Твоя Мари. Неубиваемая

Марианна Крамм, 2022

Как понять, что именно тебе нужно? Как позволить себе открыть душу и впустить туда того, кто вот уже много лет всегда рядом и всегда готов подставить плечо? Как научиться доверять, если в прошлом тебя предавали? Как найти баланс между страстью и любовью, между отношениями и простым желанием выжить? И – как не потерять того, без чьего присутствия твоя жизнь уже никогда не будет настоящей? Мари ищет ответы на эти вопросы, но оказывается, что их куда меньше, чем самих вопросов.Содержит нецензурную брань.В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой».

Автор не пропагандирует, не старается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.

Не вся жизнь — Тема. И в то же время Тема — почти вся жизнь, как бы странно это ни звучало. Семь восьмых меня и моего времени принадлежит этому, так случилось. Именно Тема позволяет мне забыть все, что я хотела бы забыть, и — жить. Просто жить.

«Мари как «Nokia 3310» — неубиваемая совершенно».

Уже не вспомню сейчас, кто сказал Олегу эту фразу, явно же кто-то из «наших», но вот кто конкретно — не знаю. Однако, кто бы он ни был, оказался прав — я действительно как эта старенькая модель мобильного телефона, что бы ни случилось — выплываю, выгребаю, встаю, иду дальше, хотя на это у меня давно уже нет сил. Жить на морально-волевых, безусловно, красиво, но так утомительно…

С тех пор, как Олег взял в свои руки все, что касается моего лечения, я больше не имею права голоса и не обсуждаю это с ним. Вернее, не обсуждает он, просто ставит перед фактом, а мне остается только принимать это как факт, как закон. Не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, потому что внутренне я все равно не согласна, все равно сопротивляюсь. А лечиться без желания и без веры в результат, как известно, нет никакого толка. Но заставить меня верить Олег, разумеется, не может — есть хоть что-то, над чем он не властен. Мне становится все хуже, я пока еще могу это скрыть от него, но всему приходит конец, и я это прекрасно понимаю.

На фоне этого всего как-то притих Денис, и это просто чудо. Да, он периодически приходит к Олегу, когда я там, но ведет себя совершенно иначе — не старается меня уколоть, вывести на эмоции, причинить какой-то дискомфорт. Но все время смотрит на меня таким взглядом, словно видит, каким будет конец, и от этого мне всегда становится не по себе, хотя смерти я не боюсь уже давно — привыкла к этой мысли и перестала бояться и нагнетать. Надо сказать, стало намного легче.

В Москву ехать я не хотела — вот честное слово, ничто так не выматывает меня, как необходимость лечения, которое уже не помогает. Я искренне считаю это пустой тратой сил, времени и денег. И время тут — главный аргумент, потому что никто не знает, сколько еще мне осталось, чтобы вот так его разбазаривать. Но — теперь у меня нет права голоса, а потому ровно за два дня до отлета мой Верхний звонит и сообщает время и номер рейса, а также адрес квартиры. Сам он улетит завтра, ему нужно с кем-то встретиться, в новых условиях приходится перестраивать всю логистику поставок, и Олег бьется с этим вот уже месяц.

— Я тебя встречу в Домодедово, — говорит он, и я вполне резонно возражаю:

— Зачем? Специально туда ехать, ждать — к чему? Я отлично доберусь в Москву сама, встреть меня на вокзале, и все.

О, чудо — Олег соглашается и встречает меня на Павелецком. В Москве лепит мокрый снег, я, совершенно наплевав на то, как выгляжу, повязываю на голову прозорливо прихваченную шаль, больше похожую на тонкий клетчатый плед. Мне действительно плевать на внешний вид — а простудиться нельзя. Олег стряхивает с бритой головы ложащиеся снежные хлопья, поднимает воротник пальто:

— Вот же черт… сейчас вымокну весь, а мне нужно еще в одно место съездить по-быстрому.

Он ловит такси, и через пять минут мы уже стоим у подъезда большого сталинского дома на острове, недалеко от военного комиссариата. Здесь всего одна улица и две набережные, очень спокойно, тихо — вроде как и не центр. Квартира высоко, из окна — вид на реку. Красотища…

Я с вожделением посматриваю на огромную кровать с коваными спинками, но, к сожалению, мне тоже нужно идти — врач ждет на анализы, чтобы завтра уже можно было начать лечение. Это значит, что попутно мне еще поставят порт для капельницы.

— Ты вернешься раньше меня, я там доставку заказал к половине восьмого, потерпи, не ложись, хорошо? — просит Олег, поправляя воротник моего пальто. — Я постараюсь как можно быстрее вернуться.

— Ты занимайся делами спокойно, я справлюсь.

— Справишься ты, — вздыхает Олег, и я вдруг понимаю — он снял эту квартиру специально, потому что она довольно далеко от дома, где живет Лялька, и я не стану ходить туда слишком часто — в темноте плоховато вижу и возвращаться одна не смогу. Но я и без таких предосторожностей не собиралась бывать у Ляльки.

Из больницы возвращаюсь измотанная, под правой ключицей — заклейка, там установлена система для введения лекарств. Очень хочу спать, но нужно дождаться Олега и доставку.

Забираюсь на подоконник с сигаретой и чашкой кофе — этим Олег запасся. Какой кайф… снег прекратился, река покрыта рябью от ветра, по набережной вдоль парапета бежит мужчина в спортивном костюме, а в скверике под окнами гуляют две пожилые дамы с собаками — дворнягой и курцхааром, обе псины в комбинезонах. И все здесь как-то неспешно, словно и не Москва это вовсе — с ее бешеным ритмом, от которого я обычно устаю уже в первый день.

Олег приезжает около девяти, я успела приготовить ужин и накрыть стол.

— Ты устала? — с порога спрашивает он, сбрасывая пальто на вешалку в шкаф.

— От чего? Я успела полежать немного.

— А чем у нас пахнет?

— Мой руки, ужином у нас пахнет.

Олег смеется и скрывается в ванной, откуда выходит уже в пижамных брюках и шерстяных носках:

— Что-то я перемерз сегодня.

— Я тебе сейчас чаю сделаю с лимоном, — но он мягко удерживает меня за столом:

— Потом, Мари, все потом. Посиди со мной.

— Ты какой-то странный сегодня, — замечаю я, протягивая ему салатник и ложку. — Все в порядке?

— Да. Дела лучше, чем я рассчитывал.

— Тогда — что?

— А что? — он поднимает на меня глаза и делает непонимающее выражение лица.

— Олег! Я с тобой тоже не вчера познакомилась. Что происходит?

— Не знаю, Мари. Мне не нравится этот город. Вернее, то, как он на тебя влияет. Ты становишься депрессивной.

— Можно подумать, дома я постоянно весела как канарейка…

— Не как канарейка, а хотя бы иногда улыбаешься. Здесь же… у меня такое чувство, словно, не будь меня рядом, ты бы постоянно плакала.

Ну, вот как он это умеет? Откуда он знает, что чаще всего именно так и происходит? Когда я в Москве одна, то большую часть времени действительно плачу. Мне в этом городе больно все — и дело даже не в районе проживания. Куда бы я не поехала, боль не отпускает, не становится меньше. Но я вынуждена ездить сюда — пока еще вынуждена…

— Что ты молчишь, Мари? Я не прав?

— Ты сам знаешь, что прав. Но от этой твоей правоты только хуже. Мне начинает казаться, что ничего не закончилось, и я по-прежнему изменяю тебе — с ней. А мне, может, впервые в жизни не наплевать на чьи-то чувства.

— На мои? — уточняет он с улыбкой. — Да ты растешь, Мари.

— Я старею.

— Глупости не говори. Ты просто становишься мягче, вот и все.

— И, вот уж поверь, мне от этого совершенно некомфортно.

— Даже не сомневаюсь, — смеется Олег. — Ты ж у меня железная. Ладно, Мари, зря я этот разговор завел. Давай ужинать.

Ночью я вдруг просыпаюсь от ужасного ощущения пустоты, шарю по кровати рукой и понимаю, что Олега нет. Вскакиваю и вижу, что он сидит на подоконнике, закинув на него ногу, и курит, глядя на реку. На мое движение поворачивается:

— Ты что, Мари? Спи, еще очень рано.

— А ты?

— А я вот уснуть не могу. Не хочу оставлять тебя.

Завтра ему нужно улететь на несколько дней в один из сибирских городов, я об этом забыла совершенно, а он вот сидит и думает.

Выбираюсь из постели, подхожу к Олегу и обнимаю его:

— Ну, что ты… я ведь не маленькая и не первый раз здесь. Все будет хорошо. Ты должен заниматься делами, Олег, потому что за тебя никто этого не сделает. Ты не можешь вечно откладывать все из-за меня. Слетаешь, решишь вопросы, вернешься — куда я денусь-то?

Он гладит меня по волосам и рассеянно смотрит в окно:

— В этом городе может произойти все, что угодно.

— Не со мной, — произношу я твердо. — Больше — не со мной, я обещаю.

Олег грустно улыбается, треплет мои волосы и гасит в пепельнице окурок:

— Все, Мари, пойдем немного подремлем, тебе тоже скоро вставать.

Эти две недели оказались абсолютным счастьем, и даже курс «химии» не смог этого нарушить. Олег отсутствует три дня, звонит мне по нескольку раз и все время сокрушается, что я осталась одна, хоть он и обещал, что будет рядом.

— Ну, что ты мог поделать? Это работа. Ничего, я справляюсь, не волнуйся.

— Я прилечу завтра первым возможным рейсом, — обещает он. — Продержишься?

— Ты шутишь? До этого же как-то справлялась.

— Мари, я не хочу знать, что было до этого.

— Все, молчу.

— Виделись?

— Да. Недолго и очень бестолково.

— Боюсь догадаться.

— Олег… ты меня разочаровываешь. Такое впечатление, что ты не уверен в себе, — говорю раздраженно, вытряхивая из пачки очередную сигарету. — Это ведь ты говорил — я знал, что ты вернешься. Я вернулась, все закончилось.

— Не обращай внимания, Мари, я тут совсем головой поехал — все валится. Не думал, что возникнет столько проблем с этим контрактом, уже не рад, что связался. Вот и дергаюсь уже по любому поводу, даже если его и нет вовсе.

— Ты запомни — я отрезаю обычно резко. Меня можно долго изводить, дергать за нитки, манипулировать — ну, вот как она это делает. Но в одно утро я открываю глаза — и все. На меня больше не действуют ни слезы, ни претензии, ни упреки. Я просто становлюсь внутри свободна от человека и его проблем. Да — могу общаться, но близко уже никогда не подпущу. Она давно уже ничего обо мне не знает. Совсем ничего, понимаешь? Но пока это еще больно — когда человек, бывший тебе близким, перестает знать о тебе хоть что-то глубже, чем остальные. Но я это переживу, ты ведь знаешь.

— Все, малыш, не развивай, я слышу слезы в голосе, — прерывает Олег. — Не хочу, чтобы ты плакала.

— А я не буду.

— Как у вас погода?

— Не поверишь — тут все снегом завалило, нехилый такой апрель, да?

За ночь действительно выпал снег, его столько, как даже у нас в Сибири в этом году не было — утром я едва добралась через двор до такси, проваливаясь в сугробы выше щиколотки. К вечеру эта радость начала таять, и стало еще хуже — под верхней коркой образовались лужи, глубину которых оценить взглядом оказалось совершенно невозможно. В результате я провалилась в такую лужу, зачерпнув полные ботинки и вымочив джинсы до колена.

— Ты смотри там, скользко, наверное?

— Я никуда не хожу, заказала продукты в доставке.

— Ладно, малыш, мне пора, — с сожалением произносит Олег. — Договорился поужинать с партнером.

— Ну, приятного вечера тебе.

Кладу трубку и еще долго сижу на подоконнике, рассеянно глядя на реку под окном.

Назавтра, с трудом опять добравшись до такси, еду в больницу. От капельницы становится дурновато, я долго сижу в холле больницы, не в состоянии даже вызвать такси, и вдруг — о, чудо! — в холл буквально вбегает Олег с дорожным саквояжем в руке и озирается по сторонам. Вяло машу ему рукой, и он, с облегчением выдохнув, устремляется ко мне:

— Слава богу, успел!

— Ты чего домой-то не поехал?

— Смотрю, я тут нужнее, — усмехается он. — Давно сидишь?

— Минут двадцать.

— Ничего, пойдем на улицу, подышишь, будет полегче.

Он помогает мне подняться и выводит на крыльцо. Светит яркое солнце, кругом звук капели — тают сугробы на крышах, то и дело с шумом съезжают целые кучи.

— Тут аккуратнее надо, — замечает Олег. — Такая и убьет запросто.

Мы доходим до торгового центра у станции метро, Олег предлагает отдохнуть, но я отказываюсь — если сейчас сяду еще где-то, то все, могу уже не встать. Лучше домой, в кровать.

— Ты так и не сказал, удалось ли вопрос решить.

Я лежу на кровати в пижаме и теплых гетрах, Олег возится у плиты — квартира-студия, для кухни выделен небольшой участок, кровать спрятана за встроенный шкаф, но человек с габаритами Олега, конечно, тут не спрячется.

— Не бери в голову, малыш, все хорошо там. Зато теперь смогу сосредоточиться на тебе.

— Вот это меня и пугает, — я переворачиваюсь на живот и обнимаю подушку.

— Сейчас есть будем. Ты, конечно, не хочешь, но будешь.

— Ты меня тут насмерть задоминируешь, я чувствую. Это была не такая уж хорошая идея — просить тебя лететь со мной.

— Ну, летел я не с тобой. Но то, что я здесь, меня лично радует. Ты ведь не представляешь, как я живу те две недели, что тебя не бывает, — он ловко накрывает на стол, расставляет тарелки, стаканы, достает из холодильника большую салатницу. — У меня минуты спокойной не бывает, потому что я прекрасно понимаю — ты тут не ешь, не спишь, все время плачешь и отвратительно себя чувствуешь.

— Иногда мне необходимо так пожить.

— Перестань, Мари. Так жить нельзя. Тебе нужен максимум положительных эмоций, это я тебе как специалист говорю.

— Я тебя умоляю… специалистов хватает и без тебя, а вот…

— Даже не начинай! — предостерегающе говорит он. — Сегодня никаких движений.

— Ты устал? — я сажусь на кровати и обеспокоенно смотрю на то, как он двигается от плиты к столу, пытаясь понять, не прихрамывает ли.

— От чего мне уставать? В порт привезли на машине, летел вроде как не стоя, здесь тоже сразу в поезд и в метро.

— Олег…

— Мари, я в самом деле чувствую себя отлично. А ты перебирайся за стол. Ну-ну, не морщись — салат поешь, и все.

Приходится переместиться в кресло и взять вилку. Салат, к счастью, с морепродуктами, это единственный вид белка, который мой организм еще пока воспринимает.

— Все, ложись, — убирая мою тарелку в раковину, говорит Олег.

— Я хоть посуду помою…

— Мари, нет необходимости. Тебе нужно лежать после лечения.

Ну, похоже, я не долго выдержу в таком режиме… Я понимаю, что со стороны мои телодвижения выглядят капризом — мол, мужик заботится, а она воротит нос и фыркает. Дело не в том, что мне неприятна его забота или как-то мешает его присутствие, нет. Мне просто тяжело все время держать себя в руках, стараться быть в форме, «делать лицо» и не давать себе расслабиться. Я не люблю, когда он видит меня больной, с серым лицом и ямами вместо глаз, когда меня постоянно тошнит и выворачивает наизнанку. Да — он сто раз говорил мне, что ему важно не то, как я выгляжу, а то, какой становится его жизнь рядом со мной. Но — какая жизнь рядом с больным человеком? А я не хочу быть больной рядом с ним.

— Может, прогуляемся? — предлагает Олег, когда уже стемнело. — Вроде с неба ничего не валится.

Прогуляться перед сном идея, конечно, неплохая, но я довольно плохо себя чувствую. Нет, надо встать и выйти хоть на полчасика. Одеваемся и выходим на улицу.

Горят фонари, на мосту все еще пробка, машины еле ползут в плотном потоке. Здесь, на острове, движение совсем никакое по сравнению с остальными районами. Мы выходим на вторую набережную, Садовническую, и идем в сторону центра вдоль реки. Народ все еще движется к метро, у входа на Новокузнецкую опять какой-то доморощенный музыкант брякает на электрогитаре. К счастью, тут теперь нет ларьков с шаурмой, которых было полно в конце нулевых-начале десятых, иначе я бы уже лежала замертво. Мы выходим на Пятницкую, идем против движения по правой стороне. Раньше тут был отличный ресторанчик тайской и японской кухни, мы часто зависали там с Лялькой. Теперь на его месте какая-то невнятная харчевня с мерзким запахом из дверей. Все хорошее портится…

Я поворачиваюсь и вдруг вижу Ляльку — она идет по противоположной стороне по направлению к метро. Инстинктивно прячусь за Олега так, чтобы она не смогла меня увидеть. Олег замечает маневр и тоже оборачивается:

— О, а вот и моя соперница. Перейдем, догоним?

— Прекрати, — бормочу я, ускоряя шаг.

— Что, мы даже не поздороваемся?

— Через проезжую часть орать будешь? — злюсь я.

— Ну, что ты, малыш? Расстроилась? Я же пошутил.

— Оставь свои шутки, ладно?

— Как скажешь.

На перекрестке у церкви я тяну его через дорогу в переулок.

— Все, нагулялась? — насмешливо спрашивает Олег.

— Да. Нагулялась. Нам еще возвращаться, а у меня уже нет сил.

— Давай посидим где-нибудь.

— Тут больше негде сидеть, все или закрылось или перепрофилировалось в какую-то дрянь.

— Мари, полегче.

— Что? Я в порядке, просто устала.

— Ты не просто устала, ты злишься.

— Ну, даже если и так, то не ты причина, успокойся.

— А я спокоен — мне с чего нервничать-то? — пожимает плечами Олег, крепко беря меня за руку перед пешеходным переходом. — Это ты аж током бьешься.

— Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему я так ненавижу эти поездки? Вот поэтому! Потому что даже когда я не хочу ее видеть, здесь все связано с ней! Но ты ведь категорически не хочешь, чтобы я жила в другом месте!

— Ты? В другом месте? Да я выучу мобильные всех полицейских в новом районе, потому что буду искать тебя круглосуточно! Ты здесь-то еле ориентируешься, прокатавшись в этот район больше десяти лет!

— Ну, да — я идиотка! Доволен? — выдергиваю руку и быстро иду вперед.

Он догоняет меня, снова мягко берет за руку и произносит:

— Мари… ну, не надо. Ты не идиотка, я же этого не говорил. Сказал только, что ты плохо ориентируешься, что в этом нового? Ты в родном городе и то умудряешься заблудиться, если вдруг район тебе плохо знаком. Ну, такая у тебя особенность, это со многими случается. Тебе не нравится новая квартира?

— Почему… там вид хороший… — бормочу виновато.

— И вид хороший. И тихо там, и река рядом, и две набережные. И далеко отсюда — так ведь? Но при желании все равно можно дойти. Мари, просто взвесь все плюсы и минусы. Нельзя ставить на одну доску здоровье и привязанность к чему-то или кому-то.

— Нет уже давно никакой привязанности.

— Так тем более — о чем мы говорим?

Мы незаметно возвращаемся к себе на остров, идем по Садовнической улице. Здесь совсем нет машин и очень мало людей, мне уже почти нравится… На этом острове, наверное, очень красиво осенью — на набережной много деревьев, когда пожелтеют, будет восхитительно. Да и вообще Олег прав — здесь неплохо, наверняка лучше, чем будет где-то на окраинах…

До ночи лежу пластом — тошнит, кружится голова, нет сил даже сменить положение. Олег разговаривает с кем-то по видеосвязи, устроившись на подоконнике с сигаретой и чашкой кофе. В этом мы тоже с ним совпадаем — в любви к подоконникам…

Ночью я прижимаюсь к нему, обнимаю, трусь носом о грудь — это, если честно, такое счастье, что он сейчас здесь… Он, конечно, растолковывает мои жесты по-своему, но делает все как-то удивительно нежно, совершенно нехарактерно для себя — обычно-то все выглядит как небольшой экшн, разве что без девайсов. Но сегодня он прикасается ко мне бережно, словно боится причинить боль или дискомфорт.

Так проходят все две недели — почти незаметно, если не считать побочки от лечения. Мы каждый вечер ходим гулять, сидим в ресторанах или просто бродим по острову. Однажды Олег замечает в витрине одной из небольших кафешек быстрого питания рекламу «Пицца-саб» и долго смеется:

— Нет в жизни счастья — как нет и «суши-саб», например.

— А то тебе надо, — подначиваю я, прекрасно зная, что опыт Д/с и — более того — лайф-стайла Олегу в свое время не зашел, и он абсолютно по этому поводу не страдает.

— Мне, к твоему счастью, совершенно не надо.

— Да уж, хватит с меня одного больного на голову…

— Он, кстати, звонил вчера, пока ты в больнице была.

— Ой, вот только не говори… — начинаю я, заподозрив неладное, но Олег отрицательно качает головой:

— Ну, что ты. Еще не хватало. Звонил узнать, как твои дела.

— Ему-то что за печаль?

— Да ладно, Мари, не чужой ведь, волнуется.

— Ну, еще бы — апрель на носу, знает же, что меня, скорее всего, перекроет, как обычно, так надо подсуетиться, усугубить, чтоб наверняка.

Олег останавливается посреди тротуара, разворачивает меня к себе и, задрав согнутым пальцем мою голову за подбородок, произносит:

— Перестань. Твой психоз давно не связан с ним. Это все — твои воспоминания, от которых ты никак не можешь избавиться, и я уже не знаю, что мне с этим делать, как работать. Руки опускаются, честное слово. За недолгую карьеру психолога у меня не было клиентов, которым я не смог помочь, ты — первая.

— Во-первых, я не твоя клиентка. Во-вторых, ты меня не лечишь в том смысле, что в это понятие вкладывают. Какого тогда ждешь результата? Вся твоя провокативная терапия не работает со мной, мы ведь это выяснили уже. Меня перекрывает раз в год, перекрывает так, что я не могу дышать — мне все время больно. Ты тут ни при чем. А вот он — очень даже.

Я вырываюсь и иду в сторону дома. Олег догоняет меня, обнимает за плечи:

— Мари, от проблемы не надо бегать, это банальность, но она рабочая.

— А я и не бегаю, если знаешь. Более того — ты меня все время сталкиваешь с этой проблемой нос к носу, но это ровным счетом ничего не меняет, неужели ты не видишь? — злюсь я, пытаясь снова вырваться, но хватка у Верхнего железная. — И вообще… Он-то себя не чувствует виноватым, ты неужели не видишь и этого тоже? Он считает, что все сделал правильно и в рамках Темы. Такой вот затейливый экшн, игра в наказание. Мол, не будешь слушаться меня — придется слушаться чужих людей, а они сделают с тобой все, что сами решат, и у тебя не будет возможности сказать «стоп» — потому что это наказание. Примерно вот так он и рассуждал тогда, да и сейчас ничего не поменялось. Спроси у него сам — он подтвердит. А знаешь, почему он сам со стороны только смотрел? — вдруг шиплю я, остановившись и зло глядя в лицо Олега. — Потому что он не идиот и понимал, что на всякий случай нельзя давать мне в руки козыри в виде материала, из которого можно ДНК выделить и его притянуть, понятно? Я этих троих не опознала бы даже с лупой в руке — им ничего не угрожало. А вот если бы он присоединился — все, привет, я могла ведь и в полицию побежать, кто ж меня знает… — я задыхаюсь от собственного шепота, который мне кажется криком. — Он не был уверен, что я так не поступлю, потому и просидел с бокальчиком всю дорогу…

Олег молча прижимает меня к себе, я утыкаюсь лицом в мягкий кашемир его пальто и плачу. Стоим в переулке, где, по счастью, практически никого нет в это время суток, и я всхлипываю. Да, я не умею отпускать ситуации — это правда. Не умею. Но — как, вот как можно отпустить такое? Когда всякая мелочь то и дело возвращает меня туда, в подвал? И я не могу объяснить этого адекватному и, казалось бы. все понимающему Олегу…

— Ну, все, хватит, — он целует меня в макушку — шелковый платок, которым я здесь заматываю голову, скатился с волос. — Хватит, малыш… слезами, как известно, горю не поможешь…

–… надо пить? — бормочу я, и он смеется:

— Тебе — да, надо. Давай-ка в магазин зайдем, пока еще время есть, возьмем тебе чего-нибудь.

— Я не могу… при тебе…

— Сдурела? Я не комплексую в компании крепко пьющих мужиков, а тут — в качестве лекарства, и я буду о чем-то думать? Даже не волнуйся. И потом — это вранье, что каждый закодированный алкаш мечтает о дне, когда сможет снова выпить.

— Ты не алкаш…

— А кто я? — смеется он, вытирая мне лицо платком. — Раз зашился — значит, алкаш, и нечего тут себя и других обманывать. Все, идем, пока еще продают.

Мы покупаем в ближайшем продуктовом — единственном, кстати, рядом с нами — бутылку коньяка и идем домой. Заперев дверь, Олег стаскивает с меня ботинки и пальто, прямо в маленькой прихожей раздевает до белья и толкает в ванную:

— Иди-ка, погрейся пока, а я ужин разогрею.

— Я не хочу есть.

— Ага — пить хочешь на голодный желудок! Даже не мечтай.

— Это была твоя идея. А мне завтра придется врачу объяснять, откуда запах.

— Ничего, он тебе не запрещает.

— У тебя на все есть ответы, да? — интересуюсь уже из ванной.

— А то! Я ж психолог, — смеется Олег, проходя в комнату.

Домой мы улетаем самым поздним рейсом, и это к лучшему — я весь день не могу подняться с постели, такая слабость. Олег умудряется еще съездить куда-то в Сокольники на встречу с потенциальным компаньоном, возвращается за два часа до такси. Раньше мне всегда было тяжело улетать отсюда, а сегодня я этого даже не замечаю. За окном такси проносятся знакомые места, которые в этот раз не вызывают в душе тоски, улицы, по которым мы когда-то бродили с Лялькой, но теперь это уже не имеет какого-то большого значения. Наверное, я вылечилась хотя бы от этого.

Летим бизнес-классом — мой Верхний не признает эконома, к тому же, с его габаритами и больной ногой тяжело отсидеть почти пять часов в маленьком кресле с небольшим расстоянием между рядов. Мне-то все равно, но не спорить же с ним…

Олег дремлет, откинув спинку, а я читаю прихваченную книгу, но никак не могу сосредоточиться на сюжете — тошнит. А через полчаса еще и едой запахнет, ну, тогда вообще труба… К счастью, кроме нас, в бизнесе только два человека, так что мои забеги в туалет побеспокоят не слишком большое количество народа. К тому же, оба крепко спят на втором ряду. Зря я не попросилась пересесть, чтобы Олега не тревожить, теперь буду скакать через него…

Так и происходит — едва стюардесса скрывается в помещении кухни, как я, уловив запах мяса, вскакиваю и буквально перепрыгиваю через ноги Олега.

— Что, малыш? — сразу просыпается он. — Плохо?

У меня нет сил ни ответить, ни головой кивнуть, скрываюсь в туалете. Когда выхожу, стюардесса заботливо спрашивает, чем помочь.

— Спасибо… мне бы водички… и, если можно, я пересела бы на свободный ряд.

— Да, девушка, будьте добры, давайте я пересяду, а она останется на нашем ряду, — вмешивается Олег, вставая с места. — Ей нехорошо, и, возможно, станет еще хуже.

— Надеюсь, ничего серьезного? — беспокоится стюардесса.

— Химиотерапия, — выдавливаю я, стараясь дышать поглубже.

— О… — с оттенком сочувствия произносит она. — Может, вам еще что-то нужно, кроме воды?

— Нет, спасибо, этого достаточно.

Но девушка приносит воду и стакан, на дне которого что-то мутноватое:

— Это лимонный сок, добавите воды — говорят, хорошо от тошноты помогает.

Я смотрю на нее с благодарностью. Это действительно отлично помогает справиться с тошнотой, и я даже выдерживаю до конца полета, растянув волшебный напиток почти до посадки.

В апрель вхожу на цыпочках, боясь спугнуть. Прошла половина месяца — и пока все еще в порядке, и есть крошечная надежда на то, что обойдется хотя бы в этом году — ну, кто знает, а вдруг? Десять дней провели в Москве, еще четыре я разгребала дома все, что накопилось за время отъезда, постоянно была чем-то занята и падала от усталости. Может, еще и поэтому психозу просто некуда было вклиниться.

Однако Олег напряжен и повышено внимателен — я это замечаю, и мне почему-то неприятно. Каждый год одно и то же, каждый год… Что с этим делать — непонятно. Даже он, знающий меня как свою ладонь, опытный психолог, и то никак не может справиться. Может, и правда — все проблемы от большого количества свободного времени, не занятого ничем, потому и есть возможность постоянно в себе копаться? Но тогда почему я не делаю этого в другие месяцы? Почему именно апрель превращает меня в заторможенную вялую идиотку, бредущую на руины этого клятого гаража с упорством маньяка?

Я ведь ни на минуту не забываю о случившемся много лет назад, но именно в апреле все это фонтаном вырывается наружу. Олега жалко — именно в апреле он как никогда понимает, что ничем не может мне помочь. Все остальные месяцы я принадлежу ему — а в апреле снова Денису, хоть убейся.

…и в конце концов мой психоз в очередной раз берет надо мной верх. Я просыпаюсь в холодном поту от ужаса — снова тот же сон, те же чужие руки, те же стены подвала, выложенные кирпичом, тот же ковер на полу, крюки в стене. И — Денис в белой рубашке, с бокалом красного вина сидящий у камина в кресле. Глаза у него такие страшные в этот момент, что от их взгляда я и просыпаюсь, давясь собственным криком. Они такие же, как были тогда, много лет назад, когда он, потягивая вино, наблюдал за происходившим…

С трудом заставляю себя выбраться из постели — сил после лечения и так немного, а тут еще и это… Шлепаю на плиту джезву, трясущимися руками высыпаю в нее кофе, попутно сдобрив коричневым порошком все поверхности в пределах досягаемости. Ну, хоть воду не проливаю, уже хорошо… Как назло, в пачке последняя сигарета, а мне бы лучше не выходить сегодня из дома, но вот как — когда все против?

Первые дни, конечно, самые легкие во всем этом процессе, я еще относительно вменяема и могу что-то делать, а вот дальше… Дальше я превращаюсь в безвольное нечто, способное только лежать в темной спальне и пялиться в потолок. Я даже курить не хочу в такие дни, и единственное, что делаю — выхожу на улицу, неизменно оказываясь на руинах чертова гаража. Как, ну, как мне избавиться от этого, если не помогает ни психотерапия, ни препараты?!

Олег, разумеется, вычисляет мое состояние мгновенно — по голосу в телефонной трубке, по вялому «алло», по длинным паузам:

— Опять?!

Ну, а что я могу..?

— Мари, — жестко говорит он тоном, не предполагающим никаких возражений, — я еду с работы, буду у тебя через полчаса, собери вещи.

— Я…

— Я все сказал, — отрезает Олег и сбрасывает звонок.

Приходится подчиниться. Я стою над распахнутым нутром дорожного саквояжа, больше похожим на разинутую пасть, и никак не могу решить, что нужно взять с собой. Пока в саквояже только небольшой кофр с бельем и косметичка, а я тупо смотрю на свободное место и не понимаю, чем его заполнить.

Олег звонит в домофон, отвлекая меня от созерцания полупустого саквояжного чрева.

— Ну, ты готова? — спрашивает, входя в квартиру, но по моему растерянному виду понимает, что вряд ли. — Так, понятно. Я сам, — отстраняет меня с дороги, идет в спальню и распахивает шкаф.

Я наблюдаю за ним безо всякого интереса, меня даже не смущает, что он небрежно перебирает вешалки и одежду на полках. Спортивный костюм, пара футболок, джинсы, свитер… Еще одни джинсы, футболка и толстовка с капюшоном протягиваются мне:

— Одевайся.

Я послушно беру вещи и даже не спрашиваю, куда и на сколько он меня увозит. Сейчас я, похоже, идеальная нижняя — не задаю вопросов, не возражаю, молча выполняю приказания… Но у Олега, конечно, мое состояние радости не вызывает, скорее, наоборот.

Он подхватывает саквояж и сумку с ноутбуком, кидает в нее еще книжку с тумбочки — в ней торчит закладка, значит, именно ее я сейчас читаю, — и подталкивает меня к выходу из комнаты:

— Все, поехали. Сейчас ко мне заскочим, я тоже вещи возьму, и готово.

Я послушно следую за ним, закрываю входную дверь на два замка, ключи как-то машинально протягиваю Олегу, и тот, взглянув удивленно, убирает их в карман:

— Даже не спросишь, куда я тебя везу?

— Нет. Мне все равно, только бы подальше отсюда.

Свободной рукой Олег притягивает меня к себе, крепко обнимает и целует в макушку:

— Ничего не бойся, Мари, я с тобой. Мы переживем это в очередной раз, что делать.

Я молчу. Внутри, если честно, мне ужасно — ну, почему он должен переживать это со мной? Почему должен бросать все и крепко держать меня в руках, чтобы не выскользнула, не натворила глупостей, которые потом будет не исправить? Почему он взваливает это на себя, зачем?

— Затем, что ты моя, — раздается над головой, и я вздрагиваю:

— Что?!

— Ты спросила, зачем я взваливаю это на себя — я ответил.

Да не спрашивала я, просто вырвалось, видимо…

Машина припаркована прямо у подъезда, на улице такой ветрище, что это кстати — можно сразу нырнуть в салон. Олег кидает мой саквояж на заднее сиденье и садится за руль:

— Думаю, за сорок минут управимся, чтобы в пробках не стоять.

Время еще не пиковое, но уже через час все в городе встанет колом часа на три-четыре, потому, если мы собираемся куда-то выезжать, лучше поторопиться.

В квартиру к нему я не поднимаюсь, остаюсь в машине — нет сил шевелиться лишний раз, да и тошнит ужасно — последствия терапии. В кармане куртки всегда лежат эвкалиптовые леденцы, помогающие справляться с тошнотой, засовываю один в рот и жмурюсь невольно от резкого привкуса эфирного масла. С опаской смотрю на часы — не хватало еще наткнуться здесь на Дениса, возвращающегося с работы. Но вот уже из подъезда выходит Олег в кожаных штанах и косухе, закидывает в багажник свою сумку и пинает заднее колесо берцем.

— Не поедем в гараж, — изрекает он, садясь за руль. — Хотел «китайца» взять, да ладно, на этой сгоняем, ничего.

И я опять не интересуюсь, куда он собирается меня везти, потому что мне совершенно безразлично — главное, что он рядом, остальное я как-нибудь переживу.

Заезжаем в супермаркет на выезде из города, Олег вопросительно смотрит на меня, потом машет рукой и идет один — я не реагирую и не высказываю желания присоединиться. В таком состоянии мне вообще безразлична еда, так что никакого смысла бродить среди полок с продуктами нет, Олег это знает. Возвращается с тремя огромными пакетами, содержимое которых меня, понятно, тоже не интересует.

Через десять минут я понимаю, куда мы едем, но тоже не выказываю эмоций — Олег знает, что делает, и никогда это не будет что-то, могущее навредить мне еще сильнее, чем уже есть. Так что и дачу Дениса я как-нибудь переживу.

— Иди пока посиди на крыльце, я припаркуюсь и ворота закрою, — командует Олег, вытаскивая меня из машины.

Я не хочу сидеть на крыльце, затекли ноги и спина, надо бы пройтись. Бреду вверх по улице, отмечая про себя, что практически все дома пустуют — на неделе здесь почти не бывает дачников, подтянутся в пятницу. В поселке тихо, слышно, как в соснах переговариваются белки, и орет какая-то птица. По забору идет толстый серый кот, то и дело приседая на лапах и всматриваясь в пространство. Интересно, чей-то или бродячий? Хотя для бродячего слишком ухожен и раскормлен…

— Мари! — раздается издалека. — Ты где, Мари?

Разворачиваюсь и возвращаюсь к даче — Олег стоит в калитке уже закрытых ворот:

— Не уходила бы ты вот так, не предупредив.

— Ну, тут-то я не заблужусь.

— А кто тебя знает, — смеется он, притягивая меня к себе. — Смотри, как хорошо, тихо, нет никого… Поживем несколько дней.

— Тебе на работу.

— Я сам себе начальник. Буду нужен — позвонят, — отмахивается он, увлекая меня во двор и захлопывая за нашими спинами калитку. — Сейчас камины растопим, все нагреется…

— Пойду постель проветрю.

— Погоди, холодно. Посиди со мной.

Пожимаю плечами — он прав, нет смысла ворошить постель, пока дом не натоплен. Олег уже возится с дровами и растопкой, через пару минут камин в большой комнате уже горит, а мой Верхний идет на второй этаж. Я же начинаю разбирать пакеты. За зиму Денис успел провести, наконец, воду в кухню, и теперь не придется мыть посуду в тазике. Правда, нужно включить котел на веранде, чтобы вода нагрелась.

Возвращается Олег, одобрительно кивает головой, заметив, что я все разобрала и убрала:

— Ты, конечно, есть не хочешь?

— Почему? Съела бы что-то, — вяло произношу я, чтобы не навлечь на себя гнев Верхнего.

— Отлично! — радуется он. — Давай быстренько бутерброды сделаем, а ужин попозже приготовим.

Без всякого энтузиазма берусь за хлебцы и упаковку соленой семги, но Олег мягко забирает это у меня из рук и усаживает за стол к окну:

— Тут посиди, я сам сделаю.

Не спорю — в таком состоянии я могу задуматься и порезать руку, например, а кровь у меня останавливается плохо. Лучше пусть уж он сам, действительно. Олег быстро справляется с бутербродами, наливает чай и садится напротив меня:

— Ешь.

Приходится взять бутерброд.

— Я надеюсь, сюда никто не нагрянет? — спрашиваю, с трудом проглотив кусочек.

— Опять не доверяешь? Разве я привез бы тебя, зная, что мы не останемся одни? Неужели ты думаешь, что я так-таки ничего не понимаю, а?

— Ты сам говорил — никогда не просчитаешь, что в голове у психопата…

— Ну, у меня-то в голове все в порядке, правда? Уж на вас двоих точно хватит. Даже не думай об этом, он не приедет, пока мы здесь.

От слов Олега как-то меня как-то отпускает, даже, кажется, начинаю чувствовать вкус бутерброда. Мой Верхний действительно адекватный, он не позволит себе или — тем более — Денису усугубить мое состояние.

— Олег… я могу попросить тебя?

— О чем, малыш? — отхлебывая чай, откликается он.

— Давай не будем в этом копаться, а? Пожалуйста… Я боюсь не выдержать, ну, невозможно столько лет одно и то же…

Его рука дотягивается через стол и накрывает мою:

— Мари… ну, что ты, милая, конечно… все будет как ты скажешь. Если ты сама не захочешь говорить об этом, то я настаивать не буду, я же не зверь. Но если почувствуешь, что нужно сказать — скажи, я ведь рядом, я выслушаю.

— Да вот это меня и пугает — что ты опять вынужден будешь это слушать! — я выдергиваю руку и хватаю с подоконника пачку сигарет и зажигалку.

— Это вообще не проблема.

— Нет! Нет — это проблема, проблема — понимаешь?! — трясущимися руками я пытаюсь прикурить сигарету, но зажигалка не слушается, и пламя никак не желает высекаться, и Олег мягким жестом забирает ее из моих пальцев и подносит к кончику сигареты. — Спасибо, — затянувшись, выдыхаю я. — Ты извини, что я ору… мне иногда кажется, что ты совершенно меня не слышишь. Я никак не могу достучаться и объяснить тебе, что меня даже не ситуация так вырубает, а то, что ты в ней участвуешь. Ты, по сути, такая же жертва, как и я — только тебя морально поимели, а не физически, как меня.

— Вот это и называлось — давай не будем говорить об этом, — чуть улыбается Олег.

–А я и не говорю об этом… я не могу смотреть на тебя и мучиться угрызениями совести.

— Ну, а это-то здесь при чем? Ты ни в чем не виновата — ни сейчас, ни тогда, мы сто раз проговаривали. Твоей вины нет и быть не может, и уж точно ты не виновата передо мной. В конце концов, это я не смог тебя защитить, если уж на то пошло.

— О, нет, вот только не это! — я со злостью втыкаю в пепельницу почти половину сигареты и встаю. — Хватит! Я не могу выносить твою самурайскую логику в последнее время.

— И куда собралась? — спокойно интересуется он.

— Наверх. Постель разберу, пусть прогреется.

— Хорошо. Я пойду баню затоплю, пожалуй, — и все это ровным тоном, без эмоций, словно вообще ничего не происходит.

Я поднимаюсь по лестнице и вдруг понимаю, что Олегу удалось вывести меня на эмоции — хоть на какие-то, удалось пробить кокон апатии, охватывающей меня во время психоза. Все мои мысли сосредотачиваются обычно на прошлом, там, в подвале — и ни о чем другом я не могу думать, не испытываю ничего, кроме боли, страха и отвращения к самой себе. Сегодня же все иначе — я разозлилась, и такое со мной впервые.

Я стою у окна и, обхватив себя руками, смотрю во двор. День уже заметно прибавился, темнеет к девяти, так что пока вполне светло. Над крышей бани вьется дымок, Олег несет еще охапку дров, скрывается за дверью. Вокруг нас нет ни души, в другое время отсутствие людей меня бы беспокоило — осознание того, что на всей улице никого больше нет, как-то нервирует. Но сегодня я даже рада этому — никаких посторонних звуков. Тишина плотная, только изредка слышен странный скрипящий звук, издаваемый какой-то птицей. В комнате уже жарко — камин примыкает к стене, небольшое помещение нагревается довольно быстро. Снимаю толстовку, остаюсь в футболке, на которой — «кровавая лисичка» — японская кицунэ на горе поверженных ею врагов. Олег всегда смеется, что в моем случае это дымятся тела тех, кому я оказалась не по зубам. Но тогда логично было бы над моей головой изобразить коршуна с огромными когтями, впивающимися в меня каждый апрель, будь он неладен…

— Мари, спускайся, — зовет Олег снизу, и я понимаю, что опять задумалась и пропустила момент, когда он вернулся. — Ты в баню пойдешь со мной?

В баню мне нельзя, но сама мысль о том, что я останусь в доме совершенно одна, заставляет пренебречь врачебным запретом:

— Да.

— Тогда собери вещи и спускайся, я пошел.

Хлопает входная дверь. Я наскоро скидываю полотенца и белье и тоже иду в баню.

Руки Олега втягивают меня в предбанник прямо с крыльца, я даже сообразить не успеваю. Он быстро сдирает одежду с нам обоих и вталкивает меня в баню, где довольно жарко. Я хватаю ртом горячий воздух, чувствуя, как все тело покрывается испариной. Сзади плотно закрывается дверь, и я чувствую, как Олег замер на пороге.

— Что будешь делать дальше? — спрашиваю, не поворачиваясь, и он смеется:

— Запорю тебя вениками — что еще делать в бане? Будет плохо — сразу говори.

— Ты это серьезно? — я разворачиваюсь и утыкаюсь лицом в его грудь, Олег обнимает меня и поднимает голову за подбородок, заглядывая в лицо:

— Про веники? Абсолютно.

— О…

— Ты не бойся, я в полруки.

— Ты — и в полруки? — фыркаю я, обхватывая руками его талию. — Обидно слышать, господин.

Он наклоняется и как-то очень уж нежно целует меня в губы. И это вдруг мгновенно отворачивает мне голову — я чувствую слабость во всем теле и ставшие ватными ноги. Олег тоже это чувствует и продолжает, делаясь все настойчивее. Я забрасываю ногу ему на бедро, и мой Верхний, легко подхватив меня, прижимает спиной к стене и начинает медленно двигаться внутри, постепенно увеличивая темп.

— Ваниль… — выдыхает он мне в ухо. — Ты не любишь ваниль, Мари…

— Я… с тобой… все люблю… — бормочу я в такт движениям его тела.

— Конечно… ну-ка… — он ставит меня на пол, поворачивает спиной к себе. — Чуть пошире встань… вот так…

Я утыкаюсь лицом в мокрую стену, от обшивки пахнет деревом, щека скользит по ней вверх-вниз… рука Олега проникает по шее в волосы, наклоняет голову…

— А ты действительно ваниль не воспринимаешь, я только теперь это понял, — тяжело дыша, Олег усаживает меня на лавку, сам наливает воду в таз и ставит рядом со мной.

— Почему? Вполне… — я не вру, с ним я ваниль воспринимаю почти так же, как экшн.

— Нет, Мари, ты в ванили совсем не такая, как в Теме.

— Хуже?

— Я разве так сказал? Нет, не хуже — просто другая. Я никогда не обращал на это внимания, да и редко у нас с тобой просто секс бывает. Ну-ка, наклоняй голову, — командует он, и я удивленно вскидываю глаза:

— Зачем?

— Считай, что у меня эротическая фантазия, — смеется он. — Голову тебе хочу вымыть.

В этой фразе есть что-то двусмысленное, а не эротическое, и я даже примерно чувствую, что именно… Но пусть…

…Рука, вцепившаяся мне в волосы, все сильнее нагибает голову вниз, а вторая поднимает вверх скованные за спиной руки. Плюс — резкие сильные движения сзади, мне кажется, еще немного — и я просто развалюсь напополам.

— Больно? — Олег чуть замедляется, и я снова удивляюсь тому, как он чувствует все, что происходит со мной.

— Н-нет…

Он чуть отталкивает меня и опускает на колени, лицом на постель.

— Ремень?

— Как ты хочешь.

— Я спросил, как хочешь ты. Ну?

— Бич.

Сзади хохот:

— Ого! Мы будем играть с однохвостыми тяжелыми девайсами? Мне это нравится, Мари.

— Тогда зачем спрашиваешь? — злюсь я — ненавижу, когда он в экшене вдруг начинает вот эти словесные баталии и опросы.

— Затем, что я так хочу. А ты не возражаешь и отвечаешь, понятно?

— Более чем…

Воздух разрывается со свистом — Олег пробует бич из натуральной кожи, который купил совсем недавно, он еще практически новый. С однохвостыми девайсами я все еще очень осторожна, хотя вот против кнута никогда не возражаю. Наверное, потому, что Денис этим девайсом не владеет и никогда не умел им пользоваться, у меня в голове не отложилось ничего негативного, а вот арапники, бичи и все подобное вызывают панику и воспоминания о чертовом подвале под гаражом. Но постепенно это проходит, и порой я, как сегодня, сама прошу что-то из однохвостых. Олег работает ими отлично, он всегда аккуратен и хорошо чувствует грань, за которую я зайти не смогу, потому никогда не возникает проблем в экшене.

Мне сегодня больно — но не настолько, чтобы дать знать об этом Верхнему, разве что пальцы скованных рук сильнее вцепляются в одеяло, да дыхание становится прерывистым. Мне даже интересно, сколько я смогу выдержать, а это уже показатель того, что все нормально. Когда мне страшно или плохо, я и мысли об этом не допускаю.

Олег, кажется, потихоньку входит в раж — удары становятся все чаще, хотя сила их вроде уменьшается

— Молчишь, значит? — цедит он сквозь зубы. — Ну-ну…

Сегодня я все-таки заставляю его бросить бич раньше, чем произнесу стоп-слово (о, ужас — я стала его произносить, но вовсе не потому, что действительно хочу остановить Верхнего, а чтобы не нарваться на его недовольство). Он забрасывает меня на кровать и тут же валится сверху, раздвинув мои ноги коленом. Я чувствую его дыхание на шее сзади, его рука опирается на кровать в районе моего лица, а второй он придерживает меня снизу, прижимая к себе все крепче. Прикосновения его влажной от пота груди к иссеченной спине затмевают все ощущения от секса, я даже, кажется, не чувствую его движений во мне, хотя Олег в такие моменты, когда поймал кураж, вообще себя не сдерживает.

— Давай, Мари, давай, — хрипит он мне в ухо. — Ты вся моя, вся…

Кончаем одновременно, Олег, тяжело дыша, отпихивает меня на край кровати и распластывается рядом:

— Уф… как ты это делаешь, а? — выдыхает он. — Мне кажется, я тебя могу порвать — настолько мне еще хочется…

— Так отпусти себя хоть раз.

Он, закрыв глаза, мотает головой:

— С ума сошла? Реально ведь разорву.

— Напугал…

Олег резко переворачивается, накрывает меня своим телом и, прижавшись к уху губами, шепчет:

— Я же не зверь, Мари… я не могу… но ты такая… в тебя засасывает, как в воронку, все время хочется глубже и глубже… а там, оказывается, дна нет…

— Это плохо?

— Это замечательно, — он поднимается на локти и смотрит сверху мне в лицо: — Я знаю, Мари, ты злишься на меня за то, что заставляю лечиться. Тихо, не перебивай! — его палец ложится мне на губы в тот момент, когда я пытаюсь возразить. — Я знаю — злишься, хоть и не говоришь. Но услышь меня, ладно? Я не могу потерять тебя, понимаешь? Я. Не могу. Потерять, — произносит он четко, выделяя каждое слово. — Так что считай, что Верхний делает это для себя, из эгоизма.

— Я знаю, Олег… но…

— Я ведь просил — не возражай, — улыбается он, перебивая. — Болит спина?

— Нет… но меня так размазало, что даже шевелиться лень… — закрывая глаза, бормочу я и чувствую, как его рука ложится на грудь, сжимая сосок пальцами. Тело непроизвольно выгибается вверх, и Олег смеется:

— А говоришь — размазало.

— Ммм…

— Нет, все, все… — он быстро целует грудь и откатывается в сторону. — Надо поспать, мне завтра в город ехать.

— Зачем?

— Костя приедет, надо встретить.

Это сообщение меня радует. Костя — школьный друг Олега, байкер из упертых, гоняет по стране на мотоцикле и довольно часто приезжает к нам в город. Мы хорошо знакомы и отлично ладим — у Кости прекрасное чувство юмора, он добряк, как почти все люди больших габаритов, но при этом легко может свернуть шею, если что-то его раздражает.

— Он надолго?

— Не сказал. Ты не против, надеюсь, если он тут побудет?

— С ума сошел?! — я сажусь на кровати и чуть морщусь — спина все-таки побаливает. — Да я только рада буду!

— Ты ведь знаешь, что он нам не помешает, если что.

Разумеется, он не помешает — Костя в курсе пристрастий своего друга, но разделять увлечение никогда не стремился, однако это никак не препятствует их дружбе. Собственно, это правильно — кому какое дело, чем там люди занимаются в постели за закрытой дверью? Мы не склонны к эпатажу и демонстрации, ничем не подчеркиваем свою принадлежность к Теме, даже мой браслет выглядит как обычное украшение, и только люди понимающие видят его значение. Костя, конечно, знает, кто я Олегу, но его это никак не смущает — я не целую ботинки в качестве приветствия, не провожу ужины на коленях возле стула Верхнего, Олег не порет меня прилюдно — в общем, мы совершенно нормальные люди, пока за нами не закрылась дверь спальни. И то, что происходит там, опять-таки, никого не касается.

— Ты рано поедешь?

— Нет, часиков в девять, когда пробки рассосутся. В магазин заскочу, надо мяса купить — шашлыки пожарим. Мари, что с лицом? Я же сказал — никого не будет, Кот только пару часов назад написал, что едет.

Я, видимо, не уследила за мимикой — слово «шашлыки» неизбежно вызывает во мне ассоциации с толпой народа, большей частью неприятного, во главе с Денисом. Но если Олег сказал, что и его не будет, то, скорее всего, так и есть, и они договорились об этом, а Денис в последнее время не нарушает подобных договоренностей. У меня сложилось впечатление, что он знает реальное положение моих дел со здоровьем и просто старается нам с Олегом не мешать.

— Да я ничего… ты же знаешь, мы с Котом отлично общаемся.

— Но ты, конечно, решила, что непременно подтянется и Денис, да? Никак не можешь расслабиться?

— Я и не напрягалась.

— Ага! Аж губа вон затряслась, — усмехается Олег, и я непроизвольно прикусываю нижнюю губу, а он хохочет: — Вот видишь!

— Ой, все, перестань! — я стукаю его ладонью по груди, он ловит меня за запястье и тянет к себе:

— Полежи со мной. Я ведь обещал тебе детокс — ну, значит, так и будет. Просто не знал, что Кот в этом году так рано поедет.

— Я же сказала — мне Кот вообще не мешает, у меня с ним ничего негативного не связано. Наоборот — он веселый, с ним общаться интересно.

— То есть, Кот у тебя никакого негатива не вызывает?

— Можно было догадаться об этом раньше. Я села к этому человеку на мотоцикл — заметь, даже с тобой я этого не делаю, а к нему села, — смеюсь я, обнимая Олега рукой через всю грудь.

— О, даже не напоминай! — закатывает глаза мой Верхний. — Такого унижения я не испытывал никогда!

— Да ладно тебе… я на самом деле боюсь мотоциклов, а что тогда случилось, даже не могу объяснить. Но он как-то так это предложил, что я забыла о своих страхах. Да и проехали мы всего-то кружок метров в пятьсот.

— Ты оскорбила меня в лучших чувствах. Моя нижняя боится сесть за мою спину — и запросто делает это с моим другом.

— Ты что, всерьез обиделся?

— Ну, нет, конечно. Воспитать из тебя байкершу мне не удалось. Да мне вообще мало что удалось из тебя воспитать, если уж честно. Зато ты такая, как мне нравится, без всяких этикетов.

— Ты так говоришь, потому что ничего другого тебе не остается, — смеюсь я. — Приходится делать вид, что ты именно так и хотел.

— Как я хотел, я тебе сейчас покажу, — он переворачивает меня на спину и наваливается сверху.

О, вот этого он хочет довольно часто, чего уж… Мне нравится, что в ванили Олег тоже никогда не перебарщивает со всеми этими нежностями, он порой вообще жестко берет то, чего хочет, а мне именно это и отвинчивает голову. Денис со мной всегда разделял просто секс и секс тематический, и в ванили он становился самым обычным мужиком, которому надо сперва отработать вот эту программу с поцелуями, предварительными ласками и нежными прикосновениями. Меня же подобное всегда бесило, выводило из себя — мне в такие моменты очень хотелось вцепиться зубами ему в плечо, например, и рвануть так, чтобы он заорал от боли и ударил меня. Но — нет. Денис всегда проводил четкую грань между экшеном и ванилью и никогда не ударил бы меня вне процесса, просто потому, что так захотел в эту минуту. Олег тоже не рукоприкладствует — но у меня просто нет возможности допустить мысль о подобном, настолько захватывает происходящее. Олег не делит секс и Тему, легко позволяет и кляп, и зажимы, и наручники — даже если мы просто занимаемся сексом. Для него эта атрибутика в принципе ничего не значит — только то, что в данный момент ему так захотелось.

И я не то чтобы сравниваю — если честно, я давно уже не помню, как все было с Денисом, разве что какие-то детали. Какой смысл сравнивать лучшее с хорошим? А сейчас у меня самое лучшее, что вообще можно пожелать себе и в Теме, и в жизни. Если бы еще не моя голова…

Утром, отбегав свои километры и приняв ледяной душ во дворе, Олег уезжает в город. Я, кстати, совершенно не боюсь оставаться здесь одна, уж не знаю, почему. Сейчас в поселке еще нет дачников, на всей улице вечерами светятся окна всего в трех домах, но это меня вообще не беспокоит. Я закрываю ворота на засов и спокойно ухожу в дом готовить обед. Олег запасся продуктами, так что остается только решить, что приготовить.

Пока занимаюсь начинкой и тестом для пирога, все думаю — а ведь за эти дни я ни разу не сорвалась, не замкнулась в себе, не оттолкнула Олега, как всегда бывает в начальной стадии психоза. Наверное, он снова был прав, привезя меня сюда и практически изолировав от города. Тут вообще нет раздражающих факторов, словно этот дом не принадлежит Денису и не хранит его энергетику. Вот я вижу на полке его любимую чашку, из которой он пьет кофе утром, — и ничего, никаких эмоций. Если повернуться лицом в комнату, то в дальнем углу слева будет дверь в его спальню, где — я это отлично знаю — у него хранится целый арсенал девайсов, а в кладовке на веранде стоят сложенные кресты и пара скамеек для порки. Ну и что? Стоят себе и стоят… В городе же я бы дергалась уже от того, что он живет от меня через два дома и ходит в тот же ларек в моем дворе. Нет, Олег, определенно, что-то такое обо мне понимает, до чего я сама не могу додуматься, и, возможно, никогда так и не додумаюсь.

За воротами слышен звук подъезжающего мотоцикла, и я, проверив в духовке пирог, выхожу на улицу, набросив куртку. Звук стихает, и буквально через пару минут я слышу, как подъезжает машина — Олег. Открываю ворота и тут же оказываюсь перед огромным мужиком в кожаной куртке и таких же брюках, заправленных в пропылившиеся сапоги — Костя. Он хватает меня на руки и подбрасывает:

— Ну, привет, что ли, Мари!

— Поставь, — смеется Олег, выбираясь из машины.

— Ты гляди, какой собственник, — усмехается Костя, но опускает меня на землю. — Ты еще похудела, что ли? Даже не понял, что на руки взял.

— Вот я и говорю — не хватай, — Олег подходит ко мне, обнимает и целует в нос: — Заждалась?

— Не успела.

— А чем это у вас так вкусно пахнет? — Костя тянет носом воздух. — Ох, чувствую, Мари пироги печет.

— Угадал. Вы паркуйтесь, я пока на стол накрою. Или в баню сначала?

— Нет, в баню позже, — решает Олег, открывая ворота настежь. — Давай, Кот, гони коня, ставь к гаражу, я машиной подопру.

— А хозяин где?

— Не будет его, — коротко бросает мой Верхний.

— Ну, и славно. Устаю я от него.

— Вот и мы устали, — смеется Олег, — так устали, что выперли из дома и велели не приезжать.

— Серьезно?

— Ну, нет, конечно, он работает все выходные.

Уж не знаю, правда это или нет, но интересоваться не хочу — мне главное, что Денис не приедет.

Пока мужчины возятся с мотоциклом, машиной и воротами, я иду в дом и накрываю на стол. В сумке, которую Олег забросил в угол кухни, вижу, помимо приличного куска мяса, несколько банок пива, какую-то рыбу и чипсы. Костя пьет мало, опровергая все теории о том, как могут нажраться байкеры, сойдя с мотоцикла. Ну, нам это только плюс — Олег не пьет, ни к чему провокации, хотя он прекрасно держится в пьющих компаниях, а подначивать его охотников не находится. Костя же в курсе сложных отношений друга с алкоголем, потому тоже не заостряет на этом внимания.

— Олег, ты бы мне хоть из ведра слил, что ли — я весь пыльный, как за стол-то? — просит он, и они уходят к бане.

Я вижу в кухонное окно, как Кот скидывает кожанку и черную водолазку, наклоняется, и Олег из ведра льет воду ему на шею и плечи. Кот габаритами очень похож на Олега — тоже огромный, с накачанными руками и спиной, мышцы так и бугрятся, когда он растирается руками, смывая пыль. Олег, отбросив ведро, накидывает Косте на плечи полотенце, тот берет с земли куртку и водолазку, и они идут к дому.

За обедом Костя травит байкерские байки, рассказывает, как мотался на слет куда-то в Астрахань, а я наблюдаю за Олегом. Он тоже собирался в этом году, но остался, и я так подозреваю, что причина — во мне. Он, конечно, никогда этого не скажет, чтобы я не чувствовала себя виноватой, но других причин отменять запланированную поездку у него просто не было.

— Мари, ты где? — я, видимо, опять задумалась и ушла в себя, пропустив какой-то вопрос Верхнего.

— Я здесь.

— Говорю — Кот пока в баню пойдет, я мясо порежу, замаринуем.

— Э, нет! — тут же возражает Костя. — Мясо мне. Будем жарить мои фирменные, квадратные, ты так не порежешь. И Мари нам для шашлыков не нужна, пусть просто так посидит.

— Я не устала.

— Так я и не сказал, что ты устала. Просто посиди с нами, а мы уж как-нибудь справимся. Не люблю, когда женщина к шашлыку прикасается до того, как он готов, — смеется Костя, выбираясь из-за стола.

— Женоненавистники, — ворчу я, начиная собирать посуду, но тут вмешивается Олег:

— Иди-ка в самом деле на диван, что-то вид у тебя… — и я не решаюсь напомнить ему, кто причина такого моего вида, но Олег, конечно, и сам об этом помнит, потому что, улучив момент, когда Костя отвлекся на заточку ножа, подмигивает и шепчет: — Но мы это повторим…

Вообще не сомневаюсь…

К вечеру становится прохладно, мангал горит во дворе, на нем уже лежит первая порция шашлыков, и Костя помахивает над ними пластиковой плоской лопаткой. Мы с Олегом сидим на вытащенных из дома креслах-мешках, он курит, я кутаюсь в плед.

— Хорошо здесь, когда без толпы, — Кот затягивается сигаретой, которую держит в свободной левой руке.

— Тут вы с Мари сходитесь, — смеется Олег. — Она тоже любит, когда здесь нет никого.

— Не начинай, а? — прошу я, морщась. — Опять будем выяснять причину? Побудь хоть вечер не моим психологом, а?

— Я и так не твой психолог.

— Это что же — вы ругаетесь? — замечает Кот, обмахивая шашлыки.

— Это у нас такой замысловатый процесс терапии, — я дотягиваюсь до пачки сигарет и закуриваю. — У Олега Николаевича иногда играет второе высшее образование.

— Мари! — предостерегающе произносит Олег, и я умолкаю, устыдившись собственных слов. Ну, вот зачем я это сказала, это же несправедливо…

Костя между тем дожаривает первые шашлыки, снимает их с мангала и кладет на тарелку:

— Что, братан, под пивко?

У Олега несколько банок безалкогольного, он его не особенно пьет, считая, что это не имеет большого смысла, но иногда под мясо, вот как сегодня. Он протягивает банку мне, но я отказываюсь:

— Не хочу. Вина лучше плесни мне.

— Сиди, я принесу, — Костя скрывается в доме, а Олег, улучив момент, быстро целует меня в губы:

— Я соскучился, — поправляет мне растрепавшиеся на ветру волосы.

— Извини, ладно?

— За что? — удивленно переспрашивает он.

— За подколы.

— Ой, брось ты, Мари, нашла, о чем думать, — отмахивается он.

Вот именно — он настолько привык к моим постоянным язвительным замечаниям, что уже не замечает их. А я порой, словно услышав себя со стороны, ужасаюсь тому, какие вещи говорю не то что Верхнему — просто мужчине. Я совершенно разучилась бояться, похоже, когда поняла, что мой страх сворачивает Олега в бараний рог. Плохо…

Возвращается Костя с бокалом белого вина в руке:

— У вас тут, смотрю, как в хорошем баре — не из кружек пьют-то. Прошу, мадам, — он протягивает мне бокал. — Шашлык не будешь, конечно?

— Конечно, не буду, — на тарелке возле меня несколько бутербродов с авокадо и красной рыбой и неизменный тар-тар из семги, который делает Олег.

— Как ты вообще без мяса живешь, не понимаю, — Костя загружает на мангал вторую порцию шашлыков, моет руки и садится на мешок.

— Привыкла. Я ж не по идейным соображениям, просто организм перестал воспринимать мясо, вот и все, — я пожимаю плечами и беру бутерброд.

— А я все думал, что ты по моде — вегетарианка, — он откупоривает банку пива, делает большой глоток и довольно крякает: — Ох, хорошо… холодненькое…

— Ты сейчас куда направляешься? — интересуюсь, сделав глоток вина.

— Хочу на Урал прокатиться, там у меня дружбан армейский.

— Не представляю, как ты вот так ездишь — один, на мотоцикле, по трассам.

— А чего? — хмыкает Костя, отставляя банку. — Катишь себе и катишь, что сложного? На ночь в мотель заворачиваю, ночую — и утром опять в дорогу. Романтика — слыхала такое?

— Слыхала. Но у меня другие представления об этом. И уж точно они не связаны с мотоциклом и дорогой.

— Каждому свое, Мари, каждому свое.

— Ты поэтому не женился? Не нашел ту, что разделит твою романтику?

— Вроде того, — кивает он и встает, чтобы пошевелить шашлыки на мангале. — Я же понимаю, что нормальной женщине сложно представить, как это мужик будет срываться в свой отпуск куда-то и колесить вот так… А все эти курорты, пляжи и прочее — ну, не лежит у меня душа к такому, понимаешь? Скучно.

— Я тоже пляжи не люблю, — улыбаюсь я.

— Скажи, Мари, — Костя провожает взглядом Олега, который пошел зачем-то в дом, — а чего вы вместе-то не живете? Ведь и так постоянно вдвоем, что мешает съехаться?

— А зачем? Ты же сам сказал — все время вдвоем, так какая разница, кто где ночует?

— Ну, вместе все-таки было бы проще — нет?

— Нет. Я, понимаешь, люблю иной раз одна побыть — и это время у меня не нормированное. Примерно как у тебя с дорогой. Ты вот едешь — а я лежу дома в кровати одна, читаю, думаю… Каждому свое.

— Мне кажется, Олег бы твое время не заедал, он же понимает.

— Да, понимает, — киваю я, покручивая на колене бокал с вином. — Но я бы в такие моменты чувствовала себя неудобно — надо что-то дома делать, а мне приспичило уединиться. Дискомфорт, понимаешь? А у меня осталось слишком мало времени, чтобы испытывать дискомфорт. И Олег, кстати, это тоже понимает, потому и не настаивает. Правда, ему не нравятся мои заупокойные мысли — он это так называет. Но тут уж ничего не поделаешь.

— Тебе хуже? — тихо спрашивает Костя.

— Скажем так — мне не лучше. И давай это оставим, а? Олег услышит — расстроится, я стараюсь с ним об этом вообще не говорить.

— Как ты держишься — не представляю, — вздыхает Костя, возвращаясь на мешок.

— Я привыкла. Лучше притворяться нормальной и жить, чем жалеть себя и умереть от этого.

— Сильная ты, уважаю.

Пожимаю плечами. Я не сильная, мне просто так легче. Возвращается Олег, в руках — еще один плед, которым он накрывает мои ноги. Я смотрю на него с благодарностью, ловлю руку и сжимаю.

— Ну, что ты? — он смотрит сверху вниз и чуть улыбается.

— Ничего. Хорошо, что ты меня сюда вытащил.

— Вот видишь, я всегда прав, — смеется Олег, усаживаясь рядом.

Мне бы пора принять это как факт и не оспаривать, что уж…

Месяц спустя.

Иногда случается вот такая жизненная драма, когда тебя некому выслушать, кроме бывшего. Есть вещи, которые хочется сказать, но их нельзя говорить, например, Верхнему — такому, как мой, потому что у него сразу возникает чувство вины высотой с Эверест, а я не хочу, чтобы так было. Потому Денис, начисто лишенный совести, но иногда проявляющий чудеса эмпатии, для подобных разговоров годится, как никто.

Мы встречаемся в парке — так безопаснее и для меня, и для него, и мы оба это прекрасно понимаем, потому как-то сразу выбираем именно это место. Садимся на лавку в тень большого дерева — жарит такое солнце, что трудно дышать.

— Погоди, я воды возьму, — Денис направляется к ближайшей палатке, торгующей напитками, приносит две запотевшие бутылки минералки. — Говорят, лето опять будет как в аду.

— Ты надеешься, что в аду тоже есть лето?

— Машка, ты так и собираешься кусаться? Давай тогда разбегаться, я не хочу это слушать.

— Ой, да ладно — ты чего такой вдруг обидчивый? — прикладываю бутылку прямо через футболку к груди, и Дэн хмыкает:

— Конкурс мокрых маек?

— Старовата я для таких развлечений. Болит…

Его лицо сразу становится серьезным и обеспокоенным:

— Ты меня поэтому дернула?

— Ну, а к кому мне с этим? Ты ведь знаешь, что Олег…

— Знаю. Но давай-ка конструктивно. С тех пор, как он взялся за твое лечение сам, дела-то улучшились, правда? Может, он не так уж неправ? Может, ему раньше надо было это сделать?

Я молчу, перекатывая холодную бутылку туда-сюда. Я до сих пор не считаю решение Олега правильным, но оспаривать его бесполезно, потому остается только молчать и подчиняться — что я еще-то могу?

— Маш… ну, что ты молчишь?

— Да не знаю я… мне не кажется, что ситуация улучшилась.

— Я видел твои анализы — там слегка поинтереснее, чем было весной.

— Денис, да что это меняет? Чувствую я себя все равно плохо.

— Маш… — он осторожно берет мою руку и чуть сжимает. — Надо потерпеть, понимаешь? Еще слишком мало времени прошло.

Можно подумать… я это знаю лучше их обоих, но выживать-то в этой шкуре приходится мне, а сейчас стало совсем невыносимо.

— Знаешь, мне кажется, что все дело в Олеге. Если бы не он — я бы давно перестала лечиться совсем, а там уж было бы как было. Но…

— Ты, оказывается, влюбилась все-таки, Машка. А любовь это плод послушания, не знала? — Денис чуть кривит губы и берет сигарету из лежащей рядом с ним на лавке пачки.

— Ой, ну надо же! Из всего Ницше ты выбрал именно это. Хотя… чему я удивляюсь-то, где ты и где Ницше. Ну, так я тебе скажу, что это не догма. Ты, например, своими попытками научить этому послушанию всю мою любовь убил. А у этого выражения, кстати, есть вторая часть — а плод любви — свобода. Улавливаешь, к чему я?

— Что тут улавливать? У тебя все мысли всегда сходятся на одном — на Олеге.

— И тебя это бесит, да? Знаешь, почему? Ты не понимаешь простую вещь. Любить в Теме — это уметь делать больно. Уметь вот это — чувствовать грань, за которую нельзя, видеть реакцию, угадывать ее. Понимаешь? Причинять боль — это искусство, и далеко не каждый, у кого в руке плеть, это умеет. Махать девайсом легко, тут вообще много не надо — знай точки, по которым нельзя бить, и все. Ну, согласна, это примитивное объяснение, — предвосхищаю его возмущенный вопль, — но ведь по сути-то это так и есть. А вот научиться чувствовать нижнего — это дар. И ты тоже знаешь, что у Олега это есть, потому и злишься.

— Ой, да ладно — чего я злюсь? Просто от тебя странно слышать. Мне кажется, ты вообще ни в ком не способна признать какие-то хорошие черты.

Пожимаю плечами — нападение, конечно, лучшая защита, но к чему это сейчас, когда мы просто разговариваем?

— Дело твое. Но поверь — я даже в тебе до сих пор вижу что-то хорошее.

— А, то есть, я не так безнадежен? — снова кривится Денис, выбрасывая окурок. — Мне полегчало.

— И прекрасно. Может, ты теперь и сам поищешь в себе что-то человеческое? А не только корону великого Доминанта будешь на затылке удерживать?

— Что ты привязалась к этой короне? Да, мне нравится быть сверху, нравится смотреть, как нижняя выполняет мои прихоти — что в том плохого? Это Тема, детка, тут так принято.

— И даже тут не принято ломать человеку психику.

— Машка, ну, сколько можно-то?

— Сколько нужно, чтобы ты понял — это для тебя же самого может закончиться плачевно. Если не сказать — уголовно.

— Ты об этом хотела поговорить или все-таки о том, что тебе опять хреново?

— Мне на самом деле хреново, Диня, — вдруг признаюсь я, опустив голову. — Я не сплю, почти не ем, у меня нет сил ни на что. Я даже сюда еле доехала.

Его рука аккуратно убирает за ухо прядь моих волос, занавесивших опущенное лицо, и тыльной стороной прикасается к щеке:

— Машуль… ну, что ты раскисла-то совсем? Ну, хочешь, я с твоим врачом переговорю? Может, мне он скажет что-то другое, чем Олегу говорит? Я врач все-таки.

— Что изменится от разговоров? — я чуть отодвигаюсь от него, давая понять, что его прикосновения мне неприятны, и Денис убирает руку. — Я тебе позвонила потому, что во мне накопилось вот это все, а с Олегом разговаривать на такие темы бесполезно. Мне, видимо, нужно просто поныть кому-то, кто поймет, а разберусь со всем я потом сама.

— Ну, мне ты можешь ныть в любое время, я готов тебя слушать. Тут другое, Маш… что делать с симптомами?

— Этого, похоже, никто не знает.

— Я боюсь тебя потерять, — вдруг говорит он, отворачиваясь так, чтобы я не видела его лица.

И у меня не поворачивается язык сказать, что он давно меня потерял.

Едем на дачу — Олег оставил в гараже набор инструментов, хватился только когда нужно было собрать полки в кабинете и новый крест в «норе». На улице адская жарища, но я все равно еду с ним, не хочу оставаться одна. К нашему удивлению, во дворе обнаруживаем мотоцикл Леры, Олег хмыкает:

— Вот так они и работают. Стоит только мне на пару дней из офиса уйти — все, никого не найдешь.

— Интересно, что она тут одна делает…

— Мари, нас это не касается, — он отпирает гараж, а я иду в дом — поздороваться.

На первом этаже никого, похоже, что она приехала недавно и точно одна. Зато наверху явно что-то происходит — такое ощущение, что в мастерской, где Денис рисует, падают на пол какие-то предметы. Поднимаюсь по лестнице и замираю — по небольшой комнатке, как фурия, мечется Лера, сметая на своем пути все.

— Сдурела? — интересуюсь я, прислонившись к дверному косяку.

На звук моего голоса она останавливается, переводит дыхание — глаза бешеные, губы белые, руки трясутся:

— Ты откуда здесь?!

— Мы с Олегом заехали забрать кое-что.

— Так забирайте и валите!

— Но-но, полегче! — предостерегающе произношу я.

— Полегче?! — орет она. — А как — полегче, скажи?! Я устала! Я не могу больше все это терпеть!

— Что именно?

— А вот! — она со всей силы пинает в мою сторону мольберт, я едва успеваю увернуться, и когда он грохается на пол, вижу приколотый лист с законченным карандашным рисунком — две полуобнаженные девушки, одна закрывает половину лица другой ладонью.

— И что?

— А ты не видишь?! Тут опять какие-то левые бабы были! И он их голых рисовал! Сука Север — явно его телки! — Лерка раздувает ноздри и тяжело дышит. — Мало мне было твоих изображений — так еще и это теперь! Ну, давай, оправдывай его, говори, что он талантливый и по памяти это делает!

— Ты децибелы — то убавишь или нет? — спокойно спрашиваю, снимая рисунок с мольберта. — Или хочешь, чтобы Олег тоже сюда поднялся?

— Тоже заступаться будет?! Почему вы всегда за него? Почему ты, например, никогда не становишься на мою сторону?

— Совести у тебя нет. Я никогда не становлюсь на его сторону — и всегда на твою, но что толку, если у тебя в башке дым? Все вы, бабы, одинаковые и неблагодарные, вам что ни дай — все мало. Я тебя покрывала с Лизкой — не моя вина, что ты сама спалилась, правда? Но заметь, я так и не сказала ему, что все знала.

— Да ты просто боишься, что он тебя прибьет, если узнает! — уже менее экспрессивно возражает Лера.

— Я? Я уже давно ничего не боюсь. И уж точно — не боюсь Дэна. А тебе повторю в тысячный раз: не устраивает что-то — либо говори об этом, либо уходи, если, конечно, не мечтаешь быть искалеченной. Но ты, похоже, ничему не учишься, и шашлыки зимние тебя тоже не убедили в моей правоте. Ты никак не можешь понять — Дениса надо загнать в рамки и в них держать, это для твоей же безопасности. А ты так боишься его потерять, что позволяешь ему то, что вообще не надо. С каждым разом круг его друзей, юзающих тебя, будет расширяться, а ты уже не сможешь отказать. Но кому я это говорю, да? Тебе это, видимо, нравится, — я разворачиваюсь, бросая на пол рисунок. — Кстати, телки эти, скорее всего, плод его фантазии. Если внимательно присмотришься, одна из них очень похожа на тебя.

Оставив Леру офигевать с открытым ртом, спускаюсь вниз и выхожу на улицу, вытаскиваю сигарету и зажигалку, закуриваю на крыльце. Олег возится в гараже, слышно, как ругается негромко — у Дениса там, как обычно, бардак, ничего не найдешь сходу.

— Тебе помочь? — интересуюсь я, прислушиваясь к тому, что происходит в доме, но там тихо, похоже, Лерка выпустила пар и успокоилась.

— Не надо, я нашел уже, — Олег появляется в дверях с набором в руке. — Лерка там?

— Там. Мастерскую разнесла.

Брови Олега взмывают вверх:

— В каком смысле?

— В прямом. Нашла на мольберте рисунок, взбесилась. Видимо, дома еще поругались, он что-то сказал, она психанула и уехала сюда, а тут…

— Опять ты?

— Не я, скорее — она, но ее же не убедишь. Решила, что Север телок каких-то привозил опять, и они тут Дэну позировали полуголыми.

— Бред какой-то.

— Ой, поехали отсюда, а? — выбрасываю окурок в ведро. — Надоело все…

— Когда уже ты перестанешь так реагировать на все, что происходит? — спрашивает Олег, запирая гараж.

— Не понимаешь? Никогда.

Он смеется и идет к умывальнику на боковой стене гаража, чтобы вымыть грязные после копания на полках руки. За моей спиной открывается дверь, и на крыльцо выходит притихшая и какая-то присмиревшая Лера:

— Здрасьте, Олег Николаевич…

— У тебя выходной? — невозмутимо спрашивает Олег, словно я не рассказала ему о произошедшем в мастерской.

— Нет… я на пару часов отлучилась, сейчас обратно поеду. Я не знала, что вы сюда… — Лера всегда обращается к Олегу на «вы», когда рядом нет Дениса или когда обстановка не слишком расслабленная, никак не может совместить в голове факт, что он одновременно ее босс и друг ее Верхнего.

— А я и не собирался сюда. Но ты могла бы предупредить, что отлучаешься, я ведь рассчитываю, что без меня в офисе все в порядке.

— Там все в порядке, не волнуйтесь… Я сейчас уже поеду… просто… — бормочет она, а я вдруг вижу, что за спиной она сжимает свернутый в рулончик рисунок.

— Меня это не касается. Но свои разборки на работу не приноси.

— Нет, конечно, я…

Олег вдруг протягивает руку и просит:

— Покажи-ка.

— Что? — растерянно спрашивает Лера, инстинктивно отступая на шаг назад.

— Рисунок, говорю, покажи мне.

— Зачем?

Глаза Олега сужаются:

— Лера. Покажи мне рисунок.

Она протягивает ему рулончик, Олег разворачивает, внимательно рассматривает и смеется:

— С ума сошла совсем? Вот эта, справа, это же определенно ты.

— Вот! — встреваю я. — И я так сказала, но она ж лучше знает…

Щеки Лерки делаются пунцовыми:

— Да ну… вам просто показалось…

— Ты настолько в себе не уверена, что даже мысли не допускаешь, что Денис мог нарисовать тебя? — спрашивает Олег, возвращая ей рисунок. — Ну, зря, потому что это точно ты.

— Вы просто хотите меня успокоить, чтобы я ему скандалов не закатывала.

— Нам ваши скандалы неинтересны. Как неинтересны их последствия, — многозначительно произносит Олег, делая упор на последнее слово. — Но ты бы, прежде чем истерику закатывать, посидела спокойно и подумала. Все решения принимают за семь вдохов, Лера.

— Это в вашем самурайском этикете… у русских все проще.

— Я русский, если знаешь, но эта практика позволяет избежать многих проблем. Ладно, Мари, поехали, я здесь закончил, — Олег подхватывает с дорожки чемодан с инструментами и подает мне руку, помогая спрыгнуть с перил.

Я, ни говоря ни слова, следую за ним, так и не выпуская его руки, в которую вцепилась. Лерка, судя по звукам, запирает дом. Мы садимся в машину и, когда выезжаем уже на трассу, нас обгоняет мотоцикл.

— Вот что у нее в голове? — постукивая по рулю пальцами, спрашивает Олег. — Ведь не может не знать, что Денис не принимает ультиматумов — от нее, во всяком случае, но все равно продолжает. А ведь стоило всего лишь спокойно подумать и внимательно посмотреть — и все, проблема исчезла. Тебя, собственно, это тоже касается.

— А со мной-то что не так?

— С тобой? — смеется он. — Да ты всегда сперва делаешь, а потом жалеешь.

— Ну, ты загнул, конечно…

— Опровергни, — невозмутимо предлагает Верхний. — Нет, в том, что не всегда жалеешь, не сомневаюсь, а вот в том, что сперва думаешь — ни за что не поверю, потому что сталкивался.

— Ой, ну сколько можно припоминать мне своего референта, а? — морщусь я. — За это тоже рассчиталась вроде — нет?

Его рука ложится на мое колено и чуть сжимает:

— Ну, согласен, я тогда переборщил.

— Не в том дело…

— Тебе всегда тяжело признавать свои ошибки, я помню, — посмеивается Олег. — Но знаешь… я понял, что мне это от тебя не нужно. Мне вообще не нужно, чтобы ты как-то менялась сверх того, что уже есть. Мне с тобой комфортно именно сейчас, когда ты такая, как есть. И ничего другого я не хочу.

— Вот потому у нас с тобой никакого Д/с и не случилось, — смеюсь я, поглаживая его руку на своем колене. — Ты не хочешь меня кроить, а я редко совпадаю с разными лекалами…

— И прекрасно, Мари. Мне и раньше было неинтересно тебя, как ты выражаешься, кроить — разве что в тех местах, которые тебе самой мешали. Согласись, в каких-то моментах стало намного легче?

— Стало, — киваю я, потому что он совершенно прав — убрав какие-то моменты в моем характере, мы оба стали гораздо лучше понимать друг друга, да и мне самой стало с собой проще.

— Значит, не все перемены к худшему, да?

— Олег, ну, ты ведь понимаешь, в чем дело. Вернее, в ком. Я менялась только потому, что ты рядом. Никто другой этого не смог.

— Просто не твои люди были, — снова смеется он.

Да. Он прав и здесь — это были не мои люди, хотя в тот момент казалось, что они близкие, хорошо меня чувствующие, понимающие. Но — нет.

Лето начинается в этом году в мае — жара нестерпимая, в квартире душно, не помогает ни вентилятор, ни открытые настежь окна, ни плотные шторы на них. Возможности куда-то уехать нет, приходится терпеть. В конце июня Олег берет отпуск, и мы на неделю переезжаем на дачу, благо, Денис работает и обещал приехать только в субботу.

Первые два дня по ночам идет дождь, и от стука капель по крыше почему-то становится спокойно и уютно. Мы лежим в полной темноте, обнявшись, и Олег тихо читает мне на ухо какие-то японские стихи. Он специально не включает уличное освещение, чтобы свет от фонаря не лупил в окно сквозь шторы. В темноте все кажется каким-то другим, совершенно непохожим на то, как оно выглядит при свете, и это подогревает ощущения. Даже экшн в темноте другой…

Во вторую ночь Олег одним ремнем уделывает меня так, что я едва не теряю сознание, а к спине невозможно прикоснуться. Сплю на животе, и когда рано утром Верхний по привычке решает взять свое, это «свое» воет на всю дачу от его прикосновений.

— Однако… — ржет Олег, откатившись от меня. — Не припомню за тобой с утра такой бурной реакции.

— Сама удивляюсь, — пытаюсь перевернуться на спину и снова вскрикиваю: — Что это было вообще?

— Не знаю, Мари, спина красная, конечно, но без просечек, — он осторожно касается кожи кончиками пальцев, и она покрывается мурашками.

— Значит, все дело в голове…

— У нас всегда все дело в твоей голове, — он целует спину, спускаясь губами ниже, и я чувствую, что сейчас забуду о боли и неприятных ощущениях. — Нет, все, все! — он вскакивает на ноги и делает несколько энергичных взмахов руками, чтобы разогнать кровь и переключиться. — Пойду бегать, а ты полежи еще, шесть часов всего. Кофе сварить?

— Не надо, — бормочу я, утыкаясь лицом в подушку и обнимая ее руками.

Олег набрасывает на меня одеяло и уходит вниз, прихватив шорты и беговые кроссовки.

Неделя проходит как-то незаметно и очень спокойно — днем жара, я валяюсь в гамаке под березами, Олег там натянул еще тент, чтобы мне доставалось как можно меньше солнечных лучей, и я с комфортом читаю книги или листаю сайты в интернете.

Сам же Олег успевает подправить крыльцо у бани — у Дениса никак нет времени на это, пытается разобрать что-то в гараже, но это бесполезно, у Дениса там вечный бардак, в котором он прекрасно ориентируется.

В остальное время мой Верхний валяется на покрывале неподалеку от моего гамака и пытается читать. Но его то и дело дергают телефонными и видеозвонками, он со вздохом откладывает книгу и подолгу что-то кому-то втолковывает то по-русски, то по-китайски. Китайский, кстати, звучит намного мягче японского, но в устах Олега и он иной раз выглядит устрашающе — интонации, что ли, такие, или просто голос и манера говорить. Я же наблюдаю за ним и думаю, что могла бы, наверное, вот так провести остаток жизни — просто глядя на то, как он разговаривает по телефону.

В четверг приезжает Костя — он возвращается домой из очередной поездки, решил заскочить и к нам. Встречать его в город Олег не поехал, сказал — не маленький, не заблудится. Костя приезжает часов в одиннадцать, когда я сижу на веранде за столом, пью кофе и пытаюсь посчитать суммы за электроэнергию для всех арендаторов. Передо мной ежедневник, ручка и кофейник, у левой руки — пепельница и чашка кофе. За несколько лет периодически возвращающихся парезов я наловчилась одинаково хорошо владеть обеими руками, разве что не могу писать левой, это все-таки сложнее. Но закурить, взять чашку или нарезать что-то могу запросто.

Костя вваливается на веранду, на ходу стягивая куртку:

— Уф, жарища… Привет, Мари, — наклоняется и небрежно чмокает меня в щеку. — Выглядишь хорошо, сразу видно — отдыхаете.

— Да кто как… — киваю на ежедневник с рядами цифр. — Никак не досчитаю, наказание просто…

— Ну, не буду мешать, работай. Загоню коня да ополоснусь немного, весь в пылище.

Со двора орет Олег:

— Кот! Ну, где залип-то, давай загоняй, ворота нараспашку!

Костя качает головой и усмехается:

— Ни секунды без распоряжений, что за человек… даже тут начальник.

Он выходит на крыльцо, снимает там серую майку, бросает на перила и идет на улицу, закатывать мотоцикл во двор.

— Дальше поставь, а то завтра Дэн приедет, чтобы ему было, куда парковаться, — подсказывает Олег.

— У вас тут что, вечеринка планировалась?

— Нет, какая вечеринка… Он на выходные только может подскочить, работает же, сейчас лето, все в отпусках, вот он и берет свое и чужое. Собрался в августе куда-то лететь, денег хочет подзаработать.

— А-а, — тянет Костя. — Один приедет? Или с девахой этой… как ее… Лера, что ли?

— С ней, — коротко бросает Олег, и я слышу, как скрипят ворота, и лязгает засов.

— Она не гоняет больше?

— Нет вроде. По городу ездит — у нас тут, сам видишь, иной раз быстрее на байке, чем на машине. Я если б мог, тоже бы ездил.

— Ага — в цивильном на «харлее» самое оно, — ржет Костя. — Ты, братан, пафосный для этого слишком, работа тебя таким сделала.

— Ну, слушай… кто что умеет…Ты в баню пойдешь или в душ? Там вода нагрелась за эти дни.

— В душ лучше, не хочу по жаре еще и в баню, годики не те уже, — смеется Костя.

— Ну, в баню тогда завтра сходим, как Денис приедет, все равно топить будем. Иди тогда, я пока перекусить на кухне соберу, чтобы Мари не мешать, она работает.

— Вы мне не мешаете, — громко говорю я, обрадованная возможностью отложить ежедневник и ненавистные цифры вместе с калькулятором.

— Ты давай доделывай, лентяйка! — гремит Верхний. — Пора счета выставлять, а у нее еще конь не валялся, считать она, видишь ли, не любит!

— Тебе в этом месяце последнему выкачу, — угрожаю я, и Олег смеется:

— Да мне-то что? Плати из своих, подумаешь. Серьезно, Мари, заканчивай уже и забудь об этом на месяц, что тут сложного?

Со стоном возвращаюсь за стол, закуриваю и беру ручку, снова начиная сверять столбики цифр и пересчитывать суммы на калькуляторе. Надо, пожалуй, и это на Артема перевесить, он бухгалтер, вот пусть и считает. Мне же хватает забот с администрацией района, дорожниками, пожарниками и прочими приятными конторами, чтобы еще расход электроэнергии к этому добавлять.

В пятницу после обеда приезжают Денис и Лера. Пока он паркует машину, Лера заносит в дом пакеты с продуктами и хмыкает, заметив Костю:

— О, у нас, смотрю, гости? Привет, Кот.

— Привет. Давненько не виделись.

— А Олег где?

— Баню ушел топить.

— А вы, значит, вдвоем тут? — что-то в ее тоне мне не нравится, но ладно, подожду пока, не буду сразу обострять ситуацию.

— Ну, а где нам быть? Не в бане же втроем колготиться, — Костя потягивается и встает с дивана. — Помочь тебе?

— Ну, помоги, там в багажнике еще два пакета.

Костя уходит на улицу, а Лерка в упор смотрит на меня:

— Отдыхаем?

— Не перенапрягаемся. Ты чего злая такая? Жарко?

— Ага, — кивает она. — В городе вообще адище, асфальт плавится. Я всю неделю как заводная носилась — раз шеф отпуск себе устроил.

— Имеет право.

— Да, уж что-что, а прав у него хватает. Всю неделю здесь зависаете?

— Всю неделю.

— Понятно. Интересно, почему я не в курсе?

— А почему ты должна быть в курсе? — я откладываю нож, которым нарезала зелень для пирога, и вытираю руки.

— Ну хотя бы потому, что я Денису не чужая.

— Так с Денисом выясни этот вопрос. И заканчивай, надоело.

— Что тебе надоело, Мари? — она присаживается за стол, берет веточку укропа и сует в рот. — Чувствуешь себя здесь хозяйкой, да?

— Может, хватит уже, а?

— Нет, дорогая, не хватит. Из-за тебя я постоянно себя чувствую лишней.

— Лера, это не мои проблемы, когда ты уже это поймешь? Я не претендую на твоего Дениса, неужели непонятно?

— Непонятно. Ведешь ты себя как раз так, словно считаешь своим и его, и все, что вокруг него.

Я отмахиваюсь и тяну к себе противень, на котором уже раскатан пласт теста, начинаю выкладывать на него зелень и тертый сыр:

— Успокойся. Мне твой Денис не сдался. Хочешь качать права — это к Олегу, если не боишься. Они между собой договариваются, я не вмешиваюсь. Но ты можешь попробовать.

— А мне твоего разрешения на это не нужно! — она хлопает по столу ладонью. — Но прекрати свои подкаты, ясно тебе?

— Все? — насмешливо интересуюсь я, накрывая начинку вторым слоем теста и защипывая края. — Будь добра тогда, подай яйцо из холодильника, а то у меня руки в муке.

Лерка растерянно смотрит на меня, хлопает ресницами:

— Зачем?

— Верхушку у пирога смажу.

Из Лерки словно выпускают воздух, она пару минут сидит неподвижно, потом вдруг начинает истерично хохотать:

— Верхушку у пирога?! Ты совсем бессмертная, что ли? Тебе как еще объяснить, чтобы дошло?

— Да дошло до меня, успокойся. И яйцо давай, духовка накалилась уже.

Она вынимает из холодильника яйцо, машинально разбивает его в стоящую перед ней миску и начинает взбивать вилкой.

— Мари… — произносит почти жалобно. — Ну, будь ты человеком, оставь его в покое.

— Ты меня не услышала, что ли? Я здесь вообще ни при чем. И хозяйкой здесь я себя не чувствую, если тебя это волнует. Расслабься, знаешь ведь, что неприятности будут, если кто-то наш разговор услышит — оно надо тебе?

Лера опять сникает, протягивает мне миску:

— Пойду переоденусь, жарко невозможно…

Она скрывается в своей комнате, а я ставлю пирог в духовку.

Появляется Костя с двумя пакетами, а за ним — Денис в голубой футболке и светлых джинсах, очки сдвинуты на лоб:

— Приветик. Как жизнь?

— Потихоньку.

— Лерка где?

— Переодевается.

— А пахнет чем? — он смотрит на духовку. — О, прикольно. Умеешь ты, Мари, угадать желания.

— Еще скажи, что полжизни о пироге мечтал.

— О твоем? Всегда, — ржет он, направляясь в комнату.

— Придурок, — бормочу я, сметая муку в банку.

— Так и достает тебя? — Костя садится за стол и берет сигарету.

— Ой, не вникай, с ума сойдешь. Нормально все.

— Не понимаю, чего ему Олежа зубы не посчитает.

— И в это тоже не вникай, тут много странного происходит, чего нормальным не понять.

Костя только головой качает, но больше ничего не говорит, курит, откинувшись на спинку стула. Возвращается Лера в шортах и майке-алкоголичке, по-хозяйски открывает холодильник, начинает что-то там переставлять. Мне становится смешно — ну, что за детсад, как будто я претендую на ее место. Хочешь хозяйничать — да ради бога, пойду на крыльце посижу, от духовки идет жар, мне уже дурно, надо на воздух.

Выхожу на улицу — Олег сидит на крыльце бани и курит. Иду к нему, сажусь рядом, подвернув подол длинной юбки так, чтобы не волочилась по земле:

— Ты чего один тут?

— Не тороплюсь в приятную компанию, — улыбается он, сгребая меня свободной рукой в охапку. — Уже поцапались?

— С чего ты взял?

— Да ладно, чего тут думать-то. С чего бы ты еще по жаре из дома вышла?

— Там духовка кочегарит, пирог поставила — вообще дышать нечем.

— Хочешь — домой поедем? — внезапно спрашивает он.

— Что вдруг?

— Не хочу, чтобы ты нервничала.

— Вот я и спрашиваю — с чего вдруг именно сегодня ты этого не хочешь?

— Понял. Домой не едем, — кивает он.

— Если ты хочешь, то мы поедем сию секунду, меня тут тоже ничего особенно не держит.

Олег вздыхает:

— Ты тут хоть спишь нормально и все время у меня на глазах, — прижимает меня к себе и протягивает сигарету: — Будешь?

Я не люблю крепкие, но Олегу почему-то нравится, когда я затягиваюсь его сигаретой, такая вот странная, но вполне безобидная причуда. У него и так слишком мало разных фетишей, как зачастую бывает у Верхних, потому такую ерунду, как затяжка сигаретой, я легко могу пережить. Олег вообще слишком нормален для извращенца, что уж…

На крыльце появляется Костя, потягивается и идет к мотоциклу, за ним — Денис, успевший переодеться в шорты. Они присаживаются на корточки возле «харлея» и что-то рассматривают, негромко разговаривая.

— Лерка злится, — вдруг говорю я, обхватывая талию Олега обеими руками. — Считает, что я слишком по-хозяйски здесь себя чувствую.

— Это ее не касается. Хочет спросить — пусть спросит у меня или у Дэна.

— Ты ведь знаешь, что у Дэна она не спросит ничего из инстинкта самосохранения, а у тебя — потому что просто боится.

— Ну, меня-то что бояться? У меня нет привычки обращать внимание на чужих женщин.

— Ты вообще неправильный.

— Зато ты у меня образец тематического счастья, — хохочет он, целуя меня куда-то за ухо. — Нашли друг друга…

— Не хочу думать, что было бы, если бы случилось иначе, — бормочу я ему в подмышку.

— Не думай, зачем? Ведь все сложилось так, как сложилось, мы вместе, нам хорошо. Ведь хорошо?

— Я ненавижу, когда ты это спрашиваешь. Так только неуверенные в себе мужики делают.

— Что, и Денис так спрашивал? — смеется Олег.

— Каждые три минуты. Знаешь, как меня это бесило?

— Догадываюсь. Ну-ка, погоди… — он высвобождается из моих рук и встает. — Пойду, дров подкину.

Я тоже иду в баню, закрываю дверь на задвижку и ложусь на диван в предбаннике. Олег возится с печкой и дровами, поворачивается и видит закрытую дверь и меня:

— Однако… ну-ка, юбочку задери повыше… еще… спиной ко мне, на колени, — пока я разворачиваюсь на диване и встаю к спинке, подобрав одной рукой юбку, как было велено, слышу, что Олег вынимает ремень из джинсов. — Раздевайся. Нет, погоди… только майку, юбку оставь и так держи.

Я не удивляюсь и никак не комментирую — сегодня совершенно нет настроения и желания спорить или сопротивляться. И потом — ну, это же Олег, он никогда ничего дикого не сделает. Снимаю футболку, поворачиваюсь:

— Белье?

— Стринги оставь.

Что-то новенькое… обычно он любит совершенно обнаженное тело, белье ему нужно только в первые три минуты, потом — уже нет. Ей-богу, сегодня странный день не только у меня…

Возвращаюсь на диван, зажав в одной руке подол задранной юбки, а другой берусь за спинку.

— Голову наклони вниз… не так… — рукой он сам нагибает мою голову, упирая ее в спинку дивана. — Во-от… — слышу, как он делает шаг назад и размахивается.

Ремень сперва ложится на спину как-то мягко, почти неощутимо, но с каждым ударом становится все больнее. Я скольжу за ремнем, когда Олег оттягивает его назад, от этого немного легче. Он всегда бьет меня только по спине — такой уговор, и эта боль нравится мне в последнее время едва ли не больше, чем, допустим, эффект от «кошек» или кнута. Когда из моей груди начинают вырываться непроизвольные вскрики, Олег, нанеся еще несколько ударов, бросает ремень на пол и подходит ко мне, кладет на спину руку:

— Отлично… стринги сдвинь в сторону. Та-ак… — его рука проникает внутрь, совершает несколько движений. — Ммм… хорошо… выше юбку подними… вот так… — вынимает руку и входит, придавливая меня к спинке дивана. — Потерпи, я быстро… — хрипит он мне в ухо.

Какое там — «потерпи»… я, видимо, вскрикиваю слишком громко, потому что он зажимает мне рот рукой…

— Ш-ш-ш… да что ж такое с тобой происходит-то…

Хороший вопрос! А главное, ответ на него вполне очевиден…

Олег подхватывает меня на руки, сдирая юбку, и несет в баню. Там жарко, тело моментально становится горячим и влажным, и иссеченной ремнем спине совершенно не комфортно. Он укладывает меня на нижнюю полку и наливает в таз воду. Лежу лицом вниз и даже дышать боюсь — жарко, кажется, что от одного вдоха сгорят легкие. Олег выливает на меня воду, но легче не становится.

— Ох, развезло тебя… — смеется он. — Сама-то выйдешь?

— Выйду… — язык заплетается.

— Куда ты выйдешь… полежи на диване, я ополоснусь быстро.

Падаю на диван вниз лицом, даже не заботясь накрыться хотя бы полотенцем — какой смысл, дверь заперта.

Из бани еле выхожу — мало того, что перегрелась, так еще накрыло приходом от порки. Олег посмеивается, придерживая меня, чтобы не упала:

— Сейчас все решат, что я садист.

— А ты стесняешься, что ли?

— Очень! — ржет он, крепко держа меня за локоть.

Первое, на что натыкаюсь, войдя в дом, взгляд Дениса. Он всегда четко знает, что именно сейчас мы занимались сексом или катали, то ли по выражению моего лица определяет это, то ли по запаху. Я сразу вспоминаю, как Лерка мне как-то рассказывала, как он говорит об этом — мол, аж в глазах плещется у нее. Да и черт с ним, с Денисом, пусть знает…

— Мы тут на диванчике полежим, никто не против? — невозмутимо произносит Олег, который, как и я, тоже видит напряженного Дениса и отлично понимает причину этого напряжения.

— Да можете вообще ни в чем себе не отказывать, — фыркает Денис, беря сигарету.

Лера вынимает из духовки пирог, накрывает полотенцем. Стол уже накрыт, все готово к позднему обеду, но я даже думать не хочу о еде — чувствую себя вывернутой наизнанку. Олег, развалившийся рядом со мной на диване, наклоняется и шепчет мне на ухо, чтобы никто больше не слышал:

— А ты знаешь, что у женщины, которую стегают ремнем, и у женщины, которую только что трахнули, абсолютно одинаковое выражение лица?

— А когда с ней делают это одновременно, какое у нее выражение лица? — обнимая его за шею, бормочу я.

— Такое, как у тебя сейчас, — его губы скользят по шее вниз, но Олег мгновенно останавливается, вспомнив, что мы не одни.

— Мы есть-то будем сегодня? — зло спрашивает Денис, метнув в Леру взгляд, в котором еле сдерживаемое раздражение.

— Так садитесь, накрыто же, — произносит она, и я замечаю, как она почти незаметно, как-то инстинктивно оказывается ближе к сидящему за столом в углу Косте.

Вот это совсем зря — если Денис тоже заметил, Лере не поздоровится, Дэн терпеть не может, когда его женщина совершает какие-то телодвижения в сторону других мужчин. Он сам легко может в экшене поделиться ею — но она не имеет права даже посмотреть на кого-то. Костя, конечно, ни сном, ни духом — но это не послужит Лере оправданием, если у Дениса сгорит предохранитель.

— Олежка, можно, Мари со мной рядом сядет? — зычно спрашивает Кот.

— Если не будешь звать меня Олежкой, то она с тобой и покурить потом выйдет, — смеется Олег.

— Олег Николаевич, так вы не возражаете? — паясничает Костя.

— Не возражаю.

Я сажусь между Костей и Олегом, Лера оказывается между Олегом и Денисом — стол придвинут к окну, всегда так стоит, когда народа не больше шести человек.

Дэн с Котом достали бутылку водки, Лера отказалась, а мне Костя наливает бокал вина, предварительно вопросительно глянув на Олега.

— Что ты на меня-то смотришь? Она совершеннолетняя.

— Да у вас тут не разберешь, что можно, а что нельзя, — смеется Костя, занося бутылку над моим бокалом.

— Тормози, — произносит Олег с нажимом, и Костя согласно кивает:

— Понял, умолк.

Я вдруг вижу, что Лера наблюдает за нами с любопытством и еле сдерживается, чтобы не сказать колкость. Ну, мне-то не привыкать, а вот Костя будет неприятно удивлен.

И она терпит весь обед, срывается только когда начинаем убирать посуду. Олег прилег на диван, переписывается с кем-то из партнеров, Денис, отодвинувшись к двери, курит. Костя попросил чаю, и я беру чашку и коробку с заваркой.

— Ты только крепкий не делай, я не люблю вечером, — просит Костя.

— Ой, да у нас тут вообще, знаешь, любители чая один пакетик на двоих заваривают, да, Мари? — Лера мечет в меня злобный взгляд.

— Разумеется, — невозмутимо киваю я, наливая воду в чашку. — А есть еще любители, так те вообще из самовара предпочитают — на большую компанию.

Конец ознакомительного фрагмента.