Память сердца

Людмила Колбасова

Эти жизненные истории кажутся простыми лишь на первый взгляд. В каждой из них содержится чья-то судьба, по большей части нелёгкая, иногда трагическая. Героини рассказов ищут своё женское счастье на жизненном пути, делая выбор под влиянием различных обстоятельств, советов близких, мнений со стороны, голоса разума, материальной выгоды. Но самый верный выбор всегда подсказывает любящее сердце.

Омар Хайям

Фотограф Павел Крайников

Дизайнер Вера Филатова

© Людмила Колбасова, 2022

© Павел Крайников, фотографии, 2022

ISBN 978-5-0056-0034-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Людмила Колбасова

Богатство старости

«… прошу Вас… принять во внимание,

что воспоминания — это богатство старости…»

Из письма Елизаветы ВоронцовойАлександру Пушкину

1

Она стояла в свете алого заката на высокой прибрежной скале. Солнечные лучи играли на морской глади, едва заметные волны ласкали каменистый берег. Завораживающая красота успокаивала. Майя видела себя со стороны — юную, босоногую, в пёстром ситцевом купальнике. Тугие чёрные косы до пояса. Долговязая, худенькая и счастливая в лёгком неземном покое. Она вновь пыталась прыгнуть. Прыгнуть с крутой скалы в пенящееся внизу море. И в который раз стремилась преодолеть холодящий страх высоты, поднималась на носочки, задерживая дыхание, и… просыпалась. Испуг, сердцебиение и неземное лёгкое счастье от цветного сна незаметно растворялось в утренних часах обыденной жизни…

В сетку на окне, жужжа, билась муха. Квохтанье кур во дворе, гомон птиц в саду, шум проезжающего мотоцикла постепенно возвращали Майю к действительности. Тело наполнилось болью и тяжестью. Кряхтя, с трудом опустила опухшие ноги с кровати. Медленно, держась за стены и дверные косяки, вышла на крыльцо.

— Как мать-то? — услышала голос соседки.

— Плохо, спит много, как будто в себя уходит, — дочка всхлипнула, — доживает, похоже, последнее.

— Девятый десяток — немало пожила, — соседка задумалась, — да в полной памяти и на своих ногах. О таком мечтать только можно.

Майя опустилась на горячее крыльцо: «И вправду зажилась», — подумала. Вспомнила сон и горько усмехнулась: «Опять не прыгнула».

Почему, когда подошла к финишу жизни, когда земное уже почти перестало волновать, вдруг всплыли из глубин памяти картины так и не свершившегося полёта, эти далёкие отблески несбывшегося счастья и любви? Возможно, это и были самые яркие и счастливые моменты в её судьбе? Зачем же они до сих пор так болезненны и сладки? Или это остатки земного, которое всё ещё держит и не отпускает? Майя понимала, что жизнь её полностью себя исчерпала и готовилась к освобождению души и предстоящему переходу в вечность. Верила в неё и надеялась, что будет она иной — доброй и лёгкой, совсем не похожей на её земное неприкаянное и нескладное существование. Полагалась и… мечтала хоть в той неизведанной бесконечности, поборов страх, прыгнуть с высокой скалы и свидеться с Валеркой…

Майя не помнила своих родителей. Осталось лишь несколько фотографий. Отец в военной форме с ромбами в петлицах, да мама в строгом костюме с камеей из морской раковины на кружевном воротнике блузки. В сорок первом они вместе ушли на фронт и не вернулись. С начала лета Майя гостила у бабушки в Крыму и осталась с ней после 22 июня. Дед, смотритель маяка, умер ещё задолго до того, как чёрные тени от самолётов вермахта начали двигаться в сторону нашей границы. Стариков и детей эвакуировали, но они не поехали. Пережили оккупацию, радостно встретили Победу.

Море — безбрежное и бесконечно-волнующее, каждый день и каждый час разное, очаровывало, притягивало и было её жизнью.

Как-то на каникулах бабушка повезла Майю в столицу. В Мавзолей ходили, в музей Революции. По Красной площади гуляли, Третьяковскую галерею посетили. Долго смотрела она, затаив дыхание, на полотна Айвазовского:

— Посмотри, бабушка, наше Чёрное море, как живое, дышит. Какой простор, сила, — и запросилась домой, — душно тут, суетно.

— Ну как, понравилась Москва? — спрашивали соседи.

— Ничего, красиво, — Майя пожимала худенькими плечами, — только моря там нет.

Тревога за безрассудную в своём бесстрашии внучку, вынудила бабушку попросить соседского паренька, на пять лет старше Майи, присматривать за девочкой. Валерка не мог отказать уважаемой на всём побережье вдове, и худая длинноногая смешливая пацанка с тех пор таскалась за ним повсюду. Мальчишка был беззаветным романтиком моря. С детских лет собирал репродукции картин Айвазовского, зачитывался произведениями писателей-маринистов.

Он сажал Майю на раму своего видавшего виды велосипеда и, преодолевая гористую местность, катал по побережью. На отцовской моторной лодке возил в бухту Ласпи — самую тёплую и живописную в Крыму, где на склонах Главной Горной Гряды дышат вековым покоем сосновые заросли. Водил горными тропами в Храм солнца и рассказывал прочитанные книги, как героические сказки моря. С Валеркой было интересно и надёжно. Она даже преодолела страх высоты и вместе с ним поднималась на скалу, откуда мальчишки прыгали в морскую пучину.

— Майка, давай, не дрейфь, — кричал из воды Валерка, но она, подойдя к краю, вновь испытывала головокружительный страх, настоящий ужас — до тошноты, до слабости в ногах. И отступала.

Майя доверяла ему во всём и уже не мыслила жизнь без него. А он всегда был рядом — близкий и заботливый, снисходительный и терпеливый, и всегда готовый помочь.

Как-то, стесняясь, попросила: «Валера, поехали завтра в город, мне в библиотеку надо», — и опустив глазки, по-детски трогательно сморщила носик.

— У меня с обеда смена, — парнишка подрабатывал летом в рыболовецкой артели.

— Ну, мы быстро, — не унимаясь, канючила Майка.

Валерка усмехнулся и, жалея смешную девчушку-сироту, согласился.

Майя сидела на раме велосипеда, стопка книг была аккуратно привязана к багажнику. Восходящее солнце нещадно палило, и ветер с моря приносил лишь лёгкую прохладу. Велосипед тяжело поднимался в гору по узкой каменистой тропе.

Авария случилась в секунду: лопнуло колесо, руль повело в сторону, и Валерка с Майей кубарем покатились вниз, ударяясь о камни.

Разбитые локти, коленки. Увидев кровь на лице парня, она от испуга заплакала.

— Не реви, — Валерка ощупывал ноги девочки, — до свадьбы заживёт, — и подмигнул улыбаясь.

Разорвав рубашку, перевязал её раны и поднял пострадавшую девочку на руки, прихватив и связку книг, с которыми она никак не хотела расстаться. «Ну, куда от тебя денешься?» — для вида проворчал Валерка и, как всегда, улыбнулся. Эта простодушная добрая улыбка словно ключиком открывала дверь в её счастье. В сильных его руках было безопасно и спокойно. Обхватив тонкими ручонками шею паренька, девочка смотрела на выгоревшие ресницы, лёгкие веснушки и, встречаясь с Валеркой взглядом, неожиданно для самой себя краснела. Горячее солнце жгло, ослепляло, хотелось пить, но ни одним взглядом или словом, Валерка не выказал усталость и огорчение. Солёными струйками по его шее стекал пот, смешиваясь с кровью, что сочилась из ран на голове, и Майке хотелось нежно промокнуть эти розовые подтёки, чтобы утешить его боль. Трепетно билось сердечко и неизведанные ранее чувства кружили голову.

— Принимайте, довезти не смог, но домой донёс, — ставя девочку на крыльцо, Валерка, волнуясь, сдал раненую внучку бабушке, — готов понести наказание.

И повинно склонил голову. Ушибы, ссадины да лёгкое растяжение — отделались легко. Вечером Валерка принёс гостинцы. Присел на кровать рядом с ней, а у Майки перехватило дыхание, её бросало то в жар, то в холод и она не смела поднять глаз. Загорелый, как уголёк со взъерошенным золотистым чубом, он волновал её настолько, что начинало першить в горле. Всем своим детским сердечком Майка поняла, что влюбилась. Но эта их злополучная поездка была последней. Подошёл срок, и Валерке пришла пора идти в армию.

Свои тайны Майя доверяла дневнику. И надо же было такому случиться, что однажды задремала на веранде, оставив недописанную страницу открытой, а бабушка нечаянно прочитала.

— А ну вставай, — размахнулась тонким прутом, — я тебе покажу любовь. Я тебе покажу скалы. Ишь, негодница, решила меня осиротить! Да что ж я на том свете родителям твоим скажу? Не уберегла? — и долго ещё причитала, гоняясь по двору за изворачивающейся от ударов внучкой. А затем с той же хворостиной побежала в Валеркин двор.

— Ах, ты ж поганец, я тебе самое дорогое доверила, а ты её угробить надумал! — замахивалась и на него.

Вечером Майка, чувствуя себя виноватой, незаметно пробралась к Валерке во двор.

— Расскажи, что читаешь, — несмело пролепетала, не глядя ему в глаза.

— Некогда, Майка, сейчас читать. Я тебе хорошую книгу подарю, а когда вернусь из армии — ты мне расскажешь. Договорились?

Он положил руку ей на плечо, и Майя чуть не заплакала от счастья.

— Я тебя буду ждать, — она преданно посмотрела на него.

— Обязательно, — Валерка, смеясь, потрепал её по волосам, — вернусь, возможно и женюсь на тебе. Ты девчонка отчаянная, мне такие нравятся.

— Валер, — Майка сдвинула брови и, волнуясь, попросила, — давай ещё попробуем прыгнуть. Может, сумею? Хоть один разочек.

И они вновь стояли на высокой скале. Сверкающая лазурная вода под ними отражала всю яркость закатного неба, и лишь лёгкая рябь с кудряшками пены хмурила её поверхность.

— Не робей, — Валерка ловко нырнул и, улыбаясь, манил её руками из воды, — загадай желание и прыгай, и оно обязательно исполнится. Ты будешь самой счастливой, самой красивой! Майка, прыгай!

Но страх подкашивал ноги, и девочка отступила…

Стемнело. Они плавали в серебряных блёстках по дорожке от полной луны и чувствовали себя частичкой первозданной природы.

— Послушай, — тихо говорил Валерка, — слышишь, море поёт и рассказывает нам свои тайны. Оно загадочно покорное сегодня.

И они, слушая шёпот сонных волн, испытывали удивительное родство душ.

— Когда тебе будет плохо, найди эту звезду, — Валера показал на яркую Вегу в созвездии Лиры, — вспомни обо мне, и я обязательно приду тебе на помощь.

Майя кивнула. Не хотелось нарушать словами божественный покой природы и переполнявших её чувств. Она подумала, что Валерка для неё и сам как звезда в небе. Он зажёг тёплый свет любви в её душе, и казалось, что это навсегда, что теперь до самого конца он будет рядом. А как же могло быть иначе, если они мыслили и чувствовали одинаково, стали близкими, как брат и сестра? Настоящая, взрослая любовь, как искра, как удар током, ещё не созрела в ней, но он стал для неё самым родным, желанным, лучшим человеком на свете.

Поутру небо затянули грозовые тучи, море злилось, играя беспощадным штормом. Огромные высокие волны с мощной силой бились о скалы, словно пытались выразить весь свой гнев.

Валерка принёс Майе книгу «Бегущая по волнам».

— Это на память, читай. Приеду — расскажешь. Поняла, моя маленькая Дэзи? — и, улыбаясь, погрозил пальцем готовой разрыдаться девочке.

Валерку забирали во флот, на долгие три года. Его проводы она подсматривала тайком, глотая слёзы. Испуг пронзил её сердечко, когда какая-то одноклассница поцеловала его, обещая ждать, но он ответил, что его невеста — безбрежное Чёрное море, и не стоит ей тратить молодые годы на ожидание. Девушка, смутившись, убежала, а Майка обрадовалась и вообразила себе счастье на всю дальнейшую жизнь.

А зимой умерла бабушка, и девочку определили в детский дом.

Больше они никогда не встречались.

2

В детском доме Майка сникла, закрылась, как будто замёрзла. Все годы неласковой жизни в чужих стенах её спасала память о море, солнце и первой детской любви. Заветной тайной была спрятанная под подушкой книга, подаренная Валеркой на прощание. Своего загорелого, веснушчатого романтика моря она называла про себя Томасом Гарвеем, по имени героя любимой книги. А ещё взахлёб читала книги писателей-маринистов, если находила их в библиотеке: «Сколько бы ни смотреть на море — оно никогда не надоест. Оно всегда разное, новое, невиданное. Оно меняется на глазах каждый час. То оно тихое, светло-голубое, в нескольких местах покрытое почти белыми дорожками штиля. То оно ярко-синее, пламенное, сверкающее. То оно играет барашками. То под свежим ветром становится вдруг тёмно-индиговым, шерстяным, точно его гладят против ворса. То налетает буря, и оно грозно преображается. Штормовой ветер гонит крупную зыбь. По грифельному небу летают с криками чайки…» Майя в который раз перечитывала роман Валентина Катаева. Для неё море было, как и для Пети — свободой. Смелый и гордый Гаврик, с волевым характером и отчаянной доблестью, представлялся Валеркой и она, читая, переживала вместе с героями романа радость жизни и взросление в тяжёлые времена революций и войн. Задыхаясь в стенах казённого холодного дома, согревалась описанием родного моря, что несла каждая страница.

Зачитывалась рассказами Станюковича и вспоминала, как смешно Валерка пересказывал про Максимку: «Арапчонок занятный, вроде облизьяны, братцы». Не раз путешествовала по Тихому океану на фрегате «Паллада» вместе с персонажами Гончарова… И снились ей ночами море, чайки, высокие скалы и он, её Валерка — стройный, высокий, загорелый… А ещё бабушка, что каждое утро поднимала соседей громким ударом в рынду.

В начале Майка часто плакала, прячась ото всех, а потом смирилась, но душой так и не оттаяла. У неё появились друзья, но она никогда не ходила с ними купаться в мелкой грязной речушке. Майя не могла предать свою память о море.

После детского дома, получив профессию ткачихи, осталась работать на фабрике.

Стройная, черноволосая, немногословная Майя нравилась мужчинам, но никто из них не мог затмить в её душе романтичный образ её Гарвея. Зачем согласилась выйти замуж за инженера Петра — не поняла и сама. Может потому, что внешне чем-то напомнил Валеру. Но только внешне, как оказалось, потом. Он был старше её, серьёзен, надёжен. Но Майе с ним было скучно. Муж был слишком правильным, практичным, и никогда бы не стал прыгать в воду с высокой скалы.

— Не вижу смысла рисковать, — пожал плечами в ответ на её вопрос и снова уткнулся в газету «Правда»…

— Покажи мне звезду Вега в созвездии Лиры, — однажды попросила его в ясную безоблачную ночь.

— Ты лучше под ноги смотри, — муж заботливо поддержал её за локоть…

— Ну, улыбнись, — пыталась дурачиться Майя.

— Чему и зачем? — строгий взгляд из-под очков. А в её памяти оживала тёплая улыбка на веснушчатом лице с выгоревшими ресницами. И те сладостные, незабываемые минуты, когда покоилась на руках Валерки, обнимая его исцарапанную шею. Сердцу становилось тесно в груди, и она, задыхаясь, умолкала, а память несла и несла её по волнам сладостных и мучительных воспоминаний.

Нет, она не застряла в фантазиях о прошлом, отвергнув, отказавшись, не приняв счастья в реальной жизни. Ей просто нечего было принимать. Строили дом, растили детей и никогда никуда не ездили. Только, бывало, в Москву за одеждой да колбасой. Заботы о детях, доме отодвинули мечты о море в самые дальние, неприкосновенные уголки души, но они иногда отзывались болью, и тогда она строила отпускные планы с поездкой на южный берег Крыма, но им никак не удавалось сбыться.

Она прожила обычную жизнь, без горя и трагедий, но и без особых радостей.

Незаметно подросли дети, но теперь стал болеть Пётр. Долго выхаживала его после инфаркта. Но не спасла и осталась одна с тремя дочками-невестами на руках. Тут стало совсем не до воспоминаний. Всех выдала замуж, всем помогла поднять детей. И сейчас жила со старшей дочерью в своём доме, что строили вместе с Петром.

Как же так случилось, что верные друзья детства не встретились в этой жизни?

Мы не знаем, как жил и что чувствовал Валера. Тот самый загорелый улыбчивый Валерка из детства, который называл её сестрёнкой и в шутку предложил стать его женой, а она ему поверила всем своим доверчивым детским сердцем.

Неизвестно, как сложилась его жизнь, и вспоминал ли он маленькую трусишку из своей далёкой юности. Но почему не разыскивала его сама Майя? Ведь была же почта, были справочные. Может быть, считала, что именно мужчина должен первым искать свою любимую. А если не ищет, значит, забыл, значит, не надо ему… А может, её саму жизнь так закрутила, что не было никакой возможности. А может, ещё что-то. Кто же теперь ответит?

3

Внешне жизнь Майи оставалась полноценной и насыщенной событиями, но всё чаще ей хотелось остаться в тишине и одиночестве. Неизбежно и закономерно навалилась усталость. Иссякли силы для земных дел, исчерпали себя иллюзии, надежды. Нестрашной, ни жестокой и ни противоречащей её сердечности и отзывчивости казалась появившаяся с годами привычка спокойно расставаться с уходящими из жизни друзьями, соседями. Она научилась жить в постоянном присутствии болезни и смерти, умом понимая, что впереди уже осталось совсем чуть-чуть. Всё живое и суетное теряло свой смысл. Поддерживали молитвы и вера.

А ещё в душе жили воспоминания, которые ближе к старости становились всё более навязчивыми. Её всё больше радовал сон, ведь в каждом сне она видела море. Лунную дорожку на воде, уходящую к далёким звёздам, Валерку и себя в цветном купальнике, который сшила ей бабушка из нового ситца, что хранила себе на платье. Она чувствовала на своих волосах её тёплые руки, заплетающие косы, и видела хитрую улыбку, с которой бабушка ударяла в корабельный колокол рано утром. Мир детства жил в её душе и согревал тёплой памятью старое изношенное тело.

Но были и тайные мысли, из-за которых Майя смиренно принимала жизненные скорби. Всё чаще вспоминала она их последнюю встречу у моря и его незабвенные слова: «Загадай желание и прыгай, Майка, и оно обязательно исполнится. Ты будешь самой счастливой, самой красивой. Прыгай, Майка, прыгай!» И сладкая боль поднималась из глубины её страдающей души, и она снова и снова корила себя за свой детский страх и малодушие. Поэтому и не стала она той самой романтичной Дэзи для своего любимого веснушчатого Томаса Гарвея. Поэтому и уплыло в голубую даль её несбывшееся женское счастье…

Рука привычно потянулась к полке и сняла подаренную Валеркой и состарившуюся вместе с ней книгу. Александр Грин, «Бегущая по волнам». Надела очки и стала перечитывать любимые места.

Дочка заглянула в комнату, сокрушённо покачала головой.

— Опять Грина читает, — тихо сказал мужу и вздохнула, — что её там так увлекает?

— Так ты сама говорила, что она выросла на море, — отозвался он.

— Когда это было…

«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовёт нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватываясь и дорожа каждым днём, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся?» — читала Майя, и дремавшее прошлое просыпалось, окутывало её ласковым, мягко обволакивающим покрывалом. А она, покачиваясь на облаках воспоминаний, с тихой радостью и теплом перебирала в памяти картины своего счастливого приморского детства. Того самого, что оборвалось в горький момент, когда её увезли в детский дом. И вся последующая жизнь Майи была освещена той потаённой любовью, что, загоревшись маленькой искоркой в детстве, не погасла от разлуки, а всё сильнее и безнадёжнее разгоралась в её душе так и не сбывшимся счастьем.

Однажды Майя, ощутив резкий толчок в сердце, вдруг ясно осознала, что Валерки в этой жизни больше нет, а значит, пришла и её пора…

Она вновь погрузилась в воспоминания и не заметила, как растворилась во сне. Дочь заботливо укрыла одеялом спящую мать, поцеловала, перекрестила, аккуратно закрыла книгу и убрала на полку.

Юная, стройная Майка снова стояла на высокой скале над морем, а свежий, солёный ветер обдувал её загорелое, согретое жаркими лучами тело. Море, тронутое движением лёгкой ряби, сверкало под южным солнцем, манило и успокаивало безмятежностью и величием. Майя доверчиво рассказывала ему о своей жизни, а оно отвечало ей знакомым с детства утешающим шумом. Она взглянула вниз и увидела в набегающих волнах Валерку. Опалённый солнцем, с выгоревшим чубом, юный, стройный, со своей лучезарной улыбкой, он весело махал ей снизу: «Ну, Майка, прыгай, не бойся. Загадай желание…»

И она ответила ему смелым, заливистым смехом, вытянулась в струнку, привстала на носочки и, закрыв глаза, полетела в свободном волшебном полёте. Вода встретила её лёгким толчком и обняла прохладой упоительного блаженства… Она смогла, преодолела и поверила, что теперь будет счастлива…

Утром дочь, заглянув в комнату матери, в горе застыла на пороге: «Отмучилась…»

Восковое лицо, покинувшей этот мир Майи, светилось удивительно умиротворённой и счастливой улыбкой, которую она никогда не видела у неё при жизни.