Бесы 3.0

Максим Милованов, 2020

«Бесы 3.0» – реквием третьей промышленной революции. Успех любой ценой – правило № 1 в «Москва-Сити». Что происходит в деловом сердце страны? Какие бесы одолевают его обитателей? «Бесы 3.0» – драма о людях, решивших построить новую, самую высокую башню «Москва-Сити». Их замысел – не обычный небоскреб, а новый символ России. Любовь, дружба, нравственные ориентиры – всё брошено на жертвенный алтарь амбиций. Конкурентная схватка за невиданную бизнес-высоту, за победу в третьей промышленной революции приводит к революции настоящей. «Офисный я планктон или право имею…»

Оливий

150 рублей, как 150 этажей…

Табло автомата пригородных железнодорожных касс застыло на цифре 150. Оливину не хватало пяти рублей. Это означало, что придётся ехать не на скоростном экспрессе «РЭКС», а на обычной электричке. Оливин ненавидел обычные электрички. Запах перегара и пота, который там стоял, вызывал у него рвотный рефлекс. Впрочем, даже если запах отсутствовал, его всё равно подташнивало.

— Одолжить пятачок? — услышал он вдруг за спиной.

Обернувшись и увидев знакомое лицо, Оливин скривился, словно от боли.

— Махаллат, чтоб тебя!.. Сколько раз повторять — выходи на час раньше. Нас могут увидеть вместе!

— Надоела мне эта корпоративная конспирация. Что за детский сад? Андрюш…

— Прекрати, — зашипел Оливин. — Прекрати называть меня по имени. Ты знаешь правила…

— А ночью всё было не по правилам, — девушка прижалась к нему крепко-накрепко. — Ой как не по правилам всё было.

— Это не повод нарушать дисциплину. С этого всё и начинается…

Монахова отпрянула.

— Дурак ты, Оливин!

Девушка нажала на клавишу «пуск», и из автоматической кассы вылез билет.

— Поедем на обычной электричке, — решительно сказала она, запуская в автомат свою порцию мелочи. — Я тоже на мели. Хорошо, что сегодня зарплата — будет, чем за «мерина» проставиться.

— Кстати, а где он?

— Всё еще в автосалоне, где-то на Каширке. Вечером заберу.

— А у тебя права-то есть?

— Шутишь, пять лет назад получила.

— Пять? А сколько ж тебе?

— Зайди в отдел кадров, анкету прочитай! — ответила девушка и проскочила за турникет.

Через пару минут оба стояли в тамбуре пригородного электропоезда и наблюдали за тем, как пара алкашей пытается отжать на ходу двери, чтобы выпустить из тамбура табачный дым от своих вонючих самокруток.

— Может, в вагон пройдём, — предложила Монахова.

— Надо привыкать, — давясь от едкого дыма, ответил Оливин. — Завтра идём на «Серп и Молот». Считай, что у нас сейчас тренировка.

— На «Серпе» таких чудиков не встретишь, там всё цивильно! — усмехнулась Монахова.

Чудики кинули презрительный взгляд в сторону своих соседей по тамбуру и, задымив самокрутками ещё сильней, продолжили попытки отжать дверь.

— А кто там на «Серпе» сейчас главный? — спросил Оливин.

— Некто Гарин Данила Сергеевич.

— Кто это?

— Двадцатилетний пацан, зять Иосифа Раппапорта. Он в нашем «Мордоре» живёт, в башне «Меркурий», в пентхаусе.

— И как, справляется?

— На заводе жесть. Тридцать процентов сократили. Сначала работяг, потом среднее звено. На очереди новая волна сокращений. Нас как раз пригласили, чтоб прокачать мозги оставшимся «белым воротничкам» на тему нематериальной мотивации, оптимизации и всё такое…

— Развлечёмся!..

Глаз Оливина горел. Щеки покрылись румянцем. По коже забегали мурашки. В голове возникла картинка глотающей каждое слово аудитории.

— Слушайте меня, бандерлоги! Подойдите ближе, ближе, я сказал…

Оливин обожал повторять эту фразу удава Каа из «Маугли». Ему нравилось управлять и манипулировать аудиторией, он получал от этого какое-то животное наслаждение.

Впрочем, не все были согласны с его управленческой стратегией. Один из бомжей вдруг оторвался от попытки отжать дверь и спросил:

— Эй, слышь, ботан, ты кого бандерлогом назвал?

От такого развития сюжета Оливин как-то вдруг замер, побледнел, прижался к холодному тамбурному металлу. Засунув руки в карманы, он молча наблюдал, как к нему приближается дымяще-смердящая угроза.

Монахова попятилась назад, к противоположной двери, испуганно шепча:

— Только не это… Только не это…

— Так кто бандерлоги? За базар ответишь? — наступал бомж.

— Это он не про вас. Это такая фраза из мультика, — попыталась вступиться Монахова.

— Не парься, пигалица. Знаю всё про фразу. И про таких хмырей, как он, знаю. Меня из-за такого с работы выперли.

Бомж выбросил свою самокрутку на пол и ухватил Оливина за грудки.

— Только без рук, пожалуйста! — взмолилась Монахова.

Она была сильно испугана. И боялась вовсе не за Оливина.

Второй бомж, видимо, уловив волну, буркнул:

— Валентиныч, отстань от парня! Видишь, он в штаны наложил.

Воинственный бомж чуть умерил свой пыл. Отпустив Оливина, он снисходительно произнёс:

— Ладно, ботан, живи. Дверь отжать помоги.

— Обязательно, — прошипел в ответ ботан и, вынув руки из карманов, резко ударил бомжа по ушам.

Тот как-то глухо всхлипнул, стал было осаживаться, но неожиданно ловкие и сильные руки ботана остановили падение. Оливин подхватил падающего, прислонил его одной рукой к тамбурной перегородке, а второй рукой стал бить того по лицу. Неспешно, размеренно и очень точно, так что захлебывающийся от смеси крови и собственных зубов бомж даже кричать не мог, лишь что-то булькал в ответ.

— Андрей, прекрати, — шептала Монахова, но шептала неуверенно и робко, словно зная: кровавый спектакль закончится, только если занавес решит закрыть сам режиссёр.

Когда тушка бомжа окончательно обмякла, а лицо превратилось в кровавое месиво, Оливин приподнял того над полом и швырнул в сторону.

Второй бомж со страха так рванул одну из дверей, что та вдруг зашипела, резко распахнулась и тело некогда воинственного приятеля быстро, юрко и почти бесшумно проскользнуло в проём.

Примерно с минуту тамбурная троица растерянно смотрела то на открытую дверь, то друг на друга.

— Может, стоп-кран дёрнуть? — предложила наконец Монахова.

— Скорость маленькая, полежит немного на насыпи и очухается, — сказал Оливин.

Оба посмотрели на державшего дверь второго бомжа. Тот отпустил дверь и безвольно произнёс:

— Валентиныч и не такое видывал.

Затем тот быстренько прошмыгнул из тамбура в вагон и был таков.

— На следующей станции в милицию пойдёт, — предположила Монахова.

— Никуда он не пойдёт, — ответил Оливин, вытирая кровь с рук влажными салфетками, которые всегда носил с собой. Белая рубашка тоже была в крови. — Вот ведь козёл какой, новую рубашку забрызгал. А сегодня важное совещание…

— Зайдём ко мне на сорок третий, там застираем, — предложила Монахова и нежно улыбнулась.

Оливин тоже улыбнулся. Он вдруг вспомнил, как хорошо им было сегодня ночью. А ещё он почему-то вспомнил школу, факультатив по истории и улыбку той самой девочки, то ли Анастасии, то ли Александры. Он вспомнил, как бил её. А та ничего не понимала и зачем-то ему улыбалась. Он вспомнил, как оказался в полиции, как отец порол его ремнем до остервенения. Перед глазами мелькнула кадетская школа, институт. Снова чья-то окровавленная улыбка и страх разоблачения. Вспомнился психиатр Аристофан Ильич, прописавший какую-то дурь, от которой сильно болела голова. Негритянка с семинара в Воронеже, молдаванка с семинара в Париже. Лолита — жена шефа и их свидания по вторникам и четвергам. Всё спуталось в голове. Ничто в жизни не имело логики и смысла ровно до того момента, пока не появилась она — «Вертикаль».

— А меня сегодня на совещание позовут? — словно подслушав мысли Оливина, спросила Монахова.

— Какое совещание?

— Андрюш, перестань. Ты сам только что сказал про важное совещание. Я видела расписание. Сегодня совещание по проекту «Вертикаль». Вы ж меня в рабочую группу включили. Почему же не зовёте?

— Сегодня рутина: план-графики, сметы, оргвопросы…

Монахова вдруг прижалась к Оливину и прошептала.

— Оргвопросы — как раз моё. Вы там красивых графиков и схем как обычно нарисуете, а кто их потом реализовывать будет, а?

Оливин закачал головой:

— Это вовсе не те оргвопросы, о которых тебе положено знать.

Монахова отпрянула:

— Как грязную работу выполнять, так положено. А как бюджет пилить — не положено!

Оливин удивлённо застыл.

— Думал, я не в курсе, что сегодня совещание по бюджетной политике, — усмехнулась Монахова. — Если меня там не окажется, то нам на сорок третий снова гроши перепадут? И сама я, как обычно, тоже мимо кассы…

— Кто бы говорил! — усмехнулся Оливин. — А «мерседес»?

— «Мерседес» шеф у спонсоров отжал. Ни рубля на него из бюджета проекта не потратил. Это не часть моей доли, а бонус за того говнюка, — напомнила Монахова. — И потом, автомобиль — статья расходов, а не доходов.

— Ну ты прям финдиректор, — усмехнулся Оливин.

— Я, между прочим, в универе была лучшей по бухгалтерии и финансам. А финдиректором на проект «Вертикаль» эту бестолочь Лолиту назначили. Где справедливость?

— Лолита — жена шефа, о какой справедливости речь?

— Ну вот в следующий раз пусть Лолита свидания чиновникам на крыше и назначает! Пусть её потом следователь допрашивает!

Оливин удивлённо вытаращил глаза.

— Какой ещё следователь?

Монахова вытащила из кармана визитку и с выражением прочла:

— Главное следственное управление, подполковник Панфилов…

— Когда? Где?

— Вчера, после презентации…

— И ты только сейчас об этом говоришь?

— Да я вообще говорить не хотела. Вы ж меня на совещания не зовёте, в тайны ваши великие не посвящаете. Вот и у меня от вас тайны.

— Дура! — Оливин готов был ударить девушку.

— Что, и меня забьёшь до смерти, как бомжа? — сказала та. — Ну давай!

— Он живой, очухается…

Монахова покачала головой.

— Никакой он не живой, лучше меня знаешь. И тот чиновник тоже мертвее мёртвого. Вокруг нас давно трупы…

— Они заслужили, — спокойно вынес приговор Оливин. — А о чём спрашивал следователь?

— Спрашивал, моя ли была записка.

— А ты?

— Сказала, моя. Там же мой почерк, да и подпись моя.

— Ты что, написала в записке своё имя?

— Я подписалась: Махаллат. Но следователь образованный попался. Мы с ним даже за мифологию потрещали, про Ад, про Рай, про демонов, ангелов и всё такое…

Оливин схватился за голову:

— Бредятина!

— Не такая уж и бредятина. Шайка наша — точно сборище бесов. Я тебе книжку умную дам, там про это как раз написано.

— Монахова, прекрати! Ты ж сама на тренингах сотням людей голову морочишь. Как ты после этого умудряешься на всякую мистическую пургу подсаживаться?

— Вот прочитаешь книжку и…

— Ничего я читать не собираюсь, — отмахнулся Оливин. — Лучше рассказывай, о чём следователь спрашивал.

— Спрашивал, когда мы с чиновником познакомились. Когда виделись в последний раз? С какой целью написала записку?

— Ну а ты?

— Всё согласно легенде… Сказала, что познакомились недавно. Шуры-муры были небольшие, без секса, чисто поболтать, пофлиртовать. В ресторан ходили пару раз, в театр. Ухаживал красиво, но был немного странный. Настаивал, чтобы писала ему записки. Просил даже в стихах, но я так не умела. А на днях я узнала, что он женат, что у него двое детей. Поэтому решила отношения прекратить. Встреча на крыше должна была стать последним ну типа романтическим свиданием. Он очень настаивал. Записочку очередную попросил написать. В башне под самой крышей есть отель. Думаю, он просто желал там со мной переспать — отметку в послужном списке поставить. Мне же не хотелось стать цифрой в статистике. Я человек простой, замуж хочу, детей, домашнего уюта. Он точно вариант неподходящий. Знаю таких, насмотрелась. Раз в неделю — отель. Раз в год — Турция. Измучают цветами-обещаниями, но благоверных со спиногрызами ни за что не бросят. В общем, не пошла я на свидание. Кто ж знал, что он от горя с крыши сиганёт. Жалко мужика в общем-то, но сам виноват.

Оливин захлопал.

— Большой театр по тебе плачет…

— В Большом опера и балет — не моё, — поправила Монахова. — Но в одном ты прав: роль свою помню, играю её без запиночки. А вот мои дорогие соратнички, видимо, кое-что забыли.

— Хорошо, хорошо, — Оливин закивал. — Забегу к шефу, попрошу, чтобы тебя тоже пригласили на совещание.

— Мне не надо одолжений, — не унималась Монахова. — Я полноценный член команды. Может быть, самый полезный её член. Скольких трудов мне стоило заманить того козла на крышу. Сколько раз он меня лапал своими потными ручонками. Когда его с брусчатки соскребали, я была самым счастливым человеком на земле.

Улыбка на устах Оливина исчезла. Он вдруг ясно понял, почему ему с Машей так комфортно. Эти стальные нотки в голосе и хищный оскал. Откуда подобный набор в хрупкой девушке?

Оливий обнял Махаллат и поцеловал. Поцелуй казался пьянящим, с привкусом крови и смерти. С предчувствием тысяч смертей…