Обреченный

Ляудзы Дзень, 2020

Жизнь – странная вещь. Сегодня ты жив, завтра заболел, а послезавтра тебя нет. Но что если всё, что у тебя есть, это только сегодня, а завтра так призрачно и неясно, что ты не знаешь, будет ли оно у тебя? В качестве обложки использована фото, сделанное самим автором. Содержит нецензурную брань.

Навсегда расстаемся с тобой, дружок.

Нарисуй на бумаге простой кружок.

Это буду я: ничего внутри.

Посмотри на него — и потом сотри.

Иосиф Бродский (с)

Вместо пролога

«Мне так страшно. Я не хочу умирать. Мне очень страшно. Я столько раз избегал смерти, но сейчас…. Не уже ли это конец? И она не спасёт меня? Никто не спасёт. Нет. Хотя бы ещё один раз увидеть её глаза, в последний раз. Мне нравится её голос и руки, что касаются меня здесь, где сердце и там, где никто никогда не дотрагивался до меня…. До моей души….»

— Давление падает! — Кто-то кричит из медицинского персонала.

— Дыхание! Он перестаёт дышать! Судороги! — «Последний раз увидеть её, услышать, ощутить…»

— Кислород! Адреналин! — «Где же ты? Приди. Прошу…»

— Давление ниже 80! — «Я не чувствую ног, я не чувствую себя…. Где же ты…? Всё как в тумане….»

— Пропустите! — «Это её голос…!»

— Давление поднимается!

— Я нужна ему!

— Ли…! — Шепчу я, хотя хочу кричать, но голоса нет. Веки слишком тяжелые, не могу открыть.

— Я здесь, я здесь. — Говорит она. — «Пальцы прохладные, как всегда…»

— Ли… — Хриплю я и с трудом открываю глаза. Вижу её глаза, они большие и печальные. Она знает, и я знаю. — Ты пришла… — Ели шевелю губами. — «Нет, не то, не то. Я хочу сказать другое, совсем другое…».

— Да. Держись, ты выживешь. — Говорит она и сжимает мою ладонь, сильной и в тоже время такой хрупкой, маленькой рукой.

— Давление вновь падает!

— Я ухожу… — Шевелю губами, не слыша своего голоса. Все суетятся.

— Нет. Нет. — Говорит она, хотя её глаза выдают её. Она тоже это понимает.

— Мне страшно…. — Она сжимает мои пальцы и кладёт другую руку на грудь. Она всегда угадывает, где у меня болит. От её прикосновения становится сначала холодно, потому что её пальцы прохладные, но потом медленно, как если бы солнце было электрической лампочкой, растекается и набирает мощность, тепло.

— Не надо… — Хрипло говорю я. — Не в этот раз.

— Не смей сдаваться! — Не повышая голоса, говорит она, но я слышу в её словах тот же страх, что и во мне самом.

— Взять кровь на кщс!

— Я устал от вечной боли… — Мне тяжело говорить, но я заставляю себя говорить. — Всё, что было в моей жизни лучшее, это ты…

— Прекрати.

— Не надо… — Прошу её. Видно она видит, как мне тяжело и замолкает. — Я знаю, что ты добрый и сострадающий человек… — Я начинаю задыхаться. — «Нет, мне нужно сказать… Ещё немного времени…»

— Лилиан, отходи! Всё это конец! — Кто-то тянет её от меня.

— Нет…! — Хрипло стону я. — Нет…!

— А хрен с вами! — Ругается врач и отбегает от моей кровати. Суета по уменьшилась, во мне опять дырки и провода от капельниц и мониторов, что тикают и шипят вокруг нас.

— Надень. — Просит она, освобождаю руку и надевая мне кислородную канюлю.

— Я должен сказать… — Шепчу я. — Я люблю тебя… — На выдохе произношу я. — Я знаю… ты… не любишь меня…. Калеку любить сложно.… Ты красивая и добрая.… Я говорил…. Но, я.…

— Тише, тише.… Дыши. — Шепчет она в ответ.

— Руку.… — Тянусь я к её руке. У меня совсем не остаётся сил. Не мои измученные легкие и мышцы, они устали, я устал бороться. Она вкладывает свою кисть в мои пальцы, я сжимаю их, не так сильно, как бы хотел.

— Прости….

— Не смей умирать! — Приказывает она мне. — Не смей!

— Прости…

— Не сметь! Сегодня мой день рождения. — Глаза её сухие, она не плачет, в них волнение, возмущение. Нет слёз. — «Это хорошо…. Значит, она не будет долго обо мне плакать». — Думаю я

— Извини…

— Не принимаются! — Сердито говорит она, хотя я вижу, что она совсем не сердится.

— Поцелуй меня… ещё раз… в последний… — Прошу я. Она наклоняется и целует в щеки, её губы теплые и немного шероховатые, как язык у кошки.

— В губы… — Прошу я. Она смотрит в мои глаза, я вижу своё отражение в её глазах: худое, бескровное, почти лицо, палые щёки и синева под глазами, всклокоченные волосы на голове, большие затравленные глаза, мои глаза.

— Пожалуйста… — Она наклоняется еще ниже, наши носы соприкасаются, я слышу, как часто она дышит, как пальцы руки, что сжимают мою руку, напряжены, как бьётся венка на её виске и как расширены зрачки. От неё всегда исходит такой приятный аромат карамели или может эта ваниль… Вот её губы касаются моих потрескавшихся губ, и она проводит языком по моей нижней губе. Мои губы открываются её губам навстречу, и я прикрываю глаза.

Её поцелуй нежный и не глубокий, я понимаю, она боится причинить мне боль, но я хочу в последний раз ощутить всю полноту её губ и без предупреждения врываюсь в её рот своим языком, шарю по её губам как безумец. Возможно, я и есть безумец, но я так хочу чувствовать себя живым в этот миг, в эти секунды. Мои губы становятся тверже, она это чувствует и не сопротивляется. Она слишком хорошо всё понимает и позволяет мне делать в эту секунду всё, что я захочу.

В конце я смягчаю свои напор и ласково отстраняюсь от её губ, я почти в полу оброчном состояние, это забрало все мои силы, перед глазами мушки и в ушах шумит. Она отстраняется от моих губ, но соприкасается со мной носом и лбом.

— Спасибо… — Ели слышно шепчу я. — Теперь не так страшно у… — Меня пронзает боль, которую я ещё никогда не испытывал и я понимаю, что это мой конец. Я хочу кричать, но не могу, я судорожно сжимаю её ладонь. Мониторы пищат, а я смотрю в её лицо, в её глаза и вижу в них слёзы, а затем я перестаю быть… Последнее, что я слышу, этот как стучит её сердце в моей руке…

Трагедия человека отчасти заключается в том, что его развитие никогда не завершается; даже при наиболее благоприятных условиях, человек реализует лишь часть своих возможностей, ибо он успевает умереть, прежде чем полностью родиться.

Эрих Формм (с)