Стоп, машина: наблюдения за тем, как Западная цивилизация подходит к концу

Людвиг Рёмер (2024)

На протяжении десяти глав примерно равного объёма доктор Рёмер порой с юмором, но чаще с глубокой вдумчивостью подвергает осмыслению такие феномены, как здравоохранение в западных странах; повседневный труд, который всё чаще становится механистическим, теряя своё духовное значение; романтическая и половая любовь (пристальное внимание уделено порнографии как социальному феномену); культурные табу и их разрушение в современном обществе; принципы так называемой «новой доктрины» (современного западного идеологического нарратива) с их «бесстыдной ненаучностью»; закон и право с их странной избирательностью; классическое и популярное искусство (в качестве последнего автор осмысляет, помимо прочего, компьютерные игры, комедийные шоу и Интернет-мемы); образование, превратившееся в симулякр образования; церковь, которая в западных странах в новейшее время перестаёт быть частью культуры, становясь «частным делом» каждого.

Предисловие

Этот текст можно считать продолжением или даже второй частью «Европы глазами снежного льва»: книги, столь же драгоценной в одном отношении, сколь и наивной в другом.

Пламенным приверженцам Ринпоче определённо не понравится слово «наивный» в предыдущем абзаце, оттого я обязан пояснить, что именно имею в виду.

Самое последнее устное наставление из числа тех, что после стали главами «Европы глазами снежного льва», было передано Ринпоче в 2012 году. При том образ Европы, который Учитель держал в своём уме, говоря о всех странностях западной жизни, сформировался раньше — может быть, на десятилетия раньше.

Я хотел бы, чтобы мои читатели осмыслили два примера.

«Вы не делаете этого в школах. Это уже кое-что», — говорит Ринпоче, обращаясь к тем, кто насильственно поощряет развитие детской сексуальности, и современный читатель с трудом удерживается от грустной улыбки при чтении этих двух предложений: в наши дни беседы и лекции о половой жизни давно стали частью школьного учебного плана.

В той же самой главе автор «Европы глазами» ссылается на «Бум», французскую комедию 1989 года о взрослении девочки с Софи Марсо в главной роли. Как многие из читателей книги Ринпоче ещё помнили «Бум» в 2012 году, когда книга впервые появилась? И как многим эта отсылка покажется убедительной сегодня? Французские подростки образца 1989 года, когда мы смотрим на них через линзу современности, кажутся нам почти невинными, как бы тибетский духовный учитель, несколько десятилетий назад наблюдавший за их поведением и стремившийся его осмыслить, ни пытался убедить нас в их испорченности.

«Европа глазами снежного льва» изобилует замечаниями, мыслями, юмористическими моментами, которые по современным меркам кажутся безнадёжно устаревшими. Сказать это — вовсе не то же самое, что сказать, будто сумма устных наставлений Ринпоче (записанная вашим покорным слугой), перестала быть актуальной. В определённом смысле послание его книги для современного мира оказывается всё более и более важным. Я бы хотел, чтобы «Европа глазами» нашла свой путь к сердцу современного читателя — и именно с этой надеждой я беру на себя неблагодарную задачу попробовать создать «вторую серию» философской книги, которая в своё время была внимательно прочитана и оценена честными интеллектуалами.

В отличие от Ринпоче, я человек сугубо светский, и оттого мой читатель едва ли будет ожидать от меня наблюдений за современностью, сделанных с религиозных позиций. Я даже и не буду пробовать делать их: для меня гораздо уместнее будет сосредоточиться на том, что я действительно могу понять и объяснить. Не буду я и пытаться воспроизвести неповторимый стиль Учителя — а вместо этого попробую на страницах этой книги найти свой собственный голос.

Я всерьёз сомневаюсь в том, что меня следует считать западным буддийским учителем (это звание мои ученики присвоили мне, вероятно, слишком поспешно). Голос, который дальше услышат мои читатели, — это голос педагога, и именно в качестве педагога я высказываю свои сомнения, а также предлагаю свои решения перед лицом величайшего духовного кризиса в истории наших стран за многие столетия. (Сумеет ли, впрочем, эта книга предложить те или иные решения? Этого я сказать пока не могу.)

Читатель уже догадался, что «Стоп, машина» продолжает традицию таких работ, как:

— «Закрытие американского ума» Аллана Дэвида Блума (1930—1992),

— «Развлекаемся до смерти» Нила Постмана (1931—2003),

— «Идио[то]кратия» Зорана Терзича (род. в 1969 г.),

— и особенно «Закат Европы» Освальда Шпенглера (1880—1936), мощному, хоть и несколько туманному тевтонскому гению которого автор обязан существенным числом своих идей и своей методологией.

Если бы уже в 1918 году было возможно сказать всё, что может быть сказано о современной социокультурной ситуации спустя девяносто шесть лет, не было бы, воистину, никакой необходимости писать «ремейк» «Заката Европы». Для Шпенглера величественное солнце нашей цивилизации всего лишь торжественно заходило (отсюда и Der Untergang des Abendlandes, «Заход Вечерней земли», что является дословным переводом названия его книги с немецкого языка). Для нас это солнце уже давно село, а впереди — долгая ночь. (Появится ли на небе хоть одна «звёздочка светлая, звёздочка ранняя», чтобы указать дорогу одинокому путнику? Пока небосвод современной культуры чёрен, словно чёрная яма.) Шпенглер описывал период, переживаемый западной культурой столетие назад, в качестве «начала зимы». Нас же, в отличие от него, от самых холодных ночей, самых безжалостных ветров этой зимы отделяют считанные дни, может быть, считанные часы.

Корабль Запада, если нам будет позволена морская метафора, столкнулся с айсбергом. Получив несовместимые с его живучестью повреждения, он обнаружил себя «Титаником», а вовсе не горделивым Ноевым ковчегом. Мы давно миновали момент, до которого ситуацию можно было бы обернуть вспять: машина безнадёжно поломана, и для капитана, пожалуй, остаётся только отправить сигнал «Стоп» в машинное отделение посредством судового телеграфа. Нам следует искать спасательные шлюпки без всякого промедления.

(Замечание в скобках: автор этого текста, будучи буддистом, полностью разделяет надежду на то, что буддизм может быть одной из таких шлюпок. При этом мои религиозные убеждения не мешают мне осознать, что это очень маленькое судёнышко для большинства людей Запада не годится. Всё было бы слишком просто, если бы универсальной панацеей от наших бед оказалось распространение азиатской религии, сущностно чуждой для западного умственного склада.)

Читатель может задаться вопросом о том, зачем писать книгу, основная идея которой уже представлена в её предисловии. На это у меня есть две причины.

«Стоп, машина» пишется, во-первых, с целью охарактеризовать теперешнюю социокультурную ситуацию с наиболее возможной ясностью, точностью и трезвостью. Чем быстрее мы справимся с этим, тем быстрее сможем начать и поиск лекарств от наших болезней — если, конечно, на этой стадии лекарства ещё не опоздали. В любом случае, невозможно приступить к лечению пациента до тех пор, пока мы не признали, что пациент болен, — и, разумеется, для врача окажется большим подспорьем знание того, чем именно он болен.

Вторая цель этой книги — это, если ещё раз воспользоваться морским языком, постановка буя: предостережение представителям других культур (или цивилизаций, если строго придерживаться шпенглеровской терминологии), которые как будто склоняются последовать за нами по нашему самоубийственному пути, идёт ли речь об Африке, Китае, Индии, Ближнем Востоке, России, юго-восточной Азии или даже о Северной Корее. (Воистину неприятное замечание! Неужели дела на Западе обстоят так скверно, что впору уже предупреждать Северную Корею о том, чтобы её жители не уподобились нам? В дальнейших главах автор постарается продемонстрировать, что дела на Западе действительно идут «совсем худо».)

Некоторые источники моего вдохновения к написанию этой книги уже были названы. Другими являются:

— Рэй Брэдбери (1920—2012) и его «451 градус по Фаренгейту» (что же, это было предсказуемо),

— Новалис, также известный под именем Фридриха Гарденберга (1772—1801) с его романом «Генрих фон Офтердингер» и сборником «Цветочная пыльца» (нем. Bluethenstaub),

— Э. Т. А. Гофман (1776—1822) с его сказками и новеллами,

— Томас Манн (1875—1955) и его «Доктор Фаустус»,

— Александр Солженицын (1918—2008) и его «Архипелаг ГУЛАГ» в переводе [на английский язык] Томаса П. Уитни.

(Является ли мысль о том, что параллели между сталинской Россией и сегодняшним Западом напрашиваются сами собой, слишком смелым утверждением?)

Некоторым идеям, которые я пробую развить в этом издании, я также обязан Борису Гречину (род. в 1981 г.), современному российскому культурологу³. Я использую эту возможность, чтобы рекомендовать моим читателям две его книги, а именно «Девять лекций о российской неклассической музыке» и «Утешение философией Боэция как ничейная земля между буддизмом и христианством». «Противостояние миру надломленной веры» — это выражение Линды Пратт полностью описывает интеллектуальное кредо автора этих книг.⁴

Этот текст написан с любовной памятью о Кхенпо Кьосанге Ринпоче (1950—2014), моём первом и единственном духовном учителе. У меня есть суетная надежда на то, что он, доживи он до наших дней, согласился бы с моими идеями (само собой, он высказал бы то же самое в более сжатом виде и с бóльшим остроумием). Сейчас же читателю придётся преодолевать строку за строкой моей довольно скучной прозы. Пусть эта книга даст её читателям достаточно пищи для ума, и пусть важность её предмета искупит все изъяны её стиля.

Последнее: один из моих близких друзей, у которого была возможность ознакомиться с рукописью, описал мою книгу как «английский текст с сильным немецким акцентом», и под «немецким акцентом» он едва ли имел в виду мою грамматику. Мне немного жаль моих читателей, которым придётся столкнуться с этим «немецким акцентом» в последующих главах. Но, как бы там ни было, я не стыжусь ни этого акцента, ни своей национальности.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Примечания

3

Автор использует выражение cultural philosopher, что можно перевести и как «культуролог», и как «философ в области культуры». Оба выражения лестны, и оба в моём случае являются преувеличением (прим. перев.).

4

Я также благодарю г-на Гречина за его ценные пояснения о творчестве Достоевского (прим. авт.).