Сад, что вырос под виселицей

Лука Некрасов

Альберт Эйнштейн сказал: «Я не знаю, чем будут воевать в третьей мировой войне, но в четвертой мировой люди будут воевать дубинками и камнями». Как прозаично для человека предрекать Апокалипсис. Последние два века старой эры чуть ли не каждый день становился Судным. Наверно, самыми любимыми были теории ядерной войны и Армагеддона, но и идея вторжения внеземных форм жизни тоже нашла своих воздыхателей. Кто бы мог подумать, что Эйнштейн ошибется. Третья мировая прошла, а человек жив.

Глава 3. Тройственность

Часть 1. Акведуки

В чем проявляется истинная сила человека?

Если я скажу, что в поступках, думаю, окажусь прав. Навряд ли есть качество более важное, чем сила воли! Мы все рождаемся разными, с разными возможностями. Будь то сила, интеллект или, разумеется, социальный статус. Но именно поэтому нам дана воля — слабый может стать сильным, глупец мудрецом, а нищий богачом.

Но есть одно небольшое «но»: сила воли — это дар, который также дается нам по праву рождения.

Воля людей способна менять мир, и нет ни одного человека на Земле, который не хотел бы изменить этот мир, нет ни одного человека, который был бы согласен со всем тем, что происходит в этом мире!..

Воля людей способна изменить мир…

«Как же хочется есть — не припомню, когда я последний раз был так голоден! У меня вроде еще остались какие-то гроши, так, посмотрим… три сотни… нет, ну это уж слишком, я будто Раскольников — такой же отвратительный нищий мечтатель. Интересно, где меня ждет моя старуха-процентщица? — молодой человек залился истерическим смехом. — Как же там было?»

Юноша достал замызганную тетрадку, пролистал несколько листов и ткнул пальцем в средину страницы. «Лучшие мысли великих умов» гласила длинная надпись, написанная до неприличия корявым почерком. Под надписью красовалась цитата Достоевского

«Бедность не порок, это истина. Знаю я, что и пьянство не добродетель, и это тем паче. Но нищета, милостивый государь, нищета — порок-с. В бедности вы еще сохраняете свое благородство врожденных чувств, в нищете же никогда и никто. За нищету даже и не палкой выгоняют, а метлой выметают из компании человеческой, чтобы тем оскорбительнее было; и справедливо, ибо в нищете я первый сам готов оскорблять себя».

«Эх, — вздохнул юноша, — ты прав, Фёдор Михайлович, нищета отвратительна, а ведь мы с ней теперь попутчики, значит, и я отвратителен… Так, соберись, надо поесть, купить сигарет и позвонить ей (от чего-то одного придется отказаться)».

Подумать только, три дня прошло, как последний раз видел ее, да и помыться не помешает. А вот и пункт четыре.

Юноша постучал в окно три раза. Из окна высунулась голова афроамериканца лет двадцати пяти.

— Пачку сигарет, пожалуйста, самых дешевых.

— Тебе крепких или легких?

— Крепких.

— Могу предложить за ту же сумму синтетику.

— Нет, спасибо, я в завязке.

— Как знаешь, брат, вот твоя сдача.

— Сдачу залей на этот номер.

— Да там же всего тридцатка, даже на минуту не хватит.

— Залей, говорю!

— Хорошо, хорошо, тока остынь, ладно.

Юноша забрал сигареты и быстро нырнул в ближайший переулок. Торговец в свою очередь пробурчал что-то вроде «когда ж вы подохнете, низшие».

Так, звонить нет смысла, напишу, чтоб перезвонила. Ну, давай же, перезванивай, давай!

— Алло.

— У тебя опять нет денег?

— Просто вовремя не пополнил, а вблизи ни одного пункта.

— Ну да, ну да, что тебе надо?

– Ты не хочешь со мной разговаривать?

— Удивительно, правда?

— Только не ври!

— Тебе больно надо.

– Не хотела бы говорить, не перезвонила, или я опять не прав?

— Все то же высокомерие. Откуда такое себялюбия у наркомана?

— Я завязал!

— Две недели без дозы, тоже мне завязка.

— В этот раз точно все. Я же обещал!

— А чего стоят твои обещания? Докажи хоть раз делом, а не словом!

— Вот увидишь, не пройдет и года, как из Акведуков я перевезу тебя на средний уровень града!

— Тогда и поговорим, а сейчас я хочу спать.

— Эрика!

— Что?

— Я люблю тебя.

— Иди спать!

В трубке слышны серии коротких гудков.

«Эх, женщина… Интересно, зачем вообще нам отношения? Деньги, нервы, время — они забирают все и не дают за это ничего! Ну, может, только секс, так если подумать, секс можно получить, воспользовавшись услугами проститутки. Если посчитать траты на подарки и ухаживания, возможно, выйдет даже дешевле, избавит от переживаний, да и не займет драгоценное время! А самое главное, все будет предельно честно: чисто коммерческие отношения, где суесловие будет просто неуместно! — размышляя про себя, Орфей на ходу распаковывал пачку сигарет, затем поджёг одну и сильно затянулся. — Уже четыре года прошло, как я ее не видел. Интересно, как она там. А я ведь ее любил, а самое странное, ведь тогда были и деньги, и хорошее место в обществе. А она все равно ушла. Этот ее новый парень, олигофрен — ни мозгов, ни цели в жизни, завод его потолок! Да и лицом явно не вышел! Так почему он? Чем я тогда был хуже? Наверно, для женщин это не главное. Ну, что тогда? Вообще, в этом деле я явно неудачник! Вроде бы ходил весь такой франтом, в лакированных туфлях, блистал зазубренными цитатами, а толку? Все равно по-настоящему меня ни разу не любили. Каждая новая женщина только разбивала мое сердце! Я думал, может, мои достижения слишком незначительны. Но, черт возьми, я был успешнее 97% людей на Земле как минимум, но любовь так и не пришла ко мне! Наверно, я обречен! Даже нет, я проклят! Хоть бы этот мир провалился в бездну! Со всеми его счастливыми влюбленными! Чтоб вы сдохли! Все! Пойду к двадцать седьмому причалу, там, говорят, нет зрячих, значит, можно будет наконец-то поспать. Хотя там много воров, а у меня все равно ничего нет».

***

— Вставай, кусок мусора! Я кому сказал, вставай падаль!

— Пойдем уже, у этого бомжа все равно ничего нет.

— Заткнись! На нашем причале уже полгода нет смотрящих, и весь сброд с Акведуков теперь стекается к нам!

Мужчина наклонился к лежащему в собственной крови низшему, приподнял его голову за волосы и плюнул в лицо бедняге.

— Ты думаешь, можешь спать на моем причале, не заплатив мне!

— Я отдам все, что угодно, только не бейте пожалуйста.

— В этом и вся проблема, у тебя ни хрена нет! Сейчас я буду медленно перерезать тебе гортань, мусор! А потом брошу здесь гнить на память таким же кускам падали, как ты.

— Кир, пойдем, он этого не стоит.

— Потрокул.

— Да?

— Если ты вдруг возомнил себя сверчком Джимини, мне все равно, но я, твою мать, не Пиноккио, мне мозги иметь не надо!

С этими словами мужчина перерезал глотку низшего, заливаясь безумным смехом (на самом деле это даже смехом нельзя было назвать, скорее припадок — сложно себе представить, что-то более жуткое).

— Ты опять это сделал, — сказал второй мужчина, тяжело вздохнув.

— «Ты опять это сделал, как ты мог?» Ты стал такой тёлкой, Потрокул!

— Еще слово, Кир, и я убью тебя.

— Ой, прости, Джимини.

Собеседник Кира молча сунул руку во внутренний карман куртки, через секунду щелкнул взведенный курок. Кир обтер нож о рукав жертвы, привстал с корточек и приготовился к нападению. Где-то около десяти-двадцати секунд оба смотрели друг другу в глаза. Кир было дернулся, чтоб совершить прыжок, но его остановила вибрация телефона в джинсах. Он медленно вынул телефон из кармана и ответил, прижимая щекой трубку к плечу, чтобы не опускать нож.

— Да, шеф. Но, шеф… Да, я понял! Такого больше не повторится.

Кир секунд двадцать подержал трубку, затем, очевидно, закончив разговор, положил ее в карман, а нож убрал в чехол на поясе.

— Нам пора, шеф сказал, есть работа.

Потрокул кивнул и убрал руки в боковые карманы куртки. Затем оба мужчины пошли вверх по улице. Звук их шагов медленно угасал, пока его не стало слышно. После того как страшная парочка скрылась в пелене утреннего тумана, двое бездомных выползли из-за кустов позади скамейки, где произошло это страшное убийство.

— Черт возьми, что это был за маньяк? — поинтересовался тот, что был помоложе. Параллельно парень отряхнул землю с колен и выдохнул столб пара, который медленно поплыл по влажному морозному воздуху причала. Затем быстро потер руки одна о другую, дабы хоть немного согреться, и подошел к блеклому уличному фонарю. Фонарь, судя по всему, был неисправен, так как периодически начинал моргать. Под фонарем стоял какой-то странный бродяга. Сложен он был неплохо, довольно высокий, примерно метр девяносто в высоту. Широкая спина и сильные руки говорили, что мужчина привык к тяжелой работе. Волосы у незнакомца были русые, а глаза карие, лицо покрывала щетина. Но при всей мощи своего тела, бездомный еле стоял на ногах от усталости, руки его дрожали, а под глазами были огромные круги. Нищий какое-то время помедлил, будто прицениваясь к молодому парню, но потом ответил:

– Кир, а второй Потрокул, оба работают на Танго. Жуткие типы, меня бросает в дрожь от одного их имени.

Юноша ехидно улыбнулся

— Танго — это как танец? В жизни не слыхал более тупорылого имени.

— И не услышишь больше, если будешь и дальше так говорить! Он хозяин всех Акведуков, говорят, это из-за него на двадцать седьмом причале нет смотрящих.

— Не неси чушь, это невозможно!

— Все возможно, если ты один из жителей Импертариона.

— Зачем богачу спускаться в Акведуки?

— Кто-то же должен следить за сбродом внизу. Кстати, я Клот, а как тебя зовут?

— Орфей.

— И как же ты, Орфей, додумался спать на скамейке парка в таком месте?

— Не пойми меня неправильно, Клот. Если бы ты меня не стащил в те кусты, я уже был бы мертв, и я благодарен тебе. Но я не ищу друзей.

— А что ты ищешь, Орфей?

— Работу.

— С работой на причалах проблем никогда не было.

— Да, но я хочу, чтоб мне платили деньгами, а не наркотой.

— Тогда пойдем со мной, бьюсь об заклад, у нас в доках найдется работа.

— Кто ты, Клот? Ты не похож на наркомана?

— Я им был в прошлом.

– Как и все тут. Сколько ты уже в завязке?

— Где-то полгода. Когда хочешь попасть на средний уровень, все для этого сделаешь, не так ли?

— А мы с тобой похожи, Клот, я тебе верю.

— Ну, тогда пошли в доки.

Часть 2. Ватикан

Такие грязные коридоры — мерзость! А зловоние, будто мы в сточных водах! Викарий, неужели казна платит недостаточно средств, чтоб чистить темницу? В конце концов, церковь Ватикана — историческая ценность для всего человечества!

Вернее будет сказать, была исторической ценностью — теперь это просто тюрьма.

Пожилой мужчина, одетый в черную рясу с ярко-красным капюшоном, приподнял над головой керосиновую лампу, и тусклые лучи рассеяли тьму коридора где-то на пять метров вперед. Это переполошило парочку крыс, дерущихся в углу у огромной чугунной двери в конце коридора, и грызуны с писком разбежались в стороны. Старик подошел к двери и поднял с пола кусок обглоданного мяса (видимо, как раз из-за него сражались крысы), затем поманил жестом леди, брезгливо семенящую сзади.

— Леди Саша, посмотрите сюда.

— Что это, викарий?

— Это мизинец правой ноги, скорее всего, одного из заключенных. Крысы часто нападают на ослабших после пыток заключенных, будем надеяться, что это не ваш каноник.

— Какая мерзость.

Леди поднесла правую кисть ко рту, сдерживая позывы рвоты.

— Возможно, вам не стоит углубляться в тюремные коридоры, зрелище, скажем прямо, нелицеприятное.

— Об этом не может быть и речи, викарий, я на задании.

— О, прошу, называйте меня Ричард, вы же моя гостья.

— Как скажете, Ричард, мы можем уже войти?

— Если таково Ваше решение.

Викарий со скрипом отворил дверь, в нос ударил затхлый запах крови и нечистот, с другой стороны коридора стали доносится стоны и вопли заключенных. Старик шагнул внутрь, Саша немного замешкалась, собралась с духом и последовала за ним. Преступив порог, леди оказалась в идеально чистом холле со знаменами старой эры и стенами, обшитыми бордовым шелком. По стенам были развешаны картины с изображением подвергаемых пыткам людей. Под каждой из картин располагались орудия пыток.

— Что это за место, Ричард?

— О, это мой маленький музей, моя гордость. В этой комнате, леди Саша, собраны все орудия пыток Инквизиции старой эры.

Саша подошла к странной железной пирамиде, стоявшей на столике с тремя чугунными ножками, на потолке висели веревки и ремни. Подняв глаза чуть выше, Саша увидела картину, где пытали женщину с помощью этого странного устройства. Женщину поднимали с помощью ремней на вершину пирамиды двое мужчин и постепенно опускали вниз, заставляя ее собственным весом насаживать свои половые органы на заостренную вершину пирамиды.

— А у вас наметанный взгляд! Подошли к самому ценному образчику искусства пыток. Бдение держит заключенного в сознании всю процедуру, не причиняя ему сильных физических повреждений, к примеру, как стул ведьм, но при этом объекты пыток испытывали воистину адскую агонию.

Саша вновь опустила глаза к пирамиде и увидела на ней пятна свежей крови.

— Там свежая кровь, Ричард!

— И действительно, это пятно немного похоже на кровь.

— Неужели этим орудием недавно кого-то пытали?

Пожилой викарий медленно выдохнул и посмотрел в глаза Саши:

— Я предупреждал вас, дитя. Подвалы Ватикана скрывают тайны темной стороны нашей власти. Редко кто возвращается, войдя однажды в коридоры этой темницы.

— Но это ужасно, что вы тоже пытаете людей, Ричард.

— Попав в кандалы Инквизиции, человек перестает быть человеком! В этой темнице невиновных нет, леди Саша. К нам попадают выродки, обреченные на вечные муки в аду. Наше задача обеспечить подготовку к их нелегкой судьбе.

— О, как благородно с вашей стороны, викарий!

Ричард указал пальцам на гобелен чуть правее выхода из зала. Золотые буквы на белом фоне гласили «Милосердие и справедливость».

— Под таким вот девизом просуществовало в Португалии почти три века ведомство Священного правосудия святой Инквизиции. Его переняло и нынешнее управление. У меня нет сомнений в нашем деле. На этом считаю нашу экскурсию законченной и прошу пройти за мной; искренне надеюсь, что ваш пленник еще жив и не сошел с ума. Вам же могу посоветовать надеть эту маску.

Викарий протянул фарфоровую карнавальную маску леди. Александра с недоумением посмотрела на мужчину.

— Понимаете, леди Саша, после вашей реакции на увиденное в музее я полностью уверен, что наблюдать пыточную темницы вам без надобности. Поэтому я предлагаю вам надеть этот прибор. У нас его называют томницей — в маске-томнице нет прорезей для глаз, поэту сами пытки вы не увидите, также в ней имеются затычки в уши, дабы гости не слышали криков заключенных, и, конечно, в нее встроены специальные ароматизаторы. Букет запахов в пыточной тоже весьма своеобразен: тут и кровь, и паленая кожа, да и в довесок экскременты — знаете, многие заключенные абсолютно теряют достоинство, уже после первой же пытки начинают ходить под себя. Некоторые говорят, что при сильной боли это нормальное явление. Я же склонен считать, что все же данное явление происходит от свинства и малодушия. В общем, вам лучше надеть томницу.

Леди ненадолго задумалась и все же решила надеть маску. Викарий радушно взял Сашу под руку и повел в глубь темницы Ватикана.

Часть 3. Курорт Конфедерации

— Пора вставать, сэр.

— Еще пять минут, Михаил!

— Через полтора часа у вас репетитор, а вам еще нужно успеть принять ванну и позавтракать.

— Репетитор, опять учеба! Сегодня же воскресенье!

— Новейшая история, сэр. Вы же знаете, Профессор Вальмер по будням практикует в университете, поэтому ваши занятия проходят по выходным.

— И почему бы мне тогда самому не учиться в университете? Было бы меньше проблем.

— С простолюдинами — никогда! Что бы сказал ваш отец на это рвение!

— Михаил, мы должны ценить рвение живых, а не предрассудки покойников! Ступай, я через двадцать минут спущусь.

На мгновенье лицо дворецкого извергло раздраженную гримасу, но тут же вернулось в привычное состояние покорности, и, отвесив аккуратный поклон, слуга закрыл дверь с обратной стороны. Юноша раза два-три зевнул и нехотя присел на край кровати. Утреннее солнце мягким светом заливало всю спальню, теплый летний ветер доносил запах недалекого океана. Молодой человек медленно встал, вышел на балкон, оперся локтями о поручни и стал наблюдать за необычайной красотой курортной зоны Конфедерации. Так как в курортной зоне здание отеля было единственным высотным зданием (весь же остальной город был усыпан небольшими сооружениями пятивековой давности), ближе к горизонту виднелся океан. Снизу доносился шум от кэбов, развозящих знатных господ, которые куда-то спешили с утра пораньше. «Странно, — подумал юноша, — вроде бы курорт, а все то же, что и в Импертарионе, та же суета…» Размышления юноши прервал телефонный звонок.

— Добрый день, мое имя Майкл Ковс, констебль местного отделения полиции. В районе отеля замечен отряд бунтовщиков. Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?

— «Защитник вольности и прав в сем случае совсем не прав».

— Прошу прошения, сэр?

— Это Пушкин, констебль.

— Мне кажется, я вас не совсем понимаю, сэр

— А понимать тут нечего, господин полицейский, вы не правы в двух случаях, во-первых, сейчас не день, а утро, а во-вторых, я не допускаю, чтоб такие мелочи отнимали мое драгоценное время. И впредь по всякой подобной мелочи прошу вас обращаться к моему дворецкому. Всего хорошего.

Через секунду констебль местного отделения полиции на другом конце провода слушал короткие гудки аппарата. Юноша небрежно бросил телефонную трубку на пол и продолжил любоваться лучами солнца. Спустя некоторое время он потянулся и решил принять душ. Войдя в ванную комнату, молодой человек обнаружил на полке белый пакетик, ложку, жгут, шприц и зажигалку. «Как мило: Михаил знает, что с утра меня могут растормошить только героин и кофе».