Маврушины сказки: истории, вдохновленные жизнью

Мавридика де Монбазон, 2023

Евгения Матвеева – российская писательница, публикующая свои рассказы под псевдонимом Мавридика де Монбазон, а также один из самых читаемых авторов Дзена. Истории, рассказанные Мавридикой, достигают 300 тыс. прочтений, сам же канал входит в ТОП-20 каналов Дзена. «Маврушины сказки: истории, вдохновленные жизнью» – это второй сборник рассказов самого читаемого автора Дзена Мавридики де Монбазон. Рассказы Мавруши трогательные, душевные, местами забавные. Они повествуют о том, что жизнь может быть разной, а переплетения судьбы непредсказуемыми. Герои сказок влюбляются, разочаровываются, проживают жизнь искренне и по-настоящему. Вторая книга Мавридики собрала в себе новые уникальные рассказы, а также истории, уже полюбившиеся читателям. Автор, в лице рассказчика, дает возможность читателю заглянуть в гости к своим героям, познакомиться с ними поближе и насладиться «Маврушиными сказками: историями, вдохновленными жизнью».

Умная Зина

Зина качала Танюшку в люльке, а сама зорко наблюдала за Николаем.

Супруг брился у небольшого осколка зеркала, намыливая тщательно то одну, то другую щеку.

Он смотрел в зеркало, напевал и быстрыми движениями сбривал щетину, оставляя красноватые полоски, которые пройдут через какое-то время.

Выбрив до глянцевого блеска щеки, Николай умылся в небольшом тазу, вытер лицо насухо льняным рушником с вышитыми петухами, между прочим, из приданного Зинаиды, сама вышивала.

Налил на руку пахучий одеколон, приложил к одной щеке, к другой, поморщился и прошелся по выбритому горлу.

Надел чистую белую рубашку, что подала поспевающая везде бабушка Николая, Полина Поликарповна, дряхлая, но шустрая еще старуха.

Она сама воспитывала Николая, отца у него не было, чисто теоретически был конечно, мать после окончания войны уехала в город, там вышла замуж, родила детей, Николай остался с бабушкой.

Окончил школу, отслужил, приехал в деревню, хоть мать с отчимом и звали к себе в город, обещая устроить на завод, но он не захотел.

Погулял, как полагается, немного и за ум взялся.

На работу устроился, женился.

Никто не ожидал что Зину в жены выберет.

Маленькая росточком, невзрачная, тихая и спокойная, на танцах стояла в уголке, теребя небольшую коричневую сумочку.

Николай раз проводил ее до дома, другой, а через месяц пришел свататься, сам, а не по обычаю, заслав сватов.

Отец Зинаиды, старый Гузей, долго кряхтел и пыхтел, надувал губы от важности. Был он, в отличие от своей дородной супруги, Домны Александровны, маленький росточком, коренастый, гонор имел большой.

— Что ты можешь предложить моей дочери?

— Руку и сердце, избу не старую, бабку старую, корову Зорьку, поросенка Борьку, кошку Муську да кобеля Бобика.

— Не густо, не густо, — пожевал губами старый Гузей, — что же, я неволить девку не буду, ежели сама захочет, пусть идет.

Он крикнул в комнату, чтобы дочь подошла, дело есть. Раскрасневшаяся Зинаида стояла в дверях и теребила кончик косы.

— Ну что, Зиновья, взамуж пойдешь за него?

Зинаида стояла красная, мать ее что-то шептала в углу, вытирая слезы.

— Ну? — отец сдвинул брови.

Девушка едва заметно кивнула.

— Ну что же, быть посему, токмо ты уж по-людски поступи, сватов как полагается зашли, чай, не подзаборную девку какую берешь. В субботу ждать сватов будем, а теперь ступай, готовиться будем.

Как ушел Николай, тятька допрос учинил, спрашивал, как она, Зинаида, жить собирается, ведь голытьба-голытьбой жених-то.

— А вы, тятенька? А вы сами-то, — Зинаида вскинула голову, — сами говорили, что пришли к мамушке свататься, одна пара штанов была, да и та шита-перешита.

— Цыть, разговорилась. Да, голью перекатной пришел к Александру Семеновичу, так и было. За дерзость мою, за отношение к жизни, полюбил меня тесть, и отдал Домну за меня…

Было, правда, еще кое-что, конечно…

— Что же, тятенька?

— Глупа, как пробка мать твоя была, а дед твой, тесть мой, наоборот умен был он и прикинул, что я пролетариат, голь перекатная, что к нему претензий не будет, мол, зять пролетарий, о как. Ну да ладно, Домна, чего нюни распустила?

— Так жалко, батюшка.

— Кого те жалко, корова?

— Так дочушку.

— Тьфу, шарэпа, че ее жалеть?

— Ну как же, в чужой дом все-таки…

— Оой, завела свою шарманку, не слушай ее, Зиновья, красоты ты не имеешь, статью тоже не вышла, зато ум у тебя от меня да от деда, так что правильного мужика выбрала. Он все там с партийными крутится, все у тебя будет, а тебе ничего за это не будет, кхе-кхе.

Главное, смотри, девка, чтобы по бабам шастать не стал, хотя ежели по партейной линии пойдет, не будет у него этого соблазну, так как там с этим строго. Чуть что, билет на стол, и все…

Да не вой ты, шалая, тьфу ты, согрешишь с ней, ей-ей, иди приданое дочке собирай.

Так Зина и стала мужней женой.

Много девок, конечно, поплакало, а он, Николай, будто и не замечал никого, все вокруг своей жены молодой крутился.

Четыре года Зинаида не могла родить ребенка, бабушка мужа уже начала ворчать, что пустоцвета в дом привел, поплакалась матушке Зина, та сказала, что помолится за дочушку, вот, Танюшка родилась.

Только стала замечать Зинаида, что изменился муж, вроде совсем незаметно, вроде бы все как раньше, а не все.

Вот и сейчас, ну что такого, на собрание собирается, комсомольское, комсорг уже Николай, а Зину будто что дергает, неспокойно и на душе больно.

— Бабушка, посмотрите за Таней?

— Что так?

— Да что-то тоже на собрание захотелось пойти, не хочу из жизни выпадать.

— Да и то правда, девка, иди, иди, негоже женатому мужчине парнишком прыгать, иди, присмотрю.

«Точно, точно что-то есть такое», — думает Зина, лихорадочно натягивая на располневшую фигуру свою шерстяное темно-синее платье с белым кружевным воротником, уложив косы вокруг головы, накидывает пальтишко, на ноги модные бурки, покрывает голову белой паутинкой и бежит в клуб, где и происходит собрание.

«Кто? Кто? — думает женщина. И вдруг ее озаряет. — Лидка, точно, Лидка, она, она, гадина. Из армии Николая не дождалась, взамуж выскочила за городского, не пожилось, приехала домой, с дитем. Теперь хвостом крутит, точно».

«Точно, — вспомнила Зина, — в сельпо бегала давеча, так видела ее, так и смерила презрительным взглядом, от зараза…»

Зина бежит, торопится, вытирает набежавшие слезы.

«Не отдам, не отдам… Дулю тебе, а не Николая, змея, змея, разлучница».

Собрание шло полным ходом.

Николай с еще какими-то ребятами сидел за накрытым красным куском ткани столом, стоял графин с водой, ребята что-то живо обсуждали, Николай нет-нет, стучал по графину карандашом, призывая к тишине.

Зина тихонько присела с краешка и начала оглядывать зорким взглядом зал.

«Вон она, сидит, краля, а кто это с ней? Никак, Толик Кочунин, о как, он же с Ленкой Кругловой», — Зина огляделась. Ну точно, вон Лена сидит, губы упрямо сжала, а глаза блестят, вот-вот заплачет.

— Привет, Зина, — шепчет кто-то, надо же, подружка, Оля Перевалова.

— Здравствуй, Олюшка, как дела?

Пошептались, обрадовались встрече, Оля и рассказала, что Толик к Лидке переметнулся, что ребенок ее его папкой зовет, а Лену бросил, вот так. Много чего Оля рассказать успела, а про Николая молчок.

Уже на выходе заметил Коля жену, удивился очень, глаза забегали, занервничал навроде, а вида не подает, да уж Зина-то мужа знает, ну.

— Зинуша, а ты чего тут, случилось чего?

— Нет, ничего не случилось, просто тоже захотелось на собрании побывать, а что, нельзя?

— Да почему же нельзя, — смутился Николай, — просто Танюшка…

— А что Танюшка, она с бабушкой, бабушка меня отпустила.

— Николай Сергеевич, мы вас ждем, — раздался звонкий девичий голос, Зина вздрогнула, Коля оглянулся.

— Тебя ждут?

— Да, там подписать надо, идем.

Николай взял за руку Зинаиду и подошел к молодежи.

— Знакомьтесь товарищи, моя супруга, Зинаида Силантьевна.

Все загомонили: кто не знал Зину, протянули руку для знакомства, а кто знал — радостно приветствовали, приглашали приходить почаще.

Николай подписал документы, и они отправились домой, вроде бы успокоилась Зина, да не давало ей что-то покоя, лежит в кровати, в голове перебирает события.

«Вот… нашла, нашла», — даже подскочила. «Точно».

Стояла в уголке и во все глаза смотрела, маленькая, наверное, еще ниже Зины ростом. Тоненькая, как лоза, глаза большие, голубые, ротик детский, словно ягодка-малинка, вся нежная такая, стояла, чуть подавшись вперед и приоткрыв ротик свой. Слезы на глазах навернулись, вот-вот заплачет.

Точно.

Вот она, причина задумчивости Николая, его частых отлучек.

Вот откуда это стремление прихорашиваться, у зеркала так и крутится, Зина не скажет, что прямо пылкая страсть была у них с мужем, но сейчас-то он охладел совсем.

Нашла, нашла она причину.

До утра проворочалась.

Утром, разбитая вся, еле на работу проводила мужа, села на лавку и в растерянности сидит: что делать? Бежать? Бежать волосья разлучнице выдрать? А вдруг ошиб-лась? А вдруг нет среди них ничего?

— Што, девка, задумалась? Слышала я, как ты возилась усю ночь, да вздыхала шибко.

— Ничего, бабушка, все хорошо.

— Не ври мне, девка, не все хорошо, да и я вижу, изменился Николай, ой изменился. Али появился кто?

— Есть у него, есть, — заплакала Зина, — душой чую, что есть, а доказать не могу.

— Ну, девка, тут хитростью надо, не хочешь мужика потерять, так не доказывай ничего, а наоборот, старайся делать вид, что не замечаешь. Перебесится, опять твой будет.

— Это как же, бабушка?

— А так, ты девка умная, старайся тихонько вертаться к жизни, где-то с мужем пойди, а где и одна, главное, подогрей его интерес не к той крале, а к себе. А начнешь ревновать, плакать, истерики закатывать, так мигом к той, к сопернице подтолкнешь.

Учила пожилая женщина свою юную сноху. Привыкла она к Зине, хорошая жена у Николая, хорошая, жаль будет потерять ее, к дитю опять же прикипела.

Николай тем временем летал, он влюбился, по-настоящему, винил себя, корил. Стыдно перед женой и перед малышкой Танюшкой было, но сделать с собой ничего не мог, так и манила его эта маленькая библиотекарь Наденька. Нравилось, как в рот ему заглядывает, как не дышит почти, когда останавливается он рядом, как старается прикоснуться невзначай, а сама краснеет при этом.

Что будет дальше, Николай не знал, не хотел думать, он наслаждался пока этим моментом, между ними не было физической связи, но была связь духовная.

Николай летал и, пребывая в этом состоянии, он и не заметил, как Зина все чаще стала появляться на собраниях, начала участвовать в жизни комсомольской ячейки.

Умная, спокойная, рассудительная, смешливая, она буквально перетягивала на себя все внимание, как только появлялась. Николай первое время радовался, что жена занята делом и не вставляет ему палки в колеса.

Например, нужно готовиться к седьмому ноября, решили сделать концерт, поставить пьесу и выпустить стенгазету.

Николай с Наденькой, конечно, будут делать стенгазету.

За стенкой проходит репетиция спектакля, хохот, шутки, а Николай сидит и вздыхает, понимает, что скучно ему с Наденькой.

Девушка же, решив, что она роковая соблазнительница и властительница души Николая, начинает дуть губки, в открытую ревновать его к жене, плакать и убегать.

Зина все это видела, вида не подавала, продолжая дальше, скрепя сердце, веселиться, делать вид что ничего не замечает.

Тут Николай нервничать начал, высказывать, что с дитем мало занимается, то да се.

Зина его быстро на место ставит, язык-то у нее подвешен.

— Перед кем прихорашиваешься?

— Ни перед кем, репетиция же, Коль.

— И что же, обязательно чупуриться?

— Та я не чупурюсь совсем, ты что, ревнуешь что ли? Брось, это же такое мещанство.

— Что это мещанство?

— А то, если следовать твоей логике, милый муж, я тебя должна к библиотекарше этой новенькой ревновать.

— С чего бы это? — вспыхнул весь.

— Да с того, все знают, что влюблена в тебя девушка, — делая вид, что не замечает стеснения мужа, говорит Зина, — а на днях вообще отчебучила, подошла ко мне и давай мне выговаривать, что я-де некрасивая, что ты со мной из жалости, что другая тебе нужна, молодая да красивая. Что детей я некрасивых рожу, а вот другая…

— Чего? — побледнел Николай. — Ты что такое…

— Вру, думаешь? Придумала? А ты спроси у Пети Гончарова, она его не видела, он полез окно открыть, чтобы проветрить немного, он и слышал все высказывания.

— Что за… что за ерунда? Зина, это же слухи пойдут, что за…

— Вот и я про тоже. Я ей так и сказала, что ты человек серьезный, женатый, а Петя подтвердил, что никогда ни в чем замечен не был.

Николай понял, что слишком далеко все зашло, понял, что не хочет расставаться со своей Зиной, ему было невозможно стыдно перед ней, он в очередной раз убедился, как умна жена.

Наденька перевстретила его вечером.

— Что это вы, Николай Сергеевич, даже не приходите стенгазету писать?

— Вы с Геной Ивановым допишите, пожалуйста, а у меня дел много.

— Вот как?

— Да, и это… знаете, зря вы моей жене наговорили всякого, извинитесь перед ней.

— А если не извинюсь? — выкрикнула со слезами.

Пожал плечами.

— Ваше дело, я вам ничего не обещал, у нас с вами ничего не было и быть не могло. Я жену люблю и… дочь, она для меня самая красивая.

— Кто? Кто самая красивая? Ваша жена?

— Да, и жена тоже. Извините, мне нужно идти.

Как рукой сняло дурман тот любовный.

А с Зинаидой своей всю жизнь Николай прожил, все удивлялся уму ее и легкости, все благодарил бабушку свою, Полину Поликарповну, что посоветовала к Гузеевской девке присмотреться, что, мол, умом в папашу своего и деда покойного.

Так и получилось.

Много детей вырастила Зинаида, всю жизнь проработала учителем, своих троих — у Танюшки еще два брата народились, Миша и Юра, — выучили, в люди вывели.

Внуков-правнуков помогали воспитать.

И никогда, никогда Николай плохого слова про свою Зинушу не молвил, а она про него.

Никогда словом не обмолвилась Зина о том, что чуть не развалилась молодая на тот момент семья.

Дочерей и снох учила умными и мудрыми быть, говорила, что от женской мудрости многое что зависит. Всю жизнь с благодарностью вспоминала мудрую бабушку мужа своего, Полину Поликарповну.

А если кто усомнится, если кто скажет, что не было любви и страсти у Зинаиды с Николаем, так зря, это все было, только не всем об этом знать надобно.

Умная она была, Зина, умная.

Так про нее и в поселке до сей поры говорят, умная Зина, с уважением.