Энни с острова принца Эдуарда

Люси Мод Монтгомери, 1915

Замечательная книга, после прочтения тебя переполняют эмоции. Хочется обнять небо, улыбаться прохожим, солнцу, деревьям, цветам. Как много романтики, красоты, тепла и счастья, оказывается, может подарить один талантливый писатель, одна простая книга! Чувствовать – это совсем не то же самое, что знать…

Глава 2. Осенние гирлянды

Следующая неделя пролетела быстро, вся заполненная тысячью дел, которые, как считала Энни, непременно нужно было переделать до отъезда. Она нанесла прощальные визиты и приняла гостей. Прощание с теми, кто симпатизировал ей и возлагал на нее надежды, приятно тронуло девушку. Но нашлись и такие, кто считал, что Энни чересчур возгордилась, и сочли своим долгом слегка сбить спесь с этой студенточки.

Общество АВИС в честь отбывающих на учебу Энни и Гильберта устроило вечеринку дома у Джоси Пай. Место всеобщего сбора выбрали, исходя из двух соображений. Во-первых, дом мистера Пая вполне подходил для данной цели, так как был достаточно большим и удобным. Во-вторых, девочки Пай отнюдь не повели бы себя как паиньки, если бы их предложение отвергли. Вечер прошел приятно, поскольку девочки Пай оказались весьма гостеприимными; они ничего такого не сказали и не сделали, чтобы испортить кому-нибудь настроение. Понятно, что здесь они действовали вразрез со своими привычками…

Джоси Пай даже проявила некоторое дружелюбие по отношению к Энни. Она снисходительно заметила:

— Это новое платье довольно сносно сидит на вас, Энни! В самом деле, в нем вы почти хорошенькая!

— Как мило, что вы это подметили, — ответила Энни. Глаза ее сияли. Хорошо, что у нее развилось чувство юмора! Те слова, которые больно ранили Энни, когда ей было четырнадцать, теперь попросту забавляли ее. Джоси заподозрила, что в этих веселых глазах притаилась насмешка. Но она ограничилась лишь тем, что тихо сказала Джерти, когда они с последней спускались вниз по лестнице:

— С этим отъездом Энни Ширли в колледж — еще будет много шума из ничего. Вот увидишь, дорогая!

Наряду с ветреной молодежью, тусовку посетили ветераны. Собирались только «сливки общества». Здесь можно было встретить следующих лиц: Диану Берри, розовощекую, с милыми ямочками, как всегда, в сопровождении верного Фреда; Джейн Эндрюс, опрятную, благоразумную и… скучноватую; Руби Джиллис, потрясно выглядевшую в шелковой кремовой блузке и с красным цветком герани в золотых волосах; Гильберта Блифа и Чарли Слоана, старавшихся держаться поближе к Энни, которая, впрочем, все время ускользала от них; Кэрри Слоан, бледную и безучастную ко всему, поскольку, как выяснилось, ее отец не позволил Оливеру Кимбэлу к ним захаживать; Муди-Спургеона МакФерсона, чьи круглая физиономия и уши странной формы ничуть не изменились; Билли Эндрюса, просидевшего в углу весь вечер, ухмылявшегося всякий раз, как только кто-нибудь с ним заговаривал, и с гримаской удовольствия на крупном, веснушчатом лице провожавшего глазами Энни Ширли.

Энни давно знала о готовящейся вечеринке. Но разве она могла предположить, что к ней и Гильберту — основателям общества — обратятся с благодарственными речами; им даже сделали памятные подарки: Энни презентовали томик сонетов Шекспира, а Гильберту — дорогую авторучку. Когда Муди-Спургеон произносил прекрасные слова в адрес Энни своим самым официальным тоном, непрошеные слезы затуманили большие серые глаза девушки. Она верой и правдой послужила обществу АВИС, и мысль о том, что ее усилия оценили, согревала ей сердце. Все были так милы с ней, приветливы и веселы! Даже девочкам Пай нужно отдать должное… В тот вечер Энни обожала весь мир!

В общем и целом, тусовка Энни очень понравилась, за исключением ее конца. Гильберт снова порывался сказать ей что-то сентиментальное во время ужина на залитой лунным светом веранде. В наказание она осыпала знаками внимания Чарли Слоана и даже позволила последнему проводить ее домой. Однако, девушка обнаружила, что эта месть больше всего ранит ее самое. Гильберт ушел вместе с Руби Джиллис, и Энни услышала, как замирал вдали их звонкий, беззаботный смех, когда они медленно удалялись в темноту тем осенним вечером. Они, очевидно, прекрасно провели время вместе, тогда как ей пришлось скучать наедине с Чарли Слоаном, который безостановочно нес какую-то чепуху, и даже случайно из него невозможно было выудить ни одной ценной мысли. Энни с отсутствующим видом односложно отвечала «да» или «нет» и думала о том, что Руби сегодня необычайно красива, что глаза Чарли выглядят еще более странно при лунном свете, чем при дневном, и что мир, который казался ей в начале вечера таким прекрасным, вдруг потускнел…

— Да я просто устала, — все дело в этом! — попробовала она успокоить себя, когда, наконец, осталась одна в своей комнате. Ей очень хотелось в это верить! Но из какого-то потаенного источника в сердце выплеснулась радость, когда вечером следующего дня Энни увидела Гильберта, шагающего, как обычно, чеканя шаг, через Охотничьи Угодья и по старому бревенчатому мостку через ручей. Итак, после всего того, что произошло, Гильберт все-таки не собирался провести последний перед отъездом вечер вместе с Руби Джиллис.

— Вы выглядите усталой, Энни — заметил он.

— Да, я устала, Гил! Более того, я вне себя от ярости! Чувствую себя усталой оттого, что целый день провозилась с чемоданом, укладывая в него вещи. К тому же, пришлось заниматься шитьем. А тут еще явились с прощальными визитами шесть дам, и каждая норовила сказануть что-нибудь эдакое, чтобы «подсластить» мне жизнь и сделать ее похожей на серое, унылое ноябрьское утро…»

— Злобные, старые кошки! — образно прокомментировал Гильберт.

«В том-то и дело, что нет, — серьезно возразила Энни. — Ведь если б они были такими, я пропустила бы их излияния мимо ушей. Но все они — милые, добрые по-матерински опекающие меня женщины. И любят свою Энни, а я отвечаю им взаимностью. Именно поэтому то, что они говорят или на что намекают, оказывает на меня подобное, порой нежелательное влияние. Они напрямую заявили, что это — сумасшествие ехать в Редмонд и учиться там на бакалавра искусств. Теперь меня мучит комплекс неполноценности… Миссис Питер Слоан вздыхала и говорила, что очень надеется, что я сумею закончить колледж и не подорвать при этом свое здоровье. И вдруг я увидела себя в роли «жертвы науки», в состоянии нервного истощения к концу третьего года обучения. Миссис Эбен Райт заметила, что это должно стоить целое состояние — провести целых четыре года в Редмонде. И мне действительно стало стыдно транжирить деньги Мариллы и мои собственные сбережения на подобные «капризы». Миссис Джаспер Белл выразила пожелание, чтобы колледж не испортил меня так, как портит некоторых людей. И я представила, как к концу четвертого года обучения в Редмонде стану совершенно невыносимым созданием-всезнайкой, взирающей свысока на все и вся в Эвонли. Миссис Элиша Райт сказала, что редмондские девицы, — особенно те, которые живут в Кингспорте, — такие стильные и высокомерные. Понятно, среди них я буду чувствовать себя словно не в своей тарелке. И я представила себя, униженную и оскорбленную деревенскую девчонку, пробирающуюся через классические залы Редмонда в убогой одежонке и сапогах, подбитых медными гвоздями…»

Энни остановилась, смущенно вздыхая. Ее чувствительная натура болезненно воспринимала малейшее неодобрение, пусть даже оно исходило со стороны тех, о ком она была не особо высокого мнения. Энни, чьи амбиции вдруг разом улетучились, напоминала сама себе свечу, которую задули. Жизнь показалась ей пресной и безынтересной.

— Вам не следует никого слушать, — запротестовал Гильберт. — Хотя они и «милые кумушки», но с узкими взглядами на жизнь. Вы и сами это прекрасно знаете! То, что они никогда не делали в жизни, с их точки зрения следует предать анафеме. Вы — первая девушка из Эвонли, стремящаяся получить образование в колледже. А вам известно, что в их глазах все пионеры — почти такие же, как лунатики, то есть «с приветом»…

— Я знаю. Но одно дело — знать и совсем другое — чувствовать! Здравый смысл подсказывает мне, что все это — чепуха, но в данной ситуации он не срабатывает. Эмоции преобладают над разумом. В самом деле, когда я проводила Элишу Райт, в расстроенных чувствах мне толком не удалось собрать чемодан!

— Просто вы и в самом деле устали, Энни. Выкиньте весь этот вздор из головы и пойдемте-ка лучше прогуляемся вместе! Побродим по лесу по той стороне болота, и я вам кое-что покажу, если это чудо все еще там!

— Если? Так вы что же, толком не знаете там оно или нет?

— Увы, не знаю. Оно должно быть там, исходя из того, что я видел весной. Идемте же! Представим, что мы снова дети, и побежим дорогой, которую покажет нам ветер!

И они весело выбежали из дома. Энни, вспоминая разочарование прошлого вечера, была очень мила с Гильбертом; а тот, в свою очередь усвоив урок, и не заикался о чем-либо, кроме доброй старой дружбы школьных лет. Миссис Линд и Марилла наблюдали за ними из кухонного окна.

— Они когда-нибудь станут хорошей парой, — с одобрением заметила миссис Линд. Марилла при этом слегка вздрогнула. В душе она очень ждала, когда это произойдет, но обсуждать подобное в обычной светской болтовне с миссис Линд ей не хотелось.

— Пока они еще дети, — коротко сказала она.

Миссис Линд добродушно рассмеялась.

— Энни восемнадцать! — возразила она. — В этом возрасте я уже стала женой! Скажу я вам, Марилла, мы, старики, вечно считаем своих детей маленькими. Энни — молодая женщина, а Гильберт — славный парень и, как видно невооруженным глазом, по уши в нее влюблен! Лучшего воздыхателя у нашей Энни и не будет! Надеюсь, она не забьет себе голову всякой романтической чепухой в Редмонде! Не одобряю я это совместное обучение лиц обоего пола! И никогда не одобряла, так-то вот!

И миссис Линд торжественно подвела резюме:

— Студенты в этих колледжах вряд ли занимаются еще чем-нибудь помимо флирта!

— А как же официальные занятия? Должны же студенты хоть чуть-чуть учиться! — с улыбкой возразила Марилла.

— Только самую малость, — фыркнула Рейчел Линд. — Но я думаю, сказанное не относится к Энни. Она ведь никогда не была кокеткой! Но вот Гильберта девчонка явно недооценивает! Знаю я этих девиц! Чарли Слоан тоже без ума от нее, но за последнего я бы не посоветовала ей выходить. Конечно, все Слоаны — порядочные, честные и уважаемые люди. Но когда все дела переделаны, они становятся Слоанами, и этим все сказано!..

Марилла кивнула. Стороннему наблюдателю утверждение, что Слоаны есть Слоаны, не дало бы пищи для размышлений и, возможно, показалось бы абсурдным. Но Марилла все поняла. В каждом поселке есть такая семья: хорошие, честные, добропорядочные люди, которые, тем не менее, всегда остаются СЛОАНАМИ, независимо от того, говорят они на человеческом или на ангельском языках.

А Гильберт с Энни пребывали в счастливом неведении относительно того, что их будущее было уже заранее решено миссис Рейчел… Они спокойно прогуливались среди теней в Охотничьих Угодьях. Вдали холмы, по склонам которых расположились поля, купались в янтарных лучах закатного солнца; небо было местами бледно-розовое, местами бледно-голубое. Ельник словно полыхал в лучах заката и, казалось, был сделан из бронзы. Длинные тени далеких елей как бы служили границей лугов на высоких холмах. Вокруг них ветерок играл еловыми веточками; он нес с собою дыхание осени.

— В этих лесных «угодьях» и впрямь можно теперь поохотиться — за старыми воспоминаниями! — сказала Энни, наклоняясь, чтобы сорвать папоротник, покрытый белым инеем, точно восковым налетом. — Мне все кажется, что две маленькие девочки, Диана и Энни Ширли, до сих пор играют здесь, в Охотничьих Угодьях, и сидят в сумерках у Потока Дриады в ожидании привидений… А знаете, у меня и теперь мурашки бегут по коже, когда приходится идти по этой тропинке после наступления темноты! Особенно один созданный нами образ — фантомчик убиенного малыша — внушает мне страх и ужас. Он подкрадывается сзади и кладет холодные пальчики на вашу руку… Когда я прохожу здесь в сумерках, никак не могу избавиться от ощущения, что он где-то рядом и преследует меня. Не боюсь ни Даму в белом, ни человека без головы, ни скелетов! Но лучше бы наша фантазия никогда не создавала этот фантом! Марилла с миссис Берри просто встали в позу, когда узнали об Охотничьих Угодьях! — засмеявшись, завершила Энни экскурс в историю.

Через лес, к болоту, пролегли многочисленные просеки, усыпанные багряной листвой. Между деревьев дрожали на ветру паутинки. Миновав плантацию близко посаженных друг к другу, покрытых шишками елей и солнечную долину с кленами вдалеке, они нашли, наконец, то чудо, о котором говорил Гильберт.

— Ну вот, мы и пришли, — удовлетворенно молвил он.

— Яблонька! Прямо здесь! — в восторге воскликнула Энни.

— Да, настоящая плодоносная яблонька здесь, среди сосен и берез за милю от садов! В один прекрасный день я проходил мимо этого места и обнаружил здесь это чудо. Это было весной, и дерево стояло все в белых цветах. И я решил, что вернусь сюда осенью, когда созреют яблоки. Смотрите, сколько их! Они достаточно хороши, такого же цвет, как и коричные, но только еще более румяные. Обычно на диких яблонях яблоки зеленые и невкусные.

— Наверное, она выросла из чудом занесенного сюда семечка, — мечтательно молвила Энни. — И чудом прижилась, выросла и стала такой красавицей среди всего чужого! Какая молодец! Да, вне всякого сомнения перед нами — чудо!

— Там, на поваленном дереве, мох словно подушка… Отдохните, Энни! Представьте, что это ваш лесной трон! А я вскарабкаюсь на яблоню, чтобы сорвать несколько яблок. Высоко растут! Лучше было бы прийти сюда засветло.

Яблоки действительно оказались превосходными. Под тонкой коричневой кожицей белела мякоть с едва различимыми красными прожилками. Помимо отменного вкуса, для них был характерен еще и особый аромат, которого лишены обычные, садовые яблоки.

— Едва ли райское яблоко было таким соблазнительным, — облизнулась Энни. — Но… не пора ли нам по домам? Послушайте, еще три минуты тому назад смеркалось, а теперь все в лунном свете! Жаль, что мы пропустили переходный момент. Но, думаю, подобное заметить практически невозможно.

— Давайте пойдем обратно вокруг болота и по Аллее Влюбленных! Вы все так же сердитесь, Энни, как тогда, когда мы выходили из дома?

— Теперь нет, конечно. Эти яблоки — словно манна небесная для страждущей души… Кажется, я полюблю Редмонд и проведу в нем четыре прекрасных года.

— А когда они пролетят, тогда что?

— А это уже — новый поворот дороги, — улыбнулась Энни. — Не знаю, что там за ним. Лучше и не знать!

Аллея Влюбленных, освещенная тусклым лунным светом, в ту ночь казалась самым романтическим местом на свете. Они медленно шли, храня тишину, более «красноречивую», чем любой разговор.

«Если бы Гильберт всегда был таким, как сегодня вечером, у нас бы все шло, как по маслу», — размышляла Энни.

А Гильберт украдкой смотрел на нее. В своем легком платье она напоминала ему изящный белый ирис.

«Когда же ты, наконец, обратишь на меня внимание, Энни?» — подумал он, лелея слабую надежду в душе.