Истории Макса. Москва

Лёля Т.

Если в доме есть библиотека, то рано или поздно в ней заведутся мыши. Если в ней заведутся мыши, то придётся завести и кота. Если в доме есть дети, они обязательно подружатся. А где дружба – там озорные проделки и невероятные приключения. И даже если будет страшно и опасно, мы-то знаем, что с таким умным и храбрым другом, как кот Макс, ни за что не пропадёшь. Эта книга – результат озорства и баловства автора из желания поразвлечь сестру свою Мышь. Все персонажи вымышленные, кроме Макса.

Глава третья, в которой Кристина узнаёт тайну

— А ну, отдай немедленно! Прекрати! — кричал Боря, бегая между партами за Алёнкой Бякиной — главной задирой класса. Бякина трясла Бориной тетрадью по математике, из тетради сыпались криво исписанные листочки. Кулькова и Курицына, составлявшие свиту Бякиной, хватали листочки и, громко хохоча, декламировали вслух написанные на них Борины поэтические экзерсисы:

— Бедная амёба: у неё нет нёба, — орала Курицына, — а у эукариот не наличествует рот!

— А-ха-ха! — гоготала Кулькова, — а наш Борька — идиот!

— О! А вот это интересно! — круглое личико Курицыной приобрело пакостливое выражение. — «Твои глаза, как озеро лесное…» Слышь, Алён! Борька признается в любви циклопу!

Боря пошёл багровыми пятнами и прошипел бледными трясущимися губами:

— А ну, отдай! — и рванул к Курицыной.

Против маленькой и пухлой, но шустрой и вёрткой Курицыной у Бори не было шансов. Он был самым высоким мальчиком в классе, слишком рано и быстро пошёл в рост и пока не мог совладать со своими длинными руками и ногами, отчего неуклюже запинался.

Однако в тот момент, когда убегающие от Бори Бякина и Курицына оказались у двери в класс, дверь отворилась, и вошла Кристина. Быстро оценив обстановку, Кристина двумя ловкими движениями вырвала из рук замешкавшихся одноклассниц тетрадь и листки со стихами.

— Ну, и что здесь происходит? — нахмурившись, спросила Кристина.

— Бякина опять просила списать математику, — задыхаясь от бесплодной погони, объяснил Боря. — Я не дал. Надоела уже! Вот и забрала тетрадь, растрясла тут всё.

— Ага! — ухмыльнулась Курицына, — достала твои бездарные любовные стишки.

— Ты пишешь стихи? — удивилась Кристина.

— Нет! — сказал Боря.

— Да! — одновременно с ним сказала Бякина. — Абсолютно тупые, как и сам Галушка.

— Ну, если они такие же тупые и бездарные, как человек, у которого Бякина каждый день списывает математику, русский и изложение, то я бы хотела прочитать, — язвительно заметила Кристина.

Боря осторожно взял тетрадь и листки у Кристины из рук, пока она действительно не прочитала.

— Я не поняла, — возвысила голос Бякина, — ты, что это, меня оскорбляешь?

Кристина пожала плечами и улыбнулась:

— Это не я сказала, заметь.

— А знаешь что, Кристина Неглинная? — Алёна поджала губы, — шла бы ты мимо и не лезла бы не в свое дело.

— Это очень даже моё дело, — спокойно ответила Кристина, — Боря мой друг — это раз, мой сосед — это два, сын моей няни — это три. А одна лентяйка регулярно паразитирует на его труде — это четыре. И если уж Боря позволяет у него списывать из жалости к её невысокому интеллекту, то я не собираюсь позволять ей над ним ещё и издеваться.

— Ну, и дрянь же ты, Неглинная! — взревела Бякина, окончательно выведенная из себя. — Настоящая заноза в заднице! Неудивительно, что тебя мать бросила!

— Ты… Ты… — внезапно дыхание у Кристины перехватило так, что больше невозможно было вымолвить ни слова, пол ушёл из-под ног, и в ушах застучали огромные барабаны…

— Поверить не могу, что Кристина так себя повела, — ахала няня Соня, сидя в учительской и капая экстракт валерианы в стакан, который держала классный руководитель Нина Владимировна.

— Сама в шоке, — ответила учительница, капая экстракт валерианы в стакан, который держала няня Соня.

«Ещё немного и эти дамы выпьют на брудершафт», — мрачно думал директор школы Юрий Петрович.

— Действительно, Кристина никогда раньше не вела себя агрессивно, — задумчиво сказал он, — напротив, она склонна проявлять себя совершенно как взрослый человек, примиряя конфликтующие стороны…

— Сама в шоке, — повторила Нина Владимировна.

— Конечно, то, что сказала ей Бякина, выходит за всякие рамки, — продолжал директор, — но драка…

— Сама в шоке, — опять выдохнула Нина Владимировна, залпом осушив стакан с валерьянкой.

— Да с Вами-то всё понятно, Нина Владимировна, — раздражённо оборвал коллегу Юрий Петрович, — что сейчас делать с Кристиной? Она сидит одна в кабинете английского, отказывается разговаривать. Думаю, у девочки сильный стресс. Вот что, Софья Дмитриевна, — обратился он к няне. — Берите-ка свою подопечную и идите с ней домой на пару дней. Четверг, пятница… потом выходные. В понедельник приведете девочку в школу. Если будут проблемы, вот телефон школьного психолога, в любом случае, думаю, вам будет невредно с ним пообщаться. И позвоните отцу Кристины, слышите? Обязательно! Он должен приехать хотя бы на пару дней, у ребёнка явный нервный срыв, ей сейчас нужен близкий человек, родитель.

Няня Соня, слегка осоловевшая от валерьянки, быстро закивала, накинула на плечо сумочку и побежала в кабинет английского.

— А мне ещё выслушивать истерику мамы Бякиной, — со вздохом сказал Юрий Петрович и отвернулся к окну, — просит исключить Кристину из школы… Ну, конечно! Чёрта с два! — разгорячился директор. — Сейчас же исключу будущую золотую медалистку и оставлю Бякину, буду с ней дни и ночи таблицу умножения учить до одиннадцатого класса!

— Сама… — заикнулась Нина Владимировна, но, поймав на себе испепеляющий взгляд начальства, подхватила стопку тетрадей и торопливо вышла из учительской.

Кристина лежала на кровати, уткнувшись в подушку. Рядом сидел Микки и удивлённо смотрел на хозяйку, но гладить его не хотелось. Было тошно. Хотелось отмотать время назад, и чтобы этого утра не было, чтобы ничего этого не произошло. Кристине одновременно было и стыдно за драку с Алёнкой, и казалось, что Бякиной досталось мало. «Бросила! Бросила! Тебя мать бросила!» — пульсировало в голове. С чего Бякина это взяла? Она ведь не могла сама всё придумать. Значит, где-то услышала. Значит, взрослые так говорят. Значит, это правда, мама ушла из-за меня. И все вокруг мне врут, потому что не хотят расстраивать.

Дверь скрипнула и приоткрылась, в комнату тихонько зашла няня.

— Я не хочу разговаривать, тёть Сонь, прости.

— Кристюша…

— Я больше не буду драться. Правда, няня. Больше не буду. И завтра пойду в школу.

— Юрий Петрович сказал, что ты можешь остаться дома до понедельника.

— Неважно. Я пойду завтра.

— Кристина!

— Пожалуйста, тётя Соня, оставь меня в комнате. Я хочу побыть одна.

— Хорошо, зайка, — тихо сказала няня. — Но только я хочу тебе сказать…

— Не надо.

— Я всё равно скажу. Мама никогда не смогла бы тебя бросить, ни за что на свете. Она так любила тебя и папу, всем сердцем! Я не знаю, что случилось четыре года назад, никто не знает. Но мама тебя не бросила. Я знаю твоих родителей со школьной скамьи, они любили друг друга, и оба хотели, чтобы у них была ты. Это правда. — Няня помолчала, — я приду за тобой через час, будем обедать.

Няня ушла и Кристина села на кровати. Тошнота постепенно отступала. Мама. Где же ты? Почему тебя нет, когда ты мне так нужна? Машинально Кристина взяла с прикроватной тумбочки мамины часики. Девочка давно забрала их себе, хранила, как реликвию, и носила иногда на руке. Воспоминания о матери постепенно стёрлись из памяти, и Кристина уже не могла в деталях вспомнить лицо, одежду, походку. Фотографии, на которых счастливая мама обнимает маленькую дочку, стали будто бы чужими, ненастоящими. Только одно воспоминание осталось по-прежнему ярким: мамина рука в этих самых часиках, просунутая через прутья кроватки, тихонько похлопывает и гладит Кристину по спине под тихую колыбельную: «Кисонька-мурысонька, где была? — у бабушки. Что ела? — олябушки. Где достала? — на стульчик стала…»

Девочка надела часики и стала их разглядывать: чудесные золотые стрелочки, красивая окантовка циферблата с какими-то фигурками, маленькие драгоценные камушки на нем, крошечное окошечко с датой, два колёсика для времени и для даты. Кристина погладила стекло циферблата, пальчиком немного повернула колёсико назад.

Дверь скрипнула и приоткрылась, в комнату тихо зашла няня Соня.

— Няня? — удивилась девочка, ожидавшая Софью не раньше, чем через час.

— Кристюша…

— Тёть Сонь, я же сказала, что хочу побыть одна.

— Хорошо, зайка, — тихо сказала няня. — Но только я хочу тебе сказать…

— Не надо, — как-то автоматически выпалила Кристина.

— Я всё равно скажу. Мама никогда не смогла бы тебя бросить, ни за что на свете. Она так любила тебя и папу, всем сердцем! Я не знаю, что случилось четыре года назад, никто не знает. Но мама тебя не бросила. Я знаю твоих родителей со школьной скамьи, они любили друг друга, и оба хотели, чтобы у них была ты. Это правда, — няня помолчала, — я приду за тобой через час, будем обедать.

— Микки, ты это видел? — обратилась Кристина к коту, забравшемуся к ней на колени и всё это время наводившему там марафет.

— Was? — Микки на секунду перестал вылизываться, — ах, остаффь свой клупости, битте! Их бин отшень санят!

— Нет-нет, Микки, подожди! Я повернула стрелки часов и повторилось то, что было минуту назад! Что это? Как это?!

Кристина вскочила с кровати, стряхнув Микки. В голове её роились тысячи мыслей. Как же так? Неужели…

— Какой нефоспитанность! — заворчал Микки.

— Нужно сказать Боре. Нет, нельзя никому говорить, — металась по комнате Кристина, потрясённая своим открытием. — Этого не может быть. Мне показалось!

Кристина вернулась на кровать, вернула Микки на колени и посмотрела на часы. Вздохнула, зажмурилась и положила пальцы на колёсико. Повернуть, только чуть-чуть.

Дверь отворилась.

— Кристюша…

— Няня, я хочу побыть одна, — будто заученный текст, проговорила девочка.

— Хорошо, зайка. Но только я хочу тебе сказать…

— Не надо, — повторила Кристина в третий раз.

— Я всё равно скажу. Мама никогда не смогла бы тебя бросить, ни за что на свете. Она так любила тебя и папу, всем сердцем! Я не знаю, что случилось четыре года назад, никто не знает. Но мама тебя не бросила. Я знаю твоих родителей со школьной скамьи, они любили друг друга, и оба хотели, чтобы у них была ты. Это правда, — няня помолчала, — я приду за тобой через час, будем обедать.

Дверь за няней закрылась. Кристина сидела на кровати и смотрела перед собой широко раскрытыми глазами.

— Микки, ты понимаешь, что произошло?! Ты вообще понимаешь?! Это же… это же… настоящая машина времени!

— Вирклих? — Микки и ухом не повёл, продолжая вылизываться, — токда путь так добра, ферни менья ф мое детстфо, в Wien, и пусть менья там насофут Харольд или Хайнес, а не этот турацкий кличка тля мышей.

— Значит, — не обращая внимания на кота, продолжала рассуждать Кристина вслух, — я могу вернуться в прошлое, в сегодняшнее утро, и сделать так, чтобы не ссориться с Бякиной. Но тогда Бякина будет издеваться над Борей. Что же, что же мне делать? Нет, я вернусь ещё раньше, и сделаю так, чтобы Боря вообще опоздал в школу. Но как я объясню это тёте Соне? Ведь Боря никогда не опаздывал… Как я объясню Боре? Нужно ему рассказать! Но как такое расскажешь? Нет, нельзя никому говорить!

Кристина схватилась за голову, внезапно её пронзила другая мысль:

— Нет! Я вернусь в прошлое, в тот день, когда пропала мама. И узнаю, что произошло. Но как это сделать? Возможно, надо переставить время и дату на тот день. Но я не помню, когда это было… нужно осторожно узнать у папы. Или у тёти Сони. Боже, Боже мой! Но ведь там, в прошлом, я уже есть. То есть я из сейчас встречусь с собой из прошлого… Но я ведь только что отмотала стрелки назад и ни с кем не встретилась… Голова лопнет! Нужно это всё как следует обдумать…