Записки бывшего афериста, или Витязь в еврейской шкуре. Том 3

Максим Камерер

Жанр «novela picaresca» появился в противовес «рыцарскому роману». Но что же подразумевается под этим жанром? Ответ лежит в самом названии – это история жизни «пикаро», или же жулика, авантюриста, проходимца, плута и мошенника. Книга содержит нецензурную брань.

Черный дипломат

Как-то по своим корыстным делишкам поехал в Лумубарий. Для непосвященных-это общага института, где людей учили дружить народами.

Московский Университет Дружбы народов имени Патриса Лумумбы. МУДНИПЛ-в сокращении.

Я там тоже водился с прогрессивным черножопым человечеством, крепя международную приязнь порицаемым законом бартером. Я вообще больше верю в корыстные чувства. Они крепче, надежней, долговечней. И сильнее бесценных душевных порывов любви к Родине, патриотизма и прочей хуерги, что нам льют в уши перед тем как засунуть в окопы месить говно с глиной кирзовыми сапогами. Отдавая хуй пойми когда и у кого взятый взаймы интернациональный долг. У меня, например, весь иудейский расизм моментально выветривался, после подсчета профицита клиринговой негоции с арабами.

Охрипнув от торгов, я заполночь вылез из сего храма Гермеса Темноягодичного и поволок хабар в машину.

— Сукимбилядьямпидарасамамаебальвашьмадемуазель — раздалась невнятная мантра из снега.

Нечасто встретишь в Москве так виртуозно матеряшийся сугроб. Я заинтересовался.

— Во имя Господа изыди нечистая сила! — поздоровался я с неведомым.

— Именем его иди нахуй! — вежливо откликнулось оно на зов.

Это становилось интересно. Полез выкапывать поклонника Стругацких. Под слоем снега показалась довольно обширная черная рожа.

— Ты эскимос?

— Ты дуракь?

— Возможно. А ты нет? Родную хижину из говна и соломы с иглу не перепутал, черненький? Замерзнешь ведь.

— Твое какой дель, беложопьий? Пиздуй куда щель, я умирайт хочу.

— Для лемминга ты крупноват. Для кита-мелок. А обезьяны вроде не вешаются. Ты кто, зверушка диковинная?

— Я посель.

— Куда ты посель? Стреляться?

— Я црезвыцайний посель государства Мутаманга! (Не помню названия. То ли Сомали, то ли Руанда, то ли еще чего-для меня все эти

бантустаны одинаковы.)

— Пряный?

–?

— Пряный ты посол?

— Посель нахуй!

— М-да. Я-то обычную Скорую собирался кликать, а тут дурмашину надо..

— Моя не пизди. Вот!

Он протянул мне по-старушечьи завернутый в засаленную тряпицу пачпорт. Хм. Дипломатический. Посол… хуясе. Вот это сюр. Картина мира рушилась на глазах.

Или пляжи, вернисажи или даже

Пароходы, их наполненные трюмы,

Экипажи, скачки, рауты, вояжи…

Или просто…Посол глубокой заморозки.

— И как ты дошел до жизни такой, а? — к этому времени мы уже сидели в машине. Я врубил печку на полную. Как тебя звать, кстати, мбвана?

— Жан-Батист. Мутаманга война. Денег неть. Год неть, два неть, присуга сбежаль, потом аренда неть платьить: с посольства УПДК нахуй послаль, машин продаль, кушать нет пришел земляк — земляк тоже нахуй послаль.

Умирайт хочу.

— Погоди, успеешь. Поехали, пожрем. Москва тогда не радовала ночным чревоугодием. Отвез его в какую-то тошниловку. Пока посол аристократично, не разжевывая глотал слипшееся пельмени, я думал. Напряженно. В башке крутилось что то про Венскую конвенцию. Право экстерриториальности.

Нет, это не человек-это золотое дно.

Отвез домой. Отправил в ванную, приговаривая, что черного кобеля не отмоешь добела…

— Ты не гомоскекь?

— А ты не людоед?

— Нет. Один раз только миссионера кушаль. Не мое. Пресный он какой-то. Я Сорбонна градьюэйт. А зачем я тебе?

Красава.

— Продать тебя хочу. В припортовый бордель. Спасибо что про Сорбонну сказал-там образованные в цене. Не задавай идиотских вопросов.

Сел на телефон. Проверил свои догадки на знакомом — тот МГИМО заканчивал. Все верно.

Ну что ж.

Пора себя и в работорговле попробовать. Кому его? Братве, понятное дело. Митяю? Нет, он почти легален-ему не надо. Да и с Митяя много снять не выйдет-дружбан все таки. Толику? Он дурак. И жадный. Этот скорее отнимет, чем купит.

А если?

— Сигизмундыч, здравствуй. Прости, если разбудил.

— Кто это?

— Себастьян Перейра, торговец черным деревом.

— Макс, если по делу-говори. Только…

— Все законно. Негра продать хочу.

— Дальше.

— Он посол. Настоящий. С верительными грамотами и прочей мутотенью.

— А мне он зачем?

— Сигизмундыч, возьми мои слова и положи их себе в уши. Согласно Венской конвенции машина и дом посла неприкосновенны для властей. Шмон, арест им не грозят.

— Вообще?

— Совсем.

— Машина у него есть?

— Машину ты ему сам купишь. Номера в УПДК CD1 получит-и все. Эцилопп тебя не имеет права бить по ночам.

— Сколько?

— Полтину грина.

— Никогда не видел, чтобы такой маленький пацак был таким меркантильным кю.

— Товар штучный. Мне за него в ООН долю засылать придется. Пенису де Куельяру. Короче-берешь? Нет, я его Толику отдам.

— Вот именно. Толику ты его отдашь и еще должен останешься. Тридцать.

— Сорок пять. Только из уважения.

— Тридцать пять и можешь не уважать. Был бы с машиной-одно дело. А без извини-подвинься.

— 40. Машин много-посол один. К тому же он целку строить не будет-последние полгода бомжевал.

— Откуда ты такого посла выкопал?

— Из снега. По рукам?

— Привози его ко мне.

Растолкал спящий товар.

— Одевайся. Как раз под тебя клифт Армани есть. И выкинь свое тряпье в мусоропровод, будь любезен. Мне его трогать страшно.

Оно, кажется, шевелится.

— Куда мы?

— Я тебя продал.

— В бордель?

— Не, там перебор гуталина, говорят. Негодяям.

— На органы?

— На шкуру. Тобой салон мерседеса обтянут. А диплом Сорбонны в рамочку и на потолок. Вот, мол, какого образованного зверя завалили. Знаешь, как называется черножопая обезьяна, если она-профессор астрономии?

— Как?

— Черножопая обезьяна.

— Бу-га-га! Но это хуйня, снежок! Знаешь как спасти девушку от изнасилования 4мя неграми?

–?

— Бросить им баскетбольный мяч!

— Грррр… Ты крут, нигга!

— А знаешь, как легче всего снять негра с дерева в Алабаме?

— Ну?

— Перерезав веревку!

— Жжжешь, черный! Алаверды: чем отличается труп задавленного негра от трупа задавленной собаки в Париже?

— Говори!

— Перед собакой есть следы торможения!

— Суууукимблядяямммм ххххыыыы!

Сигизмундыч быстро пристроил посла к делу. Жан-Батист (для братвы-сначала Баклажан, потом Жан Бакла, затем просто Жан, а после, оценив его лихость — Евген, а для младших — Евген Борисыч) таскал все: оружие на стрелки, дурь-жаждующим. Чем составил серьезную конкуренцию Главдури. Федеральная служба по контролю за незаконным оборотом запасного колеса возмутилась. Клиентов отбивают! Раньше их 7ки БМВ с мигалками были вне конкуренции на рынке кокоса-а тут посол завелся на их поляне. Непорядок!

Пришлось уйти с этого бизнеса. Но без работы Женя не сидел. Оказался трудоголиком. Сигизмундыч жаловался, что еще и левачить начал — чужих жмуриков за город вывозил. Из за чего в купленном ему 140м мерине стоял отвратительный запах катафалка.

Мусора на него только зубами щелкали. А низззя.

Женечка в машине играл с ними в детскую игру «я в домике».

А слежку ставить без толку — за рулем у него сидел гонщик с 20 летним стажем. Что, помноженное на 500 лошадиных сил лишало ментовские таратайки всяких надежд на догнать негодяя. «Вести по шапке» попытались пару раз, да плюнули. Николай Николаич просто слал оперов в жопу с заявками на ноги за Жаном.

«Видит око, да зуб неймет» — вот так можно описать мусорские страдания по этому поводу.

Но сколько веревочке не виться…

93 год.

Революция.

Дружку Жени-бывшему тяжелоатлету Славе приспичило переезжать с хаты на хату. Очень вовремя. В Москве комендантский час, патрули, стрельба — похуй. Переезду это не помеха. В машину запихивается весь нехитрый бандитский скарб, на 50 кило состоящий из носильных вещей и на тонну — из его чемпионской штанги с блинами. Грузят штангу в багажник. 600 проседает, но едет.

Погнали.

В Останкино их тормозит Рязанский ОМОН, перегородивший «Уралами» улицу. ОМОН о Венской конвенции и краем уха не слыхивал, но сильно пьян и вельми напуган.

Плюс вооружен, туп и отморожен.

Омон начинает колотить по машине прикладами. Жан Батист сдуру приоткрывает окно, блеет о произволе и тут же получает стволом в зубы. Через минуту троица (водила, посол и тяжелоатлет) — прислонены к машинам в позе «знак качества». Уже в изрядно помятом виде. Чрезвычайно и полномочно отпизженный посол не может выговорить слово «экстерриториальность» (шепелявость мешает: передние зубы он держит в ладошке) — и получает берцем в промежность. Вспоминает родную Руанду или Сомали. Тоскует по Родине. Ему досталось больше всех, так как 1. Буржуй (см 600 мерс) и 2. черножопый. (см жопу Жана).

Идет повальный шмон. На удивление-в машине ничего противозаконного, кроме пассажиров. Но криминальные рожи, увы, состава не представляют.

Наконец, гоблины добираются до багажника. Смотрят на тонну железа.

— Слышь, чертила (Славе) — давай вытаскивай свои железяки!

— Командир, отвечаю, там нет ничего!

— Варежку закрой! Выволакивай железо!

— Не могу! У меня грыжа межпозвоночная!

— Я те ща!

— Тебе жмур нужен? Уверен, что отпишешься?

Мент не уверен. Один орал, что помощник депутата и корочками в рожу тыкал, пока по щщам не получил, второй, черный, вообще послан кем-то с Хуюнги-Муюнги с неведомой целью. Плюс машина. Лучше не обострять до предела. Тем более-повода не дают. Командует своим-и те, кряхтя и матерясь начинают погрузо-разгрузочные работы. Упарились, бедные.

На асфальте растет куса блинов. Наконец-все. Тяжело дышащие мусора тупо смотрят в пустой багажник. Действительно-ничего.

— Я ж говорил, командир!

— Закройся! Ладно, свободны!

— А погрузить назад?

— А ху-ху не хо-хо?

Слава пожимает метровыми плечами и в две минуты закидывает железо назад. Менты разевают рты. Чудесное исцеление налицо.

Мерин отчаливает.

но эта история сильно повлияла на Жана. Он понял, что в нашей непредсказуемой стране могут ушатать не посмотрев на неприкосновенность. И потихоньку начал завязывать с нелегалом. Вошел в какую-то коммерцию, разбогател и лет через 5 свалил в Европу.

Пишет книгу. Правда, говорит что не знает где издавать. В России страшно, в Европе не поверят, а в Сомали читать никто не умеет. А кто умеет-не оценят. Подумаешь! У них там жизнь еще покучерявей нашего.