу, нежили твой приёмный отец, и вокруг на протяжении нескольких десятилетий плетутся заговоры и интриги, разобраться в которых невозможно без твоего непосредственного участия…

Глава 2 Напрямик ближе, а кругом-то скорее!

Не будите во мне зверя, а то проснётся… и ничего не сделает, гад!

Снова распрощалась я с родными, вышла за порог. Оглянулась по сторонам. Да и пошла полем-лесом. По дороге уходить совсем не хотелось. Только досужие взгляды притягивать. Да и вообще нашу семью так любили в селе, что ненароком могли и камнями забросать. А после встречи с Реном и расставания с родными на душе и так пакостно, так что как-нибудь без колкостей от сельских кумушек обойдусь лучше.

Бреду. Куда? Сама того не ведаю. С того дня, как матушка Катиона у нас побывала, чего я только не передумала, но ничего дельного так и не измыслила. Знала лишь, что первым делом денег добыть надобно, а там уж как путь-дорога ляжет.

И вот теперь всё внезапно изменилось. Благо от судьбы чести лишиться за деньги боги миловали. Значит, пойду, куда ноги поведут, а там, в чужих-то краях, кто знает, что меня ждёт? Может, боги будут милостивы, и сдюжу я задачку ведьмину выполнить?

Иду себе, а мысли знай к Ренару возвращаются. Вольный он теперь, да не мой. Чует, поганец, вину за собой. У нас же не так, как в соседних королевствах некоторых, где сосватать − полдела, а жениться можно и передумать. В нашем родном Ардоне испокон веков сватовство да помолвка сродни свадьбе, опосля него мужчина уже не женихом, а мужем считается, да к жене в дом уходит. Вот он и понимает, что позор на мою голову накликал, ведь в селе многие знали, что он свататься собирался. Теперь вот даже денег приволок. Откупиться решил. Интересно, неужто совесть совсем не мучит?

Хотя это само по себе чудо. Паршивое, конечно, такое чудо, но какое уж есть. Может, и ещё какое чудо случится, да вторую половинку найду? Коли моя старая совсем чужой половинкой стала. А там уж и по императорскую душу можно собираться. Что изначально бред и сумасшествие. Кто ж меня к нему подпустит-то? К самому императору-то. Даже подумать о том смешно!

Так до вечера в раздумьях и блуждала. А в лесу-то красиво, оказывается! Это раньше недосуг мне было без дела шляться да по сторонам пялиться, теперь же глазей не хочу. Правда заплутала я, кажется. То речка, то ручей полноводный на пути встретится, то болотце. Пока обойдёшь, если это возможно, а коль нет, так ещё переправу искать надобно. Даже и не ведаю: где ныне дом мой? Позади ли? Вот уж и солнце к горизонту клонится. Надо б на ночлег обустраиваться.

Собрала хворосту, достала огниво. Запалила костерок, не столько для согрева, сколько зверьё лесное отпугнуть. Помнится, батька, когда жив ещё был, сказывал, мол, нет для дикого зверя ничего огня страшнее. Набрала лапника, бросила сверху плащ − чем не ложе? Растянулась блаженно. Хорошо-о-о-то ка-а-ак… Вот вроде как я к тяжёлой работе привычная, а целый день без остановок почитай протопала, и ноет всё тело, ноги гудят, будто не девка молодая, а бабка древняя.

О-о-о… а вот и луна-красавица на небо взбирается. Круглощёкая, румяная, на днях в силу войдёт − полной станет. Вот уж нечисти раздолье-то будет. Поговаривают, ведьмы в это время на мётлах летать могут, а некоторые в зверьё перекидываются даже! Только мне-то что делать?

По-хорошему, убраться бы из лесу подобру-поздорову. А коли правду матушка Катиона поведала про магию? Ведь про деньги как есть напророчила. Может, во мне действительно что-то проснётся? А будь я в селении, не дай боги выдам себя чем-то. На плаху-то ой как не хочется. Магия-то у нас под запретом строжайшим, может ей кто и владеет, как та же Катиона, да прячут свои способности от греха подальше.

А тьма тем временем сгущается, да холодать начинает. Костерок-то хиленький вышел, а больше если подброшу, так весь хворост враз и спалю. Вот и мучаюсь, уж и клубочком свернулась, пытаясь дрожь унять, то ли от холода, то ли от страха. В небе звёзды горят, да луна всему миру улыбается, а ко мне туман лапы тянет. Где-то звуки какие-то странные раздаются. То скрип, то скрежет. Может, нечисть раньше времени выбралась да закусить девкой приблудной вознамерилась?

Тут же вспомнились страшилки всякие, что порой, когда я плохо себя вела, батя мне на ночь сказывал. И совсем нехорошо как-то сделалось. В каждом шорохе приближение вурдалака какого-нибудь мерещилось. А туман кажется вовсе не бестелесным и бесформенным, да вовсе и не туманом даже, а призраками душ неприкаянных, что пришли за мной, чтоб с собой забрать в проклятые края…

До рассвета так глаз сомкнуть и не смогла. Хворосту, как ни берегла, всё одно до утра не хватило. В итоге продрогла до костей, извелась вся, к каждому шороху прислушиваясь. И поплелась дальше, от души проклиная тот миг, когда решила идти не дорогой, мимо сёл и деревень, а лугами да лесами, поодаль от любопытных глаз.

Иду. Конца и края этому лесу нет. Тишина угнетающая какая-то вокруг, даже птицы не поют. И вдруг…

− Тр-р… Хр-р… − треск и хруст где-то сбоку заставили замереть на месте, затаив дыхание.

Стою, боясь шелохнуться. Вслушиваюсь. И ничего. Тихо. С той стороны, откуда звук шёл, ель здоровенная разлапистая стоит, а что там под ней скрываться может, одним богам ведомо. Бежать бы мне, а боязно − вдруг кто-то со спины нападёт? По телу уже не мурашки, а мурашищи табунами ползают, и зубы-предатели начинают дробь отбивать. Привалилась спиной к стоящему позади меня дереву, так всё поспокойнее, хоть оттуда никто неожиданно не схватит.

− Хр-р-р… − раздаётся вновь.

Сердце сжалось, а ноги дрогнули, да и осела я на землю. А глаза-то закрыть страшно было. Съезжаю вдоль ствола вниз, и моим глазам постепенно обзор под елью открывается…

− Да чтоб тебя, − вырывается гневное, − демоны сожрали!

А когда под первые же звуки моей гневной речи виновник всей этой до ужаса нелепой сцены прижал длинные уши и рванул прочь, сверкая светлыми, пушистыми пятками, меня буквально наземь повалил истерический приступ смеха. Ненормальный − до икоты, до судорог.

Это ж надо до такого докатиться? Зайца испугалась! Вот позорище-то. И тут меня привлёк какой-то странный блеск как раз в том месте, где совсем недавно сидел, прижав уши, страшный зверь. Встаю кое-как, живот до сих пор от смеха сводит, и улыбка глупая с лица не сходит. Приподняла еловую лапу, а там, на торчащей из-под земли коряге, висит цепь массивная с кулоном из неведомого мне прозрачного голубовато-зелёного камня. Потянула я вещицу и услышала до боли знакомое, заставившее вновь согнуться в хохоте:

− Хр-р-р…

Покрутила, повертела вещицу, да на шею-то и повесила. Небось, дорогая она, боязно как-то в кошель класть, а ну как где выроню по недогляду? На шее-то надёжнее, а бояться, что увидит кто, мне незачем − одета я по-простому, по-деревенски: в порты свободные холщовые да рубаху длинную, верёвкой подпоясанную. Чай не городская барышня-белоручка, что в платьях разгуливают, юбками шурша. Да и нет у меня платьев, если честно, и не было никогда. Роскошь это и баловство! Благо ворот на рубахе принято скромный шить, вот за ним-то находку я и припрятала от любопытных глаз подальше. Заодно отдышалась и потопала дальше.

К полудню вконец из сил выбилась. И поняла − если моё чудо где-то и бродит, то явно не в этом лесу. Упала я на какую-то кочку, не в силах ничего сказать, глянула чуть вперёд, да так и обомлела. Под деревом навалена куча до боли знакомого основательно примятого лапника, а рядом и пятачок выжженный темнеет.

− Это что ж получается-то… я ещё и кругами хожу? − бурчу себе под нос, но ответить, ясное дело, было некому.

Перебралась на давешнюю лежанку. Костёр решила не запаливать, всё ж таки день на дворе. Перекусила, да и прилегла вздремнуть. Не век же плутать? А разбудил меня какой-то далёкий плач. Или почудилось? Прислушиваюсь. Вроде никого не слыхать. Наверное, сон это был, но оно и к лучшему, что разбудил, иначе дотемна бы проспала, а мне ещё выбираться надобно.

Встала, потянулась. Окинула взглядом полянку, припоминая: сюда я утром ушла, оттуда днём обратно приплутала. А пойду-ка теперь во-о-он в ту сторону, вроде бы там я ещё не была.

Сил после сна поприбавилось, даже настроение улучшилось. Иду. Любуюсь красотами. Птичьей перекличкой заслушиваясь. Уже в сумерках… едва не вывалилась на очередную полянку, но что-то словно остановило. Присматриваюсь. Так вот же, в траве, не тропа, а дорога торная! Вроде бы радоваться надо − коли дорога хоженая, значит люди рядом. Ан нет. Что-то не радует близость людская.

На удивление быстро смеркается, вот уж и луна, полнее некуда, на небо вышла. Не по себе как-то стало. А если сейчас магия-то проснётся, что делать буду?

И вдруг чую: все звуки стали… громче, что ли? Чётко различаю − во-о-н там, под сосенкой, мышка скребётся. А под тем дубком жук в листве копошится… Мир наполнился жизнью. Отовсюду доносились поскрёбывания, попискивания, шуршание, хруст, но страшно не было.

А следом ещё и с носом что-то случилось. Я начала отчётливо различать доносящиеся отовсюду запахи. Там листва в куче преет, тут грибница явно, а здесь… чьим-то страхом пахнет! Не знаю, как это объяснить, но чувствую. Если верить обострившимся ощущениям, то были здесь двое: большая кошка и человек. Вот только чей был страх, никак не пойму. Но любопы-ытно-о-о…

Тем временем тьма отступает. Словно бы не ночь на дворе, а пасмурный вечер, хотя небо-то чистое, вон они, звёзды да луна. Краем сознания понимаю − что-то неладное со мной происходит, но настроение шко-о-одное, прям как в далёком детстве. Хочется бегать, прыгать, ну… или учудить чего-нибудь.

Да только что тут натворишь-то, коль селений поблизости нет? «Сделала себе пакость, вот и сердцу радость?» − как-то это не звучит, вот если бы соседу, то это − да! Только где их, соседей тех, в лесу-то сыскать? Но ничего… мне и так хорошо! К дереву подскочила, на веточке повисла, подтя-я-янулась, забралась. Красота-а-а… Так и хочется закричать: «Йо-ёхо-хо-о!!! Угу-гу-у-у!!! Высоко сижу-у, далеко гляжу-у-у!!!»

Казалось бы, странно это всё, а мне хорошо-о-о… Все беды и проблемы померкли на фоне внезапно нахлынувшего порыва детского, беззаботного счастья. Общую картину лишь отголосок чьего-то страха портит. И главное, чую − свежий он, страх тот.

Не выдержала, сверзилась с дерева. Подхожу ближе, припадаю на четыре… эм… на колени да локти. Принюхиваюсь. А ведь действительно, совсем недавно человек и животное были здесь. Вон и след на листве ещё свежий. Придавленные травинки до сих пор стремятся расправиться. Так, на четвереньках, и ползу, всматриваясь да принюхиваясь. Покамест в тропку, ранее запримеченную, носом не уткнулась, не остановиться было.

Замерла. Озираюсь по сторонам. Здесь, на полянке, ветерок гуляет. Он же человеческий да конский дух откуда-то приносит. Неожиданно в моих ушах… или в голове? Не суть. Слышится плач. И столько тоски, боли и беспомощности в нём, что душа наизнанку выворачивается, а сердце кровью обливается. Шальное опьянение отступает. Встаю и, забыв о своих прежних опасениях, иду на зов.

Вот уже из-за деревьев и свет в оконцах проглядывает. Ага, избушка. Прислушиваюсь. Присматриваюсь. Сруб хороший, основательный, изнутри ни звука не долетает. А в сараюхе, что за домом стоит, кони всхрапывают. Но плач, как назло, затих, и откуда он был − неведомо.

«Вот и где тебя искать, горе ты моё плаксивое?» − мысленно шепчу, и в ответ, словно услышав, раздаётся тихое то ли мяуканье, то ли поскуливание.

Подбираюсь к самой избе, проскальзываю вдоль стен, наклоняясь, чтобы свет из окон на меня не упал. А-то вдруг внутри кто-то глазастый окажется? Мне лишние встречи ни к чему. Думы думами, а тем временем глаза выхватывают прикреплённые к одной из стен сараюхи клети. А в одной из них…

Дыхание от возмущения сбилось. Руки странно напряглись. Пальцы воздух пожимают, ни дать ни взять как кошки порой делают, но мне не до этого. Там моя цель, это я уже не только чувствую, но и вижу вполне отчётливо в лучах света, сочащегося из окон избушки. Вот и как подобраться незаметно?

Вновь упала на четвереньки. Ползу, припадая к траве. На границе со светом замерла, всматриваясь. А из клетки на меня взирают янтарные глазки. И столько в них надежды, что я чувствую: не смогу уйти отсюда, пока рысёнка не освобожу.

Благо клетка не на замке, петелька наброшена да колышек всунут. Вытащить недолго, успеть бы смыться подальше, прежде чем пропажу обнаружат. Одно хорошо − собак здесь нет. А то бы ни за что укрыться не удалось бы.

Прислушалась. Тихо. Собралась с силами. Рывок, и я возле клети. Рысёнок прижал мордочку к дверце, взирает на меня с надеждой. Уверенными движениями выдёргиваю клинышек, аккуратно, стараясь не шуметь, снимаю петельку, приоткрываю дверцу, и пушистая тень молнией проносится мимо, ускользая куда-то в ночь. Обидно немного. Ни спасибо тебе, ни…

Как назло, в этот миг от сеней дома слышится скрип половиц. Вот же демоны! Совсем не ко времени кого-то несёт. Быстро закрываю клеть, отскакиваю за сараюху. Упала в невысокие кустики, травкой притворившись. Лежу, дышать боюсь. Куда только и подевалось былое бесшабашное настроение. Дверь скрипнула, выпуская кого-то на улицу. Шаги, будь они неладны, в мою сторону явно.

Замерла. Кажется, даже сердце биться перестало, когда из-за угла появился мужской силуэт. В голове испуганной птицей бьётся мысль: «Беги! Тебя заметили!!!», − но тело словно занемело, не в силах шелохнуться. А мужик потоптался чутка, замер, будто прислушиваясь, да и вытянул своё тщедушненькое «достоинство» со словами:

− Дура-баба! Не знает, какого счастья лишается…

Округу окатило запахом перегара. И весь страх как рукой сняло. Как не заржала я в голос, сама не пойму. А горе-любовник, отвергнутый неведомой бабой, поструячил в уголок да и поплёлся назад, ворча что-то о больно уж разборчивых…

Переждала чуток, пока в сенях всё затихнет, и рванула прочь от источника не самых приятных запахов. Проскользнула вновь возле дома, выскочила на торную дорожку. Оглянулась по сторонам, в надежде узреть спасённого рысёнка, но его и след уже простыл. Бегу. Куда б тропка ни привела, лишь бы подальше от той избы очутиться.

Тропа всё шире становится, лес вокруг уже обступил. Издали слышится приглушённый расстоянием лай собак. Не погоня, нет. А обычный брех цепных псов. Значит, село рядом.

Прибавляю ходу. От минувшей эйфории и следа не осталось, чего об усталости сказать нельзя. Все мысли сосредоточены лишь на том, что где-то там… даже если в дом не пустят, то есть же сеновалы. Вот где отоспаться вдоволь можно будет.

Вошла в селение и ошалела. Это ж надо было двое суток блуждать, чтоб к ближайшему от мельницы посёлку выйти? Малой-то мой туда и обратно, напрямки, за пару часов оборачивается, а по дороге, в обход получается, тогда столько же в одну сторону тратить приходилось, но двое суток? Талант у меня, однако…

Истинно говорят:"Напрямик ближе, а в обход быстрее!"