Улетел на рассвете

Май Ван Фай, 2021

Май Ван Фан – современный вьетнамский поэт, который известен во всём мире. Его творчество отличает умение увидеть необычное в обыденном, прекрасное – в заурядном, способность проникать в скрытую сущность предметов и явлений. В первых четырёх разделах сборника представлены стихотворения разных лет. Лирические зарисовки картин природы, любовь и дружба, надежды и тревоги, жизнь и смерть, старинные легенды и страшные реалии сегодняшнего дня – это полифоническое повествование объединяет идея космической любви и всеединства, величия всего сущего. В сборник включена поэма в прозе «Время утиля». Это философские размышления о прошлом, настоящем и будущем – не только Вьетнама, но и всего человечества. Завершают сборник критические статьи российских и зарубежных писателей, посвящённые творчеству Май Ван Фана, и ряд интервью, в которых автор рассказывает о литературной жизни Вьетнама.

© Май Ван Фан (Mai Văn Phấn), 2021

© Издательство «Четыре», 2021

* * *

I

Небосвод без крыши

Колодец

Колодец —

Отпрыск моря,

Пуповина над спиральным отверстием

В самое чрево почвы.

Колебание

Рыба

Посреди морского течения расслаивается,

Образуя слизь.

Символическое изображение

Пригвождённая рыба.

Хвост и голова.

Бесконечное море.

Сновидение

Я переплывал море.

Когда проснулся,

Моя подушка была в поту.

После дождя

Молодое дерево

Из каменной трещины

Тянется в сторону моря.

Где небо просторно

Вы поднимаете жар над временем.

Деревья ссыхаются от жажды вблизи выпуклой лучезарной реки.

Рыба перекусывает крючок, нарушая порядок во времени.

Я сворачиваюсь клубком перед бесконечным полётом.

Башня охватывает пространство всеми органами чувств.

Ваша причёска великолепна, как корона из бисера под открытым небом.

Твоя кожа слепит луну,

Сахарные фрукты и золотой рис мерцают на её обратной стороне.

Созревающие семена гордо выпрямляют спины.

Молния, гром, смерч самоуверенны,

Но, когда сквозь горячий пар над сваренным рисом

Проступают черты моих бабушек и дедушек, я рыдаю.

Поразительные погружения и внезапные откровения

Вплетены в облачный горизонт, каждый вдох возвращает надежду,

Поднимая грудную морось

Из остатков непереваренной памятью пищи.

Правда гонит буквы, их невозможно унять.

Мы самоутверждаемся, когда, очнувшись, получаем знак,

Охваченный пастью огня.

Купание в начале года

Сколько б я ни мылся, не мог почувствовать себя

Абсолютно чистым.

И я вернулся, чтобы вымыть себя

Светом лампы.

Подставил к лампе плечи,

Обе руки,

Ступни, подбородок, колени,

Свои глаза и даже сухой кашель

Свой подставил.

Я лил свет в каждый уголок укромный,

В потаённый угол, который был

Как терминатор для ростков,

Как горячая сталь, которую

Закаляют, опуская в шипящую воду,

Как яйцо в насиженном гнезде, —

Привитый ствол, пустивший боковые ветви.

Я принимаю ванну, ожидая новую весну.

Ныряя в свет,

Взываю шёпотом к своим предкам —

И тело поднимается к свету лампы.

Под льющимся ярким светом

Произношу твоё имя.

Свет плавно покачивается,

Как живот у беременной.

Я пробую позвать его — того,

Кто ещё очень далеко.

Свет лампы застывший

Всё ярче и ярче.

Новогодняя баня

Не достигнув чистоты, непрерывно смывая с себя грязь,

Я вернулся в ванную с яркой лампой.

Я подставил свету плечи,

Затем обе руки,

Свои ноги, подбородок, колени,

Даже каждый свой глаз и сухой кашель.

Частицы света проникают во все потаённые ниши, раскрываясь в них,

Проращивая новые ростки в смущённую темень, —

Так в кузнице закаляет вода железо,

Так в инкубаторе созревает жизнь,

Так ствол осматривается, шевеля привитыми ветками.

Принимая яркую ванну, встречаю весну заново;

Погружая тело в свет,

Узнаю в своих чертах родителей, бабушек, дедушек.

Тело всё больше подаётся к лампе.

Свет обилен, как звук твоего имени, —

Это сладкий пар беременности.

Я не смог окликнуть, позвонить из далёкого края…

Лампа разгорается всё ярче и ярче.

Случайные мысли на восходе солнца

У подножья горы скопилась вода.

На высокой скале

Лежит безмятежный камешек.

Ночью прошёл дождь.

Кто-то здесь сидел

До или после дождя,

И я вдруг почувствовал, как сильно скучаю по тебе.

Не смею даже пошевелиться:

Пропитываюсь голубым небом,

Чтобы оно проникло в меня

До самых ступней.

Дождь, следуя за дождём, ливень — за ливнем,

Омывают этот маленький камешек,

И этот образ, возникнув,

Заставляет меня безумно

Любить жизнь — так,

Словно раннее солнце, освещая

Лучами пики гор,

Сделало прозрачными чащу леса,

Всё лоно земли.

Камень в русле горной реки

Лежит спокойный и безмолвный,

Омываемый водами,

Потоками бурлящими, бесконечно несущимися,

Леденящими его тело.

Значит, пришла весна?

Цветущие водоросли взбираются плетью

По истёртому следу камня.

В унисон звукам бурлящих потоков

Сверху льётся щебет птиц.

Тень дерева, нависшего над каменной глыбой,

Колышется, то затеняя, то открывая его солнцу.

Как можно сохранить красоту диких цветов

Нетронутой, вечной?

Спокойно закрыв глаза, камень позволяет

Шумному потоку воды проноситься над ним.

Серолапые мартышки

Раскачивают тень деревьев.

Беспорядочно падают капли моросящего дождя,

Просачиваясь в самые потаённые щели.

Облака неподвижно застыли на месте.

По лесу распространяется запах

Спелой гуайявы.

Ёж встопорщил иглы и неподвижно замер.

Важнее всего в этот момент

Каждому спокойно оставаться на своём месте.

Бюльбюль

Небольшая птичка в красной шапочке

С белыми пятнышками

Поёт на дереве, уходящем ввысь:

Чиу… Уит… Хюит… Ту ию…

Я тороплюсь мысленно нарисовать клетку,

Опасаясь, что птица вот-вот улетит.

Едва я её дорисовал, как птица взлетела.

Обняв диск солнца, рамку ветра,

Зелёную ветку дерева, я тороплюсь следом за ней.

В момент её бесследного исчезновения я думаю,

Что бюльбюль прилетит назад, чтобы поклевать гусениц,

Спелых красных фруктов

И испить, насладившись каждой каплей,

Моей чистой воды.

Чиу… Уит… Хюит… Ту ию…

Хотя нет, не нужно птице возвращаться:

Я и сейчас отчётливо слышу звук её пения.

Письмо флейте

Дуть в пустоту, в чрево флейты, в ад, куда семь дорог ведут, как в райский сад. Где до, ре, ми, фа, соль, ля, си любого дразнят: слушай и вкуси! Каждая гамма улетает, похлопывая крыльями, в таинственно мерцающем семицветном свете, и в каждой тени вырисовывается образ флейты, соблазняя меня вновь приблизить губы и дунуть.

Покинув басовую партию, они устремляются вверх, забрасывая в ночь мириады ступеней звукорядов. Слышится эхо тяжёлых шагов ночи, перебирающей каждую октаву.

Безмолвная Вселенная виснет в ночи. Мягкие нежные волны сообщают берегу потерь, что я пока ещё здесь, чтобы, проснувшись поутру, встретить берег удачи.

Каждый затенённый угол во мне всасывает звуки, подобно тому, как ребёнок сосёт молоко, —

Звуки, которые несёт свет, неторопливо разливающийся из моего приоткрытого рта.

Цветок на горе Иенты^[1]

Распустившись на вершине горы,

Он безмятежен под сильными ветрами

И проплывающими облаками.

Семьсот лет назад

Император Чан Нян Тонг^[2],

Ставший буддийским монахом,

Проходя мимо, склонял перед ним голову.

Ты и я,

Проходя мимо, склоняем голову.

Дети и все проходящие мимо —

Все склоняют головы,

Проходя мимо.

Спустившись к подножию горы,

Мы встретили паломников,

Идущих опираясь на тонкие бамбуковые палки.

Их глаза были обращены вверх,

Где клубился дым от сожжённых цветов.

Исток мира

Двум поэтам — Сюзан и Брюсу Бланшард!

На вершине холма я увидел

Распускающийся цветок золотобородника —

Оттуда исходила заря.

Он излучал свет,

Освещая подножие холма,

Путь к опушке леса.

Птицы улетели ранним утром.

И я только что избавился от своих

Воспоминаний.

Больше ниоткуда,

Только именно из этого цветка золотобородника

Рождается прекрасный день.

Я ускорил шаг и поспешил в ближайшее кафе

Ожидать свою женщину.

И долго смотрел в сторону холма…

Верно, всё верно:

Мы все только сейчас родились там.

Дверь матери

I

В темноте ночи

Мать бережно держит на руках дитя.

Лунный свет.

С ветки на ветку перелетает ауканьем мой зов.

Ночь выстраивает лабиринты горных

Дождевых облаков.

Ветви деревьев склоняются к воде.

Только что на ветку присела птица.

Ту маленькую птичку вдалеке от дороги,

Вдали от садов и птичьих стай,

Вижу только я.

Бесшумно я продвигаюсь

По световому диску водного дна.

Верхушка дерева, глядя в небо,

Раскрывшее оба крыла,

Вытянулась клювом птицы.

С каждым порывом ветра

Она наклоняется, вкладывая

Мне в рот пищу.

Звоном капели у меня в груди

Звучат пробуждающиеся семена.

Пустой пляж и зелёные плоды.

В лесной чаще среди густой кроны листьев

Раз и навсегда появился я

Новорождённым на земле.

Тренируюсь хлопать крыльями,

Чтобы загонять ветер в гнездо.

Проклюнувшийся росток, я

Свободно улетаю на простор.

Пар у речной пристани.

Пространство и время

Полностью смешались.

Вверх поднимается столб дыма,

И я плыву по морю росы.

Это не роса — дождь.

Высокая светлая башня.

Упругие мышцы, шумит листва,

Слышно дыхание.

Распустившимся ярким цветком

Возвращается на землю умерший.

Я подплываю к берегу.

Там, где волны не разбиваются о берег,

Вода никнет и задыхается.

Сделав глоток прохладной воды,

Я вспомнил, как в сезон прилива

Вода затопила пещеру сверчков.

По звуку лопающихся на воде пузырьков

Определяли, где вход в пещеру.

II

Мать положила меня, своё чадо, на землю.

Душа реки страдает от боли ночного тела.

Вся природа напиталась глянцевым отблеском влаги.

Коленчатыми деталями вырисовываются

Стволы деревьев.

Вода, бурля, бежит всё быстрее.

Спелёнатый паутиной, я заплакал.

Хриплые крики ночной цапли.

Последней вспышкой осветилась

Затухающая зола.

Дрожит луна.

Подберу камешек и нарисую на земле

Поле и несмышлёного телёнка.

Жирными мазками обведу,

Как телёнок, нагнув голову, щиплет траву.

С другой стороны нарисую глаз —

Глаз зверя или глаз человека —

И в свободном углу напишу пару слов…

III

Звук голоса совсем рядом:

— На рассвете я сброшу старую кожу!

Фрукты.

Огонь лампы.

Чашка чаю — инь и ян.

Как будто пробираясь сквозь завесу сумерек,

Вытаскиваю свой организм из оболочки.

Пью капли росы.

Моя свинцово-серая оболочка

Свалена в кучу

Вне досягаемости моих рук.

К наступлению рассвета

В компании ослабевших людей

Каждый поддерживал друг друга.

IV

Тень от дерева распадалась под ногами.

Истлевшая карта?

Или труп то ли полукрысы,

То ли полулетучей мыши?

В панике плету железную сеть,

Окружая себя западнёй.

Оттачиваю нож.

Отыскиваю припасённые спички.

Всё ближе горизонт,

Всё глубже сгущается тьма.

Усиливается волнение,

Наполненное чувством тревоги и обиды.

Ночная тень всё начисто стёрла на земле.

V

Я, ребёнок, гонюсь за мальком.

Бросаясь в волны, теряю направление.

Вода отступает.

Под утро во сне

Болят все кости.

Онемели хвост и спинной плавник.

Чья-то рука, продев верёвки,

Тащит меня, лежащего пластом в изнеможении.

Остановившись, чтобы спрятаться от дождя,

Они выпустили меня

У самой кромки волны.

Я благодарен дождю,

Грохочущему грому

И холодному ветру!

VI

После тяжёлой болезни отец с трудом встал, тихонько подошёл к двери и вошёл в квадрат света.

Подняв палец кверху, он сказал, что впервые видит синего жука — такого, как тот, что сидит в листьях кустарника.

Он вспомнил, как в тот момент, когда он целовал маму, я рассказывал им всяческие истории. О том, как медленно проплывают над нашим домом облака. О колодце, со дна которого до окон поднимался пар. И о том, как крики чёрной лесной сороки обращали взоры всех на пиалу с лекарством.

Истаявшая фигура отца была как высохшая река, как сухие дрова, как пустые зёрна. Сильный ветер раскачивал тяжёлую гроздь плодов.

Отец вдруг пробормотал тихонько: «Мне нужно отдохнуть, проводи меня». Под слабый шорох листвы по крыше дома наши глаза — отца и сына — непроизвольно наполнились слезами.

VII

Космос набросил на меня, ребёнка,

Свои одежды.

Приоткройте глаза и молитесь.

Монотонно кружатся мысли:

…Белые руки — чёрная кровь, белый язык — чёрные слёзы, белая спина — чёрная ушная раковина, белые волосы — чёрный пот…

Если чёрный цвет восторжествует,

Заполнив собой всё вокруг, всё кончится.

Давайте же молиться о нашем

Человечьем мире людей!

Вершина маяка…

Светлая кухня…

Смотрите в любом направлении,

Тренируясь, вглядывайтесь в поверхность

Школьной доски.

Учимся различать цвета,

Складывать буквы в слова:

Вот белый перекрёсток

Белые земля и море,

Белые старик, стул,

Молодая женщина.

Инспектор, крестьянин

Тоже белого цвета.

Рот произносит громко то,

Что в смятении бормочет душа:

— Язык белый — слёзы чёрные, спина белая — ушные раковины чёрные, волосы белые…

VIII

Съёжившись, я, ребёнок,

Сплю на холодном ветру.

И снится мне, что превратился я в зародыш.

Связанный с солнцем незримой пуповиной,

Лечу над кроной деревьев.

Вижу зелень и слышу прерывистый звук.

Каждая почка и любой отросток рук и ног

Выпрямляются в моём теле.

Я просыпаюсь.

Начало пути — здесь.

Пошатываясь, встаёт жеребёнок.

Из ствола дерева выползают насекомые.

Из корзины прямо в воду выпрыгивают креветки.

IX

Всё есть для культовых церемоний:

Барабаны, гонги и весь комплект из восьми инструментов.

Праздник открывается выносом императорского паланкина.

Песни и пляски в честь Всевышнего.

Поклонением четырём Матерям открывают четвёртый день.

Великодушие во взглядах.

Ласковый дождь и тихий ветерок…

Благосклонен посланник императора.

Из искренних сердец идут молитвы

Четырём Небесным Матушкам.

Праздничные одежды…

Да будет удача во всех делах!

На щеках — румяна, на губах — помада.

Бамбуковые кастаньеты и шень с монетами^[3].

Парит священный дракон.

Повсюду поют и пляшут,

Приветствуя пятерых Небесных Императоров,

Талантливые высоконравственные люди.

Сверкающий огонь

Трогательно защищает пчелу-каменщицу, жалея её.

Шелковичный червь прядёт шёлковую нить.

Ветер поднимает полы одежд, и развевающиеся платки

Напитываются плодородием почвы.

Воздух наполнен ароматами дынь, лотоса и ареки.

Девушки и юноши, радуясь, бросают в землю

Ароматные зёрна, обрабатывают циновки и одеяла.

Пусть всё украшают цветы и бабочки!

Пусть всё будет прекрасно и на земле, и на небе!

Свежую траву орошает сильный дождь.

Примечания

1

Гора Иенты находится в 130 километрах от Ханоя. Её высота — 1 068 метров. На горе расположен целый комплекс из одиннадцати пагод. Это место основания буддистской секты «Чук Лам». (Здесь и далее — примеч. авт.)

2

Вьетнамский король Чан Нян Тонг (1258–1308) — основатель этой секты.

3

Шень с монетами — традиционный вьетнамский музыкальный инструмент.