Интеллигенция поет «блатные» песни

Максим Кравчинский (2017)

С момента изобретения звукового кино на советском экране вольготно чувствовали себя песни, официально запрещенные к исполнению с эстрады: блатные, одесские, белогвардейские, уличные, эмигрантские… Часто наблюдался парадокс: «запрещенные» песни сочиняли признанные поэты и композиторы, а исполняли народные артисты. Знаете ли вы, что один из всем известных «блатных» шлягеров сочинил Евгений Евтушенко, а есенинское «Письмо матери» прозвучало в картине Шукшина «Калина красная» благодаря личной просьбе Л. И. Брежнева? Интеллигенция пела «блатные песни» не только с советского экрана, но и вне его. Магнитные ленты с записями городских романсов в исполнении актеров Евгения Урбанского и Николая Рыбникова, спортивного комментатора Виктора Набутова, корреспондента Анатолия Аграновского пользовались большим успехом в богемной среде. А многие образцы якобы «уличного» фольклора были сложены ради шутки знаменитыми сценаристами, учеными или художниками. О том, как, когда и почему «антисоветские» песни звучали с советского экрана, об истории создания многих хитов, о судьбах их авторов и даже о том, кто же все-таки мог написать «Мурку», читайте в новой книге серии «Русские шансонье»! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Глава II

«Путевка в жизнь»

Блатной дебют

Премьерный показ «Путевки в жизнь» состоялся 1 июня 1931 года.

Фильм был нашпигован песнями, как рождественский гусь яблоками.

Это обстоятельство не в последнюю очередь определило популярность новинки.

Первые титры к/ф «Путевка в жизнь»

Становилось очевидным, что из «попутчика» и «иллюстратора» музыка становится помощником, а порой и «активным элементом экранного действия, влияя на динамику, ритм, структуру экранного произведения» [4].

В 1932 году режиссер Николай Экк был удостоен приза кинофестиваля в Венеции, а его детище показали более чем в 100 странах мира.

Сюжет был, как известно, незамысловат, но злободневен: коммунисты пытаются перевоспитать беспризорников, а уголовные элементы чинят им преграды.

В подробности вдаваться не будем. Так как нас интересуют прежде всего песни, сосредоточим внимание на них.

Характерно, что в «Путевке в жизнь» звучал подлинный блатной фольклор. Это в дальнейшем специально для фильмов профессионалы начнут сочинять удачные (а когда и не очень) стилизации. Но первый «блин» был испечен на чистейшем сливочном маслице и удался на славу.

С первых же минут за кадром хор беспризорников начинает задорно петь «Гоп со смыком». Режиссерский ход, стоить отметить, беспроигрышный. Эта воровская песня была хорошо известна еще до революции. А в 1928 году она вместе с другим блатным шлягером «С одесского кичмана» прозвучала в спектакле «Республика на колесах», поставленном Давидом Гутманом по пьесе Якова Мамонтова в Ленинградском Театре сатиры. Их исполнял молодой, но уже довольно заметный Леонид Утесов, игравший главаря банды.

Реклама спектакля «Республика на колесах» (1929).

Фото из архива Бориса и Эдуарда Амчиславских

В мемуарах он вспоминал: «…роль мне очень нравилась. Андрей Дудка… Бандит, карьерист, забулдыга и пьяница, покоритель женских сердец. Он мечтает быть главой государства. И организует его в одном из сел Украины. И сам себя выбирает президентом» [5].

Леонид Утесов в роли атамана Дудки (1929).

Фото из архива Бориса и Эдуарда Амчиславских

Авторитетный критик того времени Симон Дрейден обвинял артиста в создании «манифеста босяцко-хулиганской романтики» и вопрошал: «Чей социальный заказ выполняет Утесов?»

Зрители, однако, валом валили в театр. Спектакль играли по два-три раза в день на протяжении полутора лет. Эту постановку в какой-то степени можно считать прообразом оперетты Бориса Александрова⁵ «Свадьба в Малиновке» (1936), где также нашел свое отражение эпизод попытки создания бандитскими элементами «самостийного государства».

Но вернемся к «Путевке в жизнь».

Наряду с марийским актером Йываном Кырлей, сыгравшим беспризорника Мустафу, зрителям особенно запомнился Михаил Жаров в роли Фомки Жигана. Именно его герой исполнил песни — «Голова ль ты моя удалая», «Два громилы», «Ты не стой на льду», — которые быстро обрели самостоятельную жизнь. Правда, как они звучали в оригинальном исполнении, неизвестно, потому что в 1957 фильм был переозвучен и вместо вокала М. И. Жарова мы теперь слышим голос его сына Евгения.

Михаил Жаров в роли Фомки Жигана

На долю «саундтреков» успех выпал едва ли не больший, чем на сам фильм, что впоследствии дало повод критикам упрекать режиссера Экка в «смаковании уголовщины» и «любовании преступным миром».

Первой песней, с которой Жиган появляется в кадре, стала старинная баллада «Голова ль ты моя удалая». Аккомпанируя на расстроенной гитаре и попыхивая папироской, Фомка напевает (последний куплет в фильме не звучит):

Голова ль ты моя удалая,

Долго ль буду тебя я носить?

А судьба ты моя роковая,

Долго ль буду с тобою я жить?

Для чего я на свете родился,

Для чего родила меня мать?

Для того ль, чтоб спознаться с тюрьмою

И тюремную жизнь испытать?..

Я умру на тюремной постельке,

Похоронят меня кое-как,

И по смерти моей одинокой

Не поплачет родимая мать.

Порой эту лирическую композицию приписывают Есенину, который, действительно, элегантно вплел в стихотворение «Вечер черные брови насупил» строчку из нее. Но оригинал явно не принадлежит перу Сергея Александровича. Известный исследователь тюремного арго Александр Сидоров сообщает на форуме сайта www.stihi.ru следующее: «…начальный текст разместил ссыльный этнограф и фольклорист Викторин Севастьянович Арефьев в подборке “Несколько тюремных и переселенческих песен” на страницах красноярской <…> газеты “Енисей” (позднее — “Сибирский край”). <…> “Голова” напечатана в № 89 от 31 июля».

Имя автора сегодня остается неизвестным, а вариантов популярной композиции можно отыскать десятки.

Вслед за минорным мотивом Жиган ударяет по струнам и залихватски выводит слова фольклорной песни:

Ты не стой на льду,

Лед провалится,

Эх, не люби вора,

Вор завалится…

Нашлось в сценарии место и озорным частушкам. Их исполняла будущая звезда советского кино Рина Зеленая, для которой «Путевка в жизнь» стала кинодебютом:

На столе стоят чернила,

А в чернилах два пера,

Прощай, мама, прощай, папа,

Я уехал на Кавказ!

Артист в «угаре»

Один из центральных эпизодов — гулянка на воровской малине, где братва упрашивает Жигана спеть про «Гаврилу».

Годы спустя Жаров писал в книге воспоминаний: «…пьяная вечеринка, устроенная для сманивания ребят из колонии, должна быть и отвратительной по разнузданности, и манящей по веселью и задору.

Жиган поет, <…> лихо перебирая на гитаре. Пьяные голоса девиц и визгливо играющая гармошка в руках Маруси создавали возбужденную атмосферу.

Я был целиком во власти сцены, глаза пьяно блестели, руки мяли плечи подруги, песня звучала озорно.

Снимали монтажные планы и куски, приходилось все время возвращать себя в “угарное” самочувствие. Всеволод Пудовкин стоял в группе режиссеров, и я заметил, что он усиленно смотрит на меня, не отрывая глаз. В перерыве он подошел ко мне и, разговаривая, стал незаметно обнюхивать.

— Ты что меня нюхаешь? Я не…

— Понимаешь, меня уверяют, что ты действительно пьян… Экк тебя подпаивает… Какая чушь… от тебя и не пахнет… Значит, ты… ловко возбуждаешься… Молодец! Пойдем, подыши на них, а то не верят! Всех обманул!» [6]

Песня «Гаврила» сегодня больше известна под названием «Два громилы».

Нас на свете два громилы.

Гоп-тири-тири-бумбия!

Один — я, другой — Гаврила.

Гоп-тири-тири-бумбия!..

«Прослушать мою первую песенку собралось в зале радио, на улице Горького, четыре человека: Нестеров — оператор, которого интересовало качество записанного им звука; Тагер — изобретатель звукового записывающего аппарата, его интересовало все; режиссер Экк <…>, и я — первый исполнитель блатных песен на экране.

<…> Погасили свет… Стало тихо. Полились звуки гитары, а затем раздался и мой “чарующий” голос: “Для чего я на свете родился…” Конечно, я не Шаляпин, да и не возлагал больших надежд на свое пение, но то, что я услышал, было выше всякой фантастики — с экрана раздавался глухой, как из бочки, звук, удивительно похожий на лай голодного пса. Но самое замечательное, что все хлопали меня по плечам, спине и в восторге кричали: ‘’Поразительно! Феноменально! Молодец!’’…»

М. И. Жаров, «Жизнь. Театр. Кино»

Звучит она в фильме практически полностью, за исключением куплетов про судью и прокурора:

Нам судья попался строгий, гоп-тири-тири-бумбия,

Мы ему с Гаврилой — в ноги, гоп-тири-тири-бумбия,

Нас подняли чин по чину, гоп-тири-тири-бумбия,

Дали в рыло, дали в спину, гоп-тири-тири-бумбия!

А налево — прокурор, гоп-тири-тири-бумбия,

Он на морду — чистый вор, гоп-тири-тири-бумбия,

Он ведет такую речь, гоп-тири-тири-бумбия,

«Лет на десять их упечь!», гоп-тири-тири-бумбия!

Иногда вместо припева «гоп-тири-тири-бумбия» встречаются другие: «драла-ху-драла-на», «гоп-дери-бери-бумбия» или «чум-чара». Последний известен как минимум с двадцатых годов. Строчку про «чум-чара» (иногда даже как название песни) можно встретить на страницах журналов эпохи НЭПа в качестве примера дурновкусия.

Года три назад мои друзья из издательства «Красный матрос» Михаил Сапего и Игорь Шушарин опубликовали сборник «В Петрограде я родился…» (песни воров, арестантов, громил, душегубов, бандитов из собрания Ореста Вениаминовича Цехновицера), куда вошли материалы, собранные ученым в период 1923–1926 гг. Есть там и пресловутая «Чум-чара» (привожу фрагмент):

Ты Самара качай воду

Хулиганам дай свободу

Чум-чара-чура-ра

Ку-ку-ага, ишь ты, ха-ха.

Жили были два громилы

Чум-чара-чура-ра

Один я другой Гаврила

Ку-ку-ага, ишь ты, ха-ха.

Прихожу я раз на бан

Чум-чара-чура-ра

Засадил там чемодан

Ку-ку-ага, ишь ты, ха-ха.

Раз зашли мы в ресторан

Чум-чара-чура-ра

Он за горло, я в карман

Ку-ку-ага, ишь ты, ха-ха…

Вариант с припевом «чум-чара» звучит и в другом фильме про беспризорников, «Флаги на башнях», снятом в 1958 году режиссером Абрамом Народицким по одноименной повести Макаренко. Юный уголовник Рыжиков, вспрыгивая на крышу поезда, напевает: «Чум-чара-чу-рара, / Вы туда, а я сюда…»

В повести Вениамина Каверина «Конец хазы» (1924) упоминается другое вступление: «Мы со Пскова два громилы». Есть мнение, что отправил неразлучных «дружков» во Псков… сам писатель, ведь родом классик советской литературы именно из этого города.

В 1970 году гротеск-пародию «Про двух громил» сочинил Владимир Высоцкий:

Как в селе Большие Вилы,

Где еще сгорел сарай,

Жили-были два громилы

Огромадной жуткой силы —

Братья Пров и Николай…

Своеобразным «парафразом» истории о похождениях Гаврилы и его «лепшего приятеля» можно также считать песню «Корешок мой Сенечка да я». Впервые она прозвучала в фильме Владимира Басова «Дорога к жизни» (1971), снятом по мотивам наделавшей много шуму повести Ахто Леви «Записки Серого Волка».

В титрах авторами указаны советские классики: композитор Вениамин Баснер и поэт Михаил Матусовский. Однако, когда несколько лет назад мне довелось общаться с наследниками композитора, они это произведение (как и вторую «блатную» песню из фильма «Ночь за стеной») в своих «талмудах» не обнаружили.

Лелька Мазуха (артистка М. Гонта) лихо подыгрывает Жигану

Итак, время и место действия — 1954 год, Таллин. Главный герой, уголовник Арно, рассказывает своей любимой женщине Мари историю своей жизни. Параллельно за кадром в исполнении актера Бориса Сичкина звучит песня:

Мы носили в очередь брюки и подштанники.

Все на свете семечки, друзья!

Были мы домушники, были мы карманники,

Корешок мой Сенечка и я.

Два бычка курили мы, сев в углу на корточки.

Всё на свете семечки, друзья!

В дом любой входили мы только через форточку —

Корешок мой Сенечка и я…

Не правда ли, определенное сходство с похождениями «двух громил» наблюдается?

Без грима

Михаил Иванович Жаров начал актерскую карьеру театральным статистом еще до революции, много снимался в немом кино, но реальная слава пришла к нему только после премьеры фильма Николая Экка. Впоследствии не раз бывало, когда популярность оборачивалась всяческими курьезами.

«Сыграв Жигана, я начал испытывать довольно неприятное ощущение: стоило только мне появиться в местах скопления публики, будь то трамвайная остановка, стоянка такси или магазин, как вокруг меня вскоре образовывалась пустота. Окружающие сначала как-то испуганно глядели на меня, а потом, держась за карманы, пятились и отходили. Первое время я терялся, не понимал, в чем дело, даже думал, что от меня пахнет нафталином или чесноком, но товарищи все объяснили:

— Чего ты волнуешься, это вполне естественно. Каждый день во всех кинотеатрах крупно, во весь экран показывают лицо жулика Жигана, — ты ведь играешь его без грима. Ясно! Поэтому человека беспокоит твое лицо, когда он сталкивается с тобой в жизни.

<…> Как-то вечером, возвращаясь со съемки, я зашел на Невском в ночной магазин. Ожидая, пока продавец завернет покупку, я увидел в зеркальной витрине, против которой стоял, как ко мне в карман опустил руку вихрастый паренек лет десяти. Он, наверное, заметил, как я положил туда сдачу. Вероятно, от волнения (был он не бледный, а какой-то прозрачный) свою “операцию” проводил неловко и неуклюже, тыча меня в бок пальцами.

Я мог бы взять его за руку, но пожалел — он трясся, как осиновый лист.

“Господи! Ну, бери скорее и уходи”, — подумал я.

Малыш вытащил бумажку, тяжело вздохнул, быстро отошел и затерялся среди покупателей.

Когда я вышел из магазина, меня кто-то окликнул:

— Товарищ Жаров!

Я оглянулся, — в глубине ворот стоял длинный, худой, лет семнадцати парень, который держал моего вихрастого малыша за руку.

— В чем дело? — спросил я.

— Вот вам ваши три рубля! Извините его, пожалуйста, — произнес парень сиплым голосом. — Эх, ты, зануда! Своих не узнаешь! <…>

Это не анекдот, это подлинная правда. И рассказал я ее без прикрас, не изменяя факта, чтобы сосредоточить внимание вокруг огромной силы воздействия на зрителя художественного образа, силы, идущей с экрана, о которой мы часто забываем». (Там же.)

«Путевка в жизнь» стала серьезной вехой в развитии отечественного кино. Лучшим доказательством тому частушки, которые, подхватив музыкальную тему, тут же сложил народ о любимых персонажах:

Мустафа дорогу строил,

А Жиган по ней ходил,

Мустафа по ней поехал,

А Жиган его убил.

Мустафа дорогу строил,

Мустафа по ней ходил.

Мустафу Жиган зарезал,

Колька-Свист похоронил.

Герои так полюбились зрителям, что было принято решение снимать продолжение. Действие второй серии разворачивалось на строительстве Беломоро-Балтийского канала, куда попадал Жиган после убийства Мустафы. «Пройдя трудный путь “перековки”, — сообщал в мемуарах Жаров, — он становился достойным членом общества». Но режиссер Николай Экк был натурой мятущейся. Он увлекся другой темой, забросил, казалось бы, беспроигрышную идею, но зато снял первый советский цветной фильм «Груня Корнакова» (1936). В дальнейшем судьба его сложилась весьма трагично: он был репрессирован и практически навсегда отлучен от профессии.

Лично мне жаль, что мы не увидели, как сложилась судьба Жигана и других персонажей. Мог бы получиться интереснейший «сиквел». Впрочем, свято место пусто не бывает и вопросу перевоспитания уголовников на Беломорском канале оказался посвящен фильм Евгения Червякова «Заключенные» (1936), в основу которого легла пьеса Аркадия Погодина «Аристократы». К нему мы еще вернемся. А пока, предвидя удивленные возгласы, я хочу успокоить внимательных читателей и сообщить, что песня беспризорников из фильма «Путевка в жизнь» не забыта, а отложена на «десерт» неслучайно. Просто мне захотелось сделать ее мостиком к теме сиротской и дворовой песни в нашем кино.

Примечания

5

Александров Борис Александрович (1905–1994) — композитор, дирижер, педагог. Сын автора советского и российского гимна А. В. Александрова.