Нигерийский вариант

Максим Кустодиев, 2018

Сергей Данилов и Полина Филатова – герои нескольких произведений Максима Кустодиева (смотри «Анонимные собеседники», «Операция «Гербалайф» и другие) – накануне 2001 года получают приглашение выступить на новогоднем банковском корпоративе в Санкт-Петербурге. Праздничная ночь заканчивается трагически – Сурен, их новый знакомый, убит. Сергей и Полина снова оказываются в водовороте опасных событий.

Глава вторая. «Керамика Северной Пальмиры»

1

27 декабря 2000 года, среда

Полковник Лебедев, распространяя запах хорошего одеколона, прошел по коридору своего учреждения. В приемной его ждала еще не старая, но, можно сказать, преждевременно состарившаяся женщина. Рак, предположил Лебедев, язва или, более вероятно, внезапная потеря близких.

— Андрей Назарыч, это к вам, — секретарша Светлана при виде его поднялась, протягивая листок с фамилией и именем-отчеством посетительницы. — Требует встречи с кем-либо из руководства. Вальцев направил к вам.

— Прошу, — кивнул Лебедев, пропуская даму в обитую черным дерматином дверь. — Проходите, Валентина Ивановна, присаживайтесь. Слушаю вас!

Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Андрей Назарович с открытой, располагающей улыбкой, женщина — настороженно, как видно, никак не решаясь начать. Положив левую кисть на край стола, она безотчетно сжимала ее в кулак, пряча большой палец внутрь.

— Майор Вальцев объяснил мне, что вы здесь самый главный по наркотикам, — выдавила она, наконец.

Лебедев кивнул.

— Дело в том, что три дня назад от передозировки погиб мой сын. Глупо, нелепо, он был совсем мальчишка…

Внезапная потеря близких, отметил про себя Лебедев, готовясь при первых же признаках истерики вызвать из приемной Светлану с валерьянкой. Женщина, однако, справилась с собой, и, не глядя на полковника, сказала тихим, невыразительным голосом:

— Я давно, уже почти два года, работаю в подпольной лаборатории. Мы производим метадон. В промышленных количествах.

Лебедев осторожно потрогал свои элегантные, с проседью усики, словно бы проверяя, хорошо ли они приклеены. Этот машинальный жест обозначал крайнюю степень озабоченности. Дело и впрямь было — дерьмо! Вот тебе, бабушка, подумал полковник, и Новый год!

С монотонной четкостью механического устройства полковник Лебедев задавал гражданке вопросы и заполнял протокол, а сам ни на секунду не переставал анализировать сложившуюся ситуацию. Валентина Ивановна как завороженная следила за его летающими над клавиатурой руками. Наконец, он оторвался от экрана и строго взглянул ей прямо в глаза.

— Значит, говорите, лаборатория существует два года?

— Да, — Валентина Ивановна кивнула. — Почти два года.

— И вы в ней работаете с самого начала?

Женщина вздохнула.

— Я понимаю… Вы хотите сказать, что надо было раньше. Нет, не могла. Не только из-за денег, не только. Хотя так много, наверное, нигде больше не платят. А когда надо одной растить сына…

— Теперь вот не надо, — сухо сказал Лебедев, и женщина и тихо зарыдала.

Андрей Назарович встал, налил в тонкий стакан воды из пластиковой бутылки и молча поставил его на край стола.

Женщина отхлебнула и подняла заплаканные глаза.

— Вы можете считать меня преступницей, соучастницей, не знаю, как захотите, но уж конечно, если бы Юрочка не умер из-за этой отравы, я никогда б не пришла, никогда! Вы понимаете, в лаборатории нет ни одного случайного человека, всех давно знают, всем доверяют, и вот так всех предать… и потом, у всех у нас, если угодно, рыльце-то в пушку.

— Да, разумеется.

Лебедев распечатал протокол и протянул листок через стол.

— Что это, явка с повинной?

— Нет, зачем же? Это протокол допроса свидетеля. Вы — свидетель.

Валентина Ивановна осторожно подвинула листок к себе.

— Вы полковник? — удивленно спросила она.

— Полковник ФСБ, — подтвердил Лебедев.

— Такой молодой! — подумала она вслух и углубилась в текст.

Андрей Назарович терпеливо подождал, пока она закончила читать.

— Вот здесь распишитесь, так, и на обороте. С моих слов записано верно, мною прочитано. Все. И еще раз напоминаю, никому ни слова.

— Я понимаю, — вздохнула женщина. — Их прикрывают очень серьезные люди. Высоко наверху. И в том числе, из вашей конторы.

— Вот как? — удивился Лебедев. — Вы так думаете?

— Я точно знаю. Покотилов мне сам однажды сказал.

— Ну-ну. А что именно он сказал, этот ваш Покотилов? Фамилии какие-нибудь, звания известны?

— Нет. Если б знала чего-нибудь, непременно б сказала.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся полковник.

Проводив посетительницу, он вернулся к монитору. Легко разыскал секретный файл, ввел пароль, и вскоре на экране возникло изображение только что сидевшей здесь женщины. Кравцова Валентина Ивановна, гласила надпись в правой части экрана. Ниже перечислялись сведения самого общего характера. Год рождения, паспортные данные, адрес фактического проживания, состав семьи. Лебедев аккуратно внес изменения — единственный сын Кравцов Юрий Владимирович, 1981 года рождения, умер — причина и дата смерти. В досье были еще три фотографии Кравцовой, на всех она выглядела значительно моложе. Подумав, Андрей Назарович добавил к имеющимся материалам протокол допроса Кравцовой и закрыл секретный файл. Бумажную копию Лебедев спрятал в сейфе, среди кучи других бумаг — пусть пока полежит.

2

28 декабря 2000 года, четверг

На работе с ней были очень предупредительны, Миша, заведующий лабораторией, сунул ей конверт с деньгами. Она отказывалась, деньги, мол, есть, да и зачем ей теперь много? Но он настоял. Миша хороший. Что она наделала? Что же теперь со всеми с ними будет? Зачем она так, Юрочку ведь все равно не вернешь…

Она не стала дожидаться автобуса, пошла от метро пешком. Немножко далеко, но куда ей теперь спешить? В постылую квартиру одинокой, состоятельной женщины бальзаковского возраста. Впрочем, бальзаковский — это, кажется, лет тридцать. А ей уже сорок два. На такую кралю Бальзак и смотреть бы не стал!

Преодолев спазм острой жалости к себе, Валентина открыла тяжелую металлическую дверь своей квартиры. Там ее ждали. Двое, в черных кожаных куртках, с типично бандитскими харями. Она бы, наверно, с ума сошла, если бы среди друзей покойного Юрочки встретила хоть одну такую харю. У него ребята все были воспитанные, интеллигентные, такие же, как и он сам.

Мысль о сыне словно бы перенесла ее на очень большое расстояние, и оттуда, издалека, она с равнодушием смотрела на эти черные куртки в ее маленькой прихожей. Предположение о квартирных грабителях пришлось сразу же отбросить. Из комнаты слева, распахнув ногой стеклянную дверь, не спеша, вышел третий, одетый, как и те двое, но постарше, с ранней лысиной. Валентина, конечно, сразу же его узнала. Леня. Из службы безопасности. Фамилия у него была нехорошая — Пукин. Леня Пукин.

— Ну, что ж, бойцы, — сказала Валентина, — убивайте!

Глядя на себя как бы издалека, она порадовалась своему хладнокровию.

— Никто, Валюша, не собирается тебя убивать, — успокоил ее Пукин. — Чего тебе померещилось?

А те двое уже подступили к ней поближе.

— Давайте, давайте, — продолжала она. — Я кричать не буду. Только смотрите, как бы хуже не вышло. Я ведь еще и в газету написала, в «Московский комсомолец». Вчера и отправила, перед тем, как идти на Литейный.

Дура я, подумала Валентина, в то время, как сильные руки тащили ее к балконной двери. Зачем же я им про письмо сказала? Еще перехватят… хотя нет, едва ли. А, впрочем, какая разница?

3

29 декабря 2000 года, пятница

Международная художественная выставка “Артэкспресс-99” была открыта в московском Манеже накануне католического Рождества. Вплоть до самого открытия и даже в первые два-три дня после него организаторы не были уверены в успехе, однако результат превзошел все ожидания.

Выставка считалась международной, но фактически была таковой только номинально. Среди иностранных участников значились две галереи из независимой Литвы и одна из Лондона. Все прочие были отечественного, российского происхождения. Количество этих прочих оказалось воистину огромным. Проблема, однако, заключалась в том, что давно прошли те благословенные времена, когда еще не высохшие полотна украинских авангардистов раскупались по фантасмагорической цене. Покупатель современного искусства сделался разборчив, капризен и с денежками расставался весьма неохотно. Сама же выставка в Манеже является дорогостоящим проектом. Вот почему организаторы «Артэкспресса-99» воспользовались оригинальной идеей, позволившей в итоге привлечь немалые средства. В качестве спонсоров были приглашены крупные фирмы, занимающиеся интерьерным дизайном, и соответствующие промышленные и торговые компании. Идея состояла в том, чтобы произведения современной живописи и скульптуры расположить как бы в интерьерах, созданных известными дизайнерами и нафаршированными мебелью, отделочными материалами и техникой, производимыми и предлагаемыми к продаже спонсорами выставки.

Интерес публики и специалистов подогревался весьма любопытными инсталляциями. Так, одна компания, поставляющая бытовую технику, демонстрировала огромных размеров холодильник, на полках которого наряду с гигантскими бутылками «Пепси-лайт» и пива «Балтика» можно было разглядеть завернутых в упаковочную прозрачную пленку, совершенно обнаженных юношей и девушек. Возле холодильника постоянно толпился народ, это был признанный хит выставки. Однако немало зрительского интереса выпало и на долю инсталляции компании «К.С.П.», носившей название «Смерть Марата». За шикарной дверью фирмы «Белиссимо» открывалась оформленная по последнему слову дизайна ванная комната. В джакузи от «Сандино» плавала надувная кукла — Марат, перемазанная нестрашной бутафорской кровью. С помощью простых ухищрений из женской секс-шоповской надувной модели был сделан мужской экземпляр, причем, ни у кого не возникало сомнений в том, что в гидромассажной ванне лежит мужчина. Для зрителей, незнакомых с историей вопроса, предлагался краткий текст о кончине великого французского революционера. Экспозиция позволяла рекламировать не только уже упомянутую дверь и, собственно, ванну, но и различные другие сантехнические приборы, светильники и керамику.

— Вы уже видели нашу инсталляцию? — вместо приветствия спросил Покотилов.

— Потрясающая вещь! — поспешил засвидетельствовать восхищение один из прибывших, тот, что помоложе.

— Не успели, — честно признался второй. — Мы с Андреем прямо из аэропорта сюда, сказали, ты в кафе.

— Но мы наслышаны, — поправился Андрей.

— Непременно посмотрите! Сегодня же последний день. Перед дверью к ней все время выстраивается очередь. Успех феноменальный!

Артур Илларионович Покотилов, генеральный директор «К.С.П.», которого за глаза, а многие и в открытую, именовали Большой Босс, с гордостью в голосе рассказывал об успехе своей фирмы.

Пять тысяч в день! В Манеже такого не припомнят со времен Глазунова. И никто, представьте, не проходит мимо «Марата».

В наши дни всякий, кто хоть изредка смотрит телевизор или слушает радио в FM-диапазоне, наверняка знает, что такое «К.С.П.». Эта аббревиатура расшифровывается просто — Керамика Северной Пальмиры. Научно-исследовательские разработки, производство и обширная сбытовая сеть керамики. Основное хозяйство сосредоточено в Санкт-Петербурге. «К.С.П.» — каждая десятая плитка бесплатно!

Маленькое, уютное кафе для персонала располагалось прямо на территории Манежа, в лабиринте служебных помещений. Шум, производимый тысячами посетителей, сюда почти не доносился. Покотилов и двое его собеседников были здесь единственными клиентами.

Большой Босс предложил приезжим кофе, но те отказались. Сам он пил уже третью порцию, пластиковая чашка в его лапище казалась игрушечной. Покотилов делился впечатлениями о выставке, рассказывал о новых, завязавшихся в Москве знакомствах, о возможных проектах, двое внимательно его слушали, принимали участие в обсуждении, как и положено ближайшим партнерам. Казалось, дела идут, Артур Илларионович вполне доволен, он улыбался, жестикулировал, но его холодные, несколько не соответствующие демонстративному воодушевлению глаза внимательно ощупывали собеседников. Он понимал, что приехали они неспроста, и чем дольше они тянут, не касаясь этого, главного, тем неприятнее привезенная ими новость.

* * *

Покотилов совершил ошибку почти два года назад, в конце 1998-го. Зачем он согласился на это предложение?

Беда в том, что он не рассчитал свои возможности, подорванные августовским кризисом, и в конце года вопрос стоял так: или он принимает предложение и сразу же получает изрядный куш, а в ближайшей перспективе — много больше, столько, что стоящие перед ним финансовые проблемы просто перестают существовать, или же «К.С.П.», его любимое детище, так и не увидит света, в лучшем случае, перейдет в чужие руки, а он, Артур Илларионович Покотилов, генеральный директор, известный специалист по прикладной химии, доктор наук, уважаемый человек, останется на улице с кучей неоплаченных долгов, и что сделают с ним и его семьей, можно было только догадываться. Это сейчас легко сомневаться, уговаривать себя, что тогда, в 98-м, имелись все же какие-то еще неиспользованные возможности: где-то еще взять взаймы, найти какого-то спасительного инвестора, что-то заложить. Только вот что — даже квартира, и та была заложена!

* * *

Керамический гигант, замысленный Покотиловым, тогда делал первые шаги и, как всякий растущий организм, расходов требовал неимоверных. Словно в прорву унеслись кредиты, деньги, полученные от поспешных продаж приобретенной в прежние времена недвижимости, с трудом выбитые старые долги. Иностранные партнеры, стоически перенеся объявление дефолта, продолжали спокойно делать свое дело, и в их глазах ни в коем случае нельзя было оказаться несостоятельным — хоть умри, но ту часть финансирования, которую принял на себя, вынь да положь! Не можешь — тогда, по мере сил достойно, прощайся со своим пакетом акций. Трудно было предположить, что предпочтут испанцы — вообще уйти с российского рынка или просто найти замену Покотилову, но то, что для последнего все будет кончено, сомнений не вызывало.

Вот в такой момент Андрей Крапивин и пришел на помощь. Будучи шефом службы безопасности «К.С.П.», Андрей и раньше не раз оказывался на высоте. Родом он был из КГБ, но не из тех структур, которые боролись с инакомыслием, а из разведки, до своего увольнения из органов успел поработать нелегалом во Франции и Бельгии. Проблемы, возникавшие у «К.С.П.» по линии безопасности Андрей решал лихо, словно орехи щелкал. Проблем таких, что ни говори, было немало, особенно в первое время, но они не накапливались.

Андрей познакомил Покотилова со своим бывшим коллегой, тоже Андреем, Андреем Назаровичем. Тот был постарше, но такой же подчеркнуто элегантный, с холеными усиками, дорого и со вкусом одет. Должность, которую занимал Андрей Назарович Лебедев, позволяла надеяться на успех предприятия. Втроем, за бутылкой водки, они все и порешили. Еще шутили за столом, что Покотилов, куда б он не сел, все оказывается между двух Андреев, и это, мол, к удаче.

Поначалу предложение двух Андреев показалось Артуру Илларионовичу заманчивым. Дело задумывалось как ограниченная во времени частная операция, имеющая сугубо финансовую цель — срубить по быстрому столь необходимых деньжат и забыть как звали. Полгода выделялось на организацию бизнеса и изготовление заказанного объема. Продукт постепенно должен был накапливаться на секретном складе, затем разом передавался заказчику. Деньги, помимо заблаговременно полученного аванса, выплачивались незамедлительно. После чего, и это чрезвычайно важно, все оборудование демонтировалось, следы уничтожались, и только затем заказчик имел право начать реализацию. Поскольку реализация, как известно, представляет собой наибольшую опасность. Хотя и в этом вопросе, заверял второй Андрей, действующий чекист, никаких проблем не предвиделось, каналы сбыта продукта профессионально отслеживались и контролировались именно его службой.

Даже в мыслях Покотилов не любил называть эту мерзость своим именем, предпочитал нейтральное слово «продукт».

Крапивин подсуетился, привез из Парижа специалиста, Покотилов, как опытный производственник приложил руку, подобрал штат, и дело двинулось, завертелось. Тщательно оберегаемая лаборатория «С» начала давать продукцию.

Опасные симптомы, на которые тогда, в эйфории успешного развития «К.С.П.», он просто не обратил внимания, позднее оформились в абсолютно однозначный, недвусмысленно понимаемый диагноз. Первой ласточкой был кредит Сбербанка, 500 тысяч в валюте, под неправдоподобно низкий процент. Подумалось, что повезло. Ведь даже невезучему игроку когда-нибудь выпадает хорошая карта. Потом, словно по мановению волшебной палочки, удалось вдруг решить затянувшуюся тяжбу по условиям аренды. Причем, Покотилов в своем иске был не то, что прав, а прав на сто процентов. И вот все тянулось, нудилось, казалось, конца этому делу не видно. И вдруг, все решается в его, Артура Илларионовича, пользу! А что, может и вправду, фарт пошел? Но и это не все. Льготы, удивительные, неслыханные льготы по налогам. Сейчас и не вспомнить, кто надоумил отправить письмо, кажется, кто-то из планового отдела. А действительно, чем черт не шутит! И что вы думаете? Уже через неделю ответ, естественно, положительный. Само собой, в виде исключения, но поскольку налицо такая заинтересованность, развивающаяся отрасль и прочее, а главное, все так и есть, ни слова неправды, короче, вот вам льготы, будьте так любезны. Но дальше — больше! Неожиданный наезд налоговой полиции и через день такой же неожиданный, волшебный отъезд. А ведь найти серьезные недочеты именно тогда, в начале интенсивного развития фирмы, было так легко, что мама, не горюй!

Сейчас уже и не вспомнить, когда же Покотилов понял, что нити тянутся наверх. Он понял это давно. Ни Андрей Назарович Лебедев, ни, тем более, сам он даже не представляют в точности, где тот уровень, на котором сосредоточен интерес к его лаборатории «С». Ясно только, что где-то на самом верху. Коллеги по бизнесу могут только удивляться, за что же в Кремле так любят «К.С.П.». Но не станешь же подозревать всех московских чиновников, в том, что они непосредственно участвуют в этом скверном деле, имеют отношение к его, Покотилова, продукту. Наверняка, этого нет. Скажем Починок, от кого зависят налоги и сборы, сам, вероятно, не рад, что вынужден был подписать неимоверное по степени наглости письмо «К.С.П.» с просьбой о предоставлении льгот. А сделать ничего не может — ему передали чье-то пожелание, в чистом виде эквивалентное инструкции. А уж кто передал, Бог знает.

Между тем, керамическое детище Покотилова основательно укрепилось вначале на Северо-Западе, прочно встало на ноги, а затем, словно щупальца голодного осьминога, из Петербурга потянулись нити по всей России. Испанские компаньоны даже удивлялись, и было от чего. Успешная капитализация компании прошла на ура, акции раскупались влет, да и вообще, все удавалось. Словно бы кто-то наверху простер свою длань над вчера еще никому не нужным «К.С.П.». Сказать бы им, испанским коллегам, что этот кто-то наверху вполне материален, и керамический гигант интересует его лишь как легальное прикрытие секретной лаборатории! А ведь и правда, как Покотилов со товарищи не бейся, получаемая его компанией прибыль даже рядом не ложится с тем, что дает скромная лаборатория «С». И это при условии благоприятного налогового режима для «К.С.П.».

Покотилов давно понял правила игры и вынужден их придерживаться. А куда ж ты денешься? Артур Илларионович поначалу гордился схемой ухода от налогов, которую изобрел его умненький Гриша Эйдельман, начальник планового отдела. А потом понял — там, наверху, и про это все давно известно. Не хочешь, мол, платить налоги, даже то немногое, что с тебя причитается с учетом всех неведомо как полученных льгот — ну, что ж, не плати. Лишь бы эта проклятая лаборатория работала как часы!

Было время, когда Покотилов всерьез опасался за свою жизнь. Что стоит его убрать? Дело налажено, он, по логике, уже не нужен. Про обещанный через полгода демонтаж лаборатории никто и не вспоминает, все работает, качество — хоть сейчас на выставку достижений народного хозяйства. Однако вскоре понял, никто его трогать не будет. Зачем, если он такой удобный парень? Тем более, «К.С.П.» без его личного участия, глядишь, и рухнет, а так лаборатория имеет в лице «К.С.П.» надежное прикрытие. На своем месте он, Покотилов, не только не подвержен опасности, наоборот, он всячески поддержан и обласкан. Вот и во вчерашних «Известиях» ему посвящен целый разворот «Покотилов — локомотив российского бизнеса!». Интересная, к слову, внутренняя рифма: Покотилов — локомотив.

Другое дело, если бы он, Артур Илларионович, надумал закрыть лабораторию. А что, очень даже просто — за одну ночь вывез бы все на фиг, заварил бы стальную дверь и чао! Но понятно, никогда он на это не решится, вот этого-то ему и не позволят. Сразу, может, и не убьют, используют рычаги, которым-то несть числа — те же льготы, те же кредиты, да мало ли! Нет, никуда ему не спрыгнуть, крепко он влип, по самые помидоры!

Со временем Покотилов притерпелся, старался и не думать об этой лаборатории, словно о хронической, но не неотвратимо смертельной болячке, вроде диабета или язвы желудка. А вот теперь приходилось думать. И более того, именно от него перепуганные подельники ждали кардинального решения или, может быть, чуда.

* * *

— Откуда известно, что ваша самоубийца, Кравцова, отправила письмо в «Московский комсомолец»? — спросил Артур Илларионович. — Только со слов этого, как его, Пукина?

— Факт поступления письма в редакционную почту подтвержден, — сообщил Андрей Крапивин. — Я проверял, по своим каналам.

— Лабораторию придется закрыть, срочно! — сказал Покотилов тоном, исключающим обсуждение.

Оба его партнера молчали, обдумывая сказанное.

— Здесь можно курить? — громко спросил Крапивин, так чтобы слышала буфетчица.

— А, курите, все курят, — махнула та рукой.

Элегантный Крапивин извлек золотую зажигалку, трубку и затеял процесс раскуривания.

В кафе друг за другом вошли три девицы в довольно коротких платьях. Они заказали кофе и расположились за стойкой, перебрасываясь коротким фразами и поглядывая на притихших за столиком мужчин. Возможно, молодые дамы работали на стендах выставки, возможно, предоставляли услуги эскорта или совсем уж откровенно занимались проституцией. Во внешности всех троих присутствовало сочетание красоты и вульгарности, причем, в такой пропорции, что вынуждало думать именно о третьем варианте.

— Если мы закроемся, нас могут не понять, — задумчиво проговорил второй приезжий, глядя на Крапивина, словно ища у него поддержки. Но Андрей нарочито отвел глаза, вроде как с интересом рассматривая девушек у стойки.

— Боишься ты ответственности, Вадим Петрович, — усмехнулся Покотилов. — Ну, так, а я на что? Меня поимеют и высушат, такова жизнь.

Вадим Петрович Пинчук, заместитель генерального по общим вопросам, так значилась его должность в «К.С.П.», не принял шутливый тон, он был настроен более, чем серьезно.

— В том-то и дело, Босс, что такова жизнь. Речь именно о жизни. И если что, одним тобой не ограничатся.

— Если мы закроемся, полетят все договоренности, наши зарубежные друзья будут в большой печали, — проговорил Андрей, продолжая ласкать взором композицию из трех нимф.

— Ладно вам, Нигерия далеко, а тюрьма рядом, — довольно громко выразил свое мнение Покотилов. Три девушки и буфетчица, которые наверняка услышали эту фразу, едва ли что-нибудь поняли.

— Тюрьма рядом, — согласно кивнул Пинчук. — Так ведь и до смерти четыре шага, как на войне, — тихо добавил он.

4

30 декабря 2000 года, суббота

Полковник Лебедев проинформировал вышестоящих лиц о ЧП в лаборатории и теперь ждал результатов. Письмо в редакцию — это серьезно, однако Лебедев надеялся, что проблема не выйдет из-под контроля. Демократия демократией, но не настолько же…

Для него лично случившееся могло иметь самые печальные последствия. Не исключено, что с должностью придется расстаться. Плюс понижение в звании. Всегда надо готовиться к худшему. О самом радикальном он старался не думать, даже в мыслях не допускал. В конце-то концов, на своем месте он делал все, что мог. Да и в нынешней пиковой ситуации Андрей Назарович не сидел, сложа руки, перепихнув все на усмотрение вышестоящих товарищей. До тех пор, пока его не отстранили от дела, он будет, по мере сил, решать проблемы сам.

Прежде всего, он вызвал на конспиративную квартиру Крымова и снял с него нужные показания. Крымов — сотрудник покойной Кравцовой, один из работников лаборатории «С». В тайне от Андрея Крапивина полковник Лебедев заблаговременно завербовал Крымова и периодически получал от него информацию, надежно фиксируя при этом каждый момент встречи со своим агентом. С точки зрения ценности собственно информации подобные встречи не имели смысла, поскольку все, что касается лаборатории, с исчерпывающей полнотой было известно от самого Крапивина. Сведения от Крапивина заслуживали доверия и не нуждались в проверках. Однако на случай провала и возможного разоблачения связей Лебедева с пресловутой лабораторией, подобная предусмотрительность была весьма кстати. Она позволяла создать видимость тонкой игры ФСБ в лице полковника Лебедева, который, введя в лабораторию глубоко законспирированного агента, накапливал данные о злоумышленниках, выявлял схемы производства и сбыта наркотиков.

Далее, с помощью давних связей Лебедеву удалось экстренно создать историю душевной болезни Кравцовой. Данные многолетних медицинских наблюдений были сфабрикованы и помещены в архив районного психдиспансера, где, якобы, наблюдалась В.И. Кравцова. Известно же, что редакции газет и телеканалов завалены сигналами всевозможных сумасшедших. Оптимально было бы, если б журналистское расследование (допуская, что оно все-таки состоится) выявило, что Кравцова, будучи психически не вполне здоровым человеком, окончательно свихнулась на почве трагической гибели сына. Смерть его, как известно, наступила от злоупотребления наркотиками, отсюда и направленность бредовой фантазии несчастной женщины по поводу наркотиков, дескать производящихся в лаборатории. Что, разумеется, не соответствует действительности. В опытной лаборатории солидной, уважаемой компании «К.С.П.» работают над специальными присадками, улучшающими потребительские качества керамических изделий.

Об этой части операции по прикрытию полковник Лебедев поставил Крапивина в известность, и в ходе осуществления конкретных действий получил от него реальную помощь. Можно даже сказать, что история болезни В.И. Кравцовой была оформлена как раз во многом усилиями Андрея Крапивина.

Одно плохо, на повестке дня оставался вопрос о самой лаборатории «С». Насколько дотошными окажутся московские журналисты? Поверят ли в версию о психическом расстройстве Кравцовой? Необходимо ли, пусть на время, свернуть производство или же лаборатория, конечно, с введением дополнительных мер предосторожности, может продолжать функционировать?

И надо же было такому случиться, что вся эта каша заварилась перед самым Новым годом! Хороший подарочек, думал Андрей Назарович, ничего не скажешь. Вместе с тем, на фоне свалившихся неприятностей именно это одно обстоятельство и можно было считать отрадным. Никакие, самые настырные журналисты не поднимут свои московские задницы и не заявятся сюда, по меньшей мере, до третьего января. Праздничную паузу на самом деле надо ценить как подарок судьбы, и использовать эти дни с максимальной отдачей.

* * *

Когда вокруг лаборатории «С» стали происходить странности, Мишель Кога́, смирившийся было с тем, что его командировка в Россию затягивается и конца ей не видно, начал нервничать. На работе, на людях он еще сдерживался. Сегодня, 30-го декабря, они работали, и в обед всей лабораторий собрались за импровизированным столом, откупорили шампанское и, по традиции, поздравили друг друга с наступающим Новым годом, при этом Мишель воочию мог убедиться, что не только он пребывает в абсолютно не праздничном настроении.

Вечером того же дня, один одинешенек, в своей маленькой, необжитой двухкомнатной квартире он ходил из угла в угол и громко насвистывал марш Буденного. Мишель въехал в эту квартиру, такую же неуютную и невзрачную, как и две предыдущие, которые он снимал здесь в Петербурге, всего лишь две недели назад. Он старался почаще менять квартиры из соображений конспирации. В лаборатории, где он наладил, а теперь вдобавок и поддерживал производство метадона, ни одна живая душа никогда не знала его адреса — для связи, пожалуйста, мобильный телефон. Адрес был известен только Андрею Крапивину, хлыщеватому красавцу и удачнику, словно сошедшему с обложки французского глянцевого журнала. Тому самому Андрею, который невесть сколько заплатил Эдмонду Убани за вот эту, будь она неладна, командировочку. Они сговорились, хитрожопый нигериец и русский, за спиной у Мишеля. Впрочем, не Мишеля — здесь, в Петербурге, он Моисей Семенович Коган, старший технолог опытной лаборатории «С» на керамическом заводе концерна «К.С.П.». Номинально лабораторией заведует некая Сичкина Серафима Владимировна, но фактически это его, Мишеля, хозяйство.

Мишель Кога́, ему все-таки нравилось именно так себя называть, прервал свое метание по комнате, остановился перед убогим зеркальным шкафом. Какой кошмар, подумал он про обстановку, как это не похоже на его милое парижское жилье! Из пыльного зеркала на него смотрел какой-то всклокоченный, неухоженный субъект, с явными признаками излишнего веса, в несвежей рубашке с темными кругами под мышками. В квартире было жарко, но, все-таки, это не повод.

Просто я нервничаю, понял Мишель, а когда нервничаю, я потею, а когда я потею…

* * *

Вспомнив старый анекдот, он усмехнулся своему отражению и на миг стал похож на прежнего парижского Повара. Надо успокоиться, взять себя в руки. Ничего же пока, собственно говоря, не случилось.

Повар жил один. О том, чтобы здесь, в Петербурге, заводить себе новых знакомых и, тем более, приглашать их домой, не могло быть даже речи. Минимум контактов. Строжайшая конспирация. Единственное развлечение, которое он мог себе позволить, не считая телевизора, был старый дружище «Фрапен». Мишель случайно увидел коньяк в одном супермаркете, торгующем 24 часа в сутки, смотался домой за деньгами (с собой носил не больше ста долларов в пересчете на рубли) и купил целую коробку. У продавцов это не вызвало особого ажиотажа, чего Мишель опасался. Впредь, однако, он решил в этот супермаркет не заходить, полагая, что покупка не рядовая и его могли запомнить. Конспирация прежде всего! В дальнейшем выяснилось, что он зря купил сразу коробку, коньяк «Фрапен» продавался во многих местах, в том числе, и в небольшом магазинчике возле его метро «Проспект Ветеранов».

Повар налил рюмку, медленно, но не отрываясь, словно лекарство, выпил густую золотистую жидкость и налил снова. Сейчас он успокоится…

Все началось с того, что у Кравцовой, симпатичной, моложавой тетки, несколько дней назад неожиданно умер сын. Совсем молодой пацан, умер от передозировки, от какой-то наркоты. Конечно, это никак не было связано с их секретным производством, но ситуация возникла двусмысленная.

В лаборатории все давно друг друга знали и близко к сердцу приняли Валину беду. Растроганный Мишель насильно вручил Валентине пачку долларов и разрешил несколько дней не ходить на работу. А через день сказали, что Кравцова покончила с собой, выбросилась с балкона. Как водится, поползли всякие слухи. И вот вчера, из сбивчивой речи Сичкиной, которая доводила до сотрудников распоряжение администрации, стало ясно, что работу предстоит частично свернуть, и все это каким-то образом связано со смертью Кравцовой. Мол, ожидается комиссия, будут ходить, задавать вопросы…

Какие, к чертям собачьим, вопросы? И что означает частично свернуть работу? Все равно, что частично забеременеть.

Опытному Повару стало мерещиться одно: хозяева лаборатории собираются рубить концы. А это значит… а что это значит, пока не вполне понятно. Если дело серьезно, то всех, имевших отношение к производству, попросту уберут — другого способа надежно обрубить концы никто пока не придумал. Но нет уверенности, что дела обстоят настолько плохо, правильнее сказать, что есть еще надежда, что не все так плохо. И эту надежду дает туманная формулировка — частично свернуть производство. Стало быть, частично оставить?

Конец ознакомительного фрагмента.