Подарок крестного

Марина Александрова

Зловещий артефакт – кольцо странника – продолжает свое путешествие по миру, принося своим обладателям настоящую магическую власть. Вот только со временем они сами становятся рабами этого кольца, как это начало происходить с боярином из свиты Ивана Грозного.

ГЛАВА 4

Так бы и жили день за днем, год за годом, да ведь беда не по лесу ходит, а по людям! Прокралась она незаметно и в бедный домишко на окраине города. Однажды услышала Анна торопливый стук в дверь и, отворив, увидела соседского мальчишку Ванюту. Был Ванюта не на шутку напуган, а оттого и речь его невнятной оказалась.

— Там! Там… Кровь и.. он… Народу уж тьма набежалась! — затараторил мальчишка.

Сердце у Анны оборвалось.

— Да кто там, говори! — тряхнула она Ванюту за плечи, но мальчонка вывернулся и заревел.

Анна обмерла.

— Верно, с Захаром неладно, — прошептала дрожащими губами. Выхватив младенца из люльки, Анна закутала его потеплее и сама, накинув на плечи первое, что под руку попалось, рванулась к двери.

— Где, где он, показывай! — прикрикнула она на переминающегося с ноги на ногу Ванюту.

Мальчишка сорвался с места, и вскоре они уже бежали что есть духу по узким заснеженным улочкам. Бежать было трудно, после оттепели подморозило, и улица покрылась сплошной ледяной коркой, на которой разъезжались ноги. Несколько раз Анна чуть было не упала, но на руках у нее мирно посапывал Мишутка, и страх нарушить сон дитяти заставлял мать каждый раз удерживаться на ногах.

Улочка уперлась в маленькую площадь, на которой собралась уже порядочная толпа народа. «Только пусть он будет живым! Пусть будет живым!» — твердила про себя Анна, приближаясь к толпе. Протискиваясь между тесно стоящими людьми, Анна все пыталась рассмотреть, что ждет ее впереди. Внезапно она выскочила на середину площадки, вокруг которой толпился народ. Там, на окровавленном снегу лежал ее Захар. И с первого взгляда Анна поняла, что случилось самое страшное — он мертв. Огромная рана темнела на лбу Захара, и весь он был поломан и раздавлен.

Анна опустилась перед мертвецом на колени и привычным жестом, не сознавая, что она делает, поправила русую прядь на ледяном лбу. Сперва Анна не чувствовала ничего, кроме пустоты и тоскливой безысходности. Но вдруг ее будто накрыло душной волной, и женщина зарыдала в голос, не отводя взгляда от спокойного, строгого лица супруга.

— Жена, должно быть, — сказал кто-то в толпе. — Жалко-то как! Ведь пропадет теперь без кормильца! Да еще и дите совсем малое!

— А одета-то как легко! Не дай бог, еще застудится! — сказал другой голос.

Анна почувствовала, как добрые руки накинули ей на плечи тяжелый тулуп, кто-то уже подошел, гладил по голове, бормоча неловкие слова утешения.

— Ты не терзай так себя, детонька, — произнес ласковый женский голос, совсем рядом, под ухом. — Его уж не вернешь, а тебе еще дитя растить.

Анна оторвала наконец взгляд от недвижимого, растерзанного тела Захара и, повернувшись к сердобольной женщине, спросила:

— Кто же содеял такое?

Губы ее дрожали, и голос самой показался чужим.

— Кто ж теперь знает, что за ирод такой! — воскликнула женщина. — Я как раз на площадь вывернула, а он, муж твой… Ведь муж он тебе?

Анна кивнула.

— Ох, горюшко ты горькое! Так вот, он как раз посередке и шел. И вдруг всадники — три человека, али четыре. Тот, который первым ехал, сшиб его, а остальные конями потоптали.

— Неужто нарочно! — вскричала Анна, не в силах поверить в подобную жестокость.

— Надо думать, что нарочно, — тяжело вздохнула женщина.

— Что ж они за ироды! — запричитала Анна. Ребенок у нее на руках проснулся и огласил площадь громким криком. Мать поспешила успокоить его и потому волей-неволей отвлеклась на некоторое время от горьких своих мыслей.

Захара перенесли в дом. Хорошо, нашлись добрые люди, помогли вдовице. Прасковья — та самая женщина, что успокаивала Анну на площади, взяла на себя все хлопоты, связанные с предстоящими похоронами.

Анна пребывала в каком-то странном полусне. Как будто все случившееся произошло вовсе не с ней, а с какой-то другой, едва знакомой ей женщиной. И лишь когда скромная похоронная процессия вышла за ворота ее бедного дома, Анна словно очнулась и поняла весь ужас происходящего.

Захара погребли спешно. Народа, желающего проститься с покойным, было немного, да и последние, предвесенние морозы давали о себе знать. Анна не чувствовала холода, хотя одежда ее была донельзя изношена, и ветер пробирался за шиворот, стремясь заморозить бедную женщину.

После похорон потянулись пустые, тяжкие дни. Анна осталась вовсе без гроша — последние ушли на похороны, а тех скромных припасов, что были в доме, надолго хватить не могло.

К стенам покосившейся избенки подступал голод, и Анна не знала, что ей делать. Куда она пойдет с малым дитем на руках, где сыщет хлеба? Только одно и оставалось — идти по миру, просить у добрых людей на пропитание. Была еще у Анны тетка, но той кланяться — нож острый. Совсем уж выжила из ума старуха, скупа стала и бранчлива. У такой хуже с голоду помрешь!

Женщина совсем уж было пала духом. «Что ж, придется побираться! — думала она. — На свете белом много добрых людей — авось не пропаду!» Но как только представляла Анна, что придется ей бродить целыми днями под порывами холодного пронзительного ветра с младенцем-сыном на руках, все каменело у нее внутри. Быть может, лучше голодной смертию умереть, чем так мучиться!

В один из дней, когда отчаяние Анны достигло всей своей глубины, возле ворот дома ее послышались возбужденные вскрики детворы и скрип полозьев. Вскоре раздался стук в дверь. Анна поспешила отворить и увидела перед собой богато одетого человека, немолодого уже, с проседью в густой бороде.

Анна попятилась, не зная, что и ожидать от незваного гостя.

— Ну, здравствуй, красавица, — пробасил тот.

Анна поклонилась. Не зная, как приветствовать гостя, она стояла молча и смотрела на него во все глаза.

— Али не признала меня? — усмехнулся гость.

— Нет, господин, не признала! — непослушными губами пролепетала Анна.

— А я вот приехал крестника проведать!

— Какого крестника? — удивилась Анна.

— Как какого? Михаила Захаровича. Здоров ли он?

Анна долгое время никак не могла понять, как этот богатый человек мог оказаться крестным ее бедному сыну. Наконец, вглядевшись в лицо гостя, она признала в нем путника, заночевавшего у нее в доме в ночь, когда она рожала.

— Ах, батюшки! — всплеснула Анна руками и чуть не лишилась чувств.

— Ну что ты, красавица?! Чего напужалась-то? Я не кусаюсь! — усмехнулся Василий и, пройдя на середину комнаты, уселся на лавку.

— Ну, рассказывай, как житье-бытье? Муженька твоего не вижу что-то?

Анна не смогла вымолвить ни слова, лишь скорбно помотала головой.

— Как так? — удивился Василий. — А где ж он?

— А нету боле у меня мужа! — ответила Анна и залилась слезами. — Конями его затоптали, уж две недели, как я вдовицей осталась.

— Вот горе-то горькое! — пробурчал Василий, нахмурив брови. — Приехал крестника проведать, а попал чуть ли не на поминки. Как же ты одна-то теперь, с дитем малым? — участливо спросил он.

— Не знаю, что и делать, батюшка! — сквозь слезы ответила Анна. — Дума эта горькая не оставляет меня ни днем, ни ночью!

— Ты, вот что, не плачь, красавица! Однажды вы мне в помощи не отказали, от подлой смерти уберегли, теперь и я тебе с голоду помереть не дам. Возьму я тебя к себе в терем, да определю место получше — ни в чем нуждаться не будешь. Согласна ли?

— Так я ж с дитем! — всхлипнула Анна. — Какой во мне прок?

— Ну, об этом ты не думай. Я все устрою…

— А дом как же? А хозяйство?

— Так уж велико твое хозяйство? — усмехнулся Василий. — Собери пожитки, а к вечеру за тобой мой холоп заедет.

— Спасибо тебе, господин! — упав на колени, Анна попыталась поцеловать носок Васильиного сапога, но тот отшатнулся.

— Не надо, красавица. То, что я для тебя делаю — лишь отплата за ту доброту, что я в вас нашел. Так что благодарить тебе меня не за что. Теперь уйду я, а ты за сборы принимайся!

С этими словами Василий вышел из дому, и вскоре Анна услышала скрип полозьев и удаляющийся перезвон колокольчика.

К вечеру за ней и впрямь приехал боярский холоп на хороших санях. Все соседки высыпали на улицу, не глядя на трескучий мороз, провожали Анну. У той глаза были на мокром месте — эти люди жалели ее, делились с ней последним куском хлеба, а теперь она покидала их для лучшей доли. От этой думы и грустно, и сладко было, и слезы наворачивались на глаза.

Игнат, кучер Василия Димитриевича, покидал наскоро немудрящие пожитки Анны в сани, помог сесть ей самой, лихо взмахнул кнутом… Полетела, взвихрилась снежная пыль, запорошила глаза кумушкам-соседкам, и сани тронулись, увозя Анну в новую жизнь. Была уготовлена ей высокая честь — стать кормилицей при боярской внученьке!

Непросто далось Василию решенье это. Марфа заподозрила что-то и заупрямилась, не восхотела кормилицу менять.

— Чем тебе Катерина плоха? — спросила холодно. — Молока у нее вдоволь, девка здоровая. Да и не мужское это дело, в такие дела мешаться.

— Верно говоришь, — сдвинул брови Василий. — Да только примечать я начал — прикладывается твоя Катерина к зелену вину. Нешто хорошо это?

— Это дурно, — раздумчиво сказала Марфа. — Да только где ж ей замену сыскать?

— Я уж сыскал, — бросил Василий и двинулся к выходу.

— Погоди, Василий, — остановила его Марфа, и голос ее был непривычно сладок. — Где ж ты сыскал ее?

— Лекаря попросил, того, что дочь нашу пользовал, — не оборачиваясь, молвил Василий. — Он и нашел ее. Баба хорошая, чисто ходит и себя блюдет. Недавно овдовела. Возьмем ее к нам в терем и с дитем ее.

— Ну, что ж… — начала было Марфа, но Василий уже ушел, со всей силы хлопнув дверью.

Вечером того же дня ни в чем не повинная Катерина, рыдая, как белуга, покинула кров боярина Василия. А сам Василий с полудня места себе не находил, все по окнам шастал — не едет ли любушка его?

Сумерки сгустились уже, когда распахнулись ворота, больно дрогнуло сердце Василия. Приехала, радость, приехала, долгожданная! Кинулся бы навстречу, да нельзя — не по чину боярину перед простой бабой пластаться. Силой удержал себя на месте, дождался, пока не заскрипели ступени, и не вошел слуга.

— Кормилица новая приехала, хозяин, — доложил он.

— Что ж, добро, — вздохнул Василий. — Вели натопить баню, да призови госпожу ко мне. Пусть кормилица тоже поднимется сюда.

Анна стояла посреди палаты ни жива, ни мертва — не ожидала она, что так богато живет крестный отец ее сыночка. Но спокойный взгляд Василия, его ласковая улыбка ободрили ее.

И хозяйка встретила приветливо — дородная, красивая еще женщина, видать, строгая и хозяйственная.

— Вот, Марфа, кормилица нашей Настеньке, — строго сказал Василий, обращая взгляд на Марфу, и понял — приглянулась жене кормилица. Несмотря на полуголодную жизнь, Анна выглядела здоровой и крепкой, а грудь ее могла выкормить богатырей.

— Ну что ж, — спокойно усмехнулась Марфа. — Как звать-то тебя?

— Анна… — потупившись, пролепетала та.

— Не дрожи, Анна, обижать тебя не станем. Будешь ласкова с нашей Настенькой — и мы к тебе ласковы будем. Как сыночка-то твоего звать?

— Михайлой… — тихо отвечала Анна.

— И ему поможем, как в возраст войдет. Служи усердно, а уж я тебя не забуду. Теперь пойдем, я тебе твои покои покажу, а потом в баню пойдешь.

Женщины ушли, и у Василия камень упал с сердца. Приняла Аннушку постылая жена, не заподозрила дурного… Будет она теперь жить подле него, каждый день можно будет любоваться на красу ее несказанную, говорить с ней безбоязненно — кто помешает деду говорить с внучкиной кормилицей? А как вскормит она Настеньку…

И тонули в сладком синем тумане думы Василия, представлялось ему запрокинутое лицо Анны на ложе, неизведанные еще красы ее белого тела… Никогда, даже по молодости не кипела так кровь у боярина Шорина, никогда не случалось ему испытывать такую радость и тоску.

Радостно было и Анне. Все, словно в сказке, ей-богу! Поселили ее в лучшей палате, и всего давали вдоволь — и платья появились у нее, каких сроду не нашивала, да и не надеялась носить, и Мишеньку разрядили, словно княжеское дитя. Кушанье давали лучшее, прямо с боярского стола и сама хозяйка, приходя понянчиться с внучкой, спрашивала все время — не надо ли Анне чего, не имеет ли желанья какого? Дворня на цыпочках ходит, боится чем-либо огорчить кормилицу.

И от достатка, так нежданно пришедшего к ней, всю жизнь проведшей в нужде, исполнилось ее сердце благодарности и нежности к этому большому угрюмому человеку — Василию Петровичу, милостивцу и покровителю. Это ж надо — не забыл он своего случайного крестника, не забыл и доброты покойного Захара, впустившего его в дом.

Анна и помыслить не могла о том, что воспылал к ней покровитель ее любовной страстью. Не раз и не два ловила на себе нежный взгляд Василия — но чистая ее душа не понимала, что он значит. Всю ее любовь забрали сын и маленькая Настенька, которая на глазах крепчала от здорового Аннушкиного молока.

Мир и благоденствие наступили в тереме боярина Шорина. Даже вечно всем недовольная Марфа была спокойна — Василий стал чаще заглядывать к внучке, подолгу сидел в ее палате. И не знала хозяйка, что не к Настеньке Василий ходит — к кормилке ее! Впрочем, Василий Петрович, нежданно для себя, стал привязываться к девочке, видя ее на руках у своей зазнобы…

Анна же по-прежнему ничего не замечала. Она справно ухаживала за Настенькой, жалела ее, как родную дочь — ведь круглой сиротой осталась кроха неразумная, и некому ее пригреть в этом мире…