Литературный оверлок. Выпуск №4/2019

Лия Рейн

Не то мне печально, что жизнь прозевал,А что прозевал в ней себя!И пусть я не встретил любовь-идеал, —Не то мне печально, что жизнь прозевал!Плевать, что учёный, богач, маргиналЖивут все, о том же скорбя…Не то мне печально, что жизнь прозевал,А что прозевал в ней себя!Алексей Борычев Книга содержит нецензурную брань.

Проза

Алексей Максименков

Алексей Глебович Максименков — рабочий, фотограф, библиотекарь. Родился в 1973 году в Ленинграде. Окончил библиотечный техникум в 1994 г., библиотечно-информационный факультет Академии Культуры в 1997 г. Работал в центральной детской библиотеке им. А. С. Пушкина г. Санкт-Петербурга в должности заведующего сектором редкой книги. Публиковался в журналах и сборниках: «Крещатик», «Тверской бульвар 25», «Литературная Евразия», «Лили Марлен», «Школьная библиотека» и др. Сфера интересов: история библиотечного дела и литературное творчество.

Книжка

Утро. Снег заметает дорогу, мешая прохожим.

В темном углу, на паркете, где еще совсем недавно властвовал уличный фонарь, дрожало время. Там, прижавшись к батарее, спал ребенок. Вместо подушки у него потрепанная книжка: Майн Рид «Всадник без головы».

Книга была столь истрепана, столь замусолена в самых жарких местах, так зарисована ручкой, что не поддавалась никаким уговорам быть списанной. Безусловно, ветхая книжка, как нечто природное, переходила она из рук в руки через книжные развалы, куда библиотекари подсовывали, по их мнению, хороших авторов, но те почему-то так и оставались в куче: быстро схваченные детскими ручонками, так же быстро и отбрасывались, как чужеродные.

Маленький мальчик, что спал в укромном месте у батареи, не был исключением. Ночью, когда часы пробили полночь, ему удалось проникнуть в теплое тихое помещение. До этого он долго бродил по разным подъездам, отыскивая приют, но парадные, как и подворотни, сквозили ветром, а двери, сорванные с петель, скрюченно прижимались к облупленным стенам, и даже те немногие подъезды, где можно было укрыться и согреться, были мальчику недоступны — там были свои мальчики. И когда, замерзший и голодный, он толкнул без надежды толстую дверь неприметного особняка, и она тихо впустила его, он был более чем счастлив.

Как мальчик опытный, он предпочел бы остаться здесь при входе, на ступеньках парадной лестницы, свернуться калачиком и при первой же опасности улизнуть. Но ступеньки из теплого и как ему показалось розового с белыми прожилками мрамора уходящей вверх лестницы соблазняли, что не смог он удержаться и поднялся: разведать, осмотреться и, быть может, перекусить. Он не ел с утра, и живот сводило. А вдруг, — пришла в голову мысль, — он наткнулся на пещеру Алладина? И после голодного дня и ужасно пронзительного ветра ему так несказанно повезло.

Мальчик едва слышно протиснулся в дверь этажом выше и прислушался. Было тихо, но сердце неспокойно стучало. Тихо. Очень тихо. Ни шороха. Даже часы с маятником, что висели на стене и бликовали от уличного освещения — и те молчали. Мальчик крался мимо книжных стеллажей, едва касаясь рукой книжных полок. Первым делом, он обошел всю библиотеку и попробовал открыть все двери, но они были заперты. Он даже вышел на черную лестницу, что вела в подвал и на чердак, но и там висели замки. И тогда он вернулся в библиотеку, тем более, что его не покидало ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Ему даже показалось, что где-то мелькнул свет, и он бы рванул вниз к входной двери, если бы в кармане не нащупал перочинный ножик, с едва заметной зазубриной, да и есть хотелось. Мальчик спрятался в стеллажах и затих.

Тишина продолжалась.

Сидя в засаде с ножом в руке, он приглядел несколько симпатичных книжек. Были они холодными, но чистенькими, что давало хороший шанс по-быстрому их продать и перекусить. Успокоившись и найдя своему поступку оправдание, мальчик брал книги и относил к окну. При свете уличных фонарей он отбирал те, что были презентабельного вида. Слово «презентабельное» попало в его речь совсем недавно, но оно ему нравилось, ибо было иностранным, а значит — модным. Вскоре у него образовалось две большущие стопки книжек. И, умаявшись, вспотев, упаковывая их в сорванную занавеску, он совершенно случайно, чисто любопытства ради, подобрал книгу, что валялась на полу.

По стенам чаще стали проноситься отсветы фар, наступало то время, когда в окнах зажигается свет, и сонные дети с неохотой пробуждаются, но мальчик ничего этого не замечал. Он прижимался спиной к батарее и с удивлением вчитывался в потрепанную книжку. И если бы его сейчас спросили: «Что бы ты взял из библиотеки: те две стопки, что принесут сытный обед, или эту?» — он пырнул бы ножом, лишь бы ему не мешали.

Андрей Новиков

Новиков Андрей Вячеславович

Родился в 1961 г. в с. Алабузино Бежецкого района Тверской области. Первая серьезная публикация состоялась в журнале «Подъем» в 1984 году. Печатался в

газетах: «Литературная газета», «Московский комсомолец», «Слово», «Литературный

Крым»; в журналах «Студенческий меридиан», «Литературная учеба», «Дружба», «Сибирские огни», «Сура», «Симбирскъ», «Молодая гвардия», «Столица», «Южное

сияние», «Байкал», «Крым», «Таврия литературная», «Белая скала», «Приокские зори», «Нева», «Литературная Киргизия», «Петровский мост», «Российский колокол». «Зинзивер», «Метаморфозы». Секретарь СПР.

ПРЯНИЧНЫЙ ГУБЕРНАТОР

Главы из романа

Любой уважающий себя летописец выбирает для создания исторического персонажа самый подходящий материал. Мне показался наиболее удобным и полезным в этом смысле обыкновенный хлебный мякиш. Даже незабвенный Ленин, сидя в Крестах, хитро лепил чернильницы из хлебного мякиша, наливал в них молоко и писал тайные революционные письма соратникам. Да так увлекся, что и жену свою, Надежду Константиновну, из хлебного мякиша искусно вылепил. А почему бы и нет? Надувных барышень при царском режиме не делали. Надзиратель, было, это безобразие заметил, но сделать ничего не успел. Ильич ловко чернильницу проглотил, а следом стал и Надежду Константиновну уплетать. Надзиратель говорит:

— Что вы делаете? Вы жену кушаете!

Ленин важно отвечает:

— Вы, кажется, ослепли. Это не Надежда Константиновна, а хлеб. И вот я его кушаю.

Надзиратель посмотрел — действительно хлеб!

Долго другие заключенные над этим пищевым фактом хохотали и, взяв его на вооружение, до сих пор поделками из мякиша балуются. Конечно, с точки зрения искусствоведов — творчество спорное. Но оно яркое, доступное, наивное и жизнеутверждающее. Для моей задумки — прославить жизнь и политику губернатора, которого ласково и задушевно прозвали в народе «Петровичем» — материал вовсе идеальный, даже сакральный. Ибо хлеб, прошедший полный круг алхимических превращений, сотканный при посредстве всех стихий, является совершенным продуктом, отторгающим все нечистое. Он не подвержен воздействию злых областных сил; кремлевских интриг; на него нельзя навести порчу; из хлебного мякиша местные политические оппоненты не смогут создать магическую куклу, которую делают из глины или из воска черные маги. Прямо готовый оберег для моего героя! Да и сам процесс лепки — занятие кропотливое, сродни работы со словом, а хлебный мякиш, как материал для создания образа не только доступно пластичный, но еще душевно теплый, именно такой, каким я вижу своего героя-губернатора и все события в его жизни. Мякиш дает простор фантазии, да и любой известный ваятель, даже со званием народный, прежде чем дать своему герою забронзоветь, лепит его из простого, доступного материала, тщательно работая над своими и чужими ошибками. А можно и вовсе превратить мякишевого героя в пряничного. Ведь краски можно использовать съедобные, пищевые. Пряник от слова пряность. Наша власть тоже в каком-то смысле пряничная, наполненная многими сказочными героями и смыслами. В состав пряников входят корица, мускатный орех, кардамон, гвоздика, имбирь, ваниль и конечно мёд. Поэтому пряники получаются такими ароматными и желанными. Понятно, что пряничный губернатор всегда желаннее народу, чем настоящий. Можно не только им любоваться, но и всегда с аппетитом съесть. И вкусней будет, чем ленинская тайная чернильница из простого мякиша.

Итак, размял я нарезной батон до состояния мякиша, смешал его с медом, но только туловище потолще вылепил, ручки с ножками, голову побашковитей, как прознали невесть откуда доброжелатели о моей благой затее. Подойдут тихо, в затылок дышат, высматривают и молчат как партизаны. А как только я наполеоновскую шляпу и пояс — кушак герою своему присобачил, так пряничного губернатора у меня и свистнули. А кто и что ему потом долепливал, я не знаю и за это не отвечаю.

Губернатор и попугай

Как известно, кадры решают все. В этом смысле особенно не везло Петровичу с замами, бишь, вице-губернаторами. То льстец попадется бестолковый, то казнокрад, а то просто — дурак. Попробуй, подбери хоть одного, а их по штату семь штук было положено.

Думал, думал и решил назначить на эту ответственную должность… попугая. И нет в этом никакого прикола и глумления над остальными чиновниками и народом. Попугай, всегда правду говорит, и взяток не берет. Разве, что просом, да грецкими орехами.

Но как без скандала и лишнего внимания попугая на работу в обладминистрацию оформишь? Даже карточки пенсионного страхования и у него нет, не говоря уже о паспорте. Да и гражданства тоже нет, даже вида на жительство. А за это, попугайского работодателя миграционная служба вправе на крупный штраф насадить. Но выход Петрович нашел. Нарядил попугая своим первым замом — Тихонычем и прямо на письменный стол в клетке посадил, аккурат между чернильницей и пресс-папье. Петрович любил на работе гусиным пером документы подписывать из торжественности момента и основательности подчерка.

А какой умный оказался попугай, страсть! Устав области и Административный кодекс знал, как Отче наш! И что слов ведал только числом в триста, не большая беда. Большому чину и необязательно много говорить, лишь бы по существу. По существу, как раз попугай хорошо говорил, то есть, всех далеко посылал. Проскакивали, конечно, нехорошие словечки. Но согласитесь, у какого начальника они с языка не срываются. Вообще, попугай все надежды Петровича оправдал и областной казне такой помощник обходился почти за даром. Нашлись, конечно, и в рядах администрации вредные чиновники, вечно сующие свой нос, куда не надо. Посмотрят, бывало, на попугая и спрашивают ехидно Петровича:

— А что это, Тихоныч, таким мелким стал и пух с пером из него во все стороны, как из подушки летит?

— Так он ведь старенький уже, по возрасту давно пенсионер, усох Тихоныч за свою многотрудную жизнь, в конец утоптался, одна башковитость в нем и сталась, — резонно отвечает любопытным губернатор.

И сам Тихоныч такой переменой в жизни доволен остался. По курортам, да санаториям отдыхает себе, а зарплата большая идет. Тимуровцы Тихоныча не забывают пока он в разъездах, воды принесут, дров заготовят. Рай, да и только.

Губернатор и шерстяной нос

Вот и стал с тех пор Петрович нашей областью править, умножая с каждым годом всякое народное благосостояние. Но одновременно с бурным ростом губернаторской благодати стали с Петровичем происходить, как бы сопутствующие, но очень странные физиологические изменения. Теперь он много и часто говорил, не понимая смысла того, что говорит, а голова его по форме стала напоминать мандолину. К тому же на носу Петровича, стали бурно и упрямо расти толстые черные волосы. Не памятный ли Зюгановский поцелуй был в том виноват?

Вначале супруга Петровича этому явлению сильно обрадовалась. Даже с носа мужа шерсти настригла. Сперва, всей семье на носки и варежки, потом на шапочки и свитера. Одно время она даже малое предприятие открыла — «Липецкнос». Петрович обеспечил благоверной кредит из областной казны на развитие малого бизнеса и солидные налоговые льготы. Все по — началу шло отлично. Шерстяной нос Петровича давал хорошую прибавку к скромной губернаторской зарплате.

Дальше чудеса пошли с нарастающей силой. В кабинете Петровича вдруг замироточил вначале портрет Ельцина, затем Путина, и как уж водится, Медведева. То есть, сразу три замироточили. Это точиво Петрович тоже выгодно приходовал — в церковных лавках продавал, глав местных администраций на власть миропомазывал. Бывало, так от всей души измажет, что бедный глава всю свою карьеру отмыться не может.

В довершении чудес у одного вице-губернатора, рога выросли, а у другого — копыта. Этим уникумам Петрович любил поручать административные советы. Хорошо они чиновников созывали. Кликнет губернатор своих козлоногих, и минуты не пройдет, как один в коридоре по дубовому паркету копытами бьет, другой в двери кабинетов рогами мозжит. Глядишь, административный совет с испугу заседать начинает.

Все шло чинно и гладко, да вдруг взбеленился полпред президента и дал Петровичу зоркий офтальмологический намек:

— Мы за тобой Петрович, в четыре глаза следим!

Глянул Петрович на полпреда и просто обомлел. И точно — на мраморном лбу крупного чиновника сияли, как прожектора еще два глаза. А всего их и в правду, было четыре, но все разные. Стало быть, не обманул. Потрясло это Петровича, сильно потрясло и до сих пор потрясывает внезапно и мелко. Петрович чудесные портреты президентов на помойку выбросил, от греха подальше, замам рога и копыта поотшибал, а нос теперь каждый день бреет. Да так его скоблит по утрам, что и под лупой драгоценную прежде шерсть не разглядишь.

Губернатор и народные приметы

Чтобы как-то систематизировать хаос происходящих в области политических и экономических событий, придумать, как сделать окружающий граждан мир понятным, решил Петрович создать свою систему объяснений и предсказаний.

Но одно дело доходчиво народу объяснить происходящее, другое — мудро предвидеть то, что может случиться в области в будущем. Следовательно, существующей власти надобно к грядущему успеть подготовиться и обывателя подготовить. Вот и задумал Петрович обратиться, к своего рода, неким, гражданским наблюдениям, можно сказать, народным приметам. А они всегда бытуют вне времени, часто переходят от одного нетрезвого общественного сказителя к другому, довольно фривольно гуляют по городам и весям. Губернатор, изучая народные приметы, часто ходил неузнанным по улицам, переулкам и тупикам. Остановит, бывало властно, с окриком «Ша!», бабу или мужика какого, сигаретку стрельнуть или на пиво два рубля добавить, парой слов перекинется, а сам после в блокнот записывал самое пронзительное и ценное из народного говора. Например: «Если чешется левая рука — к взятке, если нос — к госзаказу, если и то и другое — к госзаказу на халяву», «хочешь почувствовать себя губернатором — сядь на Конституцию», «пришел с просьбой в администрацию — спасибо, ушел — большое спасибо…», «жизнь чиновнику даётся один раз, и в основном случайно…», «по факту исчезновения губернатора возбуждено… два олигарха», «бизнесмен, забитый молотком в налоги, держится крепче, чем фермер, закрученный отвёрткой», «существует всего три причины неявки на выборы: забыл, запил или забил», «и чиновники сыты, и бизнесмены целы, и народу вечная память», «не так страшна административная машина, как ее экипаж», «губернатор всегда бесконечно уважает чудовищный выбор жителей его области», «в области все идет хорошо, только мимо…», «олигарх не воробей — залетит не прокормишь», «у народа главные полушария защищены черепом, у губернатора — штанами», «если чиновнику лизнули зад, пусть не расслабляется — это смазка!», «если голова у губернатора болит — значит, она есть…», «ходить на работу в администрацию — к деньгам», «если губернатор вас обманывает, значит, вы ему небезразличны».

Очень здорово эта система народных примет помогла Петровичу со многими делами разобраться, а для населения стала бесстрастной Книгой судьбы.

Губернатор и парадный подъезд

Нераздельность губернаторской силы в нашей области выражается в величественном, но типовом здании областной администрации. Никакие соображения и расчеты не могут остановить стремление чиновников жертвовать всеми материальными ресурсами области, самым дорогим на украшение того, что нравственно и административно так дорого для власти и свято. А все потому, что только кабинет высокого чиновника является памятником сугубо общественным и каждый чиновник имеет побуждение оставить по себе такой памятник, не стесняясь в квадратных метрах, персидских коврах, ореховой мебели и дорогом евроремонте.

Обобществляет этот административный памятник величественное парадное крыльцо в стиле ампир. Стоит обратить внимание, что на парадном крыльце всегда тихо. Это потому, что наш губернатор, всегда чуткий и внимательный к народным проблемам и чаяньям, все же предпочитает держать народ на почтительном расстоянии от власти. Народу же на пользу, ведь привычка к рабскому низкопоклонству граждан его всегда ужасает. Он презирает этих «областных холопов души», а потому вынужден принимать их унижение и низкопоклонство как должное и неизбежное, можно сказать — фатальное. Ему понятно, что поклоняются они его месту, богатству, блату, а не губернаторскому достоинству и уму.

Соорудили в парадном подъезде лестницу из полированных гранитных плит, и народ сразу потешно кувыркаться со ступенек стал, ломая руки, ноги и шеи. Милиции просителей разгонять не надо. Летом на ступенях скользко от дождя, зимой от наледи. И никто не смеет губернатору об этом очевидном безобразии рассказать. Смотрит Петрович на кувыркания просителей из окна кабинета и видит в них обобщенно-символический смысл, тему вселенского зла, библейские ассоциации, мотивы высшего суда и возмездия над суетливыми жалобщиками. Возмущен и удручен губернатор таким долготерпением народа, а здесь еще премьер — министр в наш город засобирался. Призадумался губернатор, вдруг сердешный премьер тоже с красного крыльца, поскользнувшись, полетит, да оливковой, царственной лысиной о мостовую насмерть ударится? Скандал будет на всю Россию, да еще и в терроризме область обвинят! Петрович задает себе этот вопрос, на который нет ответа… Стало быть, надо срочно дать распоряжение, чтобы срочно дорогие парадные ступени выщербить. Всю ночь чиновники гранитные плиты стамесками ковыряют, молотками стучат, подошвами шаркают, проверяя, не скользко ли теперь? И одолевает Петровича хандра.

Петрович и ходоки

Просителей губернатор принимал только, исходя из старой ленинской традиции, быть простым и доступным народу. Беседу с ходоками, если она ни к чему его не обязывает, считал самым лучшим упражнением для ума.

Свой ум Петрович тщательно берег, иначе бы он давно опошлился от общения с существами низкими и ущербными, коими являются не только просители, но и служащие ему чиновники. Не успеет ходок-проситель шаг в приемную сделать, как Петрович сам ему жаловаться на трудности областной жизни начинает и коварство федерального центра, жадность его циничную и вечную дотационную мелочность. А секретарша от бумаг голову оторвет и укоризненно на просителя поглядывает, дескать, пришли утомленного государственными делами человека беспокоить по пустякам, время драгоценное отнимать.

Ходоков Петрович прекрасно понимал, ибо жизнь в области плоха, насколько плохой и может быть, а иногда и хуже некуда. Но только он догадывался с высоты своего положения, что в этом и есть основной вопрос областной диалектики, можно сказать, ее подлый и натуральный генезис. Поскольку жизнь самого губернатора и его щедро окармливающих являет из себя постоянный административный обман. Сама областная жизнь — базис. Административный обман — надстройка. И все из-за того, что на самом деле нет в нашей области хороших просителей, а есть только надежные и благодарные получатели.

Но, что ни говори, а комфортное это положение, когда для тебя люди-просители. Слушает Петрович, а сам на себя в зеркало посмотрит и скажет:

— А не хотите ли чайку с лимоном с дальней дороги попить?

Тут уж и вовсе от губернаторской душевности проситель теряется. Дрожит в его руках стакан в подстаканнике мелкой стеклянной дрожью, а другая рука сама жалобу мнет и стыдливо в карман прячет. И уж не чай он пьет, а будто кирпич глотает. Ведь прекрасно понимает Петрович, что есть такие хитрые люди, которые могут проливать перед ним слезы лишь при одном представлении о несчастье, хотя при этом и нет речи о возможности этого несчастья. Прямо в душу просителю губернатор смотрит и сразу на чистую воду выводит.

Феномен власти Петровича

Чуял Петрович, что он перестанет быть губернатором, только после того, как получит известие о собственной скоропостижной и бесславной смерти, может быть в страшных судорогах. Как так? Да так, и потому такому странному явлению есть очень поучительный пример: послал губернатор из области одного налоговика в загранкомандировку на годичное обучение, опыт цивилизованный мытарский перенимать. Уехал чиновник совершенно счастливый, а жена его, во время мужниного отсутствия, ребенка здорового родила, правда очень черного. Стало быть, возникает законный вопрос: Как она могла родить ребенка, ежели благоверный точно отсутствовал и участия в детородном предприятии никак не принимал? Более того, живым из-за границы так и не вернулся. Напился, после защиты иностранного диплома, можно сказать, с большого горя — домой, видишь ли, на Родину, страшно не хотелось ему возвращаться, оттого и помер от огорчения прямо за столом в ресторане, объевшись каракатиц, виски халявного опившись. Несчастная жена получила скорбную телеграмму и стала вдовой, с лялькой на руках. А если бы она не получила этой телеграммы? Она бы так и не узнала, что стала вдовой и продолжала оставаться женой налоговика, в то время как мужа давно нет в живых!

Выходит, действительно вдовой, она может стать только в момент получения известия о смерти мужа. И не иначе.

Так как же может губернатор перестать быть губернатором, если он еще жив и телеграммы о своей отставке или смерти не получал? Кто скажет здравствующему Петровичу, что он уже усоп или должность потерял? Как быть, если между его пребыванием у власти и ее потерей нет причины изменения его губернаторского бытия, нет временного промежутка на это кошмарное изменение.

Конечно губернатор более сложный областной феномен, чем объевшийся каракатиц и опившийся виски несчастный налоговик и его продувная, веселая вдова. Их бытие социально, а бытие Петровича определяет момент власти — управление и право на это управление. С первым понятно, управляет Петрович всем и вся, будь здоров!

А вот с правом, большая накладка вышла. Злые языки в нашей области, безрассудно называющие себя оппозиционерами, часто толкуют право ей управлять, как общественный договор. Дескать, Петровича на второй срок губернаторствовать президент назначил, а жители области так не договаривались, не с президентом, не с Петровичем.

Однако сие еще больше свидетельствует, что живой губернатор не может получить известие о собственной смерти и отставке. Коли не было никакого уговора! Вот и сидит у власти Петрович много лет, в ус не дует, на собственные политические и прочие похороны деньги не откладывает, смертное в сундуке под кроватью не держит, домовину сандаловую гробовщику впрок не заказывает.

Есть правда третий момент власти — обязанности. Но коли второй, то бишь, общественный договор на отправление власти отсутствует, то какие у нашего губернатора обязанности могут быть? С него и взятки гладки. Даже президент обязанности выполнять не заставит, пока сам Петрович этого не захочет.

Придут, бывало к Петровичу ходоки от мелких политических партий, странный вопрос задают:

— Ты, что тут Петрович в кресле сидишь, да нами управляешь, но мы так не договаривались!

А губернатор усмехается:

— Хватит не по делу бухтеть, будто не знаете, что культура наша политическая еще не до конца развита — тяжкое наследие социализма, стало быть, архаичная. А потому, велика и всеобъемлюща у нас роль вождя племени. И республика у нас оттого президентская, а не парламентская. Сказал же вам ясно президент, парламентская республика для нашей страны — сущая смерть! Стало быть, власть моя важная, символическая и сакральная. Местами — Божественная. Я в глазах жителей области должен почти магическими способностями обладать: лечить на расстоянии, тучи разгонять, как Чумак, засуху и наводнения предотвращать, помечать своим мускусом новые экономические территории, да по возможности покрывать как можно больше здоровых самок, честно выполняя нацпроект по демографическому росту населения.

— А как же символическое съедение вождя? — С надежной в голосе, обронили растерявшиеся политические оппоненты — ходоки: — По древнему скифскому обычаю ритуально съедают тело старого вождя, чтобы вместе с ним навсегда оставить в прошлом недороды, пожары, необоснованные репрессии, падение цен на пеньку на мировых рынках и прочие неприятности. Мы, дрова уже давно припасли, и приправы душистые импортные, место для кострища удачно выбрали.

— Дудки, — ласково сказал им губернатор, — Меня теперь только Верховный вождь может съесть и то, по протоколу, а он у нас вегетарианец по фамилии, если конечно, не шатун.

Однако знал Петрович, что нельзя требовать от народа абсолютной лояльности и приятия его губернаторской власти. Только глупцы — оппозиционеры негодуют и сердятся оттого, что чрезмерно надеются на неизбежные, в их понимании, перемены, посредством отставки губернатора. Петрович на самом деле догадывался, что нельзя полагаться на свое губернаторское могущество — сильные гибнут прежде всего. Нельзя полагаться на нажитые во власти деньги — проходит время и они растратятся в детях, внуках, племянниках и кумовьях. Нельзя полагаться на повиновение клевретов и слуг — их перекупят, они рано или поздно ослушаются, неизбежно обворуют, сбегут, а то и подло ударят в спину. Нельзя добиваться однозначного расположения столичных чиновников — оно очень изменчиво и призрачно. Нельзя добиваться благосклонности президента — между милостью и казнью порой не бывает паузы. И уж тем более нельзя полагаться на собственные обещания — в них нет правды. Губернатор — душа власти в области. А власть не имеет пределов. Так почему же должны быть отличны от нее свойства человека? Когда ты великодушен, стоишь выше радости, выше печали, то и люди тебе не причиняют вреда, а живут только для губернаторской пользы.

Губернатор и коррупция

К взяткам в нашей области подходят всегда тактично и прагматично, как в любом примитивном, в хорошем народном смысле, обществе. Ибо взятка всего лишь на краткий миг прерывает повседневный круг потребления чиновника, но мощно выводит это насущное потребление, в новую, завораживающую дух, сферу местных социальных отношений.

Да и почему в нашем областном административном слое не может быть место такому хорошему традиционному обряду или ритуалу, как солидная взятка? Не так давно это блестяще подтвердил громкий судебный процесс. Глава одного из наших славных районов попался с поличным на крупной взятке. Губернатор похлопотал за друга и взяточнику дали условный срок. А все почему? Да по причине сохранения культурного слоя, из уважения к его насущным традициям. На суде чиновник клялся и божился, что деньги взял с коммерсанта за разрешение на строительство торгового центра, не себе в карман, а на дело благое — строительство церкви. И местный батюшка, отец его духовный, на сей процесс пришел прямо в рясе бородой трясти, мужей судейских стыдить и увещевать в пользу своего доброго чиновника-прихожанина.

Но суть даже не в том. Благо у нас на родине — матушке четыре официальных конфессии мирно сосуществуют и официально утверждены в правах своих. Стало быть, этот чиновник может еще не раз лапу для взятки раскрыть или карман шире, скажем, на строительство мечети, синагоги или буддийской ступы.

Однако этот случай, как считает наш губернатор, вовсе не характерен для всей области, поскольку не выходит за пределы традиционной этнографии с ее традиционными обрядами и ритуалами. Больше всего Петровичу нравится определение взятки, как некое «самопроизвольное вознаграждение». Разве коррупцию с таким точным и верным определением победишь?

Кроме того, между чиновниками нашей области бытуют весьма отстраненные отношения, недоверие на почве интересов карьеры, завись у кассы, где они получают зарплаты, разная степень блата и привилегий. Так постепенно складывается замкнутый круг отчуждения и отчаяния. Рутина на службе, рутина в досуге, тяжкое бремя нужды или очень скромного достатка. Стало быть, как резонно размышляет губернатор, борьба с взятками может привести к массовым самоубийствам, как чиновников, так из солидарности — ходатаев. Но мы ведь не в средневековой Японии живем, где самоубийство считалось подвигом!

И в столице, сие хорошо понимают, не даром такой уведомительный закон о коррупции приняли. Чиновник, вроде того, сам себя от взятки одернуть должен, не ведая, что творит рука берущая и рука одергивающая, а не в тюрьму садится. И правильно, вдруг взятку взять не успел и уже судят, не понятно за что. О подарках начальству теперь надобно честно докладывать, а покрупней дары — самому у себя выкупать, в виде публичной оферты. Стало быть, брать взятку сразу в тройном размере, на подарок, аукцион и на выкуп подарка. А прежде всего, на себя губернатору честно донести, о меркантильных намерениях, да на бедных своих родственников донос написать, путем подачи декларации о доходах и недвижимости всех домочадцев. И кто скажет, после этого, что чиновники у нас бессовестные и незаконопослушные? К Петровичу, как закон справедливый вышел, сразу подчиненные в очередь на прием выстроились, с доносами на самих себя, коллег и домочадцев. Целые романы со страху настрочили, многие иллюстрации пикантные вклеили, прямо с камер скрытого видеонаблюдения. Скалькулировал Петрович их незаконные доходы и сказал радостно:

— Ваши незаконные доходы, выше бюджета области будут и, если мы их задекларируем, в один миг ВВП удвоим и утроим, раньше срока, намеченного правительством. Ведь кризис взяткам не помеха, они только растут прогрессивно в период кризиса.

Вот какую стратегическую и экономическую пользу в нашей области коррупция обрела. Лелеять, взращивать и уважать ее народу без конца требуется, впредь на подарочные подношения чиновникам не скупиться, на бабло для взятки отныне не жопиться.

Губернатор и цензура

Смешно в нашей области жить без цензуры. Ибо она понятие скорее геометрическое, нежели политическое, некий вопрос строгих и обязательных духовных пропорций. Запретить цензуру, это значит запретить хороший литературный вкус Петровича. Да и многие редакторы областных СМИ гораздо рептильнее, подозрительнее и твердолобие нашего справедливого губернатора. Никто им указаний сверху давно не дает, никто под руку не смотрит, никто в корзину с рукописями не лезет. Но степень природной пугливости в наших редакторах с каждым днем множится, зрение чрезвычайно вострит, на разного рода подозрения в нелояльности к власти.

Порой, до смешного доходит: принес штатный фотограф в газету снимки, где губернатор на сельскохозяйственной выставке с животиной в вольере мило отображен. А главное — подпись к фотоснимку сочинил точную: «Наглядно было, где корыто и рыло». Хорошая подпись получилась, свежая по форме, да еще и в рифму. Но боязливый редактор так засомневался, что подпись зарубил и даже фотографию позитивную от страха с газетной полосы снял. Между прочим, сей акт трусости и произвола редакторского, на самой газете отразился в виде производственных последствий. Фотографию пришлось другую подбирать. А попробуй, свинью без губернатора найти! Подобрали первую попавшуюся, из архива редакции, в типографию на фотовывод срочно послали, но при монтаже газетной пленки, уже глубокой ночью, ответсек номер выпускавший, с неожиданной проблемой столкнулся — новая фотография была на два сантиметра короче, чем отведенное под нее окно на газетной полосе. Пришлось ответсеку перьевой ручкой с черными чернилами, прямо на пленке, свинье ноги дорисовывать. Нарисовал как смог, оттого свинья в газете, стройная получилась, как хорошая борзая собака.

Не раз Петрович пенял горе — редакторам, выказывая единственно правильный взгляд на цензорский вопрос:

— Цензура, это такой же натуральный общественный продукт, дающий покой и защищающий народную чувствительность от игры больного воображения и отравленного ума некоторых, порой не в меру деятельных писак!

И, правда, цензура у нас, что рука отеческая ласковая, удерживающая общество и всех пишущих в рамках благоразумия, поскольку основана на абсолютной губернаторской справедливости. Она, если вдуматься, чудесные метаморфозы с пишущими людьми вытворяет. Только благодаря ей районные журналисты, чудесным образом в областных превращаются. То бишь, из посредственных — в хорошие. А самые лучшие, мигом пресс-секретарями становятся.

Так посредством цензуры областная власть идентифицирует себя с народом, узнает сама себя и очень удивляется. А может и вовсе на отдельные личности перейти. Важно постоянно не терять классовое чутье. Следовательно, лучший и совершенный вид цензуры — убийство. Нет противного писаки — нет проблем. Одного зловредного журналиста губернатор лично убил обыкновенным молотком, чтобы выглядело преступление, как заурядная бытовуха. Целый месяц его в подъезде караулил и набросился с диким воплем:

— Тварь я дрожащая или право имею!

Прокуратура в действиях губернатора состава преступления не увидела. Ведь действовал он в состоянии цензорского аффекта, исключительно в целях административной самообороны. Более того, отважный поступок губернатора вдохновил местных мастеров кисти и резца на создание многих художественных произведений.

Как Петрович языки смешал

Много из нашей области в столицу жалоб не по делу пишется. Строчат злопыхатели, обиженные, перья попусту тупят, желчь на бумагу изливают. Да как жалобы писать запретишь?

— А ты Петрович, большую башню начни возводить, — Дельно посоветовал ему вице-губернатор — попугай, — Глядишь, языки смешаются, и жалоб не будет. Как жалобу подадут, коли ее прочитать нельзя?

— Ино так, — Рек губернатор, — Должно быть, строительство вавилонской башни, дело в нашей области не случайное, а исторически неизбежное. Рабочих найдем, сколько вон безработных у нас кризис наплодил и гастарбайтеров приглашать не надо. Но на какие шиши стройматериалы закупить? Как зарплату столпотворцам платить?

— Башню из земли можно построить, все равно потом рухнет. Из праха возведем, в прах она и превратиться, — Вслух размышлял попугай, — А под зарплаты добьемся федерального финансирования, объявим башню нацпроектом.

Мудрый помощник — попугай! Стали они вместе постройку обосновывать. Бизнес-план для столицы сочинять. Дескать, настала пора воплотить и в обыкновенной российской области Божие проклятие! Может в других регионах жители тоже убоятся, да в столицу жаловаться перестанут, у высоких чиновников не будут время попусту отнимать. Да и само строительство башни — тяжкий труд и отвлечение населения от антигосударственных мыслей. Да как иначе, коли в чистом виде труд никогда не бывает, приятен и полезен. Приятными бывают только сопутствующие труду чувства и настроения, сознание своей силы и ловкости, да скорое предвкушение обеда и отдыха. А чем меньше таких чувств, тем сильнее тяжесть подлинной природы труда. Это как вечные страдания, неизбежная расплата за грехопадение Адама в пределах нашего региона и юрисдикции губернатора. Сказал же ему, Адаму, творец, а губернатор сие подтвердил: — Будешь мерзавец, в поте лица хлеб добывать, вкалывать всю жизнь, как папа Карло.

Известно, что за первый грех и второе наказание будет, можно сказать, оптом — языки можно смешать, для пущей профилактики. К тому же, столпотворение есть бессмысленный замысел — замысел безбожный. Стало быть, внутренняя связь меж столпотворенчеством и жалобами на губернатора, предельно будет отныне в столице ясна.

Надобно помнить, что вкусы и убеждения у всех жалобщиков, весьма различны, а индивидуальные колебания в этой области чрезвычайно сильны — но логика подлая у всех одна, и заключается она в том, чтобы любой ценой свалить губернатора! Пусть в столице поймут, что это логика вконец одичавшего областного человека или преступной группы лиц и осудят богоборчество с местной властью.

— Хороший проект Петрович, — одобрительно, по-приятельски, похлопал по плечу губернатора добрый министр соцразвития, — Да запоздал он, малость, языки в наших регионах давно естественным образом перемешаны чиновничьим жаргоном, административной феней, наконец. Жалобщиков мы уже итак не понимаем, а потому, президентская администрация все жалобы вам же, в регионы и спускает. С припиской «разобраться на месте по существу». Не зря же такая приписка фигурирует. Пойди, пойми это существо.

Стушевался Петрович, вроде, как оконфузился. Однако есть признаки, что все же строительство башни Петрович тайно вел. Об этом свидетельствует самая высокая географическая точка нашей области — Галичья гора, которую жители ошибочно считают памятником природы, капризом геологического периода. В пользу этого довода красноречиво свидетельствует большой каменный уступ — язык на самой ее вершине. Язык этот явно рукотворный, потому, что очень правдоподобно выглядит. Считают, что именно таким образом, Петрович отомстил столице, показав ей каменный язык. Очевидно, за обидный отказ профинансировать нужную области столпотворительную стройку.

Отцы и дети

Своих детей губернатор в строгости воспитывал, сызмальства к труду подневольному приучал, чтоб барчуками не росли, и всякий труд детей губернатора был почетен и полезен. Сын, как только в первый класс пошел, так Петрович отпрыска на работу тут же спровадил подмастерьем в прокуратуру, учиться дела шить. Важно, когда чадо после уроков без дела на улице не болтается, дурных привычек не хватает, клей не нюхает и у других мальцов мелочь на завтрак не отбирает. Не то, чтобы он сам профессию для сына такую трудную выбрал, просто, когда наследника еще лялькой в байковом конверте из роддома принесли, кто не посмотрит на него, радостно восклицали:

— Ой, как на районного прокурора похож, вылитый!

Так и сглазили. Сын смышленый оказался, основательный в жизни, в прокуратуре не всякую мелочь в работу брал, а все больше висяки и расчлененку. Конечно, как сынок подрос, высшее прокурорское образование запросто получил. В нашей области такая синекура для детей больших начальников и собственных прокурорских детей давно устроена. Прокуратура отправляет ежегодно десяток отпрысков-счастливчиков в юридическую академию по спецнабору. Причем вполне официально это делает, якобы, для прокурорской службы в области кадры готовит. Потому в наших краях нынче целые прокурорские династии вольно бытуют и окармливаются на ужас обывателю. А на прокурорских детях, известно, природа порой сильно отдыхает. Вот они истоки неважной работы прокуратуры области! Губернатор, таким образом, не сына в теплое прокурорское креслице пристраивал, а порочную, очень дурную прокурорскую наследственность свежей народной кровью разбавлял. Можно сказать родительский подвиг во имя торжества Закона совершил, пожертвовав собственным дитятей!

Дочь губернатор тоже не баловал. Она на всех школьных каникулах в турецкие бани работать ездила автостопом. И на море отдохнет, и деньги родительские сэкономит, и на славу поработает. В банях она гигиену тщательно изучала, опыта в столь полезной области медицины лихо набиралась. Петрович считал, что эта самая важная теперь в нашей сегодняшней жизни наука будет, ибо кругом ходит очень много грязных денег.

Дитя на большой дороге

Больше всего на свете любил сын губернатора пешеходов сбивать. А что ему за это будет? Он ведь прокурор, привлечь к уголовной ответственности законника и губернаторского дитя не просто — спецобъект. Нравилось ему как его мощный внедорожник человека неожиданно подкидывает, точно тряпичную куклу. Остаётся только наблюдать, какие сальто тело несчастного в воздухе проделает, и в какой позе приземлиться. Много раз губернатор пенял сыну, дескать, в нашей области сбивай, а в другой осторожней будь. Не послушалось чадо доброго совета, мчался пьяный в соседней области и старушку зацепил. Наряд ДПС приехал и вовремя сообразил, как губернаторского сынка отмазать. Записали, что за рулем совсем другой человек был, гастарбайтер из промышленной зоны. Все бы ничего, да случайный прохожий скандальное видео на телефон снял и в интернет выложил. Завели на чадо уголовное дело.

А тут и Петрович неожиданно пропал, недели три в администрации отсутствовал. Разные догадки по этому поводу жители области строили, утверждали, что это инопланетяне Петровича к себе забрали успехи внеземной жизни обустраивать. Однако губернатор внезапно на сессии облсовета появился и весьма оригинальным образом. Прямо в зал его внесли на медицинских носилках два дюжих санитара, с распухшим сизым носом и выбитым зубом. Несмотря на помятый вид Петрович у трибуны крепко стоял и складно экономическое положение области обрисовал. Но и вопросы немые у депутатов возникли: «Уж не сынок ли навешал папе, за то, что от уголовного дела отмазать не смог?». Уловил эти немые вопросы Петрович и отвечает, как бы сам с собой, а не с залом разговаривает:

— Я давно заметил, слишком быстро наши попы грехи отпускают. Покаялся за три минуты и будь здоров! Не правильно и не серьезно, грех от этого не уходит.

Тут спикер Плутилин не выдержал и ехидно заметил:

— Так это тебя батюшка двинул?

— Еще чего, — насупился губернатор, — это дитя родное, неразумное от покаяния отказалось, а родитель вправе за грехи сына отвечать.

— А выбитый зуб тут причем, — хором спросили депутаты.

— Зуб, — назидательно ответил Петрович, — я вставлю за счет областного бюджета. А сына я надоумил встречный иск на семью покойной старушки подать за поврежденный автомобиль. Нечего перед прокурорским авто по дороге шастать! На том с сыном и помирились.

Петрович и Мавзолей

Губернатор, когда в столице ошивался, любил в мавзолее изредка полежать, помечтать о будущем. Всегда казалось Петровичу, что от этого каменного куба, веет холодом незыблемости и вечности. Словно это, не ритуальное сооружение, а некий трансформатор, вечность генерирующий.

Отстоит, бывало, Петрович очередь в мавзолей по заранее приобретенному абонементу и в гранитном капище релаксировать начинает. Покойно ему здесь, прохладно, как лечебный электросон принимает или хвойные ванны. Свет вокруг приглушенный, на рубиновом стекле саркофага тихо мерцает, глаза сами собой отдыхают, в забытьи закрываются. Костюмчик вождя здесь тоже на прокат дают, шерсть мягкая, наверняка кашемировая или еще какая дорогая, знамо дело не теперешней, ширпотребовской выделки. Приятно Петровичу, что костюмчик вождя и учителя впору пришелся. Да и гроб качеством не подкачал, удобный, можно сказать, вполне уютный, словно на пуховой перине у тещи лежишь, а прислоненные к нему венки, свежими еловыми лапами нежно, очень приятно пятки щекочут. И музыка вокруг душевная играет, торжественная и никто слушать не мешает. «Должно быть это Глюк?» — Размышляет Петрович, проверяя свою нотную, школьную грамоту. Ильича в склепе давным-давно нет, одна голограмма. С мумийкой вождя мирового пролетариата Зюганов по миру гастролирует, показывает сушеного Ленина за доллары и евро всему прогрессивному человечеству. Только изредка нарушит целебный покой губернатора Надежда Константиновна. Почитай уж далеко за сотню старушке Крупской стукнуло, а она все у бывшего мужа на полставки полы моет. Гремит ведром на весь мавзолей, да шваброй бодро стучит. Не сдается старая большевичка!

Хождение в народ

Любит наш губернатор в простой народ ходить, его чаяньями и нуждами интересоваться при отсутствии прочего бюрократического аппарата. Очень сильно этот хитрый аппарат искажал эстетическое отношение губернатора к действительности. Это еще Чернышевский Петровичу открыто пенял на ежегодном, саратовском авиашоу.

Губернатор доводам классика внял и в народ стал похаживать. Ну, скажем, нарядится Петрович бравым гаишником, встанет на Петровском спуске и давай бабло сшибать за превышение скорости. Или придет в черной форме судебного пристава на какую-нибудь фабрику и все акции разом под мышкой вынесет.

На таможню часто заглядывал, иномарки помогал шустрым гражданам подешевле растамаживать, понятно, что не за просто так, услуги-то солидные. А уж налоговую и санитарную службу ему сам Бог послал. Доначислений столько губернатор наизобретал, сколь его гибкий ум усвоить мог и счет в банке. Как от санслужбы в народ выйдет, так из любого торгового центра, полный багажник выпивки и разнообразной снеди везет домой на анализы, прямо себе в глотку.

Но больше всего любил губернатор в судебное заседание заходить. Оденет строгую судейскую мантию и запросто заходит. Лжесвидетелей мигом уличает, преступников нещадно милует, освобождает несчастных из — под стражи, прямо в зала суда. Ключ у конвоира отберет, распахнет клетку железную и кричит радостно, как дитя малое:

— На волю птичку выпускаю!

Судей он вообще за людей ни считает, продажными обзывает. Как судью увидит — обязательно в глаз плюнет, чтобы ячменя и разночтения в законах не случилось. Оно и понятно, как всякий крестьянский сын не верит в наше правосудие, считая, что оно имеет большие качательные и карусельные свойства. Аж дух захватывает и мурашки по всем членам, от решений судебных бегают. Но ведь правосудие не аттракционное увеселение, не комната смеха с кривыми зеркалами апелляций, надзорных и кассационных жалоб. Судить людей надобно по-людски, по-простому, по понятиям.

Как-то бездомные выпускники интерната прямо возле администрации шалаш в елках поставили и жили целое лето. Не потому, что протестовали, а потому, что рядом с администрацией, у той же самой парадной площади церковь стоит. Так их Петрович прогонять не стал. И судить даже не стал, как нарушителей порядка регистрации. Пусть живут и шалаше, церковным подаянием питаются. Сироты ведь! Авось к осени из шалаша в какой-нибудь тепловой коллектор съедут или к зиме дуба дадут.

Одним словом, очень полезно в народ ходить, за простой ежедневной жизнью обывателей приглядывать, хоть и барская это затея. Да и терзают всех смутные сомнения. Вряд ли, губернатор в конец опроститься, наденет онучи или лапти и возьмется холеными руками за плуг. Однако Петрович ходить в народ упорно продолжает, поскольку, сиднем сидеть в губернаторском кабинете, возлагая надежды на нищую, но богатую духом и самогоном жизнь селян, как-то не этично.

О губернаторской жалости

Однажды, возле обладминистрации, невесть откуда взявшийся одноногий инвалид, гнусную акцию протеста устроил. Подъехал, тарахтя, на автомобиле «Ока» с ручным управлением, на костылях выполз, плакат самодельный на лобовое стекло скотчем прикрепил: «Не могу больше бездомным быть, требую нормальных жилищных условий!»

Инвалид этот, действительно, несколько лет уже в автомобиле жил. В проржавевшей «Оке» ел и спал зимой и летом. В такой переплет он еще попал в славные ельцинские времена, когда с крайнего Севера на материк на пенсию по выслуге лет уезжал. Квартиру трехкомнатную в суровом заполярном крае сдал государству, как и положено. Вернулся в родную область, откуда в свое время уезжал на работу по комсомольской путевке, да так компенсационного жилья и не получил. Простоял на льготной очереди несколько лет, мыкался по родственникам и знакомым, пока не надоел, а тем временем льготную очередь власти тихо ликвидировали.

Живет неделю инвалид в своем убогом автомобильчике прямо перед окнами губернаторского кабинета, пирожки с капустой ест, и газеты столичные оппозиционные вслух читает.

Вначале Петрович к нему омбуцмана Нарывайко послал расспросить задушевно, как до такой протестной жизни горемыка дошел и что дальше делать намерен.

Омбуцман с инвалидом по — доброму пообщался. Но на следующий день в губернаторской газете критическую статью напечатал под точным и хлестким названием: «Нравственный аванс». В этой статье главный областной правозащитник наглому инвалиду нелестный социальный портрет во многих подробностях дал. Дескать, чем же этот странный человек в жизни своей недоволен? Имеет собственный автомобиль, северную пенсию, а что жилья нет, так за границей 80 процентов населения в съемном жилье всю жизнь живут и ничего! Потому, что собственность — большая ответственность и надобно всякому бездомному инвалиду этот изъян права собственности хорошо понимать. Да и рожа у этого протестующего, в общем, на пьяницу горького смахивает. К тому же, ест он жадно пирожки с капустой, всякими нормами санитарными пренебрегая, прямо на улице, руки, понятно, не моет. А по большой и малой нужде гадит в центральную клумбу, красоту благоустроенную и флору уничтожая.

Но не испугался правдивой и разгромной статьи наглый инвалид. В своей «Оке» жить и протестовать упорно продолжает.

Послал тогда к нему Петрович смышленых гаишников законный штраф выписать за злостное нарушение правил дорожного движения. А как же! Автомобиль инвалида, аккурат, посреди площади стоит, движению других авто однозначно препятствует. Однако инвалид штраф заплатил и свое гнет.

В одну из ночей губернатор на площадь два наряда ППС отправил, просто припугнуть инвалида малость, окончательно вразумить. Окружили восемь милиционеров «Оку», приподняли, и давай весело раскачивать! Одноногий смутьян из нее спящий так и выкатился. После милиционеры вылили под машину баклажку бензина и подожгли. Чудом успел инвалид «Оку» с пылающего асфальта откатить.

И ведь, наглец, какой, даже такого прямого намека к сведению не воспринял! На следующее утро, как ни в чем не бывало, вновь под окнами администрации в машине протестует, пирожки свои копеечные жрет!

В конце концов, к инвалиду вышел сам Петрович и сказал душевно, но по существу вопроса:

— Не надоело, одноногий хрен, под окнами мне глаза мозолить?

Растерялся инвалид, только плечами пожал вслед уходящему губернатору. Выкурил нервно пару сигарет, да и уехал с площади навсегда. Даже один костыль забыл. Не понял, несчастный, что губернатор может быть либо суровым властелином, либо дойной коровой. А так и казны областной не досчитаешься. Потому, губернаторская жалость всегда имеет форму совершенного нравственного утомления. И брошенный костыль губернатор приказал с площади не выбрасывать, а оставить на месте и покрасить люминесцентной краской. Во-первых, может калека за ним еще вернется, а во-вторых, пусть помнят, что губернатор может развязать и уничтожить любые социальные отношения, существующие между властью и людьми. К этому костылю омбуцман на экскурсии молодых правозащитников часто водит учить пониманию областного попечительства и призрения.

Губернатор и малый бизнес

Летел как-то Петрович в столицу по государственным делам, с большой чиновничьей делегацией. А рейс, как назло задерживают и задерживают, погода выдалась не летная. Петрович уже два раза в аэропортовском ресторане с Чардашем отобедал за его счет, в игровые автоматы командировочные деньги поиграл, а время все равно течет медленно и тупо. Но тут, приспичило ему по малой нужде в туалет сходить. Верный Чардаш тут как тут, всегда услужить готов, на помощь прийти. Говорит губернатору деловито:

— Негоже, такому должностному лицу прилюдно свое губернаторское достоинство всуе обнажать и трясти им, даже по нужде в общественном туалете. Начнут ведь, разглядывать и сравнениями всякими нехорошими заниматься, еще кривотолки, какие пойдут сексуально-политические. Давай Петрович, под лестницей встанем и ты мне прямо в карман вмиг надудолишь без проблем. Пальто у меня кожаное, непромокаемое, да и привык уже другим по нужде помогать, омбуцмен наш и Тихоныч, часто мне в карман отливают, даже разрешения не спрашивают. Пальцем меня молча подзовут, карман оттопырят и журчат властно. А содержимое после стюардессе куда-нибудь вылью, или в полете, в самолетный гальюн быстро опорожню.

— Ну, ты и загнул, — Смутился губернатор, — Стану я подчиненному карман мочить, это уж беспредел какой-то начальственный и хамский. Лучше в туалет пойду.

Исчез губернатор за дверью туалета, но через минуту вернулся смущенный и огорченный:

— Туалет платный, а кредитные карты не принимают, наличные требуют.

Чардаш ему мелочь выгреб, в ладонь щедро высыпал и губернатора дальше у платного туалета ждет. Однако Петрович совсем расстроенный возвращается, злой и взъерошенный, нетерпеливо с ноги на ногу переминается:

— Ладно, подставляй Чардаш свой кожаный карман, терпежа больше нет! О-о, как мигом полегчало, — Журчит губернатор, — Не стал я попусту деньги тратить. Где же это видано, чтобы естественную нужду отправить, деньги платить! Буханка хлеба столько же стоит, а его вырастить областной каравай, это вам не ширинку в платном нужнике расстегнуть! Совсем обнаглел этот малый бизнес!

С тех пор возненавидел Петрович представителей малого бизнеса, халявщиками их обзывал, кровососами и мироедами, тихими захребетниками на шее простого народа. Потому-то у нас за последние годы число малых предприятий, вдвое снизилось, а регистрировать малые предприятия все больше в другие области уезжают.

Губернатор и вечный двигатель

Мало кто знает, но практически двадцать четыре часа в сутки Петровича идея перпетум мобиле занимала и пользой великой волновала. Как было бы замечательно, на самом деле создать некий агрегат, производящий больше энергии, чем потребляющий из окружающей среды. Молнию, что ли в металлическую сеть гигантскую заарканить, или энергию испаряющейся воды в какую огромную реторту с умом запихнуть.

Увы, не находил способа губернатор силы природных стихий с пользой для области обуздать. Однако из отдаленного района благая весточка ему пришла. Создал, мол, местный умелец очень занятный и полезный в крестьянском хозяйстве моторчик, на простом навозе исправно работающий. Тут и смекнул Петрович, открывшиеся, просто невиданные ранее возможности этого изобретения. Прямо из ванны с мочалкой на шее выскочил, да как закричит:

— Эврика! Это ведь и есть, самый настоящий вечный двигатель, навоза-то у нас не меряно и никогда не убудет!

Съездил он на дом к этому навозному Кулибину, не поленился. Инженеров видных из областного центра в дорогу прихватил. Пусть тоже полюбуются, да свое веское заключение сделают.

Действительно, тарахтит моторчик навозом заправленный, в дом изобретателя от динамо машины свет подает. Инженеры видные просто обомлели, стоят, языками цокают, навозный двигатель глазами пожирают.

Тут еще большая идея губернатора осенила: а что если сразу гигантскую электростанцию на навозе работающую отгрохать и всей области дармовой свет дать. Тогда и ежегодный рост энерготарифов не страшен, с прочими колебаниями мировых цен на энергоносители.

Мотор инженеры досконально скопировали, да тут же в сто раз в размерах увеличили, а чтобы материалы сэкономить, металл дорогущий, из соснового бруса необычный двигатель соорудили. Губернатор сам это дело, скумекал. Навоз-это не бензин и не солярка, топливо не особо энергоемкое, нагреваться при работе меньше должен, значит и металл попусту расходовать незачем.

На открытие чудо — электростанции самого главного энергетика страны пригласили — Чубайса. Он, заодно, сразу по приезду Петровичу денег на две «Волги» дал. Это те, которые за ваучер обещал еще в период массовой приватизации. Не обманул, стало быть, слово свое Анатолий Борисович, крепко держит.

Вообще, стоят Петрович и Чубайс возле новой электростанции и чуда нетерпеливо ждут. Завел изобретатель двигатель чугунной ручкой, раз мотор чихнул, два чихнул, а потом как затарахтит и взвоет — ужас! На глазах у всего честного народа в разнос пошел и разваливаться стал. Щепа сосновая вперемежку с навозом во все стороны с воем полетели. Петрович чудом успел, за ближний буерак схоронится, а Чубайс со страху на вековую липу обезьяной залез, в большое дупло. Все из дупла опасливо рыжая голова выглядывала. Еле потом спустится, уговорили, коньяком и языковой колбасой с липы слезть заманивали. Во как Чубайс напугался!

Не задалась, стало быть, новая электростанция на навозе. Как говорят спецы: эффект масштаба подвел. Дескать, маленький моторчик на навозе может работать, а большой — нет.

Но Петрович благой идеей вечного двигателя все равно грезит. Сейчас в суд подал иск на Парижскую академию наук. Они, видите ли, говнюки, заявки на изобретение вечного двигателя принимать отказываться, еще с 18-го века. Каковы ретрограды!

Губернатор и юродивый

Вышел однажды Петрович на красное крыльцо администрации, а на ступеньках юродивый сидит, за полу пиджака его ухватил и пищит жалобно:

— Подай царь копеечку!

Противный такой, юродивый, грязный, вонючий, на голое тело один мешок из под картошки надет, только дырочки для головы и рук проделаны.

Посмотрел губернатор внимательно на его косматую голову и сразу узнал. Этот юродивый раньше работал начальником областной налоговой инспекции. Случилась, как-то в налоговой проверка из столицы, а мытарь, ничего лучше не придумал, как целую бухгалтерию сжечь. Мол, и концы в костер. Как только завели уголовное дело, он умом и тронулся. Место потерял, прямо с больничного в юродивые ушел, на паперть. Он и начальником инспекции с большими странностями был. Как отстроил новое здание налоговой за счет фонда развития, сразу и дача в пригороде одновременно с этой стройкой выросла, как по волшебству. А кабинет в налоговой себе в пол-этажа отгрохал, побольше губернаторского будет, да еще с комнатой отдыха. От взяток, что ли отдыхать?

Но самое главное недоразумение с бассейном и сауной получилось, что в подвале инспекции, главный налоговик организовал. В сауне и в бассейне процедуры принимало только одно человеко — тело, ему самому принадлежащее, без всяких на то помывочных нормативов. А другие налоговики немытыми, чумазыми и шелудивыми на проверки ходили. Придет такой налоговик на предприятие, как пес, какой, паршивый, его не узнают, носы воротят, значит, и встречают не по ранжиру. Как только начальник в юродивые подался, сразу баня для всех заработала. Новый начальник налоговый, березовым веником всему коллективу перво-наперво, у дверей бани широкую отмашку дал:

— Парятся все!

Теперь налоговый народ чистым и опрятным на работу ходит с номерными шайками и большими кусками хозяйственного мыла. Раньше у налоговиков одно развлечение было — целый день на работе в компьютер тупо играть. Налоги-то наши налоговики не собирают, они учет и контроль, за поступлением платежей и доначислений в бюджет, зорко ведут в кабинетах. Вроде как, управление статистики дополнительно контролируют. Как же не радоваться теперь налоговикам, что кроме компьютера еще для развлечения и гигиены баня доступна стала!

Одна беда, новый начальник тоже вскорости погорел. Но не в бане, а на взятке. Взяли супчика прямо в инспекции с взяткой в шесть миллионов рублей! Обещал одному предпринимателю помощь в возмещении НДС оказать на сумму в сто миллионов рублей. НДС должна налоговая служба вроде бы автоматом возвращать, но на практике хрен добьешься возврата денег. Стало быть, налоговик взялся за дело благое, а милиция рвение налоговика, по своему, истолковала и засаду устроила. Под стражей ныне сидит и, поди же, тоже из себя юродивого корчит, следователю разные нехорошие пророчества сулит, губернатором стращает. Да еще и приговаривает: — Я — тайный агент ФСБ! И не взятка это вовсе была, а спецоперация. Только фээсбешники, меня же и подставили.

Видать, в налоговой, целый институт юродивых силу набирает, формируя областную школу финансового отрешения. А два юродивых на одну область — это чересчур!

К тому же, юродивыми они вроде стали, но деньги вымогать, видно не разучились. Так, что не дал Петрович юродивому копеечку на ступеньках родной администрации, из принципа, она ведь рубль губернатору бережет!

А прозорливый юродивый вовсе не обиделся, юродивым по статусу обижаться не положено и рек губернатору целое пророчество:

— Будут тебя губернатор всю оставшуюся жизнь маленькие Ленины крепко обнимать, и будет их, за тобой ходить, чертова дюжина. Ленины эти ростом не выше 50 сантиметров, всегда в одинаковых кепочках, пиджачках и красных галстучках в горошек. Как только выйдешь на улицу, так они, сразу и нападать станут, виснуть и скакать на тебе, как белки на дереве. И нет тебе губернатор, спасения от этой исторической напасти!

Отшатнулся Петрович от юродивого, не на шутку испугался. Эти маленькие Ленины его давно уже во сне обнимали и слюнявили, под одеялом эротическим образом щекотали. Перекрестился губернатор:

— Чур, меня! И от юродивого прочь в церковь побежал свечку ставить и молебен заказывать, хоть и в Бога не верит.

Губернатор и клофилинщица

Купил Петрович за счет обладминистрации в личное пользование крутой внедорожник — «Мереседес — Гелендваген». Не автомобиль, а мечта! Угловатый, громоздкий, страшный и мощный. Не успел от дома отъехать, как, на лежачий полицейский попал. Машине ничего, а фары от толчка мигнули. От этого внезапного мигания, проходящая мимо голенастая девица так прямо к авто губернатора и рванулась. Мол, если заманиваешь, так и дверь открывай. Да и сам Петрович в хорошем настроении был, поразвлечься не прочь, благо в «Мерседесе» заднее сиденье, что хороший диван. А девица, как в машину попала, сразу канючит:

— Хоть бы пивом с семечками угостил!

Купил Петрович в киоске две баклажки «Клинского», два пластмассовых стаканчика и пакет семечек и ну, девицу угощать. Разлили пенный напиток, но девица еще Петровичу задание дает: — Без презерватива общаться не буду!

Пока Петрович в киоск возвращался за «Гусарскми», девица успела пиво по стаканам разлить. Отхлебнул пенного напитка губернатор и вдруг сознание его помутилось, члены наполнила слабость, а горло тошнота. Так Петрович и отключился. Проснулся он только под утро, на голом асфальте, от мирного шуршания метлы дворника. Это шуршание напоминало ему шум и суховей песка в горячей пустыне, губы были раскалены от жажды, а тело пребывало в холодном поту. Еще бы! На теле не было пиджака, в кармане коего лежал увесистый бумажник с купюрами и кредитными карточками, на руке отсутствовали любимые часы «Ролекс» с бриллиантом вместо цифры «12», новый «Мерседес», непосильным трудом нажитый тоже исчез вместе с ушлой девицей. Только в знак глумления на ушах Петровича висели презервативы «Гусарские», между прочим, уже использованные.

Прибежал разъяренный Петрович в ближайшее отделение милиции, на дежурного глаза вытаращил, презервативами размахивает и кричит с пеной у рта:

— Это было, гнусное покушение на областную власть, замаскированное под уличный флирт!

Испугались милиционеры не на шутку. И за не губернатора, а за клофилинщицу. Знали они ее хорошо. Знали, что она — подруга вора в законе, который кормил все отделение милиции из года в год. Пришлось стражам порядка, всю тринадцатую зарплату с пайковыми, Петровичу отдавать на покрытие личного убытка, отдавать средства от продажи оружия, наркотиков и боеприпасов. Даже сутенерские доходы всего отделения милиции на возмещение пошли. Зато губернатор благодарен и работу милиции другим ведомствам до сих пор в пример ставит.

Губернаторская охота

Охоч был Петрович, как всякий большой чиновник до охоты. Бывает, одолеет его внезапно охота… Особенно когда мимо зоопарка проходил или собачью свадьбу по весне видел. Звал его веселый дух природы и ветра озорные порывы в кронах дерев. Природу наблюдал он, как зверь в лесу, роднился с ней до сумасбродства. Иногда выл как волк, особенно ночью. Иногда, после удачного выстрела, сам за уткой в болото бросался, как хорошая охотничья собака. Вынырнет на берег, весь в тине, утка в зубах, а вся радостная физиономия в перьях.

Ну ладно, не в самой ведь охоте дело. Скажем, какая охота без застолья в лесу? Без добрых охотничьих баек у костерка. Самая главная байка — это когда голые секретарши через костер прыгают, для обряда очищения и ароматов елового дымка. Над каждой такой удачной байкой чиновники смеются и чокаются. Как совсем чокнутся — давай палить по всему, что движется. Не со зла, не зверью и секретаршам на погибель, а на всякий случай, дескать, авось попадут куда надо. Так Петрович однажды федеральную трассу Дон расстрелял от Ельца до Ефремова. Из космоса было видно, как фуры дымились, а шоферы зайцами по обочине бегали.

Как Петрович космическим туристом стал

Попросили нашего губернатора в правительстве в космос слетать инкогнито, космическим туристом. Очень уж приспичило, одну суку высокопоставленного чиновника найти с помощью системы «Глонас». Знамо дело, совсем от рук на Рублевке отбилась, вконец засучилась.

А почему бы и нет? — В слух подумал Петрович, — Благо до орбиты на ракете всего девять минут пехать.

Надел он модный скафандр от Славы Зайцева и на орбиту махнул. Дверь открывает на МКС, заходит, как к себе домой, без всякого стука, с космонавтами за ручку запросто здоровается, но перчатки не снимает. Осмотрелся и видит, наши люди нигде не пропадут. Научились космонавты прямо из вакуума самогонку гнать. Вакуума вокруг, гони — не хочу! И как врезать здесь уютно, удобно. Стаканы и стопки в невесомости сами меж собой чокаются, а содержимое не выплескивается. И бутылка никогда не разобьется, если случайно из рук выронишь, не то, что на Земле!

Сидят, значит, космонавты с Петровичем задушевно, мандрагорой квашенной закусывают, она в невесомости хорошо растет. Тут инопланетяне на халяву к ним повадились. Прилетят, маленькие такие, зелененькие, без приглашения, песни орут, будто автомобильные сирены воют. Но жалели инопланетян, очень неудобно было им стаканы щупальцами держать, потому в блюдца пришельцам вакуумовку наливали. Одна инопланетянка Петровичу приглянулась, и понятно почему, коли они в теле и все время нагишом в невесомости плавают. А чего стесняться? Что естественно, то не безобразно даже в космосе. Только инопланетянка сразу отворот Петровичу дала, серьезной оказалась, основательной. Дескать, у меня уже жених в Ханое есть, нынче это круто.

А задание правительства Петрович не выполнил, не досуг было. Однако кабинет министров на него вовсе не обиделся. Петрович в Белый дом целую бочку вакуумовки из космоса прикатил, да шайку мандрагоры квашенной. Три дня гуляли на День народного согласия.

История одной фотографии

Многие СМИ обошла фотография, где Петрович держит на руках крупную зубастую щуку, изрядно согнувшись под ее зеленой тяжестью. До сих пор считается, что это самый рекордный улов в реках нашей области.

Но есть и подлинная история этого улова. Дело было так: поехал Петрович на рыбалку, а жена его слезно упросила Дуракову за мужем — губернатором последить. Вдруг он, вместо рыбалки на лево ходит.

Ловит Петрович рыбу на бережку, а Дуракова в камышах сидит, следит и его государственную нравственность от местных баб охраняет. День был весенним, но уже по — летнему, жаркий. Разморило Дуракову и решила она с десяток саженек по реке проплыть, телеса охолонить. Тут на беду Петрович ее крючком за губу зацепил, и закричал, от радости, не разобравшись:

— Щуку поймал!

Известно, не успеет такой большой человек рот раскрыть, как журналисты с фотоаппаратами набегают. А первое слово дороже второго. Пришлось Дуракову и дальше за щуку выдавать. Срочно чиновники наклеили Дураковой на кожу рыбью чешую надежным клеем «Супер Момент», да между ног веник скотчем привязали, вроде, как хвост получился.

Взял Петрович Дуракову как щуку на руки и сам еще в тот момент не догадался, кого на руках держит. Так и получился рекордный улов, да не простой, а фотодокументированный. Любит этот снимок губернатор на досуге рассматривать, гладит фотографию и все время приговаривает: — Ох, какая же ты Дуракова у меня зубастая!

Античный герой

Великий человек не мыслим без античного подвига. Но, что делать, если античные подвиги уже совершены каким-то древним Геркулесом, примитивным греческим качком?

Стали в обладминистрации Петровичу срочно новый античный подвиг придумывать, чтобы потом по всей матушке России о нем бессмертные мифы ходили. И придумали: не слабо ли Петровичу в Париж на электричках зайцем доехать, да молодую жену президента Франции умыкнуть, Карлу прекрасную.

Собрали Петровича в дальнюю дорогу по-простому, рубашку клетчатую надели хлопчатобумажную, треники дешевые с пузырями на коленях, сандалии-плетенки, а в руки плетеную авоську дали полную «Беломора» и консервов «Завтрак туриста», да три батона с изюмом в придачу положили. Чтоб в долгой дороге ни в чем не нуждался и валюту экономил. Еще Петрович с собой военный дозиметр в дорогу прихватил, а для чего не сказал. В довершение ему на глаза лошадиные шоры надели, для усложнения подвига.

Долго ли, коротко ли, но доехал вначале Петрович на электричке из нашего города до Мичуринска, от Мичуринска до Белгорода, из Белгорода до Харькова. Потом пошли электрички с зайцем — Петровичем по Украине и Белоруссии, из Бреста до Варшавы. Затем до Гамбурга, а из Гамбурга, ехал Петрович четыре часа на последней электрички до Парижа. И вроде зайцем Петрович ехал, но кондукторов дурил, исключительно дорожными чеками.

В час ночи прибыл он на знаменитый вокзал «Аустерлиц». Видят парижане, как выходит из гамбургской, скоростной электрички странный человек с дозиметром в руке, с авоськой, удивляются. Но Петрович знай прямиком на Версаль идет, в гости к Саркози. Постучал в Версаль, свет в окнах зажегся и выходит к нему Николя с Карлой в пижамах. А Петрович Саркози руку крепко жмет и сразу дозиметр дарит, дескать, вы нашим Чернобылем шибко напуганы, так теперь жить спокойней станете, коли с дозиметром по версальским кустам и лужайкам пройдетесь. Радиационный фон знать будете.

Обрадовался Николя и во дворец Петровича сразу впустил. Сели ужинать, Карла на стол суп «трататуй» модный подала, картошку в мундире с копченым салом. Все у них по-домашнему, как и у нас. Но сама с Петровича все глаз не сводит, понравился, должно быть. Николя тем временем «Бужеле» надрался и за столом уснул носом в жульен. Слова друг другу Петрович и Карла даже не сказали, не сговариваясь, на вокзал бежать кинулись, так их внезапная любовь и страсть обожгла.

Ехали они конечно, в Россию, уже не электричками, а в скором поезде, пусть и в общем вагоне. Других билетов в Париже не было. Всю дорогу лежали на третьей полке на баулах челноков и ворковали. Но интима меж ними никакого не случилось. Глухонемые все время мешали достойно уединиться, всю дорогу по вагонам ходили, фотопортреты Сталина предлагали купить черно-белые. Но за эти сутки, воркуя с Карлой, Петрович прилично парлекать выучился.

А потом случилась любовная оказия. Стал губернатор с полки слезать, чтобы по нужде в туалет пойти, тут паспорт у него из штанов и вывалился. Упал и раскрылся прямо на той странице, где жена с детьми вписаны. Заплакала Карла и на стоп кран нажала. Долго за ней Петрович по рельсам бежал. Да куда там, Карла-то какая, длинноногая, не догонишь!

Вернулся он домой грустный и признался всему областному народу, что свой античный подвиг до конца не выполнил, не оправдал, стало быть, доверия.

— Еще как выполнил, — Хором отвечали клевреты, — Ты же Петрович, новую Троянскую войну предотвратил. Саркази бы из-за Карлы на нашу область войной пошел, аки Наполеон с двунадесятью языками! Вот так и состоялся у Петровича античный подвиг, известный теперь на всю нашу страну.

Губернатор и няня

Как только Петрович шоколадку «Марс» ест, сразу свою няню вспоминает. Ест и плачет. Няня у него чернокожая была. В те далекие, суровые советские времена, часто негров по-дешевке на Кубе у Фиделя Кастро покупали. На наши плантации привозили, в нефтяных трюмах, сахарную свеклу полоть, картошку копать, собирать огурцы. Однако Петрович из простой плантаторской семьи был, и вроде его родителям, чернокожая кормилица не полагалась. А молока в тот суровый год не было, даже из под коровы. Год не молочный был, а минеральный по Восточному календарю. Сжалилась одна негритянка и Петровичу самостийно сиську дала. Хотела всего раз покормить, а он как клещ присосался, так год от груди кормилицы, отвалится не мог. А еще на няню дед Петровича глаз положил, проходу не давал. Ему тоже сиську хотелось по причине беззубости и несварения твердых продуктов. Так вместе и мучили няню: на одной сиське Петрович висит, на другой возбужденный дедушка, да еще и няню щупает, благодарность выражает. Дед Петровича тоже лес любил и научную книгу о грибах нашего региона писал, а грибы на неграх-рабах часто испытывал, на предмет съедобности. Найдет в лесу неизвестный гриб, накормит негра и ждет, когда негр помрет или не помрет. Даже на человеческие жертвы шел ради познания окружающей природы, пищевого производства и торжества науки.

Няню-негритянку Петрович никогда не забывал, а как губернатором стал, сразу ей у обладминистрации избу срубил, из голубых елок, что прямо у парадного подъезда росли и могуче фасад украшали. Думал, будет на чай в гости к няне ходить, да счастливое детство вспоминать. У самовара они вместе всего один раз посидели за глинтвейном и тортом «Птичье молоко». Уехала няня на свою историческую родину, избу цыганам вместе с самоваром продала. Ностальгия замучила по хорошим сигарам и крепкому рому.

Детство, отрочество и юность Петровича

Больше всего любил Петрович в детстве со спичками баловаться. То стог сена подожжет, то дом, то детсад, то школу. Потому архивов о его пребывание в этих учреждениях доподлинно не сохранилось. Одни легенды, сказки, были и саги. Односельчане Петровичу шалости эти всегда прощали, считали, что пиромания его, служит заменой половому удовлетворению. Прост он был в обращении с учителями. Вместе «Беломор» на переменках курил. Только строчку пронзительную из школьного вальса на выпускном вечере на всю жизнь запомнил: «Здесь десять классов пройдено и здесь мы слово Родина, впервые прочитали по слогам». Хороши успехи за десять лет учебы, только и подумал Петрович, слово Родина по слогам прочитать!

А самые теплые воспоминания о первой учительнице остались. Когда из армии возвращался в родную деревню заехал, хотел повидать. К деревне подходит, видит, какая-то пьяная баба с зеленого бугра катится. Присмотрелся и обрадовался: «Да это же, моя первая учительница, Марьиванна!»

Любили в те времена, праздники. На Октябрьскую, Первомай, по три недели гуляли, каждый день в новой избе. А если из гостей идут и не кувыркаются, значит — плохо угощали. Не боялись в те времена шумно гулять, здравпункт в деревне был, советская власть о здоровье крестьян хорошо заботилась, местный фельдшер всегда здоровье поправит. Даром, что армянин, Амбарцум Саркисович. Бабы его по-простому звали «Амбар Сараич».

По — началу противился фельдшер, конфузился очень:

— Вы бабы, как угодно меня называйте, только с постройками не путайте!

Но потом привык, прижился, теперь тоже с красным носом и в телогрейке ходит.

Умелым мальчиком Петрович рос. Велосипед деревянный смастерил с колесами из железных мисок. С горы покатился да в березу лбом угодил. Тормоза не сообразил поставить.

В отрочестве Петрович часто в ночное ходил, мустангов пасти с местными амазонками. Ничего хорошего. Девки очень бесстыжие и с одной грудью. Какому пареньку такое понравится? Силикон тогда еще не изобрели, стало быть, протез не сделаешь. С женским полом в юности Петровичу не очень везло. Пригласил он одноклассницу на первое в жизни свидание за гумно, да и пукнул нечаянно. Пытался казус исправить, все подошвой по траве чиркал, а звук, как назло, все время не тот выходил. Вот и не пришла к нему больше зазноба вечерами на звезды смотреть. Следующую возлюбленную Петрович сразу домой ночевать привел, с чемоданом. А она вдруг не с молодым легла, а в кровать к матери пристроилась. Причем села на кровати и сидит молча, только на панцирной сетке качается.

— Ты чего не спишь, — спрашивает ее мать Петровича, — Уже второй час ночи, у меня глаза слипаются…

— Да я если засну, — отвечает молодуха, — Могу Вас, мамаша, во сне нечаянно ударить!

Целую ночь, мать Петровича глаз не могла сомкнуть. Лежит под одеялом и думает, вдруг огреет, чем-нибудь или в глаз даст. Так и не проснешься вовсе! А утром, незадачливую невесту из дома выпроводила.

Только Петрович пенял ей с укором и слезами:

— Зря ты мама, она ведь хорошая, пусть и гермафродит.

— Ой, — всплеснула рукой мамаша, — Как же ты с ней жить собрался?

— Да как брат с сестрой, — смутился Петрович.

В этот же день расстроившийся паренек таблеток «седуксен» с горя наглотался, но не помер от отравления, а только в психиатрический диспансер попал.

Звонят из этого лечебного учреждения и говорят:

— Приезжайте, забирайте сына домой, под расписку!

— А на хер он мне нужен, — с горяча, отвечает мамаша Петровича, донельзя историей с невестой-гермафродитом расстроенная.

Удивились в больнице:

— Как же так, он ведь ваш сын!

Отважилась забрать его из больницы только бабка, да и то пожалела об этом. Прямо за воротами лечебницы Петрович неожиданно в лоб ей кулаком дал и заявил:

— Надоели вы мне все!

Однако заметили селяне, что отрок растет нравов строгих и основательный. Спросишь, что, а он голову долго чешет, вроде, как полным дурачком прикидывается, а сам соображает задним крестьянским умом, как лучше и заковыристей ответ держать.

И лесную кладовую Петрович с юных лет охранять пытался осмыслено. Пойдут, бывало, бабы в лес за спелой малиной, а смышленый парень, уже с утра в малиннике сидит, да как зарычит злобно на всю округу и начнет кустами трещать! Бабы сразу корзинки и ведра побросают и ну, бежать без оглядки из лесу с криками:

— Караул, медведь объявился!

Кто-то в деревне предложил его десятником выбрать. Да нашлись сомневающиеся, дескать, какой из него десятник, сопли всегда по колено, да и работать с ним как? Пузо голо, пятки в клетку, выполняем пятилетку?

Однако в десятники выбрали и Петрович получил свой первый в жизни руководящий опыт.

А какой Петрович гармонист был, первый парень на деревне. Сядет, бывало, на солнечной поляночке дугою выгнув бровь. Меха тальянки Чайковским терзает. Так бровь выгнутой на всю жизнь и осталась, словно удивляется он красоте окружающего мира, с тех пор не перестал.

В эти же младые годы иностранцев Петрович шибко не полюбил. Приехала к ним в колхоз немецкая делегация по обмену сельскохозяйственным опытом. Но немчура, давай над словом «колхоз» потешаться, дескать «коль» — по ихнему, — «капуста», а «хост» — штаны. Вот и выходит, что наш «колхоз» — это по всем признакам — немецкие капустные штаны. А потом и вовсе ехидно говорят:

— Вот мы у себя работаем, чтоб жить, а вы тут живете, чтоб работать!

Смолчал тогда Петрович, только желваки на щеках перед немчурой катал.

Но многое в той, советской жизни он тоже не понимал и не принимал. Например, почему районная газета называется «За изобилие». Какая-то двойная мораль в этом сквозила. Ибо «изобилие» Петрович еще как-то мог представить: сапоги кирзовые, телогрейка новая с каракулевым воротником, каждый день макароны с киселем на столе, шмат сала, да четвертинка вечером. Наконец, мопед «Верховина» с двумя скоростями и приемник «Спидола». Это чтоб вечерами по деревне возле клуба гоголем тарахтеть и доярок завлекать. А вот, что означает понятие «за изобилие»? Большая загадка. Никак его ум такого простора потребительского охватить не мог.

Петрович и овчина

В те суровые времена из колхоза на работу или учебу в город трудно уехать было. Паспорта в сельской местности не выдавали. Вот и пришлось Петровичу, сумасшедшим притворятся. Залез он на русскую печь и стал, молча овчину жевать. День жует, второй жует и на вопросы односельчан упорно не отвечает. Только нежно блеет. Связали его веревками и в той же овчине срочно свезли в психиатрическую больницу. Врач молоточком ему по лбу сильно стукнул и сурово спросил:

— А что тебя паренек еще беспокоит?

— Когда Святое Писание читаю, разные эротические мысли возникают, — Пуская слюни, отвечает Петрович.

Но врач хитрый попался и решил дело так:

— Из колхоза я тебя так выдерну — в армию служить отправлю. У меня знакомый военком есть, вместе богатых призывников от службы отмазываем. Вот за одного такого призывника ты и служить пойдешь, в теплое место — на китайскую границу.

Очень был Петрович такому мудрому решению благодарен. И справку ему врач не стал писать с формулировкой «олигофрегн» и от беспросветной колхозной жизни избавил. А послужить Родине Петрович не прочь, крестьянскому парню служба не в тягость. И наблюдение полезное Петрович из сумасшедшего дома вынес. Приметил он, что в этом заведении на дверях туалета не дама и мужик изображены в профиль, а нарядные курочка и петушок. Это нововведение Петрович, потом в своей администрации использовал.

Губернатор и десять негритят

Если какой проситель зайдет в приемную губернатора, то все равно, что в детский сад попадет. По тесной приемной десять хорошеньких негритят бегают, в прятки, в салочки, в лапту играют. А то и живые джунгли Петровичу из фикусов и алоэ смастерят, масок африканских из столешниц красного дерева, художественно настрогают. Этих негритят Петрович любит и лелеет больше, чем всех детей области. Они ему моментально национальный проект по улучшению демографической ситуации выполнили. Да и появились они, можно сказать чудесным образом. Поехала Дуракова на Кремлевскую елку на живого Деда Мороза посмотреть. Так восторженно смотрела, что этот хитрый Дед ей шоколадного зайца подарил. Да и вовсе не заяц это был, а сенегальский посол. Вернулась из под елки Дуракова, уже брюхатой и родила сразу десять негритят. Вначале испугался Петрович, а затем понял всю свою губернаторскую выгоду. Негритят он, конечно, у Дураковой отнял, лишив родительских прав. Какие ей права еще нужны, если сразу десять родовых сертификатов за один поход в роддом, огребла! Да и ни к чему негритята ей, коли даже не помнит, с кем и сколько раз под елкой была, то ли с зайцем, то ли с Дедом Морозом, то ли с сенегальским послом, а может со всеми сразу? Все какие-то рождественские сказки рассказывает про непорочное зачатие.

Поперла прана из чакры

Очень губернатора демографическая проблема беспокоила. А тут Чардаш с советом пришел: — Давай Петрович, клуб тантрического секса прямо в администрации откроем. В борьбе за рост народонаселения, все средства сегодня хороши, а то, не ровен час, россияне вовсе вымрут, а земли наши китайцы заселят.

— А как обоснуем, весь этот разврат? — Вопрошает губернатор, — Мы же славяне, а не индусы какие ни будь…

— Зря сомневаешься, Петрович, — Увещевает его Чардаш, — Между прочим, занятия йогой здоровье, работоспособность и сексуальность повышают за счет питания организма праной. Это энергия такая, халявная, прямо из космоса. А космос — бездна, значит, энергия эта неисчерпаема. Индусы толкуют, что человек под эту энергию и создан.

— А причем тут секс тантрический? — Все еще сомневается Петрович, — Не флюиды же из космоса идут, чтоб народ сексом озаботился.

— А притом, — Настаивает Чардаш, — Что прана концентрируется и выходит полезным способом из чакр, коими тело человеческое усыпано. И главная, Муладхара, самая мудрая и важная чакра у мужчины, аккурат промеж ног располагается, между пенисом и анусом. Там и есть сосредоточие мудрости и энергии, основа всего в мире.

— Вот те раз, — Захохотал Петрович, — Хороши индусы, коли, мудрость у них между ног находится. Однако давай тантрический секс внедрить попробуем, авось, может действительно демографии поможет. Пусть теперь попрет прана из чакры! А то прет у нас из этих мест, не то, что области нужно.

Собрал Чардаш вечером первую группу чиновников и чиновниц в столовой администрации, чтобы пробный сеанс тантрического секса провести. Да за вход еще с них плату взял. Впрочем, раздеться служащих и уговаривать не пришлось — мигом с себя одежду сбросили, да друг на друга алчно поглядывать стали. Началось все с невинных хороводов, взаимных поглаживаний с соседом справа и слева. Тихоныч, впрочем, сразу о Дуракову тереться стал, даже, когда она еще в шубе была, а уж когда обнажилась, вовсе с ума сошел и публично пахом к ее стройному бедру прилепился, глаза закатил и сопит. А потом Чардаш властно Дураковой овладел и минут тридцать не отпускал. Стонет Дуракова, а Чардаш все секс не прекращает. Петрович, даже забеспокоился:

— Ты хотя бы другим шанс потантрировать дай, а то Тихоныч, глядя на вас, совсем любовным томлением извелся!

А Чардаш все не кончает и отвечает губернатору назидательно:

— Искусство тантриченского секса и состоит в том, что мужчина учится семяизвержение задерживать, а самые продвинутые тантристы, могут даже семя обратно в член втягивать!

— Стоп! — Кричит ему в недоумении Петрович, — Как же так, без семяизвержения демографию подымать?!

Тут и понял Петрович, что никакая демография его чиновникам не нужна, а хитрый Чардаш просто в администрации решил свальный грех организовать. Прекратил все это безобразие губернатор, однако до сих пор наша власть атмосферой разгула дышит. Во как, прана поперла на нашу область, прямо из космоса, Петрович и остановить ее больше не в силах!

Карма губернатора

Объявился в кабинете у Петровича таракан. Громадный такой, черный, шибко усатый и наглый. Пьет чай, бывало, губернатор, полдничает, только руку с бутерброда снимет, а бутерброда уже нет. Видит он, как тараканище с поживой улепетывает, а сделать ничего не может. Голыми руками давить противно, а пока башмак снимаешь, чтоб супостату в лоб дать, таракана с бутербродом и след простыл.

Дезинсекторов вызывали, травили. А таракан от отравы, еще толще и проворнее стал, носится по кабинету, как борзая.

Тут Дуракова в кабинет губернатора лак для волос «Прелесть» приносит.

— Да на что мне лак твой бабский, — Вопрошает Петрович, — Я же укладок по утрам не делаю, да чуб мой — не ирокез панковский!

— Знаю Петрович, — Вразумляет его Дуракова, — И лак не затем. Ты им на таракана пшикни и никуда он уже от тебя не убежит.

Смекнул губернатор, и в засаде долго сидеть не пришлось. Как только вылез таракан на стол за очередным бутербродом, пщикнул на него Петрович лаком из баллончика, таракан и увяз. Только лапами беспомощно перебирает. Снял с наслаждением губернатор с ноги ботинок, размахнулся, чтобы вредное насекомое порешить, да так и застыл с ботинком руке в глубокой задумчивости и печали.

— Убей его, Петрович! — Кричит Дуракова и под локоть толкает, — А то сейчас обсохнет и убежит!

— А стоит ли отягощать Карму, — Мудро ответил ей губернатор, — Может, я в другой жизни тоже тараканом стану?

Как Петрович цыганским бароном был

Приглянулась в этом таборе Петровичу хорошенькая цыганочка. Есенией звали. Глаза черные, зубы золотые, коса до пят, а пятки толстые. За такой и сам босиком на край света с табором уйдешь. Долго кочевал Петрович за ней с шумной толпою цыган по Бессарабии, руки просил, коня и сердца. Уверял, что полцарства отдаст, но за что конкретно, недосказывал.

А цыганка все его любви не верила. Говорит, дескать, ты сам мне сердце свое вперед отдай и путь нам, цыганам жизненный освети.

Не стушевался Петрович, разом вырвал из груди своей сердце пылкое, да понес его словно керосиновый фонарь навстречу таборным людям. Сразу смекнули цыгане, что отважней защитника и барона им не найти. Сердце ему обратно одна сильная цыганка-гадалка зашила цыганской иглой, волшебным пометом летучих мышей грудь помазала, заговоры набормотала и зажило на Петровиче это самодеятельное хирургическое вмешательство, как на собаке. За одну ночь ему цыгане всем табором дом построили из упаковочных ящиков, женили утром на красавице Есении и двенадцати ее сестрах сразу.

Стал Петрович очень справедливо баронствовать, каждый день пятимос есть и всех кошек по древнему цыганскому обычаю марганцовкой красить, на счастье. За порядком он тоже следил, чтоб наркотой цыгане не торговали. Даже ключи от машин на ночь забирал и после 18 часов, никто табор без его разрешения покинуть не мог, разумеется, без уважительной причины. Разве, что в командировку или к родственникам в Чугуев, какой цыган намылится.

А Есения ему через девять месяцев двух близнецов родила. Авеля и Каина. Цыгане своим детям всегда необычные имена дают. Сестры тоже в скорости понесли. Так Петрович из своих цыганят целую футбольную команду «Чавале» создал с запасными игроками и судьями, особенно бесенятам удавались договорные матчи.

Губернатор и хобби

В любом человеке всегда дремлет, какой-либо талант, а уж в таком человеке, как Петрович, талантов спит, пожалуй, целая коммунальная спальня. Ошибочно принято считать, что таланты проявляются в раннем возрасте. А как быть, коли, еще мальцом их не обнаружил? Надобно искать их в себе насильно, возможно и по команде сверху. Для этого и придумали в нашей области хобби. Даже флегматичный вице-губернатор Тихоныч, стал на досуге декоративных курочек разводить. Иногда в склерозе забудется и ну помощников в кабинет созывать:

— Цып-цып, мои цыплята!

Квохчет и деньги им, как просо сыплет. Смотрит радостно, как они по ковру ползают и деньги клюют, как петушки молодые дерутся. У Чардаша склонности к живописи проснулись, к модному ныне бодиарту. Заходит к нему раз Петрович, а Чардаш на аппетитной заднице Дураковой гуашью бабочек рисует, щекочет деваху по интимным местам, дорогой, мягкой беличью кисточкой. Он весь женский пол в администрации постепенно этим бодиартом разукрасил и защекотал. Губернатору так понравилось увлечение Чардаша, что он приказал персональную выставку прямо в родной администрации провести. Только выставки никто не понял, шепчутся, дескать, губернатор совсем сума сошел, всех чиновниц догола раздел и краской обмазал. Да, непросто, новое искусство в народ дорогу торит! До него областному люду еще дорасти требуется.

Опасно, однако, хобби бывает, чревато необратимыми последствиями. Один чиновник из обладминистрации сильно увлекся выжиганием по фанере. Портрет Есенина с трубкой удачно сработал, затем выше художественную планку взял — Ельцина выжег и тоже с трубкой. Еще больше стараться стал, когда за портрет самого Петровича взялся. Заперся ночью на кухне и выжигает. Трое суток прошло, а у него все свет горит, а жена на кухню зайти не может. Звала, в дверь стучала, причитая:

— Дай хоть омлет на завтрак пожарить, не голодной же на работу идти!

А он — ни гугу. Только электровыжигатель сильней шипит, да жженой фанерой воняет — хоть из квартиры беги или пожарных вызывай. Но четвертые сутки пришлось вызвать санитаров.

А что особенного? Может от проснувшегося таланта человек увидел окружающий мир иначе, чем все мы. Вот и Дуракова стала дома картины из рыбных костей выкладывать. Особенно удачно получались у нее полотна на тему трудовых подвигов области. Знатные люди хорошо из рыбьих костей выходили, большой портретной схожести образов. Глядя на нее, начальник таможни, тоже принялся к изобразительному искусству, лихо приобщатся, порнографические журналы собирать. Хот он и пожилой папик, видит уже плоховато, но нужные позы помнит хорошо.

Да и сам губернатор хобби приобрел, талант в себе ощутил, невиданную тягу к прекрасному. С недавних пор, стал украшать пространство в своем кабинете окурками. Очень демократично, неординарно и совсем немного места на стенах и потолке уже осталось. Все это как нельзя лучше отражает сущность самого художественного творчества, ибо основано оно на противоположности деятельностей, поскольку любой художник нагло утверждает, что как бы вынужден создавать свои творения, по неодолимому влечению природы или пристрастию к дурным и не очень привычкам, возможно по указанию Бога. Прекрасное — есть жизнь, так почему же творчество, инсталляция посредством обыкновенных «бычков» не может быть прекрасной и актуальной? Это определение столь широко и верно, что даже клюквенный кисель, сваренный женой губернатора и залитый в красивую форму для образования фигурного желе, оказывается произведением искусства, ибо не только удовлетворяет эстетическое чувство губернаторского гостя, но побуждает к высоким душевным размышлениям, какие обычно обуревают гостя нашего города, впервые увидевшего скульптуры нашего знаменитого областного ваятеля Кишко.

Губернатор и памятники

Богат наш край памятниками. Истории вовсе никакой — область по капризу Хрущева всего полвека, как глобусе России появилась, но куда не плюнь, обязательно в памятник попадешь. И это мудро, поскольку мы сами с усами творцы истории, как можем, пишем ее и ваяем. Поставили памятник Пушкину и, неказистый Александр Сергеевич из алюминия получился, будто скульптор только одно и знал, что он — курчавый арап. Стоит Пушкин возле театральной банкетки с цилиндром и перчатками, словно не стихотворец известный, а иллюзионист какой. Еще минута и зайца за уши из цилиндра вытащит!

Пришвина с берданкой и собачкой в обнимку сваяли — невольно поймешь, что был он большой знаток и любитель природы. Толстой — непременно в крестьянской рубахе, босой и с очень большой головой. Сразу видно, не фермер какой-нибудь, а великий писатель.

Бунин тоже характерный — сухонький, нервный и язвительный интеллигент, иммигрант неисправимый.

Другие исторические персоны так же удивительны. Могучий основоположник русского марксизма Плеханов, вышел похожим на объездчика времен сталинской коллективизации. Злые языки говорят, когда памятник торжественно открывали, одному местному плехановеду так плохо стало, что его той же простыней сразу накрыли, что с памятника сорвали.

Автором большинства этих замечательных творений, является широко известный в наших краях, заслуженный многими почетными званиями и премиями скульптор Кишко. Он очень прост в своем творчестве и в общении с власть предержащими. Зайдет в администрацию, очередной скульптурный заказ пробивать и скромно о себе сообщает:

— Рядовой художественного фронта Кишко, по приказанию губернатора прибыл!

А еще этот известный скульптор нацлидера из меди отлил. Приволок шестикилограммовую статуйку к Петровичу и шепчет, как змей искуситель:

— Я, идею вылепить нацлидера долго в тайне вынашивал, в тайне держал. Лепил по фото, где он, в кимоно на татами сидит, из его же книги про дзюдо. Копировать, конечно, не стал, а художественно осмыслил: поза у него пусть и жесткая, зато взгляд теплый. Чтобы факт этот подчеркнуть, я нацлидеру глазки голубые в скульптуру вставил, из перламутровых пуговиц и в них лампочки вмонтировал, с теплым и мягким светом. Подарим нацлидеру его же изваяние, захочет на стол поставит, захочет, как ночник может использовать, чтобы в туалет не заблудиться. Да и меди в нем, на полторы тысячи долларов. Не понравится скульптура, так во вторцветмет всегда можно ее сдать.

Однако огорчил его губернатор: — Не любит наш нацлидер свои изображения, плохой приметой считает, потому, как суевериям подвержен. Впрочем, полторы тысячи баксов я тебе и сам дам, а скульптуру переходящим призом на областных соревнованиях по дзюдо сделаю, хоть и похожа она не нацлидера, а на китайского болванчика.

Славная и весьма небольшая когорта наших ваятелей, скорее напоминает некое преступное сообщество, куда постороннему вход строго воспрещен.

Например, лет десять назад, решили в нашем городе поставить памятник героям-летчикам. Тем, что сорок лет назад, от городских кварталов падающий самолет увели, заплатив за это собственными жизнями.

Но по новым градостроительным правилам, на сей прожект, ныне надобно, открытый конкурс объявлять и закон никак не обойдешь.

На конкурс работы выставляют без имен. Так и случился большой казус — конкурс выиграл никому неизвестный, молодой скульптор. Кишко, тут же бучу на всю область поднял, дескать, заслуженных и маститых ваятелей обижают!

Струсила власть, стала выход из этого щекотливого положения искать. Как Кишко угодить и законного победителя конкурса не обойти? И придумали! Решили поставить героям — летчикам сразу два памятника, разумеется, в разных местах города, дескать, негоже на памяти героев экономить, итак сорок лет им памятник не могли поставить! Было только одно но: Кишко заказали памятник в натуральную величину, а молодому скульптору предложили соорудить памятник высотой в…один метр. Такой вот, скульптурный пенек!

Естественно, молодой скульптор от сомнительной чести отказался. Ну, а Кишко теперь торжествует, вырвал все-таки выгодный заказ, не мытьем, так катаньем!

Посмотрел на это безобразие Петрович, и решил, что мысль ваятеля приводит к отчаянью, а дух, стало быть, к смерти. Но спорные памятники мудро сносить не стал, а так плотно обустроил новостройками, что не посвященному, или гостю города, памятников не видно.

Правда в нашем городе еще один спорный памятник есть, за снос коего все время демократы выступают. Возле администрации с давних пор огромный, бронзовый Ленин стоит с протянутой рукой. Губернатору он люб, да только пользы практической нет. Решил он памятник модернизировать в духе и задачах рыночной экономики. Тело потолще и пониже отлили, превратив в свинью-копилку. Это чтобы народ закону о самоуправление помогал и деньгу свою в благоустройство вкладывал. Голову той же оставили, ленинской, но с великой пользой модернизировали. Чтобы не просто голова вождя пустой была, а улей в ней губернатор организовал многоярусный, с летками из ушей, ноздрей и рта. Словом, из всех естественных человеческих отверстий. Жужжат теперь пчелы в медной голове Ленина, словно мысли мудрые роятся.

Важнейшее из искусств

Хотел губернатор, как всякий великий человек о себе кино снять, увековечить собственную государственную пользу для смышленых потомков. А что может быть лучше старого, доброго вестерна! Тут тебе и сюжет беспроигрышный — освоение нужного, но еще враждебного пространства. Романтическая любовная коллизия, даже с представителями коренной национальности. Захватывающая погоня с большой стрельбой. Да и материальная сторона не забыта — героев в финале ждет если не золото, то точно — мешки с деньгами с ограбленного банка или поезда. Все, как в нашей областной жизни, в повседневной правде ее, в точном отражение суровой действительности, без всякой лакировки и украшательства. Настоящая областная жизнь, куда богаче, разнообразнее и интереснее, самого смелого художественного вымысла.

Вот и разделил Петрович своим постановлением городских и областных чиновников, на бледнолицых и краснокожих.

Кино давно закончилось, а война все идет. Буквально вчера, областной чиновник украл у городского красавицу жену, а городской в ответ снял за эту пакость с него скальп. В эти же сутки почтовый вагон под откос пустили и два банкомата в супермаркетах на глазах у охранников дерзко вынесли. Милиция по своей близорукости, кроме бытового преступления в этом ничего больше не видит. И напрасно. Учащаются с каждым днем кражи скота, угоны автотранспорта, убийства, изнасилования, прочие посягательства на жизнь и собственность граждан. Когда же милиция, наконец, поймет, что все это — война городских бледнолицых с областными краснокожими!

Боевые гуси

В армии Петрович служил на берегу Амура, аккурат на китайской границе. Время тогда неспокойное было, с китайцами вражда большая. Хотели они у нас землицы оттяпать. Поручил тогда Петровичу, отец-командир, прапорщик Скамейкин дело государственной важности — гусей пасти. Птица эта, имеет большие стратегические способности. Известно ведь, что гуси Рим спасли, когда враги на Капитолийский холм ночью карабкались.

Хотите верьте, а хотите нет, но и с Петровичем похожая история приключилась и в анналы военной российской науки навсегда вошла.

Спит однажды Петрович с гусями в душном катухе, а хунвейбины уже посреди батюшки — Амура плывут по собачьи. Напасть на мирный советский берег хотят, сон и покой наших граждан своими желтыми лицами растревожить, всех лягух поесть и святыни, где можно будет, загадить или порушить.

Но чуткие гуси Петровича, далеко супостатов услышали, едва они за буйки заплыли и в фарватере волну нагнали. Да такой шум и гам подняли, гогот великий на весь Краснознаменный Дальневосточный военный округ, что не только заставы в ружье успели подняться, но умыться, свежие воротнички подшить, сапоги начистить, сытно позавтракать и перед боем, законные сто грамм принять. Амур широкий, по-собачьи его не шибко скоро переплывешь! Таким образом, используя выгодный временной фактор и ракетные системы залпового огня «Град», успели в большом количестве на берег выкатиться. Да, как ракетами шарахнули, аж вода в Амуре закипела и еще до утра уха из хунвейбинов остыть не могла, все булькала, вареные хунвейбины с белыми глазами в пузырях всплывали и филе от костей большими кусками отваливалось! Полная победа благодаря гусям случилась, и военная и кулинарная.

Только прапорщик Скамейкин куда-то внезапно пропал. Долго его по тайге искали, в кедраче, женьшене и борщевике, норы звериные обследовали, берлоги ворошили, дупла от пчел проколачивали и на любой шорох из «калаша» палили. Вдруг отзовется?

Много лет спустя, уже став губернатором, по праву памяти Петрович документальную повесть «Боевые гуси», об этом решающем, ночном бое написал. Так тема вызрела, проверку временем выдержала, что Петровича сразу в писательский союз приняли, государственную премию дали, а всю нашу писательскую организацию в благодарность, стали в народе метко величать «Боевые гуси».

Гусиный генерал

За подвиг с боевыми гусями Петровичу срочно звание ефрейтора присвоили. Однако он намного выше свои полководческие способности понимал. Купил в местном военторге генеральские погоны и важно к гимнастерке пришил. Ходит Петрович по части в генеральских погонах, радуется и не понимает, почему другие военнослужащие пальцем у виска крутят. На беседу Петровича к себе командир части вызывал, пенял назидательно, дескать, если добровольно не снимешь генеральские погоны, при всей части на плацу их сорву и в задницу засуну, пидором сделаю.

А Петрович смотрит на него масляными глазками и вздыхает:

— Все вы только обещаете…

Сажали Петровича на гаубвахту. Да все бестолку, ибо на губе он вел себя, как крупный военноначальник в плену, требовал каждое утро, чтобы расстреляли и глаза не завязывали.

Крепко озадачил Петрович воинское начальство. За ношение погон не по чину в дисбат не отправишь, уголовного дела не пришьешь. Решили просто комиссовать от греха подальше. Вот и вернулся Петрович в родное село в генеральских погонах на законном медицинском основании.

Как Петровича за шпиона приняли

Учится Петрович, решил на лесника. Желающих в эту профессию идти мало было. Кому охота на отшибе цивилизованной жизни жить, в глухом лесничестве. Да и поступить в институт после армии проще, большая льгота была, принимали вне конкурса. И сама учеба довольно простой вид имела. Советскому леснику, что требовалось? Уметь правильно на охоту и рыбалку партийное начальство принять, пиломатериалы, разного рода, начальничкам по дешевке выписать. Вот все и обязанности. Конечно, и лес охранять требовалось, от местного браконьерского населения. Только здесь строгость лесника и проявлялась в полном государственном объеме. Знай народ, чьи в лесу дровишки и шишки, чьи кабаны и зайцы. Все это добро только представителям власти принадлежит, а лесник и есть человек государственный, потому и в форме ходит, в партикулярном платье, злобен и вооружен.

С этой формой забавная история произошла. Приехал Петрович в отдаленное лесничество на практику. А в том районе, раньше давно лесника не было. Поселился он лесной на заброшенной заимке, чемоданы оставил, а сам в ближайшую деревню пехом пошел в сельпо, за спичками, табаком, солью, водкой и сахаром. Да заодно хотел с деревенскими жителями ближе познакомится. Приструнить, чтоб в лесу больше не баловались. Заходит он в деревню при полном параде лесничей формы, фуражку с лакированным козырьком лихо набекрень заломил. А в той деревне настоящего лесника, отродясь не видели, да еще в форме. Сразу большие подозрения у малограмотных селян эта форма вызвала. Бабы на завалинках подсолнухи лузгают, щурятся на него и шушукаются меж собой:

— Глядите, шпион!

А мужичье неотесанное, вообще сразу за косы и вилы взялось. Так и побежала толпа за Петровичем с криком:

— Держи шпиона!

Догнали у околицы, наземь повалили, бока сильно намяли, веревками бельевыми связали и в сарай под висячий замок заперли.

Довольные, что шпиона поймали, пошли звонить из правления в район. Одна радость и надежда Петровичу была, что председатель этого колхоза, образованный человек оказался, бывший учитель. Говорит мужичью, с сомнением:

— А ну храбрецы, покажите мне этого иностранного агента!

Да как глянул в сарай, обомлел — там лесник Петрович, побитый и связанный, в драной шинели на соломе лежит.

Простил Петрович селян неразумных, даже для вида, похвалил за бдительность. Так и говорил им, когда магарыч за принесенный ущерб всем колхозом ему поставили. Дескать, бдительность — не мнительность, бдительность — не страх! Хотя, признаться, страху он тогда сильно натерпелся.

Как Петрович кита съел

Студенческая жизнь Петровичу в тягость была. Учиться он не любил и большого смысла в этом не видел. Терпел учебу только из-за корочек, то бишь, нужного в жизни диплома. К чему в тонкости лесного дела вникать, коли, основным занятием будет партийных начальников на природе ублажать.

Накладно учиться было, стипендия копеечная, одно выручало — на лесных практиках запасы на зиму делал, грибы, ягоды, орехи. А еще приспособился Петрович в городе дешевой морской капустой питаться и китовым мясом. Это оно сейчас — модный деликатес в японских ресторанах. А в советское время, есть его брезговали, на всех прилавках валялось по 60 копеек за килограмм. Видом, на говядину похожа, но цвет больно омерзительный, фиолетовый, словно говядину какой гад, взял и чернилами облил. И запах рыбный, противный.

Но Петрович терпел, ел китятину и нужные калории для организма от тощей студенческой жизни, таким образом, восполнял. Нажарит, бывало, сразу килограмм, целую сковороду. Всю кухню студенческую провоняет, а после целый день есть. Даже на лекции китятину с собой брал, в шпаргалки бутерброды из нее заворачивал.

Многим однокурсникам такое поведение Петровича не нравилось. Даже сатирическое стихотворение в институтской стенгазете появилось.

Вызвали его на студком, на вид китоеда поставили. Ультиматум выдвигают:

— Прекращай Петрович китятину есть, ты уже и так, за пять лет учебы, точно целого кита сожрал! Да и Гринпис китобойный промысел запретить грозит, китов совсем мало осталось. А ты же в институте на лесника учишься, защитника природы.

— Как диплом получу, так и брошу китятину есть, — огрызается Петрович, — Не по своей воле ем ее, а из большой студенческой экономии. У меня уже от китятины и морской капусты ночью физиономия светится, от переизбытка в организме фосфора. Сказал это и свет в аудитории выключил.

Глянули однокурсники и обомлели. Действительно физиономия Петровича во тьме белым фосфором светится! Перепугались и ну, бежать всей кодлой со студкома. А Петрович свет включил и в магазин с авоськой за очередным килограммом китятины пошел. Питать мозг нужно требовалось усиленно, на носу, уже защита диплома была.

Надобно отметить, что долгое питание полезными морепродуктами с организмом Петровича настоящее чудо сотворило — он вдруг обнаружил, что дышать под водой свободно может, прямо, как знаменитый Ихтиандр. Это полезное свойство, в будущем сильно пригодилось. Прошло немного времени и его высокий начальник, тогдашний губернатор Хавролин приметил, да и взял к себе парня на работу в администрацию, именно Ихтиандром. Так даже в трудовой книжке записали. Рыбу свежую начальству к столу руками ловить.

Петрович и глобальное потепление

В народе говорят, дескать, чтобы стать губернатором, нужно иметь большую голову, ну так, размером со стог. А такое умственное проявление, уже близко стоит к сельскому хозяйству. Раньше в нашей области вообще ничего не росло. Это каждому школьнику теперь известно. Пустыня была, Кака-Кум, она целым краем в нашу область заходила, вместе с басмачами, верблюжьей колючкой и кактусами, певучими барханами, с редкими Караван-сараями и достарханами. Везде кости погибших от голода и жажды, верноподданных губернатора белели, орлами поклеванные, шакалами обглоданные. Даже Великий шелковый путь мимо нашей области всегда проходил, огромный дефицит текстиля, риса и чая постоянно ощущался. Короче, очень гиблое место было, неперспективное и если бы, не вековые традиции крепостного права, давно бы народ из такой области в поисках лучшей доли, в землю обетованную эмигрировал.

Вот и стал Петрович, с несправедливостью природы, вредным капризом ее в одиночку бороться, темными ночами чернозем из соседних областей на тачке воровать. А тут и глобальное потепление подоспело — озоновая дыра прямо над областью отверзлась и давай светило вовсю на нас протуберанцы огненные пускать, чернозем прогревать, биологические процессы повсеместно в гумусе ускорять. Да как взопрели полезные бактерии, растения могуче питать стали, то поперли у нас на ворованном черноземе невиданные урожаи. Зерновые теперь растут, что лес. Хоть топором руби. И как в лесу березняк сменяет ельник, так у нас в полях пшеница выпирает через рожь. Даже не надо пахать и сеять. Удивительно, но при этом изобилие хлеб дорожает в год на десять-двадцать процентов. В том Петрович полное лукавство рыночной экономики видит, а сделать ничего не может, только руками разводит:

— Мы для жителей области, сорт дотационного хлеба придумали — «Липовский». Дотируемым главного областного хлебопека стомиллионным кредитом из областного бюджета, под один процент годовых, на неопределенный срок. Пусть сам с кредитным сроком определяется, а хлебушек льготный народу продает. Был бы кредит, а срок всегда подберем.

Правда некоторые несознательные представители народа утверждают, что в соседних, не шибко урожайных областях, буханка такого хлеба стоит дешевле, даже после сезонного подорожания и без всяких кредитов хлебопекам и мельникам. Но губернатор на сей счет, свое веское мнение имеет:

— Важно, граждане, не кто ест, а кто считает!

А от переизбытка зерновых, постепенно завели и хорошее поголовье звероящеров. Вот тебе и мясо, и яйцо, и млеко. Три в одном. Петрович эту удивительно полезную животину сам пасет у села Ленино, в пойме реки Воронеж, на заливных лугах. Сам доит и в гнездах на обрыве огромные яйца собирает. Одного яйца на пять омлетов хватает. Звери умные, ручные и малоопасновыпасные, только маленьких детей едят, а больших не очень.

Как губернатор Библию написал

Много разных вероисповеданий губернатор перепробовал. Многим истуканам и идолам поклонялся. Например, Золотой бабе, да и резиновой тоже. Все родимый себя в себе искал и найти не мог. А сколько пережил он философских течений? Коварный Монтень привел Петровича к пофигизму, а девственник-Кант к критике чистого административного разума. Он даже солидную монографию о римских богах написал «Двуликий анус».

Но начинал он как таежный шаман на должности и окладе простого советского лесника. Потом полюбил Древний Египет и даже одно время хотел объявить себя фараоном, мумифицироваться на кредит Сбербанка.

Это он яростно и неистово поклонялся Заратустре на самом темном дне Лавского известкового карьера и безжалостно бросал трупы односельчан в огромные глиняные башни, на съедение орлам.

Это он убил камнем из религиозных соображений великого мореплавателя Джеймса Кука и съел его из плотских соображений почти сырым с кетчупом «Балтимор».

Видели Петровича и в знаменитой шкловской синагоге с рыжими пейсами, заунывно качающегося над Торой. Часто сидел он задумчивым йогом на берегу Дона у села Кашары, подвесив к мошонке пудовый булыжник для укрепления тела и духа. Видели его режущим баранов на празднике Курбан-байрам, а еще больше видели в Дацане. Что совершенно неудивительно, если вспомнить, что Петрович по национальности — бурят. Это он будучи в командировке на всесоюзном съезде животноводов в городе Ленинакане открыл всему прогрессивному человечеству, тайну Четвертого пути и подарил тибетскую свастику Третьему Рейху. Но пока задумчивые бонзы ставили Петровичу в Тибете костры, неуловимого губернатора уже прибивал к кресту римский центурион на Ваганьковском кладбище. Согласитесь, очень бесценный религиозный опыт. Его Петрович стал записывать еще в древние времена, вначале на глиняных табличках, потом на папирусе, а потом на пергаменте, напоследок, в программе Vista, в наши суровые дни. Свой письменный труд Петрович всегда и везде скромно величал Библией. Однако чиновники-льстецы, назвали это писание диссертацией по сельскому хозяйству и уже объявили Петровича доктором экономических наук.

Петрович и Мандула

Область наша культурой сахарной свеклы издавна богата. Сладкий корнеплод и продукт конечный из него, не токмо к чаю пригоден, а на более крепкий напиток идет.

Но поизносилось оборудование на местном заводике, печи сахарные облупились, насквозь прогорели. Да и технология допотопная осталась, очень затратная, с большой потерей сахаристости в свеколке. В нынешней конкуренции нашему сахарку нет большой продуктовой жизни.

Решил Петрович у французов технологию и оборудование новое закупить. Они, как оказалось, в сахарной свекле большие исторические доки. Это ведь гражданин Наполеон сахарное производство в Европе открыть придумал, когда адмирал Нельсон французам морскую блокаду устроил, да поставки сахарного тростника с Кубы во Францию похерил.

Купили, значит, у французов новый сахарный заводишко, с новой технологией выращивания свеклы. Технология оказалась, уж больно ядреная. Травит поля химией так, что окромя свеклы ничего больше не растет. Ни сорнякам надежды никакой нет, да и вообще, никакой другой сельхозкультуре.

Но беда не в том оказалась, такую свеклу и полоть не надо, сама чистая в поле стоит. Беда в другом — сахарок мелкий и белоснежный на выходе из французского заводского агрегата получается, хоть на выставку отправляй, а вот для народного потребления, совсем на проверку негодным оказался. Чай, конечно, с ним еще можно попить, но для производства первача, не годится. Не бродит сахар и весь тебе разговор!

Для французов это значения может и не имеет, потому, что они, как наши алкоголики, только портвейны и вермуты пьют, а областному серьезному и основательному селянину, самогон всегда требуется. Без него и огород не вспашешь, крышу не поправишь, дочь не сосватаешь и праздник не справишь. В соседних областях прознали, какой сахар у нас негодный и покупать его отказываются. Короче, сахар этот французский, не прибыток областной экономике, а одно сладкое безобразие дает.

Стали возмущенные селяне, на подводах и грузовиках французский сахар к губернаторской администрации свозить, от большого народного возмущения. Уже по шпиль грозят дом власти сладким песком завалить.

Чиновники в панике, только один Петрович волю власти соблюдает, административную выдержку. Вышел к возмущенному народу, стоит по пояс в сахаре и говорит:

— Ша, селяне, знаю, как с нашего сахара порчу снять, да настоящее качество ему вернуть!

Не поверили селяне поначалу, засомневались и кричат Петровичу:

— Хватит издеваться над нами супостат, сейчас мы этот проклятый сахар подожжем, из тебя петушка на палочке выплавим!

А Петрович мысль свою уточняет:

— Петушок из меня все равно не получиться, а только губернатор в карамели. Я предлагаю путем создания священной Мандулы, порчу с сахара снять.

Стал народ вместе с губернатором на главной площади мозаику из сахарного песка выкладывать со священным орнаментом, да мантры тибетские, для приданию продукту нужного свойства бубнить.

А по окончанию работы, всю сахарную Мандулу мигом в реку Воронеж смахнули. Можно сказать, большой художественный труд безжалостно уничтожили. Но случилось чудо! Воскресли в сахаре отныне прежние достоинства, забулькали по всей области молочные фляги с доброй брагой, вновь закурились перегонные аппараты.

Теперь об этой истории народ часто вспоминает. Так и говорят: какую замечательную Мандулу Петрович в области учинил! И только посвященным смысл этого слова понятен, а непосвященным селянам, из соседних областей, он забавным и оскорбительным кажется.

Губернатор и «слова — паразиты»

Было в державной речи Петровича, как и у любого смертного, слово — паразит. Смачное и заковыристое «Ебс…». Вроде, не совсем мат, произносил губернатор его тихо и мягко, однако, окружающие морщились. Особенно были недовольны местные тележурналисты.

Она и понятно, берут, скажем, интервью и Петрович так и рубит в прямом эфире:

— В этом году «ебс», наша область «ебс», собрала рекордный урожай зерна «ебс»…

Пытались телередакторы вместо этого проклятого «ебс» звук «пи» вставлять, да еще хуже получается, вроде как невинное слово совсем в матерный оттенок акцентируется. Пеняли губернатору, по нескольку раз интервью репетировали, но все бесполезно, еще больше это «ебс» у него из уст выскакивать начинает.

— А ты Петрович, — пришел к губернатору с дельным советом омбуцмен Нарывайко, — Попробуй в конце каждого предложения другое слово произносить, скажем, «ква-ква», «гав-гав», «мяу-мяу» или «коко-ко». Это я тебе, как бывший журналист советую. В свое время, я от слова — паразита «пышь», так избавлялся.

— Ты, что охотник, — оживился Петрович, — Откуда «пыж» у тебя на языке?

— «Пышь», — это сокращенно «понимаешь», — пояснил омбуцмен, — Это у нас, нарываек, наследственное слово — паразит, еще дед мой так говаривал и, прозвище у него такое было деревенское «Пышь».

— Ну и как, помяукал, погавкал, проквакал и, помогло? — поинтересовался губернатор.

— Как рукой сняло, — засиял Нарывайко.

— Я все-таки, кокотать буду, — почесал за ухом Петрович, — Лягух, кобелей и кошек изображать не стану. Мне куры с колхозных времен ближе и роднее.

Добрый месяц исправлял свою речь губернатор. По всей обладминистрации только и слышалось его задорное «коко-ко!» на разные интонации. То грозное, то ласковое, но всегда отечески наставляющее подчиненных чиновников.

А тут пришлось Петровичу интервью федеральному телеканалу давать, попросили прокомментировать новое Послание президента Федеральному Собранию. Так наш губернатор в прямой эфир и выдал:

— В Послании Президента столько свежих идей коко-ко! Что не знаешь, коко-ко, на что обратить внимание в первую очередь. Видно, коко-ко, что он очень хорошо представляет все наши «болевые точки». Мне, коко-ко, очень понравилось его замечание о том, что мы обязаны прекратить бессмысленное соревнование между народом и властью, коко-ко! Когда власть порождает законы, а народ изобретает способы их обхода, коко-ко!

Очень не понравилось это высказывание в Кремле. Даже Совет безопасности созывали на предмет слабоумия нашего губернатора.

Но Петрович не сплоховал, яйцо Фаберже на лондонском аукционе купил, да прямо на Совете безопасности президенту подарил с трогательными словами:

— Я исторические традиции коко-ко, власти нашей возвращаю, стало быть, слово-паразит в моей речи с позитивным намеком появилось, коко-ко!

Однако Нарывайко сие учение губернатора боком вышло. Обязал Петрович своим распоряжением омбуцмена слово — паразит «ебс» отныне употреблять не только устно и письменно, но и сделать его обычаем областного правозащитного делооборота.

Теперь всем россиянам должно быть понятно, почему права человека в нашей области навечно и неотвратимо спряжены со словом «ебс»!

Губернатор и чары

Приходит как-то к Петровичу редакторша Коврова, босая и чумазая, в цыганской юбке, а за юбку сынок ее держится на полусогнутых, голодными пьяными глазками на губернатора нагло смотрит.

За руку губернатора Коврова мигом схватила и говорит, в глаза пристально глядя:

— Вот, что я тебе скажу, изумрудный князь мой, на все твои деньги давно порча наведена! Не будет тебе счастья в жизни, дочь твою в турецкий бордель отправят, сына за взятку в казенный дом посадят, а жену медсестринского диплома лишат, за незаконную торговлю наркотическими средствами.

Сам Петрович со страху сейф открыл, как в тумане все деньги достал, пачки долларов трясущими руками еле у пуза держит. А Коврова мигом банкноты в газету «Липецкие известия» завернула и давай Петровичу по голове газетой стучать, порчу отводить, от него и всей семьи.

Очнулся губернатор от сна гипнотического, а уж Ковровой давно в кабинете нет, да и сынка ее, малохольного, да и денег след простыл. Исчезло все, что непосильным губернаторским трудом нажито. Одна пожелтевшая газетная кукла с туалетной бумагой «Попкина радость» внутри возле него лежит, а лоб черной типографской краской густо измазан. Хотел, было, заявление в милицию писать, наглую цыганку приструнить, да передумал. Узнают — на смех подымут.

Как Петрович академиком стал

В нашей области, академия давным — давно появилась и всяк житель в этом убедиться может, открыв прямо по середине газету, которую редакторша Коврова издает. На газетном развороте забавная пещера изображена с древними домочадцами, а снизу под рисунком внушительная подпись: «Ректор домашней академии Коврова».

Она эту академию уже добрые два десятка лет назад открыла, без всякой лицензии минюста, еще, когда замредактора была и явно мечтала о том, как редактор помрет и она его место займет. Так и случилось, тихо и очень обыденно. Молилась она правда, на похоронах и после, истово, словно какой большой грех за собой чуяла.

Сама Коврова, газетных статей отродясь не писала, брезговала, по причине аллергии на краску типографскую. Только вырезки собирала из некогда популярных массовых журналов «Здоровье», «Работница» и «Крестьянка». Хорошая академия из этих вырезок получалась, очень уж научная и языком, в ее обработке доступная. Народ в деревнях шибко ее читал, почитал и благодарные письма в редакцию писал. Дескать, журналы купить селянам теперь не по карману и мудрые домашние советы академика Ковровой, большим подспорьем в нелегкой крестьянской жизни служат.

Терпел Петрович это академическое безобразие долго, а как доктором наук стал, то терпение его мигом закончилось. Пришел в редакцию и стал Ковровой ультиматум ставить, даже ногой топнул:

— Ты Коврова, без всякой ученой степени в академиках который год ходишь, а я со многими степенями на вольных докторских хлебах, без академического титула прозябаю. Давай срочно меня в свою академию принимай!

Ухмыльнулась Коврова и лукаво отвечает:

— Нет проблем в мою академию заслуженному человеку вступить, только пропишись в ней разок популярной и полезной статьей.

Призадумался Петрович, ведь не губернаторское это дело, газетные статейки пописывать, даже научно-популярные. Озадачил статьей своего пресс-секретаря. А тут к спичрайтеру теща из деревни приехала и ну ему рассказывать, как козу зааненскую купила, с чудесными молочными свойствами. Слушал тещу пресс-секретарь, молочко козье, прямо из банки прихлебывал, а рассказ ее задушевный, во всех подробностях в ноутбук записывал. Правда и приукрасил малость. Дивные молочные свойства не только зааненским козам, но и козлам этой породы приписал. Так и изложил художественно, мол, если правильно зааненского козла за пупырку потянуть, пол-литра жирного козлиного молока точно будет. К губернаторской статье пресс-секретарь не поленился и фотографию козы в Интернете подобрать.

Так любопытную статью, совместными усилиями от имени Петровича на страницах газетной академии тиснули. Вот и стал наш губернатор с тех пор соакадемиком при Ковровой.

Но тут и шум большой на пустом месте пошел. Нашлись, понимаешь ли, ученые знатоки и колективное письмо с протестом в газету прислали. Утверждали они, что знаменитые зааненские козы, отродясь безрогие, а на снимке под статьей, рогатая коза напечатана и порочит рогами всю науку о зааненских козах.

Коврова быстро выход нашла, редакционное уточнение срочно напечатала, дескать, вместо козы здесь молочный, в иллюстрации к статье, зааненский козел изображен.

Большой научный шум и интерес публикации Петровича в стране вызвали. Даже корреспондент «Комсомольской правды» на чудо козла посмотреть приехал, тремя фотоаппаратами увешанный. За губернатором тенью бегал, кричал от нетерпения:

— Покажите мне срочно козла молочного, мировую сенсацию упустить не хочу!

А губернатор только руками разводит, знамо дело, погиб уже козел, невольник чести, пал оклеветанный заанеской молвой, с сосцами на груди и жаждой мести, поник рогатой головой. Только козлиные рога любопытному корреспонденту на память и подарил. Шляпы в редакции вешать.

Как Петрович за три моря ходил

Стали в нашей области, с недавних пор, фестивали исторической реконструкции проводить. Это когда, вполне цивильные люди, по большей части бизнесмены, ибо удовольствие такое стоит недешево, каждый год в отпуске на себя рыцарские доспехи напяливают, в походном биваке обитают, да силушку в потешных сражениях тешат. В нашей местности, они почему-то себя к варягам причислили и той эпохой славной живут, из исторического образа выйти не могут, многие беспокойства у простого населения и церкви вызывают.

Проезжал как-то мимо ряженых викингов наш владыка в приличной иномарке, посмотрел из тонированного окна, на сие ратное варяжское действо и шибко оно ему не понравилось. Стал губернатору жаловаться:

— Викинги — это язычники поганые, нехристи, отродясь в наших краях черноземных, таких супостатов не было. Мордва у нас жила, горшки глиняные лепила, да лапти на экспорт хазарам плела. А управлял ей, как мне рассказывал наш видный писатель Ошалелов, мудрый князь Липецкий с городища. Ошалелов даже кости этого князя показывал, они у него дома и сейчас под диваном кучей лежат.

Возмутился Петрович разгулом язычников и решил сам посмотреть, что ж это за реконструкция такая историческая объявилась. Вошел сам по княжески в палаточный лагерь, а владыка следом за ним семенит с посохом, широкую спину Петровича, знай, размашистым знамением осеняет.

Только Петрович хотел доморощенным варягам разгон задать, как заметил, что рядом на берегу, лодью, нехристи, активно достраивают, смолят уже и конопатят. Да ладную такую, многовесельную и грузоподъемную, типа, «река-море». Так и вырвался у него вопрос подозрительный:

— Куда язычники поганые, намылились?

Варяги, увидев губернатора, шапки железные заломили и отвечают деловито:

— Мы, из варяг в греки плыть хотим, за норковыми шубами. Без виз и таможенных сборов. Туда — серые мобильники, от туда — дешевую пушнинку, греческие цеховики славно шкурки выделывают.

Сразу Петрович смекнул, что дело выгодное. И говорит владыке строго и сухо, словно кошка черная меж ними, враз пробежала:

— Мы их сейчас прямо в Дону крестим и простим, а что они грехом свальным живут и медовуху пьют, по нашим временам нарушения небольшие. Свальный грех день и ночь по ТВ показывают, а медовуху и сам люблю.

Так и отправился Петрович в шоптур с варягами за три моря, даже домашних и собственную администрацию не предупредил.

По Дону, без проблем, доплыли они до первого моря — Азовского. А вот уже в Азовском море, смущения и трудности большие пошли. Варягов наших, украинские таможенники салом в шоколаде и горилкой заманивали на косе Тузла. Кричали певуче, что сирены:

— Мы ваши мобильники, парубки, тоже без растаможки в Жмеринке скинем, половину можем батьке Лукашенко сосватать за зайчики, по выгодному курсу. Надо — дополнительные услуги окажем со скидкой. А все таможенники, как на подбор — гарны дивчины. Юбочки форменные короткие, аж трусики кружевные, с державными трезубцами видны, декольте на кителях большие прорезаны и лифчики жовто-блокитные колыхаются.

Едва устояли, кормчего пришлось за руки держать, чтоб в самостийную державу не зарулил. Петрович ему глаза собственной футболкой завязал и уши жевательной резинкой заткнул.

В Черном море тоже без приключений не обошлось. Саакашвили пограничный катер на перерез послал. Лично у штурвала стоял и на чистом английской языке чачу, хачепури, шашлык и харчо Петровичу предлагал. Патефон заводил с пластинкой Кикабидзе. А наш губернатор ему за борт суровый ответ бросил, как отрезал:

— На вас, провокаторов, российское торговое эмбарго наложено.

И жест неприличный локтевым суставом Мишико показал.

Струсил Саакашвили. А как же! Сразу катер его задний ход колесами дал и в дымке батумского берега растаял.

А вот турки к нашим, варяжским шоперам не приставали. Они обслуживанием российских туристов шибко заняты. Русские весь пролив Босфор на лежаках заняли, загорают — яблоку упасть некуда. Турки едва успевают им массаж делать, ракию подносить, да кальяны раскуривать. А море так головами наших отдыхающих кишит, что бухту Золотой рог по ним перейти, аки посуху иногда возможно.

За Босфором до Греции вообще рукой подать, мигом, через Эгейское море доплыли. Между прочим, оно и в правду виноцветное, как Петровичу один греческий турист рассказывал, Гомер. А может и не он, но тоже старик и то же слепой.

Мобильники еще в Пирее у них афинские фарцовщики выхватили, не успели даже на пирс ступить. И шубы тут же в лодью большой кучей навалили, правда, без пуговиц.

Но назад Петрович возвращаться тремя морями отказался. Дескать, болезнь морская заколбасила и мозоли от весел не проходят. Стонет жалобно:

— Лучше назад меня бандеролью отправьте, чартерным рейсом.

Заколотили Петровича варяги в бандероль фанерную и дырочки просверлили. Сам Петрович в дорогу три шубы надел, не порожняком же из Греции ехать! А сверху губернатора апельсинами замаскировали, чтобы таможня в аэропорту контрабанду не заподозрила. В Греции все есть, а апельсины вообще, как у нас дички, вдоль дорог бесхозно растут, рви — не хочу!

Через четыре часа, Петрович уже на Родине был и нес его в бандероли носильщик-таджик согбенно, но прямо в родную сердцу, губернаторскую приемную.

Открыли в администрации бандероль, а от туда чудище мохнатое с апельсинами вылезает. Дуракова заулыбалась по-детски, от радости запрыгала, в ладоши хлопает и говорит звонким голосом:

— Здравствуй, Чебурашка!

— Какой я тебе на хер Чубурашка, — отгрызнулся Петрович, — Я губернатор ваш, только взопрел, мочи нет! По нужде пришлось сразу три шубы надеть, для экономии места в посылке и личной выгоды.

Кроличью шубу Петрович жене подарил, каракулевую — дочери, а норковую — преданной соратнице Дураковой. А все потому, что принципиально ценил рабочие отношения, выше семейных.

Петрович и Кремлевская кухня

Решили Петровичу в Кремле гастрономическое испытание устроить на политическую лояльность. Пригласили за стол столичного борща отведать. Сам президент Медведев половником аппетитный свекольник в тарелку с гербом наливал, густую сметану клал, а сверху еще и жирную навозную муху водрузил. Смотрит, ухмыляется, ждет коварно, когда Петрович муху проглотит. А наш губернатор сделал вид, что насекомое не видит, но ложкой старательно вокруг мухи борщ зачерпывает. До дна тарелку выхлебал и на муху ехидно показывает:

— Я, Дмитрий Анатольевич, перец горошком не ем, панкреатита боюсь.

Расхохотался Медведев находчивости нашего губернатора, а Петрович под его гомерический смех муху в борще в твиттер сфотографировал, да еще едкий комментарий успел написать: «В борще кремлевском вижу муху, а в экономике разруху».

Во всем мире к этой истории отнеслись с юмором. Муха стала героем многих газетных публикаций, ей даже имя придумали: Ярославна.

Но в управлении делами президента ничего смешного в этом не узрели. Дескать, клевещет Петрович на высшую власть, муха не из президентского борща, на тарелке под сметаной российский герб не виден. Стало быть, Петровичу надо перед кремлевской кухней извиняться или уволится со своего поста по причине слабоумия.

Испугался Петрович, скандальную фотографию из твиттера удалил, а сам твиттер в бурлящий компот бросил, когда на кремлевской кухне перед поварами извинялся. За ноги их хватал, ботинки лобызал, лбом о разделочную доску стучал. Кричал, что умом ослабел, после того, как у него в Куршавеле один олигарх лыжи украл, думаю Лисин. Он меня все время ненавидит. Немыслимое для спецкурорта олигархов событие!

Простили Петровича в Кремле, или нет нам не ведомо. А муха по примеру Медведева и Петровича, свой твиттер завела и вовсю за кухонную демократию в интернете борется с помощью таких строк: «Лучше быть мухой в борще, чем быть у власти вообще».

Петрович и цветная революция

Решили нацболы в нашей области цветную революцию устроить. Даже вице-губернатора Тихоныча на это подбили. Он, как раз, с очередного курорта, солнцем и гонореей утомленный вернулся и толком не понял, в чем, собственно, дело. Пришли к нему люди домой в черных рубашках, но с серпом и молотом на рукавах, вроде, как свои и честно спросили с угрозой:

— Будешь у нас вождем?

Испугался Тихоныч и сразу вождем нацболов стал. На голову убор из перьев надел, лицо загадочным орнаментом, посредством губной помады, разрисовал, туристический топорик, на томагавк похожий, в спорттоварах приобрел. Он ведь старенький, всего боится, всех слушается. Но глаза при этом горят, власы подъяты, несутся хрипы из груди и топориком работать умеет, не отвыкла еще рука. Ну, чем не вождь? Да к тому же, как здраво прикинул Тихоныч, вдруг нацболы победят, обидятся, что к ним вождем не пошел и без большой чиновничьей пенсии оставят.

Конец ознакомительного фрагмента.