Жестокий бог

Л. Дж. Шэн, 2020

Вон Спенсер. Они называют его жестоким богом. Для меня он – бессердечный принц. Вон встречается с разными девушками и разбивает их сердца. Он нарушает правила и влезает в драки. А еще Вон любит издеваться надо мной. Я давала ему отпор, не зная, что он погонится за мной через весь океан. Но вот он здесь. Живет рядом, в темном, мрачном замке на окраине Лондона. Коллега-стажер. Талантливый скульптор. Чертов гений. Замок Карлайл скрывает два наших самых ужасных секрета. Говорят, здесь водятся привидения. Это правда. Вон считает, что способен уничтожить призраков прошлого. Так же, как уничтожает мое сердце.

Глава 5

Вон

Самый тихий человек в комнате и одновременно самый опасный.

Я научился этому с юных лет, наблюдая за своим отцом. Люди толпились вокруг него, как бездомные щенки, хлопая языками, стремясь угодить. Я тоже стал немногословным человеком. Это не гребаный вызов, если можно так выразиться. Слова ничего для меня не значили. У них не было ни формы, ни веса, ни цены. Вы не могли бы вылепить их в своих руках, измерить на весах, приложить к ним стамеску, вырезать их до совершенства. В моем списке способов самовыражения скульптура была номером один, минет номером два, а разговоры удобно расположились где-то внизу между дымовыми сигналами и танцами для вызова дождя.

Мой отец не был силен в словах, нет, но его действия говорили о многом. Он сокрушил своих деловых противников железным кулаком, не моргнув глазом и не забеспокоившись.

Он миллион раз показывал моей матери, что любит ее, посадив на заднем дворе розовый сад с цветущей вишней.

Вытатуировав ее имя на своем сердце.

Уставившись на нее взглядом, который говорил: «Я твой».

Чем меньше ты говорил, тем больше тебя боялись. Самый простой трюк в книге, и все же по какой-то причине мужчины были одержимы желанием что-то сказать.

Мне нечего было доказывать.

Я показал Эдгару Асталису работу, которая была выполнена примерно на двадцать процентов, представил ее совету директоров Карлайла и прошел стажировку, не вспотев.

Это было до неловкости легко. Так трогательно. Да, я манипулировал. Особенно Эдгаром и Гарри, который был мне должен солидную сумму. И да, если Ленора когда-нибудь узнает, она убьет меня, своего отца и дядю.

С другой стороны, я бы опередил ее в этом, как и в случае со стажировкой.

Все члены правления согласились, что мне понадобится целых шесть месяцев стажировки, чтобы завершить что-то столь сложное, как эта скульптура.

У меня было время.

У меня имелся план.

Я был готов привести все в движение и, наконец, насладиться сладким, острым вкусом свежей крови.

И, похоже, у меня также будет упрямый, дерзкий помощник, который будет терпеть меня — тот, за кем я смогу присматривать, чтобы убедиться, что мой секрет цел.

Дразнить ее кучей мусора было не самым лучшим моим решением, но сообщение попало в цель.

Милосердия в меню не было.

Она бы боролась за свое место рядом со мной. Всегда.

После того как Эдгар сообщил новость своей маленькой дочери, я объехал ее квартал, прокручивая диски, которые бессовестно взял из ее комнаты, когда ее там не было — Kinky Machine, The Stone Roses.

Пару часов спустя я припарковал свой разбитый грузовик рядом со своим мотоциклом — оба куплены на мои собственные деньги после летних напряженных работ в галереях — и заметил оранжевое сияние камина в нашей гостиной через окна от пола до потолка. Я провел рукой по своим пыльным волосам и выругался себе под нос.

У нас была компания.

Я ненавидел компанию.

Шагая ко входу, я увидел тень, слоняющуюся среди розовых кустов. Листья танцевали над выжженной солнцем землей. Я присел на корточки и тихо присвистнул.

Эмпедокл вышел из розовых кустов, выпячивая свою задницу в мою сторону, как Кардашьян. Я назвал своего слепого черного кота в честь греческого философа, который открыл, что мир — это сфера. Этот кот, как и философ, считал себя Богом. У него было невероятное чувство собственного достоинства, и он требовал, чтобы его гладили по крайней мере час в день — желание, которое по непонятной мне причине я исполнял.

Это был, безусловно, самый человеческий поступок в моей жизни, когда я буквально гладил киску. Эмп прошмыгнул мимо моего грязного ботинка. Я поднял его, потирая место за ухом. Он замурлыкал, как трактор.

— Ты уверен, что это хорошая идея для твоей слепой задницы бродить снаружи? В этих холмах полно койотов. — Я вошел в дом с ним на руках. Пинком распахнув дверь, я услышала сладкий смех моей матери, глубокий смешок моего отца и грубый мужской голос с английским акцентом, который я сразу узнал.

Ядовитая улыбка расплылась на моих губах.

Время рок-н-ролла, ублюдок.

Звенели стаканы, громоздилась посуда, из столовой доносилась тихая классическая музыка. Я оставил Эмпа на кухне, наполнил его миску влажным кормом и направился в столовую, мои ботинки глухо стучали по мраморному полу. Когда я появился в дверях, все перестали есть. Гарри первым промокнул уголок рта салфеткой.

Он встал, раскинув руки со своей сраной ухмылочкой.

— Я считаю, что мои поздравления уместны для моего любимого вундеркинда. — Он слегка поклонился мне.

Ничего не выражая, я вошел в комнату, сокращая расстояние между нами. Он попытался обнять меня, но я скользнул своей ладонью в его ладонь и сжал ее достаточно сильно, чтобы услышать, как хрустнули его тонкие кости.

Он вынул свою ладонь из моей и слегка помассировал ее.

Мама и папа встали. Я поцеловал маму в лоб. Папа хлопнул меня по спине.

— Гарри был в городе, навещал Эдгара и племянниц, — объяснила мама. — Я подумала, что было бы неплохо пригласить его на ужин. Я только что купила у него еще одну вещь. Я планирую поставить ее прямо перед твоей комнатой. Разве это не волнующе? — Она повернулась к нему и улыбнулась.

— Я, на хрен, с трудом сдерживаюсь, — сухо сказал я.

Считающийся сегодня самым признанным критиками художником-экспрессионистом в современном искусстве, Гарри Фэрхерст обычно продавал свои картины по 1,2 миллиона долларов за штуку. Неплохая подработка, учитывая его никчемную дневную работу в качестве члена правления и профессора в Подготовительной школе Карлайл. Мама, конечно, повесила бы все, что он сделал, включая его дерьмо, чтобы все могли посмотреть и полюбоваться. Его картины были разбросаны по всему нашему дому: прихожая, спальня моих родителей, столовая, две гостиные и даже подвал. Она также подарила некоторые из его картин.

Я не мог сбежать от этого ублюдка, независимо от континента. Его искусство преследовало меня.

— Это захватывающая картина, Вон. Я не могу дождаться, когда ты увидишь ее. — Гарри проявил скромность и смирение новоиспеченного рэпера. Если бы он мог физически отсосать свой собственный член, его рот всегда был бы полон.

— Это именно то, что нужно нашему дому. Еще картины Гарри Фэрхерста — о, и комнаты. — Я зевнул, проверяя время на своем телефоне. У нас было восемнадцать комнат. Занято было меньше половины. Эмп слонялся у моих ног, бросая на Гарри невидящий взгляд. Я снова поднял его, почесывая шею.

— Я иду в душ.

— Ты уже поел? Я подумала, что ты захочешь присоединиться к нам в гостиной и выпить немного портвейна? — Мама склонила голову набок и улыбнулась, каждая черточка на ее лице была полна надежды. — Только один бокал, ты ведь знаешь.

Я любил своих мать и отца.

Они были хорошими родителями. Они были в курсе всего, вдобавок ко всему прочему, и полностью поддерживали меня во всем, что я делал или к чему стремился. Моя мать даже не возражала против того, что я ненормальный. Она восприняла это спокойно, вероятно, потому, что привыкла к моему отцу, самому лорду МакКантсону.

У нас с папой было много общего.

Мы оба ненавидели этот мир.

Мы оба смотрели на жизнь сквозь затонированные смертью очки.

Но иногда мы притворялись другими, ради нее. Например, прямо сейчас я знал, что мой отец предпочел бы проткнуть собственную промежность ножницами, чем развлекать яркого, эгоцентричного Фэрхерста. Любовь заставляла тебя делать всякую хрень.

Я был рад, что никогда ею не заражусь.

— Один бокал, — подчеркнул я.

Папа снова хлопнул меня по спине, как бы говоря «спасибо», и мы все устроились у камина, притворяясь, что это не гребаная Калифорния и что это просто глупо — поджигать все, что не является сигаретой или шкафчиками Элис и Арабеллы, оскорбляющими сетчатку глаза. Гарри откинулся на спинку стула и прижал кончики пальцев друг к другу, уставившись на меня, оранжевое сияние пламени освещало его лицо, как полумесяц.

Наполовину ангел, наполовину дьявол.

По большей части дьявол, как и весь остальной мир.

С зачесанными назад волосами песочного цвета, высоким ростом и худощавым телосложением, он был похож на придурка-продавца — такого человека, которому вы не доверили бы рулон туалетной бумаги. Я смотрел на огонь, не обращая внимания на Грэхэма, нашего слугу, который вошел с серебряным подносом и подал каждому из нас портвейн.

— Спасибо, Грэхэм. Пожалуйста, отдохни остаток ночи. Я сама помою посуду. — Мама с теплой улыбкой сжала его руку.

Всегда так вежливо благодарит за помощь.

Между нами повисло неловкое молчание. Я поднес портвейн к губам, но пить не стал.

— Как тебе одинокая жизнь, Гарри? — Мама разрядила напряженность светской беседой.

Три года назад он женился на хорватском манекенщике, но брак пошел прахом после того, как тот изменил Гарри, забрал половину его имущества и сбежал со звездой подтанцовки у какой-то поп-звезды.

Гарри резко повернул голову в сторону мамы.

— О, знаешь. Играю на поле.

— Надеюсь, на этот раз с брачным контрактом в целости и сохранности, — пробормотал я.

Папа фыркнул. Мы обменялись усмешками вполголоса.

— Вон. — Мама усмехнулась.

— Ты не должна была этого слышать.

— Ты не должен был этого говорить.

Папа перестал проявлять какой-либо интерес к разговору и начал открыто отвечать на электронные письма на своем телефоне.

Гарри постучал пальцем по колену и поиграл галстуком.

— Ленора опустошена тем, что не прошла стажировку.

Я ухмыльнулся в свой бокал. Удивительно, как она до сих пор не поняла — почему она не прошла, в отличие от меня. Она не казалась мне совершенно глупой. Возможно, немного медлительной.

И очень раздражающей.

— Я услышал это от ее отца прямо перед приездом. Он просто раздавлен. Очень надеюсь, что она согласится стать твоей ассистенткой, — продолжил Гарри.

Мои глаза метнулись вверх.

— Было бы глупостью, если бы она не сделала этого, — выпалил я первые настоящие слова, адресованные именно ему.

Его грудь заметно дрогнула под накрахмаленной, светло-голубой рубашкой. Он выдохнул с облегчением, как будто ждал от меня какого-то участия, чтобы доказать родителям, что мы в хороших отношениях.

— Она гордая девушка.

— Гордость всего лишь синоним глупости. Она оставляет место для ошибок, — возразил я.

— Мы все совершаем ошибки, — сказал он.

Я вежливо улыбнулся.

— Говори за себя.

Наступила тишина, прежде чем он продолжил.

— Она считала, что заслужила это место. И, по мнению Альмы, так оно и было. — Фэрхерст откинулся на спинку кресла и уставился на меня.

Он пытался вывести меня из себя? Наедине, и только себе самому, я мог признаться, что Ленора на самом деле не была совсем уж бездарной. Ее искусство было немного сумасшедшим, что, очевидно, говорило о моей неуравновешенности. Множество черепов, монстров, драконов, младенцев, ползающих на паучьих лапках, и мертвых лошадей создали ее маленькие руки. Ее разум был увлекательным местом, если не учитывать одну вещь, которую она там хранила — особое воспоминание обо мне, — которое я хотел стереть.

— Кого, твою мать, это волнует? Вы с Эдгаром не согласились. — Я зевнул.

И у Эдгара, и у Гарри была причина отдать меня на стажировку. Это не имело ничего общего с моим невероятным талантом.

В каком-то смысле я жалел Ленору. У нее не было недостатка в таланте, навыках или дисциплине. Чего ей не хватало, так это смелости, лжи и хитрого ума.

— Правильно. — Гарри потер подбородок. Он бы выбрал ее, если бы мог.

И Эдгар тоже.

— Обсуждать, кто не прошел стажировку, и рассказывать о ее реакции на своего оппонента — пустая трата времени и манер, — многозначительно сказал мой отец, скрестив ноги в своем имперском кресле и отложив телефон в сторону.

— Простите. Должно быть, это прозвучало неуместно. Ленора — моя племянница, и она мне очень дорога. — Гарри посмотрел на моего отца.

— Сырое мясо. Не стоит бросать его в сторону мальчика и ожидать, что он не полакомится им.

— Я не мальчик, — огрызнулся я.

— Тогда перестань вести себя как ребенок, — невозмутимо произнес мой отец.

Я знал, в чем дело. Вечеринки. Минет. Последствия.

Это были просто разговоры, а я думал, что на меня направили пушку и сейчас выстрелят.

— Моя жизнь тебя не касается. — Я почувствовал, как мои ноздри раздуваются, а ногти скребут по креслу.

— Что за бессмысленные слова. Ты мой сын. Твоя жизнь только мое дело. — Голос отца звучал равнодушно и беспристрастно.

Мама похлопала папу по руке.

— Пора сбавить тон.

Он взял ее руку и поцеловал тыльную сторону, оставляя эту тему.

Мы развлекали Гарри еще двадцать минут, пока он не свалил. Ему хотелось, чтобы я проводил его до двери вместе с матерью, но у меня были другие планы, например, такие, как выковырять миндалины из своего горла кухонным ножом. Уже достаточно того, что мне придется терпеть его рядом с собой в течение шести месяцев.

Через несколько минут после того, как за Фэрхерстом закрылась дверь, мама появилась у дверей моей спальни, прислонилась к косяку и по-особенному посмотрела на меня. Хотя я жил в экзистенциальном вакууме и рассматривал рот девушки как бесплатное парковочное место для моего члена, мама наверняка знала, как смягчить меня одним лишь взглядом.

Я был рад, что ни одна девушка никогда не сравнится с ней. Это упрощало жизнь.

— Сделай фото. Это продлится дольше.

Фэрхерст привел меня в паршивое настроение. Я не был уверен, было ли дело в самом его существовании, или в том факте, что он сказал, что Ленора может не согласиться на роль помощника стажера, возможно, и то, и другое. Я лежал на своей кровати, уставившись в потолок, удивляясь, почему украл старые компакт-диски, которые увидел на ее столе однажды вечером, когда ее не было дома, а Эдгар находился в душе.

Только я знал почему. Они были прямо там, будто, мать вашу, просили себя взять.

Blur. The Stone Roses. The Cure. Joy Division.

Мой грузовик был старше королевы, и в нем был проигрыватель компакт-дисков. Это имело смысл. К тому же это служило Леноре оправданием за то, что она была чудачкой, которая все еще пользовалась плеером.

Я просто не считал ее вкус отвратительным, и это меня беспокоило. Я также скачал все фильмы из ее iPad: «Зомби по имени Шон», «Заводной апельсин», «Монти Пайтон и Священный Грааль» и, к сожалению, «Искупление», которое оказалось таким девчачьим фильмом, что даже Кира Найтли, прижатая к книжным полкам^[26], не смогла спасти его для меня.

Но то, что ее вкус не был ужасным, не означало, что все остальное в ней было терпимым.

— Ты вел себя там странно. — Мама оттолкнулась от дверного косяка и вошла внутрь, присев на край моей кровати. Я снял армейские ботинки, схватил бутылку воды с прикроватной тумбочки и запихнул ее в рот.

— Новость, мама, я самый странный засранец на свете.

— Вообще-то, второй. — Она сморщила нос в улыбке, напоминая мне, что папа занимал первое место. — Так в чем же дело? Тебе не нравится Фэрхерст? Я думала, вы всегда ладили.

Я почувствовал, как у меня дернулся мускул на челюсти, но улыбнулся, чтобы унять его. Та картина, которую она повесила перед моей комнатой в рекордно короткие сроки — даже не через несколько часов после того, как она ее купила, — вызвала у меня желание сжечь этот чертов дом дотла.

— Что в нем может не нравиться? Он прекрасный художник и сукин сын с хорошими связями. Не могу дождаться его мнения о моей работе.

— О чем твоя работа? — спросила она.

Я покачал головой. Она была довольно хороша для мамы, но делиться было не в моем правилах.

— Хорошая попытка.

— Ты очень непрост для своего же блага. — Она вздохнула.

— Легко, когда тебя окружают подростки и недалекие качки.

Она всмотрелась в мое лицо, пытаясь понять меня, прежде чем кивнуть и добавить что-то о том, как она договорилась, чтобы мою работу отправили из дома Эдгара в Англию в следующем месяце и я мог продолжить там трудиться над ней.

Они заслуживали большего, чем такой неблагодарный и угрюмый ублюдок, как я.

Две вещи, которые мужчина не может выбрать, определяют его: семья и рост.

Мы с мамой поговорили о магазине, в основном о ее галерее, и только когда она была полностью уверена, что я счастлив (насколько может быть таким засранец, как я), она наконец удалилась в свою спальню.

— Закрой за собой дверь, — потребовал я излишне резко.

Она так и сделала, качая головой и улыбаясь моим выходкам. Ничто так не обезоруживает придурка, как человек, который не воспринимает его всерьез.

— Сладких снов, любовь моя.

— Неважно.

— Люблю тебя.

Я посмотрел в другую сторону. Опять эта ерунда.

— И я тебя.

Я слышал, как ее смех разносится по коридору, завешенному дурацкими картинами.

Не находя себе места, я взял телефон и пролистал свои текстовые сообщения.

Найт: Сегодня у меня разговор с Луной. Пожелай мне удачи.

Удачи в попытках вернуть свое мужское достоинство, ты, чувствительный мешок без яиц.

Стейси: Ты не спишь?;)

Не для тебя, Стейси, ты унижаешь шлюх и издеваешься над геями, ты Барби, сидящая на диете, и твоя единственная особенность в том, что родители у тебя настолько неграмотны, что облажались с твоим именем.

Хантер: По шкале от одного до десяти, когда один — это зевок, почему мы даже обсуждаем это, и десять — это я, твою мать, окуну тебя в холодный огонь, а потом скормлю своей слепой кошке, как сильно бы ты разозлился, если бы я сказал тебе, что назвал твое имя^[27], чтобы трахнуть близняшек Ленке? (P.S. Если это имеет значение.)

Минус тринадцать, и их зовут Лемке. По крайней мере, так было написано на их одинаковых татуировках на пояснице, когда они одновременно лизали мне яйца. (P.S. Это не так.)

Арабелла: Ты не спишь?

Нет, идиотка. Я сплю в семь вечера, когда ты отправила мне это сообщение. Мне стукнуло восемьдесят.

Элис: Тааак, теперь официально. Мы с Джейсоном расстались. Выпьешь у меня?

Только если это отрава, и выпьешь ее ты.

Я понятия не имел, что натолкнуло меня на мысль, что я найду сообщение от Леноры. Мы никогда не обменивались номерами телефонов.

Или словами.

Или гребаными взглядами, если уж на то пошло.

Мы были не совсем в хороших отношениях. Но опять же, это не походило на нее — не сопротивляться, когда я толкал ее. И на этот раз я вытолкнул ее из этого долбаного мира в другой часовой пояс. Почему она молчит?

Ты задумала что-то плохое, Хорошая Девочка?

Я бросил телефон на тумбочку и крепко зажмурился. Моя комната была моим царством. Все черное, ни капли цвета, за исключением редких белых или серых пятен, и все же я чувствовал себя запертым внутри. Меня интересовало, изменится ли это, когда я перееду в Англию.

Один негатив, придурок.

Я всегда чувствовал себя в ловушке. Даже в дикой природе.

Я объездил весь земной шар, проводя все лето во Франции, Италии, Австралии, Великобритании и Испании. И мои проклятые демоны всегда следовали за мной, будто были прикованы к моей лодыжке, их кандалы шумели у меня в ушах.

Но этим летом я собирался с ними расправиться.

Я даже знал, каким оружием разорву связь между нами.

Мечом, который выкую с нуля.

Примечания

26

Сцена у книжных полок из фильма «Искупление» (2007 г.) в исполнении Киры Найтли и Джеймса МакЭвоя.

27

Практика постоянного использования имен важных людей, названий организаций, товарных марок, специальных терминов и т. д. в разговоре с целью показаться слушателям более значительным.