О чем молчала бабушка

Иван Андрощук, 2013

Закончилась Третья мировая война. Обыкновенный человек отправляется в прошлое – в сталинскую эпоху, чтобы узнать зловещую тайну своего деда…

Ко мне на почту пришло письмо:

«Здравствуй, Иван!

Нашел в интернете твою фантастику. Прочитал, проникся: вспомнил некоторые сюжеты — ты рассказывал о них еще во время наших походов по пивным. Есть еще один сюжет — я смог бы и сам это написать, но после его развязки все, что я писал когда-либо, исчезнет. Поэтому, если ты в Москве или можешь приехать, давай встретимся. Павел Бурин».

С Павлом мы не виделись почти тридцать лет. Мы выпали из компании почти одновременно — я женился, Павел — бросил институт. Больше о нем никто из наших так и не слышал. До этого самого дня.

Я как раз собирался в Челябинск — естественно, через Москву, — поэтому перспектива провести время в компании старого приятеля показалась заманчивей, чем бродить до вечера по полузабытому, а теперь уже почти чужому городу.

Павел встретил меня на Киевском вокзале, — мы узнали друг друга с первого взгляда, несмотря на то, как он был одет, и на то, что сам я за последние двадцать лет порядочно состарился. А прикид у него был еще тот — длинный, почти до земли, черный кожаный плащ, черная шляпа — словом, человек из Чикаго времен Аль Капоне. Или из Москвы того же времени — но здесь это была уже другая команда. Внешне Павел почти не изменился, ни сединки, ни морщинки.

Поехали в метро на Казанский, взяли мне билет на вечер. У людей, не видевшихся без малого треть века, есть о чем поговорить. В основном вспоминали общих знакомых. К счастью, большинство из нас сравнительно благополучно пережило третью мировую, а некоторые даже смогли пробиться «наверх». Я рассказал о Каштанском, Зосимкине, Монастырском, других, с кем встречался или связывался. Бурин, понятно, ни о ком ничего не слышал. Хотя жили они почти рядом — многие после института остались в Москве. Выбрались из-под земли на Сретенском бульваре и свернули с сторону Садовых. Этот район подвергся новым веяньям меньше других — во всяком случае, Сухарева башня все еще возвышалась над окружающими домами, точно какой-нибудь «Буран» над Байконуром.

— Сретенку пока не трогают?

— Это только внешне. В переулках уже полно этих новомодных каменных уродов. Правда, вверх пока не лезут — но кто их остановит?

— А может, и не надо останавливать? Ведь это нам они кажутся уродами, а нынешние видят все по-другому. Москва, как всякая порядочная старая шлюха, стремится выглядеть помоложе.

— Много ты понимаешь в старых шлюхах, — огрызнулся Павел.

Где-то посредине Сретенки мы свернули налево.

— Узнаешь? — спросил Павел.

Я огляделся: желтые доперестроечные дома, на ближнем — крылечко с вывеской «Пиво»…

— Что-то очень знакомое… Но не могу вспомнить. Столько лет прошло…

— Годы здесь ни при чем. В «Больной Головин» мы всегда добирались под занавес. Когда уже никто ничего не мог вспомнить. Между прочим, единственная пивная на всю Москву, которая осталась прежней. Ну, почти прежней.

Мы вошли в зал: здесь действительно все оставалось, как в добрые старые времена. Высокие круглые столики с крючками для сумок на ножках, прилавок под обожженное дерево с пивным краном, за прилавком — полный лысый грузин в белом халате…

— Георгий?! — я не поверил своим глазам.

— Нет, Вахтанг, его сын.

Мы взяли пиво и встали за столик неподалеку от входа. Несколько минут пили молча, затем Павел не выдержал:

Конец ознакомительного фрагмента.