Жизнь моя

Людмила Пинкантрия, 2023

Маргарита только начинает свой путь и стремится реализовать себя на сцене. Случайно она встречает странного парня, который предлагает ей стать солисткой его рок-группы. Сердце подсказывает: не доверяй незнакомцу. Но девушка себя не слышит, по уши в него влюбляется и погружается в водоворот шоу-бизнеса. Все идет хорошо до тех пор, пока не вскрывается факт, что парень не является тем, за кого себя выдает. Маргарита, к своему ужасу, обнаруживает, что живет с оборотнем, который превращается, даже не в зверя, а в худшее человеческое воплощение, какое только возможно. Девушка хочет уйти, но тут выясняется, что она не в силах это сделать. Если любишь сына дьявола, он тебя не отпустит. Маргарита понимает, что попала в капкан любви. Любовь оказалась сильнее осознания того, что возлюбленный – исчадие ада. Напротив, отношения с риском для жизни лишь обострили роковое влечение. Маргарита отчаянно ищет выход из положения, в котором не может уйти и не может остаться, отчего еще глубже вязнет в трясине. В душе уже что-то сломалось, и она опускается на самое дно греха. Наконец, только смерть чудовища, жуткая, как и он сам, разлучает их. Казалось бы, на этом все мучения должны закончиться. Однако внезапно на смену исчадию в ее жизнь врывается, похоже, сам дьявол-отец. Неужели теперь ничего не исправить? Излишне впечатлительным к прочтению не рекомендуется.

Глава 2. Побег

Наступило утро. Наконец-то дождь перестал, но небо по-прежнему было затянуто густыми тучами. Из недр квартиры раздавались какие-то приглушенные голоса. Чтобы расслышать слова, я поднялась с кровати и приоткрыла дверь. И тут я почувствовала, как страшно хочу есть. Это добавило мне уверенности в том, что надо выйти из комнаты, узнать, что происходит, а заодно и перекусить. Чем больше я приближалась к кухне, тем четче становились эти голоса. Кроме того, чувствовался запах табака. Скорее всего, к матери пришел ее очередной ухажер, и они, как обычно, сидят на кухне, курят и о чем-то возбужденно болтают.

Вот я стою почти у самой двери, ведущей на кухню, прислонившись к ней ухом, и пытаюсь хоть что-то услышать из беседы:

— Галюнь, и что теперь делать?.. — прогундосил мужской голос.

— А ничего! — бросил визгливый голос матери. — Узнает, так узнает…

— Все-таки жалко кошака… Может, не надо было так… ну… как таракана, его травить? — продолжил бубнить мужик.

— А как надо?! Продолжать терпеть этого гниденыша?! — взвизгнула мать. — Ну уж нет! Хватит с меня!

— Мда… Ну ты и живодерка, Галка. Лишила дочу любимого звереныша.

— Ничего, переживет! Все равно бы сдох рано или поздно!

Не в силах больше слушать их беседу, я ворвалась в кухню, встав прямо возле стола, за которым они сидели. Мать тут же затушила сигарету о пепельницу, а ее любовник так и застыл с папиросой в руке. Оба уставились на меня, раскрыв рты.

— Ну, чего смолкли?!

— Ну… мы… это… — забормотал Тоха.

— Замолкни! — рявкнула Галина и, без всякого сожаления взглянув на меня, заговорила спокойным, но жестким голосом: — Чего тебе? Зачем так врываешься? Не видишь, мы разговариваем?

— Ты… ты убила Монти?.. — сорвалось у меня с языка. — Но зачем?.. Что он сделал… тебе?.. — Я почувствовала, как слезы заливают мои щеки.

— Думаю, ты уже все слышала, — тут же ответила мать. — Ну раз уж ты спросила, значит, до твоего уха еще не долетело-таки… — вздохнула она и продолжила с гнусной улыбочкой на лице: — Да, я его траванула, как мелкого противного таракана! Вот!

Слезы внезапно высохли. Теперь у меня дрожали ноги — то ли от гнева, то ли от ужаса. Я сжала кулаки. Мое лицо залилось свинцовой краской, мною овладел острый приступ ярости, какого у меня никогда не было. А эта тварь продолжала смотреть на меня и улыбалась. Сволочь… Мне хотелось закричать, но изо рта вырвался лишь глухой хрип.

— Ритуля… — подал голос Тоха. — Та не горюй ты!.. Я куплю тебе другого котейку!..

— Я тебе куплю, урод! — бросила вслед за ним Галина. — Там же окажется, что и этот!

Чтобы больше не слышать эти ненавистные голоса, я закрыла уши руками и зажмурила глаза. Но это мне не помогло — я все равно слышала мать и ее мужика. Не разжимая уши, я заорала:

— Ненавижу! Ненавижу вас! Пропадите вы пропадом! Ты… — обратилась я к матери, понизив голос, — убийца… Проклятая убийца! — снова заорала я. — Чтоб ты сама сдохла и удавилась со своим хахалем вонючим!

Я еще продолжала орать, не замечая ничего вокруг. А в ответ стояла тишина. Не обращая внимания на мать-убийцу и Тоху, я выбежала из кухни и ринулась в свою комнату.

Я тут же приняла решение: надо бежать отсюда. Не могу я здесь больше оставаться. Пусть даже она моя мать, все равно я ее никогда не прощу за то, что она совершила такой страшный поступок. Теперь эта женщина для меня навсегда останется чужой. Однако я понимала, что идти мне некуда. Что ж, как-нибудь выкарабкаюсь, но жить с убийцей под одной крышей я больше не намерена. С этими мыслями я быстро собрала в дорожную сумку все необходимое. В копилке оставалась какая-то сумма денег, накопленная за несколько месяцев. Этого вполне хватит на несколько дней на еду и на воду. Полностью собравшись, я еще раз осмотрела внимательно комнату и поспешила к выходу. Тихо обрадовавшись тому, что меня не видят, я прошмыгнула в прихожую, натянула сапоги и куртку и выскочила, не захлопнув дверь. До меня донеслись обрывки выкриков матери:

— Катись! Попутного ветра, ублюдина!..

Выбежав из подъезда, я понимала, что дороги назад уже не будет. Еще раз посмотрев на окна своей квартиры, я двинулась — куда глаза глядят. У меня не было ни друзей, ни подруг, к кому бы я могла пойти переночевать. И в эту минуту я очень пожалела о том, что перессорилась с университетскими приятелями из-за своего скверного характера. Но надо было что-то предпринимать. А пока я только бежала и бежала, не зная куда, пока не выбежала на дорогу, ведущую в парк, заросший желто-красными деревьями. Я прошла вперед по широкой аллее. Что удивительно — людей там не было вообще. «Жутковатое местечко… — протянула я про себя. — И куда все подевались?» Я еще немного прошлась вперед. В животе мучительно крутило от голода, но ни кафе, ни магазинов поблизости не было.

— Девочка! Хочешь пирожок? — проскрипел старушечий голос.

Я оглянулась и увидела коренастую, но слегка полноватую старушку в коричневом платочке, сидящую за лотком с пирожками. Она смотрела на меня светло-голубыми глазами, уже давно выцветшими, и тепло улыбалась уголками губ. И было в этой улыбке что-то родное и в то же время чуждое и непривычное для меня. Это была совершенно посторонняя женщина, но я едва сдерживала себя, чтобы не вылить на нее поток своих переживаний.

Так и не вымолвив ни слова, я лишь купила несколько пирожков и пошла искать место, где бы посидеть и перекусить.

Кругом были пустые скамейки, но мне почему-то ни одна из них не нравилась. Я усмехнулась этому странному чувству. Вроде бы что тут такого: садись на любую и сиди. И какая разница где? Везде одинаково: все те же осенние деревья, все та же тускнеющая зеленая трава под ногами, но все равно почему-то я не села ни на одну из скамеек. Решив пройтись еще дальше, я заметила вдали одинокую скамью на отшибе парка. Вот куда мне нужно! Я ускорила шаг и решительно направилась туда. Усевшись и вздохнув, я достала из пакета пирожок и принялась со зверским аппетитом уминать его. Как же все-таки хорошо здесь!..

За поеданием пирожков я не заметила, как ко мне приблизился парень неопределенного возраста, одет он был во все черное: кожаная куртка и такие же кожаные штаны. Черные, вьющиеся растрепанные волосы почти касались плеч. Темно-карие глаза смотрели зло и хмуро. Я поежилась и вросла в скамейку от его взгляда.

— Слышь, малявка, ты тут долго еще жрать будешь? — спросил он грубым хриплым голосом.

— Сколько надо, столько и буду, — ответила я, стараясь не показывать ему свой страх.

— Так… я долго ждать не намерен. Скатывайся отсюда, здесь мое место! — заявил он.

— А где написано, что это ваше место? — спросила я, придав своему голосу смелости. — Я вот что-то не вижу надписи: «Здесь мое место». Так откуда же мне знать, что здесь ваше место?

— Теперь знаешь. Вали давай и пирожки свои не забудь.

— А если не свалю?

— Тебе же хуже будет.

— Ой-ой… Как страшно!.. — произнесла я с ехидством и добавила, понизив голос: — Ну прибейте меня тогда, что ли! Мне все равно терять нечего.

Лицо парня резко переменилось. Он посмотрел на меня не то с усмешкой, не то с любопытством, а затем спросил:

— Чего так?

— Да не стоит оно того…

— Ну уж нет! Колись давай, — сел он рядом со мной. — Или вали отсюда к чертовой матери!

— Ладно, — сдалась я, — слушайте.

Он достал сигарету, закурил и внимательно посмотрел мне в глаза.

Я ему рассказала про то, как похоронила своего кота, а потом случайно узнала, что моя собственная мать убила Монти. После этого я сбежала из дома, не желая больше жить под одной крышей с убийцей.

— Мразь… — проговорил он и сплюнул на асфальт. — Тебе надо было отомстить ей, а ты из дома слила.

— Не хочется руки марать о дерьмо, — тут же ответила я. — А это ей еще аукнется, уж поверьте.

Парень немного помолчал, затушил окурок и спросил:

— Так ты теперь что, беспризорница?

— Чего?! Вы вообще в курсе, сколько мне лет? — вспыхнула я, обидевшись, что меня приняли за малолетку.

— Ну, на вид так… шестнадцать… — прикинул он.

Я достала свой паспорт, открыла на главной странице и сунула ему под нос.

Он несколько раз переводил взгляд то на мое фото в паспорте, то на меня.

— Двадцать два?! Тебе двадцать два года?! — опешил парень. — Да ты не стареешь!

— И не собираюсь. Зато молодой помру, — пошутила я.

— У друзей перекантуешься, так? — спросил он, проигнорировав мою шутку.

— Нет у меня друзей. И матери у меня больше нет, — призналась я. — Она для меня умерла.

— И жить тебе по ходу негде, — добавил он задумчиво.

Я не нашлась, что ответить, и отвела глаза.

— Поехали! — выпалил он решительно.

— Куда?!

— Ко мне. У меня квартира большая. Живу я один. Места хватит.

— Ну… я не знаю… как-то неудобно… — замялась я.

— А бомжевать удобно? — усмехнулся он.

Я окинула его быстрым взглядом, и в моей голове поселились сомнения: ведь я его знаю всего несколько минут, и ехать куда-либо с ним просто рискованно. Но с другой стороны — мне ведь больше нечего терять. Жизнь моя кончена, и теперь будь что будет…

Мы с ним дошли до парковки, где стояла его черная машина, джип неизвестной мне марки, с тонированными стеклами. В другой ситуации я бы просто сбежала подальше от этого типа. Но сейчас даже такой странноватый вид машины меня не испугал, и я сразу же села в нее.

Дорога до места, где он жил, заняла полчаса. Я даже слегка задремала. Въехав во внутренний двор, он остановился и разбудил меня, скомандовав:

— Вставай, приехали!

Многоэтажный дом, стоящий во дворе, выглядел весьма респектабельно и современно, в отличие от того, где я жила.

«Странный он какой-то… — подумала я. — Пустил к себе жить совершенно незнакомую девчонку. А поначалу строил из себя крутого. И с чего это он вдруг пожалел меня? Что-то тут не так…»

Пока мы ехали с ним на лифте, я старалась смотреть под ноги, чтобы не встречаться взглядом с этим странным типом.

Он открыл железную дверь, от которой у меня пробежали мурашки по коже.

— Ну, чего встала? Проходи, пока я не передумал, — с ноткой усмешки произнес он.

Грубо толкнув меня внутрь, он захлопнул дверь и почему-то не стал зажигать свет, хотя уже давно сгущались сумерки.

— Как вас зовут? — промямлила я, отметив про себя, каким неожиданно писклявым стал мой голос.

— Рома. И хватит уже мне выкать! Бесит до жути!

Он меня провел в одну из комнат, объяснив, где я могу достать постельное белье и принадлежности для ванны. Поблагодарив Романа, я направилась в душ. Помылась, а затем вернулась в комнату, чтобы наконец-то лечь на кровать.

День был долгий и тяжелый, поэтому я даже не заметила, как провалилась в глубокий сон.

* * *

Открыв глаза, я едва смогла разглядеть на часах время — в комнате было сумрачно. Показывало восемь утра. Обычно я всегда просыпалась в шесть часов и кормила своего кота. Но его больше нет со мной. И мне теперь надо привыкать к пустоте, что окружала меня без Монти.

Включив настольную лампу на тумбочке возле кровати, я встала, оделась и посмотрела по сторонам: комната была гораздо больше моей прежней. Напротив кровати величаво стоял большой зеркальный шкаф пугающего темного цвета. Возле окна располагался прямоугольный письменный стол со стулом.

Но больше всего мое внимание привлекли серые обои с черными завитками, придающие комнате какой-то завораживающий мрак. Ее внешний вид завершали плотные темно-серые шторы на окнах, препятствующие проникновению солнечного света. Я их раздвинула: на улице было по-осеннему пасмурно. В окне виднелся внутренний дворик с высокими деревьями.

Умывшись, я прошла на кухню. Там царила небывалая чистота: сверкал начищенный пол, ни пылинки, ни крошки, ни соринки. Все убрано по своим местам. «Редкостный зануда этот Роман», — отметила я про себя. Никакой еды мне не попалось на глаза. У меня даже возникло ощущение, что здесь не едят. Горячий чай меня бы сейчас непременно взбодрил, но и его нигде не было видно. Порывшись на полках, я нашла только банку кофе. Значит, чай тут не пьют. Ни круп, ни макарон я не нашла. На дальней полке валялась буханка черного хлеба. Из сладостей — ничего, кроме нескольких плиток горького шоколада. Потом я залезла в холодильник в надежде, что хоть там что-то есть. Холодильник оказался полупустым, но на полке стоял лоток с куриными яйцами. «Ну вот, хоть яичницу можно сделать…» — подумала я. Также там лежал кусок непонятной колбасы, к которому я даже побоялась прикасаться.

Только сейчас я поняла, какое это счастье, когда никто не капает на мозги, не давит на тебя, а кругом уютная тишина и только не хватает его… моего любимого кота.

Прошел целый час. Я уже позавтракала и теперь смотрела в окно на людей, идущих куда-то. Все они составляли одну большую унылую серую массу. И я знала, что когда выйду, то тоже сольюсь с этой массой и ничем не буду от них отличаться. Я — такая же, как они, а они — такие же, как я. И я ничем не лучше и не хуже их. Вот я сижу здесь и смотрю на то, как течет жизнь, опускаясь незаметно песком на дно. Надо жить здесь и сейчас. Жизнь ведь одна и другой такой больше не будет. Хватит смотреть на пешеходов, надо встать и начать что-то делать.

Невольно глянув на стол с грязной тарелкой и хлебными крошками, я сказала вполголоса:

— Вот теперь здесь едят!

Быстро помыв посуду, я положила все на свои места, не забыв также протереть стол. Мне не хотелось портить впечатление о себе, хоть этот тип и был мне не особо приятен.

Пройдясь по длинному коридору, я решила заглянуть к Роману в комнату — она была открыта, но там было темно. Смело зайдя туда, я раздвинула шторы, впуская дневной свет. Первое, что бросилось в глаза, — это аккуратно заправленная кровать. У меня сложилось ощущение, будто Роман совсем не ложился спать, а возможно, и вовсе никогда не спит. В стеклянном шкафу, что располагался поодаль от письменного стола, стояли фотографии в рамках: шатенка с темными глазами, как у Романа. Быть может, это его мать? На фото, что рядом, — голубоглазый блондин, но с суровым выражением лица. Немного дальше — на фото была запечатлена улыбающаяся светловолосая девушка, сидевшая на скамейке в парке, — скорее всего, это его сестра либо подруга.

— Можно узнать, что ты тут делаешь? — раздался недовольный резкий голос за моей спиной.

— А просто… фотки вот смотрю… — стушевалась я.

— Просто так ничего не бывает, — ухмыльнулся он.

— Стало интересно пройтись по другим комнатам. Еще мне нравится рассматривать фотографии.

— Значит, послушай меня: ты можешь ходить везде, крысой заглядывать в каждый угол. Но давай договоримся сразу: ты не лезешь в мою жизнь, а я не лезу в твою. Все понятно?

— Да, я все поняла.

— Я рад. А теперь беги на кухню и приготовь мне что-нибудь пожрать, пока я собираюсь.

Я развернулась, невольно взглянув на Романа: он стоял передо мной голый до пояса, замотанный в полотенце, с мокрыми волосами. Залившись краской от смущения, я быстро прошмыгнула мимо него.

Я приготовила Роману такой же завтрак, что и себе. Он пришел на кухню с высушенными растрепанными волосами, в черной вельветовой рубашке и серых джинсах.

— А ты вообще кроме этого умеешь что-то еще готовить? — спросил он, отодвинув опустевшую тарелку.

— Да, конечно, — ответила я слегка неуверенно.

— Что ж, посмотрим… А сейчас вымой всю посуду и приберись. Я буду вечером, часов в восемь. Приготовь ужин.

— Но в холодильнике мышь повесилась.

Фыркнув от смеха, он достал немного денег и положил на стол:

— Это тебе на еду.

Роман вышел так стремительно, что я даже не успела спросить, чего бы он хотел на вечер.

Сходив в супермаркет, я накупила всего, из чего можно было бы приготовить неплохой ужин: макароны, курицу, томатную пасту, что-то из овощей и зелени, черный хлеб, коробку черного чая, печенье, овсянку, гречку, банку сгущенки, молоко, йогурты.

Денег вполне хватило, даже что-то осталось.

Доехав на лифте с полными пакетами, я увидела возле квартиры Романа какую-то женщину средних лет.

— Здравствуйте! — произнесла я, подходя к ней.

— Добрый день, девушка! — тут же откликнулась дама. — Скажите, пожалуйста, Роман живет в этой квартире?

— Да, верно. Вы что-то хотели?

— Да вот стою здесь уже полчаса. Никто не открывает. Думаю, быть может, не туда попала…

— Так его сейчас нет. На работу ушел. Будет только вечером. Может, чем-то могу вам помочь?

— Вы живете с ним? — спросила женщина.

— Не совсем. Я снимаю у него комнату на время.

— А-а-а… Понятно… В таком случае зайду вечером.

— Погодите! Вы, наверное, хотели что-то передать ему? — предположила я.

— Да, хотела вот, — полезла в сумку незнакомка, достав оттуда белый конверт. — Письмо… Конечно, лучше бы сразу в руки адресату… Ну ладно, передайте вы тогда. Только не забудьте! И еще, скажите вот что: похороны будут завтра, в одиннадцать часов утра.

— Ой! А кого хоронить-то будут? — Я широко распахнула глаза. — Мне просто точно надо знать, чтобы передать все как надо.

— Да вам-то что за дело, голубушка… — вздохнула дама. — Вы только письмо передайте, а он прочтет и сам все поймет.

— Поверьте, вам лучше все мне рассказать как есть, — проговорила я вкрадчивым голосом. — А я в свою очередь подберу нужные слова, зная, что да как. Все-таки такое горе.

— Горе, деточка, горе… — проговорила женщина со слезами в голосе. — Отмучилась, бедняжка. Это ж Мариночка, мамка его, померла. Давно уж хворала. Все к тому и шло. Это он ее в могилу свел. Ох, нет такому прощения. До конца своей жизни расплачиваться будет и жалеть. Если у него еще хоть что-то в душе осталось. Хотя какая там душа… У него и души-то, считай, нет. Сплошная тьма…

Женщина промокнула глаза платком.

— Почему вы так его осуждаете? — спросила я.

— А вы проживите с этим человеком всю жизнь, вот тогда и поймете, о чем я говорю, — сказала она строгим голосом.

— Может, зайдете? Чаю попьем, — предложила я.

— Да нет, спасибо. Пойду я уже, дел много. Еще к завтрашнему дню готовиться надо.

Попрощавшись с женщиной, я, все еще пребывая в состоянии шока, медленно открыла дверь ключом. У него была мать, и теперь ее нет! И где же она жила все это время? И где ее муж, отец Романа? Не зная всей ситуации, я могла только гадать. И эта светловолосая девушка на фото, вероятно, его сестра… А может, и вовсе не сестра. И живет он один. Неужели из-за своего несносного характера он разогнал всех своих родственников? А характер у него и вправду оказался непростой, я бы даже сказала — тяжелый. И эта женщина, осуждающая его… «Это он ее свел в могилу!» — звучал голос в моих ушах.

Положив продукты в холодильник, я взяла в руки белый конверт. Да, чужие письма читать нехорошо. Ведь это означало одно — я влезаю в чужую жизнь, которая меня явно не касается. Но любопытство взяло верх: я пошла в комнату Романа, села за стол и, аккуратно вскрыв конверт невидимкой, принялась читать текст, написанный неровным почерком:

«Рома, сыночек мой любимый… Если ты читаешь это письмо, то меня уже нет на этом свете. Ты, наверное, первым делом выкинешь его. И правильно сделаешь! Ведь я тебя бросила, сбежала, когда тебе было плохо, когда ты нуждался в моей помощи. Я потом очень сильно об этом жалела. Бог меня за это покарал. Нет мне прощения! И ты, наверное, меня уже никогда не простишь.

В те последние дни, когда я к тебе заходила, я уже знала, что мне недолго осталось: мне поставили страшный диагноз — белокровие. И я не хотела тебе говорить. Да ты все равно не принял бы меня назад. Куда тебе лишние хлопоты… Потом стало еще хуже: все тело ломило, голова просто раскалывалась. Я совсем не могла есть. Мне врачи говорили, что остались считаные дни. Самое главное, что ты вылечился и теперь будешь жить, остальное все неважно. Даже если меня уже нет, я все равно всегда рядом с тобой. Я тебя очень люблю.

Прости, что тогда не послушала тебя. Кто знает, может быть, все было бы по-другому. Как ты тогда мне говорил, так все и вышло, будто в воду глядел: второй муж меня вовсе не любил, а использовал. А когда я ему надоела, он выкинул меня на улицу и мне негде стало жить. Я ушла из школы, не выдержала. Потому что поползли разные слухи обо мне, и я больше не могла там работать. Устроилась уборщицей и дворником. Меня поселили в сарай — хоть какое-то жилье. Потом эта внезапная болезнь. Но я благодарна Богу за то, что Он решил забрать меня к себе. Не могла я больше жить и ходить по земле после того, как бросила тебя. Но я там, на небесах, все еще буду надеяться, что ты меня простишь когда-нибудь. И еще: помни одно, что бы ты ни узнал, ты всегда останешься для меня самым любимым и родным сыночком… Прощай».

* * *

Я еще долго сидела в оцепенении после прочтенного письма. Ком в горле мешал дышать. Я забежала на кухню и залпом выпила стакан воды. Немного придя в себя, я положила письмо в конверт и отнесла его в свою спальню.

Целый день я находилась под сильным впечатлением от произошедшего. Тем не менее время шло к вечеру, и надо было что-то приготовить.

На ужин я решила запечь курицу и отварить макароны, нарезать салат из свежих овощей.

Роман вернулся домой в приподнятом настроении, и я передумала сообщать ему о смерти матери.

— Ну, чего ты там придумала? — прозвучал его насмешливый голос.

Сама я уже успела перекусить и накрыть на стол. Он принялся за еду, а я украдкой поглядывала на него, моя посуду после готовки и не имея понятия о том, как ему рассказать ужасную новость. Он это заметил и теперь тоже смотрел на меня исподлобья.

Потупив взгляд, я посеменила в свою комнату, чувствуя спиной, как он прожигает меня глазами.

Я сидела на диване и вертела конверт в руках, думая, что же делать дальше.

Тут неожиданно вошел Роман. Я едва успела спрятать конверт под подушку.

— Чего пялилась на меня? Небось подсыпала отравы в ужин и ждала, пока я кони двину, так? — встал он возле меня с презрительной ухмылкой на лице.

— Что за бред ты несешь?! Какая отрава?! — обиделась я не на шутку. — Вот и готовь после этого!

— Ладно, шучу, — смягчился он. — Ты ведь хотела мне что-то сказать?

— Да ничего такого… — смутилась я.

Он сел на кровать и, буравя меня взглядом, произнес:

— Ты это брось корчить из себя таинственную тихушницу. Говори, что хотела!

— Ничего я не хотела. И потом, зачем ты нарушаешь мое личное пространство?

— Ну, мое личное пространство ты уже нарушила. И вот что я нашел в своей комнате на столе, — показал он мне невидимку, которую я сняла с волос, чтобы вскрыть конверт. — Что ты там делала?

— Просто сидела, что, нельзя?

— Вот опять! Ты не просто так сидела, а что-то делала.

— Я не хотела говорить тебе, — сдалась я, поняв, что отпираться бесполезно. — Тут такое дело… В общем, приходила женщина и просила передать тебе письмо от матери. Вот оно.

Я показала ему конверт с письмом.

— И зачем ты его читала? — нахмурился он. — Тебя мать не учила, что читать чужие письма нехорошо?

— Да, я знаю, — понурила я голову. — Просто мне надо было разобраться в том, как сказать тебе… нет… я не могу…

— Что ты не можешь?

— Сказать тебе о том… что ее больше нет.

— Кого нет? Не понимаю тебя, — резко переменился его голос.

— Мамы твоей.

— А где же она?

— Ее больше нет на этом свете, — прошептала я, уставившись в пол.

— Посмотри мне в глаза и повтори то, что только что сейчас сказала, — произнес он таким тоном, что у меня все похолодело внутри.

— Марина умерла. Похороны завтра в одиннадцать утра. Она тебе письмо написала. — Проговорив все на одном дыхании, я протянула ему конверт.

Не говоря ни слова, он встал и с конвертом пошел к себе. Мне почему-то стало дурно. Не надо было ему сообщать обо всем этом. Ведь, судя по рассказу женщины, он с ней не общается уже давно. Ну зачем надо было давать ему это письмо?! Что теперь будет?

Спустя какое-то время, тихо войдя к нему, я увидела, как он, скрючившись, сидел в кресле возле окна — видимо, плакал.

— Рома, могу я помочь тебе? — спросила я с сочувствием. — Ты только скажи чем.

— Ты поможешь, если исчезнешь сейчас же, — его голос звучал твердо. — Что стоишь?! Проваливай!

Чтобы не злить его, я ушла к себе. Скорее всего, он хотел, чтобы я убралась вообще из его квартиры, но идти мне было некуда. Тем более он сейчас был шокирован новостью, и я надеялась, что завтра он хоть немного придет в себя.

Этой ночью я долго не могла заснуть. Мне приснилось, что я падаю в пропасть под противный смех Галины.

Утром я проснулась в разбитом состоянии. Взяв из шкафа первое попавшееся полотенце — белое, в синюю полоску, — я пошла в ванную. Чтобы отогнать от себя мысли о ночном кошмаре, я пела под потоки льющейся воды.

Когда я вышла из ванной, Роман, идущий навстречу, окинул меня презрительным взглядом и одним рывком сорвал с меня полотенце, прикрикнув:

— Ты не смеешь его брать! Это ее любимое!

— Прости, — вымолвила я, вместо того чтобы закричать от возмущения.

Не взглянув на меня, он прижал полотенце к груди, как что-то самое дорогое и милое сердцу, и с силой захлопнул за собой дверь.

Через какое-то время Роман зашел ко мне и сказал безразличным тоном:

— Собирайся сейчас же. Я отвезу тебя назад домой.

— Подожди… Я ушла оттуда навсегда! И не собираюсь туда возвращаться! Она мне больше не мать! — заговорила я, чуть не плача.

— То, что она грохнула твоего кота, вовсе не означает, что она стала тебе чужой. Возможно, на то были свои причины. Тебе нужно было с ней поговорить и все выяснить.

— Но она убила его просто так! Ведь она знала, как сильно я его люблю! — Я едва сдерживала слезы. — И она отобрала его у меня! А раз ты так думаешь, то ты вообще черствый и бездушный человек! Даже мать твоя это поняла и сбежала от тебя! Ты ведь ее ни во что не ставил! Вот она и…

— Заткнись! — стукнул он по столу так, что я подпрыгнула. — Ты мою мать сюда не приплетай. Ты ничего не знаешь, соплячка. Ты вообще мне никто, чтобы так рассуждать. Пакуй пожитки и уматывай отсюда сейчас же. И чтобы я больше тебя не видел!

Войдя в свою комнату, я принялась медленно собирать вещи, все еще надеясь на то, что он передумает. Но он не передумал.

Я вышла, прикрыв за собой дверь, а он даже не проводил меня и не подвез, как обещал, хотя ему самому уже надо было ехать на похороны.