Мы были людьми

Лукас Аппероль (2024)

Большой человек, который вернулся в своё детство и стал настоящим — именно так можно подытожить главный посыл автора произведения, который написал небольшую стопку своих очерков. В них повествующий рассказал об очищении и рождении другой формы внутреннего и внешнего, которая оттачивалась под тяготами и страданиями на бескрайнем поприще чистилища. Появление этого нового незримо, оно не имеет четких контуров и привязок, но дает возможность читателю каждый раз рассмотреть самое редкое и ценное на другой стороне человека, в котором он просыпается и начинает чувствовать себя настоящим. Последнее автор собирает из тесных судеб и событий, встречающихся на его околофронтовом пути. Помимо описания пройденного, автор дополняет свои сюжеты набросками в карандаше, которые более глубже передают атмосферу отдельных эпизодов повествования.

Слава Богу — успели

Этот эпизод произошёл в середине марта двадцать второго года. Тогда наш медицинский пункт располагался в подвале трёхэтажного здания, в котором раньше было текстильное производство. В этом же подвале по совместительству находился и пункт управления. Само по себе это было место частых хождений и приездов, именно поэтому его округа ежедневно разносилась миномётным и артиллерийским огнём. Попадания приходились и по самому зданию, поэтому крыши на нём уже не было, а перекрытия третьего этажа были частично разрушены. Каждое попадание в пролёты отдавалось нам большим грохотом и песком, который сыпался из щелей бетонных плит. Однако даже несмотря на такое огневое буйство, в подвале этого строения всё же была жизнь, в нём же пытались её сохранить и тем, от кого она уходила. Так пришлось и в некоторый день, когда к нам забежал один из офицеров и предупреждающе сказал, чтобы мы готовились принимать раненого. Для нас тогда это было обычным делом, потому что мы уже знали, что любые оговариваемые сроки эвакуации раненых не могли сочетаться с реальностью, потому что приближаться к нашему зданию днём было крайне опасно, его постоянно разносили из чего-то тяжёлого. Именно поэтому раненых эвакуировали либо под раннее утро, либо ближе к вечеру, под первыми покровами темноты. При подобных обстоятельствах мы и не стали как-то тревожиться, положившись на то, что нам ещё придётся ждать того эвакуируемого.

Однако через несколько минут запыхавшиеся парни принесли раненого на носилках. Несли они его с той самой посадки, которая располагалась всего в километре от нашего расположения. Вдоль этой лесополосы была выстроена линия из траншей и опорных пунктов, общая протяжённость которых составляла чуть более трёх километров. С этой линии пехота контролировала участок трассы между двумя промышленными городами. Особая роль в этой задаче отводилась танкистам, которые своим точным огнём пресекали любое перемещение техники противника. Последний очень быстро вычислил местоположение оборонявшейся пехоты и через неделю стал по лесополосе отрабатывать восьмидесятыми миномётами. Обстрелы велись словно бы по какому-то расписанию: сначала было несколько приходов утром, потом после обеда — и ещё несколько приходилось на вечер. Если первое время были недолёты и перелёты, то в дальнейшем противник пристрелялся и уже точным огнём стал высекать позиции нашей пехоты.

И наставший день не стал каким-то исключением, потому что после обеда к нам принесли того самого раненого. Когда его только положили перед нами, то переводившие дух пацаны стали усаживаться и выпрашивать от жажды воду, а один из тех даже сказал такую фразу: «Слава Богу — успели».

Раненый лежал перед нами без движения и уставился своим взором куда-то в потолок. Только я подумал подготовить перевязочный пакет, как мой товарищ по делу сказал, что для раненого ничего более не требуется. Дабы убедиться в правоте своих слов, он ещё раз прислонил свою ладонь к шее мальчишки, однако его пульс не прослушивался. «Тут уже ничем не поможешь», — заключил он на выдохе и сказал, что необходимо готовить отрез ткани, чтобы в него укутать тело. После этих слов рядом находящиеся немного оторопели, а один из молодых с робостью в голосе сказал: «Ну как же так, мы ведь его донесли, он ведь был ещё живой». «Ну видимо, мы не успели», — заключил один из ближних. А тот молодой смотрел на погибшего и про себя шептал: «Ну ведь он же с нами ещё говорил, с ним же всё хорошо было»…

После того как всё стало окончательно ясно, то в вырезанный лоскут мы стали укладывать тело, сначала оно вылезало за контуры, поэтому пришлось его подтягивать повыше. Сначала контрактники отказывались принимать в этом участие, брезгуя сталкиваться с загробной участью, однако после того как на них наорал мой товарищ, они принялись нам помогать. А кому ещё было, если, кроме них, у нас никого не было? Не трогали мы только того удивлённого молодого, который совсем ушёл в себя и погас. Впрочем, все они тогда были молодыми, кто-то из них был даже после срочной службы и подписал контракт всего за несколько месяцев до начала войны. Они были первопроходцами, на плечи которых выпали первые тяготы войны, они были теми людьми, которым приходилось отдуваться за все прегрешения, которые были допущены в силу больших глупостей и несостыковок. Тот месяц был временем того большого избиения и ориентации, под которые приходилось адаптироваться первым рядам, вошедшим в большую неизвестность. В числе их и был тот молодой, который не мог поверить в утрату своего товарища. А погибшему между тем от какого-то страха прикрыли глаза и окончательно завернули в большой отрез ткани. После короткой паузы его подняли из подвала и перенесли в отдельную комнату первого этажа. И вроде бы это было совсем давно, но эти открытые глаза ушедшего всё равно помню так, словно бы это было вчера. Помню так же, как и того молодого, который с погасшим видом потирал свои глаза от наводнившей их трагедии.

«Молодой»