Трещины

Максим Бесфамильный, 2023

Написано русским Франзеном. Как трескающаяся по швам семья отреагирует на последствия неожиданной трагедии? И почему сумасшествие настолько заразительно?

Глава 8

Катя за помощью к психологам не обращалась. Она считала, что это обычное вымогательство денег — вроде собутыльника на час, только без алкоголя. И она долго не решалась набрать номер, указанный на сайте.

— Алло, здравствуйте, — произнес голос в телефоне.

— Добрый день. Я бы хотела записаться на прием к Анатолию Валентиновичу. Скажите, когда ближайшая запись.

— Анатолий Валентинович сможет принять вас в пятницу в десять утра. Вам это подходит?

— Да, запишите меня. Моя фамилия — Никольская. Зовут — Екатерина.

После того, как повесила трубку, Катя стала обдумывать, что произошло. Неужели она не в состоянии сама справиться со своими проблемами? Неужели хаос окружающего мира оказался сильнее? Она вновь почувствовала себя ребенком, у которого нет выбора и которого в любом случае заставят заняться неприятным для него делом.

— Юра, должна сказать тебе: я записалась к психологу. Не знаю, на меня это не похоже. — Катя смотрела в сторону окна. — Я думала, что справлюсь со смертью Дениса, но оказалось, что я не могу этого сделать. Так что придется мне походить к врачу.

— Правильно сделала, — заверил ее Юра. — Я вижу, что в последнее время ты сама не своя. Помощь профессионала пойдет тебе на пользу.

— Только не говори Глебу. Я не хочу, чтобы он считал свою мать психичкой.

— Брось! — Юра махнул рукой. — Глеб парень взрослый, он бы все понял. Если так хочешь, я буду молчать. Но мне кажется, что в нашей семье не хватает честности. Мы слишком отдалены друг от друга. — Юра помолчал, выбирая пример. — Ты не разговариваешь со своим отцом на протяжении нескольких лет. Сыну скажешь разве что «спокойной ночи». Да и мы с тобой — что с нами происходит?

— С нами все в порядке. — Голос Кати звучал неубедительно. — Сейчас у меня сложный период. Еще эти завалы на работе…Я как выжатый лимон.

— Нет, ты не поняла, — Юра опустил глаза и вздохнул. — Я говорю не про последнее время. С этим все ясно — я сам не могу поверить в случившееся. Я говорю про то, что наши отношения уже несколько лет какие-то странные.

— Нет, это все нервы, Юра. Ты тоже устал и сам не знаешь, о чем говоришь. — Катя до последнего не сдавалась: для нее проиграть, пусть даже в собственном браке, казалось немыслимым. А разрушение брака она восприняла бы именно как проигрыш.

Наступила пятница, Катя оделась довольно скромно и пошла на прием к психологу. Она поднялась по лестнице, с трудом открыла металлическую дверь и ступила внутрь. За стойкой сидела немолодая женщина с изнуренным видом — в больших очках с толстыми стеклами и заколкой на голове. На ней почему-то был надет белый халат, хотя она и не врач, а всего лишь администратор.

Когда Катя оказалась в кабинете у психолога, ее стала бить нервная дрожь. Она поняла, что исповедоваться перед незнакомым человеком ей будет сложнее, чем представлялось еще вчера, и минуту они сидели молча. Психолог оценивающе рассматривал Катю, как будто проверяя свои экстрасенсорные способности: сможет ли он по виду угадать, что за проблемы у этой женщины?

— Я пришла к вам сама не знаю зачем. Я даже не считаю, что вы способны мне чем-то помочь, — начала Катя.

— Продолжайте. — Врач ответил ей размеренно, он процеживал каждый слог, старался быть мягким.

— У меня случилось горе. Младший сын умер. Утонул. Так нелепо вышло. Он очень любил фотографировать и… и…

— Налить вам воды? — предложил психолог.

— Да, налейте.

Психолог откупорил литровую бутылку и налил воду в стакан. Он поставил наполненный стакан на стол и аккуратно придвинул его ближе к Кате.

Пока она делала стремительные глотки, он заговорил:

— Потеря ребенка — это огромный стресс. Как бы банально это ни звучало. Какие у вас отношения с членами семьи?

— В том-то и дело. Понимаете, я не чувствую горя. — Катя подняла глаза и посмотрела на психолога. — Я даже в каком-то смысле испытала облегчение. Семейная жизнь давно тяготит меня. — Она вздохнула. — Мой муж — слабый, зацикленный на неудачах человек. Мой старший сын ведет себя как неживой. Я чувствую, что с этой семьей не смогу ничего достичь. Они сдерживают меня поводком или черт знает чем!

Психолог покачал головой.

— Вы хотите сказать, что не смерть сына заставила вас обратиться ко мне?

— Да. Хотя всем вокруг я говорю, что мне плохо именно поэтому. Я любила своего сына, но я не смогла бы так жить, я бы ушла от них. Меня бесит эта жизнь в замкнутом круге. У меня такое чувство, словно я задыхаюсь в тесной-тесной комнате, где нет окна, где дверь прибита замертво метровыми гвоздями.

— И как давно вы это ощущаете? — Психолог сделал пометку в маленьком блокноте.

— Сложно сказать. — Катя задумалась. — Это длится несколько лет. Я выходила замуж, по сути, чтобы отделаться от родителей. Моя мать уехала за границу, отец бухал и вел себя хуже зверя. — Она поднесла к лицу платок. — Оказалось, что одну клетку я променяла на другую. Я больше не уважаю своего мужа, я ненавижу наш брак, я не испытывала к своим детям той любви, которую должна была бы испытывать.

— Что мешает вам развестись с вашим супругом? — Голос психолога становился настойчивым. — Старший сын мог бы остаться с ним?

— Думаю, что да. Хоть они не особо ладят, но так было бы лучше для всех. — Катя высморкалась в платок. — Я не могу развестись, не могу. Я знаю, что меня потом всю жизнь будет преследовать обида за то, что я рано сдалась.

Психолог искренне удивился.

— Но вы несчастны сейчас. Разве вы не будете жалеть, если все останется по-прежнему?

— Может, и буду. Но зато у меня не будет повода упрекнуть себя в слабости. Я максималистка. — Катя выпрямилась в кресле.

— Это похоже на болезненный максимализм, — ответил психолог и провел рукой по усам.

— Вы не понимаете, — не унималась Катя. — Вы ничего не понимаете. Без этого максимализма я — никто. Пустое место. Я не смогу видеть себя пустым место, не смогу предать себя. Я не знаю, что мне делать, и очевидно, что вы тоже этого не знаете. — Она поднялась на ноги. — Боже, зачем я сюда пришла? Зачем все это рассказала?

— Потому что вы нуждаетесь в помощи, но в то же самое время вы этой помощи боитесь, — сказал психолог, барабаня пальцами по столу. — Вы не хотите, чтобы вам кто-то помогал, а хотите дойти до решения самостоятельно. У меня уже бывали подобные случаи. — Он положил руки на стол. — Были пациенты, которые отвергали всякую помощь. И в то же время они этой помощи искали. Вот такой вот диссонанс…

Кате было душно в этом помещении, она невнимательно следила за ходом мысли психолога. Ей хотелось, чтобы он поскорее закончил свою тираду, тогда она извинится и уйдет. Находиться здесь — невозможно. От этого сводит все внутренности. Мысль врача растекалась, как растаявшее масло, и Катя ощущала себя перепачканной этим маслом. Хотелось выть от всего происходящего.

Спустя сорок минут — непонятно, как она их досидела, — Катя вышла из кабинета. Она пообещала психологу записаться на следующий прием, но, когда женщина-администратор вопросительно на нее посмотрела, Катя отвернулась и зашагала в сторону двери. Мысленно она уже дала себе обещание никогда сюда не возвращаться. Ни одна сволочь больше не узнает того, что она держит в себе.

Это ее груз — ей и разбираться с ним: тащить, бросать — не важно.