Эпоха весны

Максим Удинский

Семь рассказов из обыденной жизни обычных жителей XXII-го века. Студент на практике, полицейский, солдат, неудачливый наемник, старый пилот и сомнительный бизнесмен.

© Максим Удинский, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Специалист

На голой ветке.

Ворон сидит одиноко.

Осенний вечер.

Басё

— Здравствуй. Рад видеть тебя, — продавец направился к вошедшему Роману. — Я уже думал, что ты переехал куда-то поближе к морю.

— Нет, — Роман сдержано пожал протянутую руку. — Вы же меня знаете. Я от сюда никуда не хочу уезжать.

— Молодец, — кивнул тот. — А твой отец мне часто говорил, что его сынок свалит из нашего сонного мешка.

— Ну, не такой уж сонный, этот мешок, — возразил Роман, улыбнувшись. — Каждую неделю ловят каких-нибудь террористов.

— О, что же я тебя здесь держу? Пойдем в кабинет, расскажешь все там, — продавец сделал жест помощнице, сидевшей у кассы — «замени меня на время».

Кабинет был обставлен старомодно как для Романа — ему не особо нравились кичливые кресла и старая абстрактная мазня, названная «картинами». Но хозяин, пожилой и добродушный Павлов, чувствовал себя здесь комфортно. Здесь даже нашло свое место красное знамя в цилиндрическом прозрачном боксе, Павлов когда-то рассказал, что это — реликвия его прапрадеда, бывшего членом могущественного партийного клана, некогда правившего большой империей. Роман даже поинтересовался, сколько такая вещь может стоить на аукционе. Павлов обиделся тогда, объявив, что эта семейная реликвия бесценна.

Роман присел в самое скромное кресло (оно по крайней мере не норовило начать массаж спины или не вовремя подогреть седалище). Павлов, бодро вытащил на свет темную объемистую бутылку, и сказал:

— А ты давно ко мне не заходил. Всё заботы и дела?

— Да, — кивнул Роман. В мыслях он торопливо собирал в одну кучу все, о чем сегодня хотел поговорить с Павловым.

— Как жена? Как твои проекты? — учтиво поинтересовался Павлов, разливая в высокие бокалы темную жидкость.

— Жена? Ира? — переспросил Роман. — Ну, знаете, она ведь старомодная…

— Что? — спросил удивленно Павлов. — Синдром измены? Ушла?

— Оно, — кивнул Роман. — Я ведь несколько месяцев пытался ее подготовить, а всё без толку. — Он автоматически принял стакан в руки. — А ведь она сначала ничего даже не имела против. Я успел ее и с Аней познакомить, дурак думал, что они уже и подружились.

— Ну, ничего, крепись, — Павлов ободряюще поднял бокал. То же сделал и Роман.

Быстро опустошив свой, Роман сказал:

— Вы ведь вчетверо старше меня. Скажите, почему многие из них подвержены этому синдрому?

— Ну, что ж тут удивительного, — Павлов присел в соседнее кресло. — Ведь не всех же воспитывали прогрессивно. — После этих слов он хрипло засмеялся. — Но ты не волнуйся. Лет через двадцать никто не будет считать изменой то, что еще считают. Это даже юридическим предлогом для разводов уже не бывает. Роман, ты знаешь, сколько за последний год было заключено тройственных, четверных браков или слияний обычных семей?

Роман пожал плечами, ему не хотелось ждать двадцать лет, пока его первая жена «поумнеет» и с ней можно будет спокойно, без скандалов, поговорить о тройственной семье. Его больше волновало, как излечить ее от синдрома измены сейчас.

— Так вот — сорок тысяч случаев и это только за год после принятия нового семейного кодекса. Ты понимаешь, насколько все эти новшества выгодны и с экономической и с практической точки зрения?

— Скажите это тем, кто своих жен за одно упоминание об этом готов убить. Да и церковь прямо в ярости. Ведь в суд теперь не пожалуешься. А протесты разгоняются в два счета.

— Это пройдет, — успокоил его Павлов. — Новое всегда часто воспринимается враждебно. Хотя, какое же это новое, мы просто вытянули из подполья то, что и так уже существовало. Многие этого хотели, просто стыдились признаться открыто.

Роман сдержано кивнул. Павлов наполнил бокалы по новой, и спросил:

— Ну а проекты как? Есть чем похвастаться?

— Канис-10 и Канис-23 дали потомство, вполне жизнеспособное, — проговорил Роман. — Начальство довольно результатами.

— Поздравляю, значит, твоих зверюшек будут разводить там, — Павлов указал на потолок.

— Надеюсь, пусть хоть они побывают в космосе.

Павлов снова добродушно засмеялся:

— Да, нечасто увидишь такого сентиментального генного конструктора как ты, Роман.

— Спасибо, — Роман никогда не обижался на Павлова, если тому хотелось резко пошутить или сказать что-то не к месту. — Вы… мне нужна ваша помощь. Особая помощь…

— Так, — тон Павлова сразу посерьезнел. — Понятно. Раз уж ты пришел то значит, все решил твердо, — полуутвердительно произнес он.

— Ну, я думаю — да, — заволновался Роман.

— Эх… — Павлов отставил на стол бокал. — Все-таки хочешь ее… вылечить?

— Я ее, наверное… — осторожно сказал Роман. — Помогите мне ее… образумить.

— Понятно, — остановил его слова Павлов. — Тебе сколько лет, Рома? Двадцать три? Ты не боишься загреметь на такой же срок куда-нибудь в Антарктиду?

— Но ведь я хочу ей добра, — Роман смотрел куда-то в пол. — Я ее, наверное, люблю.

— Любишь? Ты второй жене, Анне, говорил, что собираешься предпринять? — довольно холодно спросил Павлов.

— Нет, она бы не одобрила.

— Роман, я бы на твоем месте просто дал бы Ирине развод. Успокоился и жил бы дальше. То, что ты просишь — опасно для вас всех.

— Но вы ведь можете мне помочь, — Роман побледнел, сдерживая эмоции. — Она на третьем месяце. И я хочу, чтобы этот ребенок родился в моей семье. Понимаете? В моей!

Павлов несколько секунд молчал, смотря на Романа, и что-то прикидывал в уме.

— Какой же ты наивный, — сказал хозяин кабинета и сел за широкий канцелярский стол. — Ты же понимаешь, что за все эти слова я спокойно могу вызвать полицию, и тебя отвезут в Комитет Морали.

— Понимаю. Но вы ведь помните об обещании.

— Сопляк! Ты еще и эгоист, оказывается! Я удивляюсь, как у тебя хватило наглости так использовать обещание, которое я даже не тебе давал! — Павлов в ярости стукнул кулаком по столешнице. — Это отец твой его заслужил, а не ты!

— Но оно ведь перешло ко мне по наследству, — мрачно ответил Роман. — Вы все еще обязаны ему, а теперь помогите мне и все, вы будете чисты.

Павлов быстро остыл, он ведь понимал, что Роман говорит чистую правду.

— Я уже жалею, что твой папаша помог мне тогда, — Павлов несколько раз сжал и разжал кулаки.

— Не тревожьте его прах, — попросил Роман. — Просто сделайте то, что я прошу. Она ведь ничего не будет помнить. Никто кроме нас двоих не будет знать.

— Чтобы больше ты сюда никогда в жизни не приходил, — процедил Павлов. — Понял?

— Само собой, — кивнул Роман. — Как только Ирина вернется, мы подпишем тройственный договор и уедем.

— Послезавтра в десять вечера она приедет к вашему дому, — Павлов с презрительным взглядом бросил Роману маленький пакетик. — Это можешь дать ей, если у нее будут потом ночные кошмары.

— Спасибо, — Роман поднялся на ноги. — Извините за мой тон сегодня, но вы ведь понимаете как это важно для меня.

— Твоя Ирина замечательная женщина, а на свою беду, ты, Роман — эгоистичная сволочь. Я верну ее тебе, но не дай бог ты не оправдаешь то, в чем ты мне тут клялся. Если я узнаю, что ты мне тут лапшу вешал — я тебя найду даже на Марсе. И твой отец даже в могиле устыдится такого сына. А теперь — проваливай.

Роман торопливо ушел, сжимая во вспотевшем кулаке пакетик.

Стыд, облегчение и радость ясно читались на его лице. Ведь ему обещали вернуть Ирину, вернуть любящей женой, вернуть с ребенком под сердцем. Живой и здоровой. Анна, конечно, будет рада встретить ее, после того скандала. Все образумится, они станут замечательной тройственной семьей.

Ему обещал сам Павлов. Как можно усомнится в обещаниях такого человека?

— Будьте предельно аккуратны. Никаких новых штучек, только проверенные средства. Если ребенок пострадает, я вас размажу, — Павлов стоял перед тремя серьезными людьми.

Хрупкая на вид девушка сказала:

— Мы уже посмотрели, как она живет и с кем. Вывезти ее несложно — просто отключим ее сестру, сигнализация в доме просто смешная. Вот только там собака, немецкая овчарка — вы не против, если мы ее нейтрализуем?

— Нет, дохлых псин нам не нужно. Что там насчет ее вечерних прогулок?

— Можно, — кивнул высокий человек с тонкой бородкой. — Она часто делает покупки тут. — Он указал на развернутую на столе карту.

— Хорошо, — согласился Павлов. — Как там у вас с оборудованием?

— Порядок, — сказал третий «серьезный человек», молодой брюнет. — Нам будет нужно всего полчаса на все, генные и прочие карты этой дамочки у нас уже есть. Не бойтесь, мы ведь такое уже раз пятьдесят проделывали.

— Но не с беременными, — подчеркнул высокий.

— Слушай, я врач в пятом поколении, — снисходительно ответил брюнет. — Знаю что делаю.

— Скажите, — девушка посмотрела на Павлова. — Это опять кто-то хочет вернуть жену, да?

— Все так, — признался тот. Своим подчиненным он не любил врать без особой надобности. — Радуйтесь, что воссоединяете семьи.

— Шутку поняли, — улыбнулся брюнет. — Оплата такая же?

— Получите больше на двадцать процентов, если будет с ней нежны и заботливы, — Павлов повернулся к выходу. — Я потом посмотрю запись.

— Это что? Его родственница? — тихо спросил у своих коллег высокий человек.

Павлов ждал их. Сидел в комнате, где десятки раз видел, как его подчиненные орудуют над «клиентами». Десятки раз он наблюдал одну и ту же процедуру. Все так же. Все «клиенты» оставались такими, как и раньше, просто что-то забывали. Забывали избирательные эпизоды, незаметно для себя. Их всегда ждали заботливые родственники, решившиеся на такую рискованную и подпольную процедуру ради их же добра. Чаще «клиентами» становились люди, пережившие что-то особо тяжелое или трагическое. Иногда к Павлову попадали и совсем иные. Их приводили сюда отнюдь не взволнованные близкие, а хмурые личности в невыразительной одежде. За таких платили особенно хорошо — при развитии современной криминалистики легче было просто «подправить» память, чем избавляться от трупов.

Павлов нервно выкурил уже пятую сигарету — это случалось с ним редко. Группа опаздывала на пятнадцать минут. Патрульных, которые могли прицепиться к ним, Павлов не боялся — у каждого из группы были спецпропуска и лицензии скорой помощи. Заторов на дорогах тоже можно было не опасаться — час пик давно прошел. Неужели что-то не так пошло?

Он в очередной раз про себя крепко выразился о Романе Скорых, который таким подлым образом решил вернуть себе жену. Старик закашлялся и вышвырнул сигарету в мусорную корзину, та лишь недовольно зажужжала — слишком мало мусора ей скормили.

В очередной раз он начал подумывать, как бы отплатить Роману, но потом вовремя одергивал себя — нельзя, он сделает только хуже чем есть. Возможно, Павлову впервые стало стыдно за свои действия, а вернее — за слабость. Ведь мог же он спокойно выгнать Романа, но этот паскудник вспомнил о том старом обещании, которое действовало уже сорок лет. «Дурак, старый дурак ты, — подумал Павлов. — Хочешь умереть честным, никогда не нарушающим данное однажды слово. Замечательно. Тебе за это нужно памятник поставить».

Размышления были прерваны вошедшими. Их было трое. На руках у брюнета, бережно завернутая в теплое одеяло, лежала рыжеволосая женщина двадцати пяти лет, именно такая, какой Павлов видел ее три года назад, когда был на свадьбе Романа и ее, Ирины. Тогда еще отец Романа был жив и все рассказывал Павлову, какой талантливый у него сын, какая замечательная у него молодая невестка.

Павлов молча смотрел на вошедших.

Брюнет уверено кивнул и сказал:

— Вот, все как нужно сделали — один пшик из баллончика и я уже героически несу прекрасную девушку к выходу.

— Давай, герой, на стол ее. Время, — поторопил его высокий парень. — Мы все видели, как она невзначай потеряла сознание, а ты ее красиво понес на свежий воздух.

Павлов молча подошел поближе и смотрел, как его подчиненные проворно снимают с Ирины верхнюю одежду, ставят над столом биосканер и настраивают датчики.

— Проблемы были? — спросил Павлов.

— Нет. Начальство того торгового центра ведь к нам тоже когда-то обращалось. Понимающие люди. Их камеры даже не смотрели в ту сторону.

— Ах да, эти, — вспомнил Павлов, не отрывая взгляда от Ирины.

Его подчиненные лишь скромно заулыбались, заметив, как их почтенный старец смотрит на девушку, и продолжали настраивать аппаратуры.

На рыжие кудри надели тонкую сетку, на закрытые глаза положили мягкие диски, тонкие, белые пальцы вложили в контактную ткань.

— Эй, цепочку ее сними, — указала девушка, ставшая за биосканером. — Фонит немного. Я плохо вижу ток крови, да и за плодом мне нужно смотреть в оба.

Павлов остановил порыв высокого парня и сказал:

— Я сам.

Тот лишь пожал плечами и отступил к брюнету, который одел уже на свою голову нейроанализатор.

Павлов опёрся о край стола и наклонился над Ириной, стараясь не дышать. Его конечно больше волновала не цепочка — больше был нужен повод, чтобы дотронутся до кожи девушки. Брюнет бережно, двумя руками, приподнял ее голову. Несколько секунд подчиненные с нескрываемым любопытством наблюдали, как их начальник осторожно провел кончиками пальцев по бледноватой щеке девушки. Потом снял с ее шеи тонкую серебряную цепочку. Брюнет, с легкой улыбкой, включил нейроанализатор и сказал:

— Ну, давайте аккуратненько, подключайте меня к ней.

Павлов со смешанными чувствами отошел от стола. В руке он держал еще теплую цепочку с простым камнем — малахитом-змеевиком. Руки все еще дрожали, хотя в таком возрасте это и не удивительно. Давно он не чувствовал себя так, как теперь.

Ему показалось, что он одновременно испытывает и жалость к девушке, и стыд к себе. А может, это просто были последние капли того, что некогда казалось неисчерпаемым источником. Последняя старческая симпатия к молодой женщине, которой, именно благодаря Павлову, сейчас старательно «промывают» мозги. Или все-таки — просто последний проблеск влечения?

Бросив взгляд на хлопочущую над Ириной группу, он положил цепочку в карман и с облегчением вздохнул. Это останется с ним, как память.

Теперь он знал точно, что не будет ничего предпринимать.

Он никогда не сомневался в работе своих подопечных. В них можно было быть уверенным. Лучше них в этом городе никто не работал.

Павлов знал, что Ирина очнется в своей машине рядом с домом, где она и Роман успели прожить почти три года. Она очнется с четкими мыслями, с чувством горечи и понимания, она помедлит несколько минут и потом выйдет из машины. Она возьмет себя в руки и взойдет на крыльцо и откроет двери. Она увидит Романа, и ни о чем не подозревая скажет, что ошибалась, что нельзя теперь, в наше время идти на поводу у старых обычаев, что она понимает стремления Романа и ничего не имеет против Анны. Все закончится хорошо. Их семья будет дружной. Ребенок Ирины родится в положенный срок и будет здоровым. Роман никогда не заикнется о том, что просил у Павлова. Он будет искренне любить своих жен. У них будет еще трое детей. Они будут воспитываться сообща и уж точно никогда не узнают о том, что когда-то давно, один старик фактически сделал их жизнь именно такой.

Что ж, подумал Павлов, надеюсь, что именно так все будет. Иначе, зачем было все это затевать?

Май 2008 г.