Герои нашего времени

Марат Валеев

Среди героев рассказов и эссе, стихов очередного сборника победителей и лауреатов конкурса сайта «Самарские судьбы» вы встретите всемирно известного академика и безвестную пенсионерку, незрячего композитора и юного спасателя, хирурга и крановщика. И, конечно же, людей военных, чье призвание, как известно, Родину защищать. Лейтмотив произведений этого сборника – подвигу всегда есть место в жизни!

Победители

Слава героям!

Александ Левшин

г. Киев, Украина

Грицько проснулся рано.

Сегодня предстояла «акция»! «Надо будет прижучить старперов у Вечного огня, а то что-то задержались на этом свете. Ушло их время навсегда. Придурки! Реально думают, что их огонь „вечный“? Это наши факелы — на три тысячи лет!»

Грицько сладко, до хруста в костях потянулся и, наконец, резко встал.

Полсотни приседаний, два десятка отжиманий. Шмат сала с чесноком на черном хлебе вслед за чаркой самогона. Вот теперь полная готовность к бою с красноперами и колорадами.

Грицько натянул черную футболку на мускулистое тело. Привычно взял балаклаву. А вот и она — верная боевая подруга, «бейсбилка», увесистая бейсбольная бита с буро-красными подтеками. Не раз, и не два побывала уже она в «боях» с предателями, «пятой колонной», тормозящей победную поступь народа к «европейскому выбору» Президента. Юбилейная «акция» обещала быть жаркой. И заплатить сотник Андрей обещал «по-взрослому». Еще немного и хватит на заветную мечту «свидомого» пацана — мотоцикл.

Грицько «тащился» от «акций». Это же какой упоительный головосносимый кайф — рассекать с хлопцами по осевой, орать речевки под испуганные взгляды горожан, а на груди — черная футболка с парой молний, а на спине — слава стране, которая превыше всего, а в руке — «бейсбилка», такой классный девайс для тестирования крепости черепов недобитых «коммуняк» и прочих врагов «Незалежной», коих Грицько научили люто ненавидеть еще во время Майдана. Залила ненависть мозги новоявленного арийца, вроде как и не пашет батя на нефтяных промыслах северного соседа, отсылая почти все заработанное жене с сыном — который год они уже без работы.

Дааа… На Майдане было суперово. Все свои, словно родные. Хавки навалом, «горючего» тоже. Еще американская тетка печеньками угощала. Но главное — работать не надо. Только горлань речевки да регулярно скачи-грейся в ритуальных танцах, ибо кто не скачет, тот, ясен перец, москаль, не иначе.

После «Революции Достоинства» Грицько стал «активистом». Вовсю «люстрировал» бывших чиновников, засовывая их в мусорные баки, и зеленкой обливал, и факельно маршировал с друзяками по тревожно притихшему городу, и офисы компаний «государства-агрессора» громил, но наивысшее наслаждение накатывало, когда приходило 9 Мая, когда бескрайней людской рекой по улицам шагал Бессмертный полк. У пацана просто руки зудели, глаза наливались безумной ненавистью, ноздри раздувались в боевом задоре.

Одного только не мог понять «герой нашего времени»: почему с каждым годом «полк» шагал и становился все мощнее, почему власть все же поджимала хвост и позволяла живым мумиям с цацками на груди, еще не сдохшим после последней войны, пройти до «Неизвестного солдата». Более того. С каждым годом людей становилось все больше. Шли целыми семьями. Шли молодые. Много молодых.

И схватки с каждым годом становились все жестче. Молодежь не давала в обиду своих стариков. Спасибо, хоть полиция была на стороне «европейцев», а то бы… кто знает.

Подходя к месту сбора, Грицько решил малость поразмяться, стянув с седой головы «мумии» пилотку с красноармейской звездочкой и швырнув себе под ноги. Растерзать, как ранее, головной убор на этот раз Грицьку не судилось, ибо «разминке» пришел внезапный «трындец».

Сокрушительный удар распластал «героя» на асфальте. Из ноздрей хлынули кровь и сопли. А «верная боевая подруга» покинула ранее сжатый кулак хозяина и покатилась куда-подальше.

«Добро должно быть с кулаками

Добро суровым быть должно».

Воистину! И никак иначе!

Пожар

Вадим Ионов

г. Москва

Декабрь, девяносто первый год, Подмосковье, склады Миннауки.

С неделю назад три лихих балагура забрели в Пущу и одним махом раскололи страну. Раскололи резко и звонко, как орех.

Над Подмосковьем стылый ветер, вечер, конец рабочего дня…

Шофер, с которым я приехал за новым прибором, подгоняет меня быстрей оформить все бумаги, погрузить «дуру» и дать ходу, потому как глушить старую «буханку» нельзя, а бензина в баке — «тока-тока». Я бегаю по коридорам конторы и ищу Дмитрича, завскладом приборного сектора. Лет ему под шестьдесят, а то и боле. Личность он легендарная и уважаемая. И если кто в институте говорит, что поехал к Дмитричу, то всем понятно — куда и к кому он собрался, хотя в лабораториях полным-полно и других Дмитричей, от практикантов до членкоров.

Обежав два этажа, сунув нос в три десятка дверей и, не найдя «главного по приборчикам», я несусь в подвал, к Викеше.

Викеша — бригадир грузчиков и старинный друг-приятель Дмитрича.

С размаху распахиваю дверь, здороваюсь с мужиками, рубящимися в домино, и, чуть отдышавшись, спрашиваю,

— Викентий Семёныч, Вячеслава Дмитрича ищу… Не знаешь, куда запропастился?

— Зачем он тебе?

— Да приборчик надо получить. Время-то уже полшестого… Ещё полчаса и….

— Ты завтра приезжай… С утреца.

— А что, Дмитрича нету? Заболел что ли?

— Заболел, заболел… Мы все теперь заболели… Рыба! Считай бабки!

— Мне сегодня — край! Завтра машину не дадут!

Викеша насупился, закурил и проворчал,

— На заднем дворе он. Разный хлам в костре жжёт. И сам в хлам… Пьёт три дня без просыху…

Бегу на задний двор. За ангаром, на лавочке у костра сидит Дмитрич. В руках он держит пёстрый мяч. Ещё несколько таких же мячей лежат у его ног.

Дмитрич, что-то бурча себе под нос, разглядывает мяч, поворачивая с боку на бок, и вдруг бросает его в пламя. Наклоняется и, крепко матерясь, берёт следующий. Увидев эту картину, я понимаю, что прибора мне сегодня не видать, перевожу дух и уже не спеша подхожу к костровому.

Дмитрич смотрит на меня и спрашивает,

— Водку будешь?

Я отказываюсь и, приглядевшись к его игрушкам, вижу, что это вовсе не мячики, а глобусы, что обычно живут в кабинетах географии.

— Вот, — поясняет мне Дмитрич, — У Санька забрал, со школьного склада… Кому они теперь на хрен нужны… Нету больше одной шестой части суши… И мира этого больше нет… Нету… Всё прос… ли…

Дмитрич достаёт из кармана тулупа початую бутылку водки, выпивает пару глотков, и, бросая очередной глобус в костёр, морщась от горькой, выдыхает:

— Пожа-а-ар!

Я прощаюсь, поворачиваюсь и иду по хрусткому снегу к смердящей «буханке».

За моей спиной весело и жарко горят миры…

Академик Сахаров

Валерий Краснов

г. Москва

Я не буду описывать, каким он был великим учёным и самоотверженным правозащитником, а остановлюсь только на его уникальных человеческих качествах. Начну, пожалуй, с самой главной загадки Андрея Сахарова.

Как мог человек, обладающий всеми возможными званиями и наградами, полным материальным достатком, любимым занятием, наконец, — как он мог пожертвовать всем этим и решиться на смертельную схватку с беспощадным государством ради таких абстрактных понятий, как Человечество, Честь страны, Жизнь и свобода бог весть какого-то гражданина?

Как он, мягкий интеллигент, сумел выдержать безжалостную травлю со стороны всех слоёв населения столь любимой им родины? В чём секрет такой непостижимой силы духа?

Размышляя над этим феноменом, приходишь к удивительному открытию. Уже в те годы главным словом в лексиконе человечества было слово «свобода». А ведь, если вдуматься, то самым свободным человеком в ту пору был Андрей Дмитриевич Сахаров.

Да, да, этот гражданин, быть может, самой несвободной страны, тот, кого травили всенародно — этот человек был, как никто другой, абсолютно свободен. Он не робел ни перед законами физики, ни перед власть имущими, подтверждая, что свобода не только и не столько в конституциях и законах, а, в первую очередь, в самом человеке.

Но скажите, кому нужна такая свобода, которая вынесла академика на трибуну Съезда народных депутатов, где осатаневшие депутаты неистово топали, размахивали руками и кричали ему: «Позор! Долой!»

Он принял всё это потому, что ощущал огромную ответственность за всё, что происходит вокруг.

«Свобода и ответственность неразделимы» — говорил академик.

Вникая в эти слова, задумываешься: не потому ли люди порой не хотят свободы, не борются за неё, что инстинктивно ощущают неизбежность возрастания при этом личной ответственности, ну на первых порах хотя бы за собственную судьбу и судьбу своей семьи, а потом этот круг расширяется и расширяется. Куда проще положиться на решения сильных мира сего, ни о чём не задумываться, ни за что не отвечать. И ну её к лешему, эту свободу!..

Подумать только, сколь суровая судьба досталась этому милому интеллигенту, который самым радостным считал «лечь на спину на опушке леса и смотреть на небо, ветви, слушая летнее жужжание насекомых»!..

Сверхскромный Сахаров говорил: «Судьба моя оказалась крупнее, чем моя личность. Я лишь старался быть на уровне собственной судьбы».

Да, конечно, судьба судьбой, но она досталась гению, да ещё со стерильной совестью. А что такое гений? «Талант это тот, кто стреляет в никому невидимые цели, гений стреляет в несуществующие цели».

Поражает, сколько в трудах Андрея Дмитриевича мудрейших мыслей на самые разные темы.

Вот, например, его высказывание о религии: «Я не верю ни в какие догматы, мне не нравятся официальные церкви… В то же время я не могу представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысленного их начала, без источника духовной „теплоты“, лежащего вне материи и её законов. Вероятно, такое чувство можно назвать религиозным».

Размышляя над личностью академика, задаёшься вопросом: как подобные уникумы являются миру?.. И находишь ответ в его воспоминаниях: «С детства я жил в атмосфере порядочности, взаимопомощи и такта, трудолюбия и уважения к высокому овладению избранной профессией». Это и есть путь к совершенству… Не сомневаюсь, что такие личности, как академик Сахаров, всегда будут примером глубокой мудрости и гражданского мужества. Это герои на все времена!