Варварогений децивилизатор

Любомир Мицич, 1938

Публикуемый впервые на русском роман сербского писателя, издателя авангардного журнала «Зенит» (1921-1926) и основателя движения зенитизм был написан им во Франции и издан в Париже в 1938 году. Главную идею Мицича – восстание варваров с Востока против лицемерной европейской цивилизации – можно встретить в его многочисленных статьях, манифестах, стихах 1920-х годов. А в романе она возникает как легенда о жизни и страданиях одинокого балканского Варварогения, которая во многом основывается на обстоятельствах жизни самого Мицича. В приложениях – автобиография писателя, его статьи и манифесты, а также беседа поэта и художника-зенитиста Б.В. Полянского с Ф.Т. Маринетти. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Lioubomir Mitsitch

Barbarogénie le décivilisateur

Roman

Aux Areneś de Lutèce

Paris

Перевод с французского

Марии Лепиловой

Комментарии и примечания

Сергея Кудрявцева и Марии Лепиловой

В оформлении суперобложки использованы рисунок Иосифа Клека (Иосипа Сейсселя, 1925) и фотография Любомира Мицича (1925)

© L. Mitsitch, 1938

© Книгоиздательство «Гилея», переводы, 2021

Человеческое восстание Любомира Мицича

Издательская интродукция

Сербский писатель Любомир Мицич умер пятьдесят лет назад в доме для престарелых недалеко от Белграда. В нынешнем году в Сербии отметили столетний юбилей его журнала «Зенит», первый номер которого вышел в Загребе 1 февраля 1921 года. Этот самобытный югославский вестник, полногласно заявивший об эре зенитизма — нового авангардного движения на Балканах, — просуществовал до конца 1926 года (выйдя 43 номерами, а фактически — 34 отдельными выпусками, если не считать двух специальных листовок). Примечательная особенность журнала в том, что, будучи рупором мицичевской концепции варварского гения и антиевропейского, антицивилизационного проекта, он носил во многом интернациональный характер, завоевав статус своеобразного панъевропейского ревю. Не стану утомлять читателя перечислением всех участвовавших в нём несербских и небалканских имён (только их несколько десятков), а назову лишь некоторые более известные, чтобы была видна широта его интересов и охвата, а заодно — выстраиваемая Мицичем творческая парадигма, его оригинальный монтаж своих и чужих идей. Соредактором первых тринадцати тетрадей был Иван Голль, ему же принадлежит дебютный зенитистский манифест, вышедший в журнале на немецком. На страницах ревю публиковались (когда на сербохорватском, когда без перевода): X. Вальден, В. Гропиус, П. Дерме, Т. ван Дусбург, М. Жакоб, В. Кандинский, Л. Кашшак, К. Малевич, Ф.Т. Маринетти, В. Маяковский, Б. Пастернак, А. Сальмон, М. Сёфор, В. Уидобро, Р. Хаусман, В. Хлебников и многие другие авторы разных новых направлений. В одном из ранних номеров были напечатаны блоковские «Скифы» (на русском), имевшие для журнала определённо программный характер, а позднее — фрагменты есенинского «Преображения», мессианского гимна грядущей солнечной жизни (в переводе самого Мицича), и его же антиурбанистский «Мир таинственный, мир мой древний…».

Свой последний роман «Варварогений децивилизатор» Мицич написал на французском и напечатал в Париже в июне 1938 года. Книга наверняка не могла выйти в Королевстве Югославия, где власти ещё в двадцатые годы запрещали «Зенит» за неюгославские настроения, а в конце тридцатых внутриполитическая атмосфера была накалена до предела. Эта автобиографическая, символическая и полностью зенитистская вещь является завершающим этапом зенитизма, единственным адептом которого остался его основатель. Роман был переведён на сербский в 1993 году, а затем вышел в антологии сербского авангардного романа в 2011-м, однако мне доводилось сталкиваться с мнением, что «Варварогений децивилизатор» — произведение не только не авангардное, но и вообще националистическое. Если в основе первой характеристики лежит распространённый шаблон, где «авангардное» или «авангардистское» — синонимы ненормативного стиля и экспериментального языка, то вторая исходит из яркого «сербиянства» и антиевропеизма романа. И та, и другая оценки у сегодняшних цивилизованных исследователей авангарда имеют негативный оттенок. Роман Мицича, разумеется, ни в каком оправдании не нуждается, но как издатель, выбравший его для перевода на русский и публикации, я проясню своё мнение на этот счёт.

Примерно так, как слово «балканизация» в романе имеет совершенно иной, отличный от сегодняшнего смысл, как понятие анархии давно обрело в бытовой лексике противоположную коннотацию, или наподобие того, как слова «варвар» и «варварский» означают уже совсем не то, что под ними изначально имелось в виду, за ключевыми для Мицича идеями и понятиями кроются смыслы, далёкие от их сегодняшнего вероятного восприятия, и я бы не искал в них прямого соответствия таковому.

«Железобетонная поэма» В. Каменского «Солнце» из книги В. Каменского и А. Кручёных «1918» (Тифлис, 1917)

Новаторский характер «Варварогения» и его очевидная органическая связь с ранними передовыми течениями, такими, например, как русский футуризм или немецкий дадаизм, впитанными зенитизмом в полной мере, содержатся, я думаю, во многом именно в его «сербиянстве» и антиевропеизме — концептах, объединяемых у Мицича требованием варваризации жизни и во многом из него вытекающих. Понимание серба как варвара, такого неотёсанного хама, встреченное Мицичем в соседних, преимущественно католических культурах, переворачивается в его зенитистской плавильне ровно так, как цивилизованный мир перевернул или искривил другие перечисленные выше понятия. Он совершает своего рода detournement, возвращая «варвару» не только его значение «чужака», не входящего в круг определённой цивилизации (последнее слово, кстати, тоже приобрело у нас совсем иной привкус), но и наполняя его героическим и мессианским содержанием. Мицич словно реинтерпретирует «грядущего хама» Мережковского или берёт за основу бердяевское определение русского футуризма: «Футуризм и есть новое варварство на вершине культуры. В нём есть варварская грубость, варварская цельность и варварское неведение. Это варварство должно было прийти на смену упадочности». Ещё до подобных реакций на будетлянство Валерий Брюсов в «Грядущих гуннах» призывал «Оживить одряхлевшее тело ⁄⁄ Волной пылающей крови» — балканское варварство в романе Мицича и есть сама эта вершина культуры и новая кровь для Европы. Своим бесконечно поэтичным, а часто архаичным текстом он будто вторит Рихарду Хюльзенбеку с его «Мы — древние сказители, желающие всё начать сначала», совершая возврат к первоистокам, который кажется мне самым ценным и в открытиях русского авангарда.

Такой вот своеобразный национализм Мицича, взывающий к расширению зоны децивилизации, сербской Барбарии, до исторических территорий сербского расселения, да и вообще — к варваризации всей Европы, носит, тем не менее, оборонительный, а не наступательный характер. Он по своей сути антиавторитарен, как антиавторитарен, несмотря на все его воинственные выходки, любой подлинный авангард в искусстве — и прежде всего ранний, досоветский и домуссолиниевский. Муссолиниевский фашизм и гитлеровский нацизм, а заодно с ними — Сталинский социализм писатель оценивает исключительно как заново отросшие головы Цивилизации, синонимами которой являются империя, оккупация и аннексия, город, техника, музеи, масс-медиа, лицемерие и деньги. По Мицичу, цивилизация, в особенности современная ему капиталистическая, враждебна самой природе человека, она отравляет весь мир своим несвежим дыханием. Эта позиция, выраженная в форме литературного иносказания, а иногда заявленная в романе с беззастенчивой прямотой и футуристской прямолинейностью, чрезвычайно близка к антицивилизационным теориям современного западного анархизма.

В конце концов, варвар у Мицича — любой подлинный творец, испытывающий вечные мытарства и вступающий в борьбу со «сплочённой шайкой посредственностей, задающих тон в обществе, где правят и указывают путь скоты и одноглазые пройдохи». Варвар — это тот, кто не идёт в ногу со всеми, даже со временем, и уж точно не следует указаниям политического и культурного мейнстрима, и сам роман в этом смысле вполне варварский, потому что упрямо гнёт свою линию, не соглашаясь с господствующей общественной матрицей и не приспосабливаясь ни к каким модным течениям в литературе. Авангард может быть антиварварским, а варварство — быть антиавангардным, но при этом стать настоящим авангардом, если тот, первый, сросся с цивилизацией и превратился в сопутствующий ей модернизм, призванный украсить её достижения. Таким варваром по отношению к обслуживающему строй футуризму и его декоративным вариациям чувствовал себя в 1920-е сторонник старого, «истинно прекрасного» Владимир Ленин: «Почему надо преклоняться перед новым, как перед богом, которому надо покориться только потому, что “это ново”? Бессмыслица, сплошная бессмыслица! Здесь — много лицемерия и, конечно, бессознательного почтения к художественной моде, господствующей на Западе. Мы хорошие революционеры, но мы чувствуем себя почему-то обязанными доказать, что мы тоже стоим “на высоте современной культуры”. Я же имею смелость заявить себя “варваром”».

Своего рода дистиллированный, одомашненный авангард часто явлен в исследованиях, раскладывающих его по филологическим или искусствоведческим полочкам и начисто лишающих этого подопытного его звериного и варварского духа.

И варварский авангард, и искусство гениальных варваров всех эпох — это грёзы и образы освобождения от наростов цивилизации, от её бесчисленных усложнений и производных, от защитных и маскировочных уровней, отчуждающих человека от собственной аналоговой, поэтической природы и ввергающих его в стихию цифры. Цифры, конечно, не в технологическом и экономическом понимании (хотя и в нём тоже), а в смысле холодной и голой абстракции, цифры как мёртвой меры поступков и бездушного исчисления живой жизни, её рассечения, ранжирования и кодификации. И одновременно как органичной части человеческой натуры, а вовсе не приложенной извне дьявольской силы. Я бы так сформулировал, что заумь и косноязычие русского авангарда, дадаистское приключение освобождённого человека, зенитистский Варварогений, да и всё искусство, которое мы с вами любим, — участники и провозвестники бесконечного восстания человечества.

Сергей Кудрявцев

Страница из «Зенита» № 17–18 с прологом В. Хлебникова и эскизом костюма Л. Лисицкого к опере А. Кручёных «Победа над Солнцем». 1922

Книга Б.В. Полянского «Паника под солнцем» (Белград, 1924)