Хромое счастье. Повести и рассказы

Людмила Егорова

Оно разное, это счастье, но никогда не бывает бесконечным. Мы его ищем, ждем, а оно пролетит кометой, и кто-то успеет схватить его за хвост, а кто-то и не заметит. Потому чаще всего люди называют его «трудным», «горьким», «запоздалым», а вот радужных эпитетов маловато. Об этом и рассказы, собранные в книге члена Союза литераторов РФ, члена Российского союза писателей Л. Н. Егоровой «Хромое счастье».Автор иллюстрации: Л. Н. Е

День рождения

Осеннее послеобеденное солнце спешило поскорее закончить работу и уйти на покой, и его прощальные густые золотистые лучи придавали и без того красочному саду дополнительную яркость, насыщенность краскам. Марина сидела на скамейке напротив раскидистого куста калины, уютно укутавшись в старый отцовский овчинный тулуп, и заворожено смотрела на сказочное разноцветье окружавшее ее. Она смотрела вокруг, словно очнувшись от тяжелого забытья, одурманившего ее, затянувшего в трясину не проходящих тоски и боли. Но сегодня она впервые за последние два года спокойно спала и проснулась, когда в окошке уже забрезжил рассвет. И на душе были покой и тихая грусть. Она бережно проносила их в себе весь день и сейчас, сидя в саду, ловила едва слышимый шорох падающих листьев, искала глазами тренькающую в ветках сирени синицу и прислушивалась к себе: как там, внутри, спокойно?

* * *

Марина с семьей жила в маленькой деревеньке вдали не только от шума городского, но и районного. Стояли здесь вдоль проселочной дороги с десяток жилых домов, в которых еще теплилась жизнь. Зато с одной стороны дороги раскинулись необъятные просторы полей, а за огородами шумел березовый лес. Жили как все: Федор работал в совхозе трактористом, она — дояркой на ферме. Дом, усадьба под картошку, овощник, в сарае куры, коровка, к праздникам резали поросенка. Растили двух сыновей. Было бы трое, да Олеженька умер, не дожив до года. Марина все вспоминает, как растерянно металась по дому с задыхающимся малышом, а врач все не ехал. Оказалось, он с водителем в это время отчаянно толкал машину, пытаясь вытащить ее из огромной выбоины затопленной талой водой. Маринины родители жили по соседству, и они каждый день ходили друг к другу вместе поработать на огороде или просто посидеть на кухне, посудачить. Обычная жизнь. Тихая, мирная, неспешная. Вот уже и сыновья из армии вернулись, свадьбы отгуляли, уехали в город. Что ж, понятное дело, там цивилизация, не пропадать же здесь. Далеко до них, редко стали видеться, ну, да главное, чтобы им было хорошо. Вот и сами на пенсию вышли. Слава Богу, успели до ликвидации совхоза. Вот только Федор сильно переживал о происходящем в стране. Да и не мудрено — все трещало по швам, рушилось. Со страхом просыпались каждое утро: вдруг, какой переворот или еще хуже — война? Но Бог миловал, пережили, снова стали к свету карабкаться. Вот только сердечко у Федора сильно барахлить стало, а пять лет назад остановилось. Устало. Марина утром пошла курочкам зерна посыпать — корову с поросенком давно уже не держали — вернулась, а он сидит, навалившись на кухонный стол, губы посинели, перед ним пузырек с таблетками рассыпанными. Не помогли.

* * *

Затосковала Марина. Сыновья, приезжая домой по выходным видели, как гаснут в глазах матери живые искорки, как гнетет ее пустой дом. Стали звать к себе. И Марина решилась — взяла с собой необходимое, повесила на дверь дома замок и поехала к шуму городскому спасаться от тоски. Обременять детей Марина, конечно, не собиралась, но и четкого плана не имела, а решила так: поживу у них недолго, присмотрюсь к городу, если что, то продам дом, усадьбу — у городских сейчас мода на дачи в деревне, и куплю себе маленькую комнатку, много одной не надо. Маринино «недолго» затянулось. Сперва жила у старшего. Понимала, что внесла в размеренный ритм их жизни определенные неудобства, но все как-то не получалось собраться и съехать. Хорошо хоть невестка оказалась человеком душевным и терпеливым, и женщины нашли общий язык. И все же она была здесь лишь гостьей, и вести себя надо было соответственно: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. А это трудно принять, еще труднее исполнить. Но вот в семье младшего родился второй ребенок, и Марина с радостью бросилась к ним помогать ухаживать за внучком. К счастью, помощь пришлась кстати, потому что у невестки много времени уходило на старшую — школа, кружки, бассейн и всюду ее надо сопровождать, а потом уроки, готовка, уборка.

— Как они живут? Как рожают детей, неужели не понимают, что на кого-то из них не будет хватать времени? — думала Марина, слушая, как мама с дочкой бубнят за стеной, делая уроки. — Хотя, а как жили мы? Хоть один, хоть пять — все одно времени не было. С утра до ночи на работе, а дети сами по себе, хорошо, если есть кому дома покормить вовремя. И ведь росли, и хорошими людьми вырастали. А с другой стороны, это же не жизнь заставляет нынче детей по кружкам да бассейнам что ни день бегать, их сами родители заставляют, а потом жалуются на нехватку времени. Марина запутывалась и отбрасывала мысли о непонятном ей образе жизни нынешней молодежи. — А, может, все нормально? Сейчас вообще жизнь во многом непонятная. Что касается мыслей остаться в городе, то они быстро стали терять привлекательность. Да, в городе так много всего, так шумно и ярко, но Марину это не привлекало. — Кафе, бары, рестораны не для меня. Ну, схожу раз в год в театр, пару раз, может, в кино — удовольствия-то не дешевые. Зайду в два-три музея. А дальше что? Гулять по магазинам, глазеть на тряпки да вкусности? Сидеть в скверах, слушая неумолчный уличный шум? Дышать пылью? Зачем? Разве это лучше наших берез за деревней? Полей в цветах? Пенья птиц? Запаха сирени и жасмина по весне? Нет-нет! Зря я это затеяла, пора домой! Ничего, справлюсь. Вот исполнится Колюшке год, и поеду домой». И правда, вернувшись в деревню, Марина потихоньку начала наводить порядок и в доме, и вокруг. Как смогла, покрасила наличники. Не на «отлично», но отремонтировала крыльцо с провалившейся ступенькой. Вырубила молодую поросль вишни под окнами. Правда, дрова колоть пришлось звать соседа, но складывать их взялась сама. А с наступлением лета зачастила в лес по ягоды-грибы. Себе и родителям на зиму заготовила, и на сдаче немножко заработала.

* * *

Беда пришла, как всегда, неожиданно. В ту зиму какой-то чужестранный грипп объявился и впивался в людей, как клещ. Молодые не все справлялись, а уж старики… Первым свалился отец. Мать все хлопотала, не отходила. Да только не помогли ему никакие лекарства, слаб он уже был, чтобы бороться. После похорон слегла мать — заразилась ухаживая, да еще такое потрясение… Из больницы вернулась другим человеком: без сил, желаний. Молча лежала на кровати глядя в угол, однозначно отвечала на вопросы, от всего отказывалась. Она ушла за отцом через три месяца. Трудно описать состояние Марины. Пустота, плотно окружившая ее, давила, лишала возможности трезво думать. Кругом мертвые, мертвые… Марина начала бояться, что сойдет с ума. Единственным спасением была работа, и она пошла в соседнюю деревню в почтовое отделение. Почтальон на селе — работа тяжелая, не каждому по силам. Шагать пешком в любую погоду от деревни до деревни по бездорожью, где полем, где лесом, неся в тяжелой сумке почту, пенсии не только тяжело, но и страшно. Потому охотников никогда особо не наблюдалось, но Марина не раздумывая согласилась — только не быть дома! Женщина не жалела себя: вставала чуть свет и спешила на улицу — что-то во дворе поделать, воды наносить, дров, птицу покормить. А потом спешила на почту, набивала сумку — и в путь. От деревни до деревни по три-пять километров. Осенью и зимой то дожди, то холод, то грязь непролазная, то сугробы. Но от усталости и забот забываются хоть на время горести, отступает саднящая боль сердечная. А вот вечером да ночью начинается самое тяжелое время. Нет сна, идут чередой воспоминания. Хорошие и горькие, о ссорах и ошибках и в тысячный раз наворачиваются на глаза слезы от сознания, что надо было не так сказать, не так сделать. Марина часто думала об Олежке: каким бы он вырос, кем мог стать, как сложилась бы его жизнь, останься он жив? А родители? Да, уже старенькие, слабые, но не настолько, еще могли лет десять пожить. А Федор… Федор… И этот хоровод мрачных мыслей кружил и кружил над ней, высасывая силы, желание жить.

* * *

Проснувшись в это утро, Марина сразу подумала о маме: сегодня она пришла бы к ним в дом пораньше, с тарелкой пирогов, чтобы поздравить дочку с днем рождения. Так у них было принято — поздравлять пирогами. Но на этот раз ее некому поздравить, некому сказать добрые слова. Она горько вздохнула и занялась привычными, повторяющимися изо дня в день делами. Вот и время обеда. Марина присела у стола, что стоял перед окном в сад. Осень. Солнышко выглянуло. Наверное, последние теплые дни. Неожиданно она поняла, что слышит слова: «Мы тут! Мы тут!». Марина обомлела, обежала взглядом кухню — никого! «Мы тут! Мы тут!» продолжало звучать неизвестно откуда. Чувствуя, как от ужаса по спине и затылку побежали ледяные мурашки, она выскочила из дома. У забора стояла соседка. Увидев Марину, окликнула. Заговорили о делах житейских — как несутся куры, о цене на гречку в местном магазинчике, о запившем муже соседки, и вдруг последняя резко замолчала, прислушалась:

— Ты ничего не слышишь? — Слышу, — испуганно пробормотала Марина. — Вот кажется мне, что кто-то все повторяет «Мы тут, мы тут»! Марина только кивнула, и не попрощавшись заспешила обратно в дом, чтобы скрыть, как напугана: господи, что же это происходит? А через минут десять снова услышала голос соседки: — Марин, выходи, я вижу, кто разговаривает! Она со смехом показывала вверх, на крышу ее дома. Там, на выступе сидели четыре голубя и ворковали, да так, будто и впрямь говорили: «Мы тут! Мы тут!» Помолчав, соседка неожиданно изменившимся голосом сказала: — Странно, в деревне давно уже голубей нет, с тех пор, как ферму закрыли, они и улетели. А эти сидят, говорят… Марин, — она понизила голос до шепота, — может, это твои оттуда прилетели, подбодрить тебя, чтобы не переживала сильно? — Поздравить они меня прилетели, — хотела сказать Марина, но промолчала и пошла за хлебом для птиц. Она накрошила на порог крошек и вошла в дом, наблюдая за голубями. А птицы поклевали хлебушек и полетели одной им известной дорогой. Как и не было их. И вдруг на душе у Марины стало так тихо, так спокойно, и так глубоко и легко вздохнулось, будто отпустила ее затяжная болезнь. — Березы то какие красивые! И сентябринки еще лохматые и яркие! Осень. А я и не заметила.