Леди Максбет Цементского уезда

Максим Вольфрамович (2024)

Прапрадеду моему, Ивану Алексеевичу, посвящается. Иван Алексеевич, отсидев на каторге в Сибири двадцать восемь лет, освободился, и женился на каторжанке, от которой он и услышал этот рассказ, но был еще один «слушатель» ненавидящий женщин, который переврал всю историю. Но я попробую вернуть честное имя героине этой повести. Брату Владимиру в память о купаниях и пойманных раках.

Глава вторая.

На шестую весну замужества Мэрилин у Измайловых прорвало мельничную плотину. Работы было очень много, вода вся ушла, и требовался большой ремонт.

Зиновий согнал много народа на мельницу, целые округи и сам там сидел без отлучно.

А Мэрилин не тужила, она спокойно ждала мужа, немножко, конечно, скучала по нему, придумала себе ещё одну забаву: рукоделие, она стала плести кружево со своими служанками.

Она очень любила, как её казалось, Зиновия, хотя он над ней очень много командовал, но ей нравилось то, что он мужественный, умный и красивый.

На дворе стояли погоды такие чудесные: тепло, светло, весело и сквозь зелёную деревянную решетку сада было видно, как по деревьям с сучка на сучок перепахивают разные птички.

Мэрилин знала некоторых птичек: жаворонок, зимородок, удод, малиновка и соловей, все они пели так радостно и по-весеннему, а Мэрилин хлопала в ладошки, когда слушала их.

"Что это я, в самом деле, сижу дома?» — подумала Мэрилин

— Я хоть встану по двору прогуляю, или в сад пройду послушаю птиц, или хотя бы лягушек посмотрю, послушаю в пруду".

Вышла она во двор, накинув на плечи красивую шубу черно-бурой лисицы, которую ей подарил Зиновий на свадьбу.

На галерее, у амбаров стоял весёлый хохот.

Мэрилин подошла, поинтересовалась: почему они так хохочут и что за веселье у них.

— А вот матушка Мэрилин Максимовна, мы со свиньёй живой играем, — отвечал ей старый приказчик.

— Какой свиньёй?

— А вот Аксинья, что родила сына Василия, мы её нарядили свиньёй, поэтому смеёмся.

Из мучной кади, привешенной к весовому коромыслу, в эту минуту выглянуло весёлое лицо румяной кухарки Аксиньи.

— Черти, дьяволы гладкие, — ругалась кухарка, стараясь схватиться за железное коромысло и вылезть из раскачивающейся кади.

— Восемь пудов до обеда тянет, а если ещё все она сожрёт, так и гирь не достанет, — объяснил с хохотом красивый молодец, и аккуратно под ручки вытащил кухарку из кади, потом развернул её и слегка ударил по трясущиеся филейной части.

Баба, шутливо ругаясь, начала оправляться.

— Ну-ка, а, сколько во мне будет? — пошутила Мэрилин, и

взявшись за верёвки, встала на доску.

— Три пуда семь фунтов! — сказал красивый молодец Сергей, бросив гири на весовую скамью.

— Диковина!

— Чему же ты дивуешься?

— Да что три пуда в вас потянуло, Мэрилин Максимовна, вас, я так рассуждаю, целый день на руках носить можно, и не уморишься, а только за удовольствие это будешь для себя чувствовать.

Очень веселая, раскрасневшаяся и, можно сказать, счастливая она отошла к усадьбе.

Но Сергей обежал вокруг нее.

"Не Боже мой! В Аравию счастливую занёс бы!"

И ухватил Мэрилин Максимовну за обе руки!

— Мэрилин Максимовна смутилась, но руки оставила и попыталась сжать их посильнее, показывая свою силу.

— Ой, пусти, кольцо больно! — вскрикнула Мэрилин Максимовна, когда Сергей сжал в своей руке её левую руку.

Сергей ослабил хватку, Мэрилин Максимовна вытащила ручки и оттолкнула Сергея обеими руками в грудь. Сергей отступил от её толчка на два шага назад.

— Вот так да! вот и рассуждай, что женщина, — удивился мужичок,

— Да, я, будучи в девках, страсть сильная была, меня даже мужчина не всякий одолевал, — сказала Мэрилин Максимовна.

–Нет, а вы позвольте так взяться, на-борки! — раскидывая кудри, завёлся развеселившийся Сергей.

— Ну, берись, — ответила раскрасневшаяся Мэрилин Максимовна и приподняла к верху свои локоточки.

Сергей сначала взял за руки, потом обнял молодую хозяйку и прижал её к себе. Через красную рубашку он почувствовал твёрдые соски Мэрилин.

А она только шевельнула плечами, как будто поощряя его. Сергей приподнял её от полу, подержал на руках, сжал и аккуратно поставил на землю.

Мэрилин Максимовна не успела даже распорядиться своей хвалёной силою. Вся красная-раскрасная поправила она, сидя на лавке, свалившуюся с плеча шубу, провела ладошкой по искрящемуся меху и тихо пошла в дом, улыбаясь и о чём-то думая.

Сергей молодецки кашлянул и крикнул работникам, пересыпающим зерно:

— Ну, вы, олухи царя небесного! Сыпь, не зевай! Гребла не замай, будут вершки, наши лишки!

Вслед за Мэрилин Максимовной поплелась успокоившаяся кухарка Аксинья.

— Девичур этот проклятый Серёжка! — сказала она,

— Всем вор взял, что ростом, что лицом, что силою мужской, и улестит, и до греха доведёт. С ним очень хорошо и приятно, он ласковый, а что уж не постоянный, подлец, пренепостоянный, продолжала Аксинья.

— А ты, Аксинья…. того, — говорила, идучи впереди её, молодая хозяйка, — мальчик твой у тебя как поживает, расскажи про него.

— Всё хорошо, матушка, что ему! Сиську сосёт, песни поёт, но слов пока не разобрать!

— И откуда он у тебя?

— Так нагуляла, на народе ведь живёшь — гулевый, стала быть мой сынок.

— А давно он у нас, этот молодец?

— Кто это? Сергей-то, что ли?

— Да.

— С месяц будет, служил раньше у «копчёного», Знаете вы нашего соседа? Так вот прогнал его хозяин, сказывают, с самой хозяйкой в любви был, «шуры-муры» там всякие. Вот ведь смелый какой.