Бухтарминские кладоискатели

Лухтанов Григорьевич Александр, 2023

Казахстанский Алтай славится не только роскошной природой, но и богатством недр, за что и получил название Рудного. Однако в последнее время очень актуальным становится вопрос разведки новых месторождений.В приключенческой и одновременно краеведческой повести рассказывается, как четверо мальчишек из лесной деревушки увлеклись изучением родного Бухтарминского края. Они слушают рассказы о его истории, о путешественниках, посетивших его в XIX веке, совершают походы, отыскивают клады и даже делают открытие богатого рудного месторождения. И всё это сопровождается приключениями в горах и лесу, порой опасными и рискованными, но герои повести выходят победителями из самых сложных ситуаций.

Пахомыч

Не откладывая в долгий ящик, вскоре братья были в избе старого партизана Пахома Ильича Свиридова. В тёмной комнате было не слишком уютно — чувствовалось отсутствие женской руки. Старик давно уже похоронил хозяйку и жил бобылём.

— Значит, интересуетесь, как была установлена советская власть в нашем лесном краю? — Пахомыч сделал остановку, закурив сигарку-самокрутку из самосадочного табака. — Да-а. А я, пожалуй, уже и сам забыл и запутался, как всё это было. Убивали друг друга, махали шашками, головы рубили. В общем, была какая-то кутерьма с расстрелами, голодухой, разрухой, и так несколько лет. А что до советской власти, так это всё было довольно мрачно. Пришли какие-то дяди в кожаных тужурках, перепоясанные ремнями и увешанные маузерами, и объявили, что установлена советская власть.

— Но как же, а ведь до этого были бои. Красные, белые. Нам даже в школе рассказывали про Малея, расстрелянного под берёзой около Шумовска.

Роман делал попытку разговорить оказавшегося довольно суровым и неразговорчивым Пахомыча.

— Красные и белые? Так это же и те, и другие были наши же мужики. Крестьяне. И вовсе не значит, что красные — это беднота, а белые — кулаки и богатые. Бывало и наоборот. Сейчас трудно разобраться, а тогда и вовсе всё было непонятно, кто за что, кто против кого.

— А как же зверства беляков, о которых пишут и нам в школе рассказывают? — для затравки начал Степан. — В Зыряновске вон памятник стоит борцам за советскую власть.

— Я, ребята, вот что вам скажу: вы меня не слушайте, я уже свою жизнь прожил, а у вас всё впереди, и вы должны по-другому мыслить, чем я. А я же сам воевал — и теперь виню себя за это. Братоубийственная та была война, и жестокость проявляли с обеих сторон что белые, что красные. А что дальше было? Сплошной обман. Землю посулили крестьянам, а сами тут же отобрали не только землю, но и выращенный хлеб. Это что, как это назвать, кроме как грабежом?

Пахом Ильич так разошёлся, что ребята были уже и не рады затеянному ими разговору.

— Пахом Ильич, да мы по другому вопросу, — попытался изменить ход разговора Роман. — Земля слухом полнится, болтают, что рядом с вами клад зарыт.

— Это кто же вам сказал?

Роман замялся, не зная, что сказать, но Стёпа тут как тут:

— Как кто, знакомая вам наша школьная техничка Фаина!

— А, Фая… Ну да, она могла кое-что знать. Ну, раз уж это не стало тайной… — Пахом Ильич вдруг заговорил сердито. — А что же вы хотите — стать кладоискателями и чтобы вам всё преподнесли на тарелочке? Клады не так просто искать — вокруг них всегда тайна, разбойники, пираты. Их ищут, потом за них сражаются, проливают кровь. И что же это за клад?

— Говорят, вроде как дочь убитого купца где-то тут зарыла своё богатство.

— И вы верите этим байкам?

— Вот мы и пришли к вам разузнать.

— Хм-м… А вы бабу Анисью знали?

— Эту старуху, что была не в своём уме?

— Её, её.

— Ещё бы не знать! Её вся Столбоуха знала, а некоторые даже боялись. Она же с топором на людей кидалась. А сама побиралась, пока не умерла.

— Да, было такое дело. Её как в молодости напугали, так до самой смерти не прошли обида и страх. Ведь дочь купца, про которую вы говорите, — это и есть баба Анисья.

— Мы этого не знали.

Братья на самом деле очень удивились.

— А я, ребята, знал её, можно сказать, с детства. Мы тогда в Путинцево жили по соседству. Красивая была дивчина. Она на меня долго обиду держала, когда с её отцом так поступили. Я же в красном партизанском отряде был, хотя к смерти её отца никакого отношения не имел. Жила в одиночестве, ни с кем не дружила. Это уж потом отошла, я ей помогал, как мог, когда она оказалась в бедственном положении. Да, перед смертью она мне рассказала, что зарыла семейные ценности. И место показала. Тогда же до самого тридцатого года всё отбирали, вплоть до женской юбки. Называлось раскулачиванием. Вот она что-то и припрятала, да так и не попользовалась.

— Невероятная история! — вырвалось у Романа.

— Тут много неясного, — в свою очередь отметил Степан. — Как получилось, что вы и она оказались здесь вместе в Столбоухе?

— Всё очень просто. Я проработал всю жизнь лесником, а она пожелала поселиться рядом с могилой отца. Работала на почте в Столбоухе. Вы-то уже знали её только в старости.

— Значит, могила её отца здесь, в Столбоухе?

— Здесь, совсем рядом, где мы с вами сейчас находимся. Говорю, открывая чужие секреты, так как сам я уже слишком стар и надо кому-то передать эту тайну. Родных-то у Анисьи не осталось, мне тоже недолго жить на этом свете, а вас я считаю людьми достойными, так как знаю и уважаю вашего отца.

— А почему сами не воспользовались?

— Самому? Это в нашей-то убогой жизни? А почему ты не спросил, как так вышло, что сама Анисья не воспользовалась?

— Да, почему не воспользовалась?

— Вы же не знаете, что там закопано. И я скажу вам, что тоже не видел этот клад. Мне Анисья сказала так: «Там, говорит, Пахом, закопан фарфоровый чайный сервиз. Но сервиз не совсем обыкновенный. Дорогой, кузнецовской фирмы». А фирма эта гремела на весь мир. Говорит, малинового цвета сервиз на двенадцать персон. Вот сами и судите: зачем Анисье или мне эта ювелирная работа в крестьянской избе? А вы откопаете — если сохранилось, можете в музей сдать. Потому вам и доверяюсь. Возможно, и какие-то бумаги есть относительно её отца.

— Нам, Пахом Ильич, интересны бумаги для истории. Предметы старины, что люди привозили с собой, когда сюда бежали. Мы интересуемся, когда и как заселялся наш край.

— А вот тут, ребята, вы опоздали. Анисья когда умерла, через год снегом раздавило её избушку. Она и так дряхлая была. Вот мальчишки и повадились бегать на развалины, рылись в рухляди. Показывали мне старые иконы — чёрные, закопчённые. Анисья всё это держала, хотя и не очень набожная была. Книжные талмуды там были, религиозные, конечно, старинные. Я-то всем этим не интересовался.

— А что за мальчишки? Может, у них всё это сохранилось?

— И-и, и тут вы опоздали! Вы разве не знаете, что рыскал здесь один тип из Зыряновска? Всё спрашивал про иконы и старинные книги. Он всё и забрал, можно сказать, за бесплатно ему всё отдавали. Зачем нашему человеку это старьё? А этот Крепинин, не будь дураком, всё это добро потом сплавил за границу. Говорят, озолотился этот проходимец. Он ведь не только в Столбоухе шарился — все деревни по Бухтарме обскакал. Шустрый был человек и с тёмным прошлым. Болтали, что он в наших, советских лагерях десять лет отсидел за сотрудничество с немцами в годы войны.

— Нет, Пахом Ильич, мы этого ничего не знаем. Мы же всё лето живём у себя на пасеке.

— Ну, так вот теперь будете знать. А клад этот надо раскопать — мне и самому интересно узнать, что там Анисьюшка запрятала. Она-то и сама уже давно позабыла, что там было, когда мне обо всём этом рассказывала. Вы это дело не откладывайте в долгий ящик — нынче надо и разрыть, пока я живой. Весь инвентарь: лопаты, ломок — всё это у меня возьмете, и скажите спасибо: могилка и клад рядом, тут, в двадцати пяти шагах от моей избы. Получается, что я как охранник, на кладбище всю жизнь прожил. Да вот ещё. Хе-хе, знаете, тут ещё один сторож имеется. Удивитесь: сова! Как чуть под вечер, она вылетает из леса, садится на макушку пихтушки, в самый раз у того клада. И сидит так, зыркает по сторонам, поглядывает: не трогает ли кто тот бугорок. И что меня удивило: у всех сов глаза огненно-красные, а у этой — синие! То ли она заколдованная какая?

Роман оживился:

— Неясыть эта сова называется, Пахом Ильич, только у неё глаза чёрные, с синевой, а у всех других сов они жёлтые или оранжевые.

— Ну вот видишь, что значит наука! Теперь буду знать. А вы приходите, раскопаем. Но лучше на рассвете, когда народ спит. Ночью-то несподручно, а пораньше — самый раз. Нам не нужны деревенские пересуды — так-то вернее будет и спокойней. А приходите с вечера. У меня переночуете, чайку попьём, дроздов послушаем — шибко хорошо они поют по вечерам тут рядом, на макушках ёлок. Рассветает в половине четвёртого, мой Петька как пропоёт, так и за работу примемся.

— Придём, Пахом Ильич, обязательно придём. Как ты, Рома, думаешь, когда?

— В воскресенье не получится — надо дома побывать.

— Ну, тогда в пятницу вечерком к вам, Пахом Ильич, и заявимся.

— А как же школа? — вспомнил Роман.

— Выбирай: один прогул, но раскопки.

— Ну, разве ради науки! У меня ещё идея возникла: порыться на месте избы бабы Анисьи.

— Приходите. Всё осмотрим. Там целая кипа бумаг была — авось что-то и сохранилось. А от меня привет передайте Петру Ивановичу!