Своя земля

Лин Петрова (2025)

Мы часто слышим, что все случайности не случайны. События, произошедшие с главным героем, это доказывают. Он находит рукописи и начинает видеть описанные события во снах. Но к чему это приведёт, читателю придётся узнать самостоятельно, дочитав книгу до конца.

*

Проснулся рано, когда солнце только-только начало вставать. Хлебнув воды, отправился к дому. Дорога проходила через цветущий сад. Проходя под деревьями, задевал свисающие ветки. Прохладные капли росы попадали на тело, приятно холодя кожу. А выходя из сада, обнаружил нежные бархатные лепестки на рабочей футболке. Эх, еще немного и цвет облетит вовсе. Когда еще на такую красоту полюбуюсь?

Работа сегодня спорилась. Бревно за бревном, доска за доской, прогнившее дерево оказывалось на земле. Я остановился лишь тогда, когда почувствовал голод. А ведь вечереет. Значит, нужно совсем немного поднатужиться и…

Хорошо, что услышал треск сухого дерева и отбежал. Крыша с глухим стоном и скрежетом обрушилась.

Значит, пора закончить на сегодня. Пока обмоюсь, поужинаю, там и стемнеет совсем. А завтра по утренней зорьке снова примусь за работу.

И, пожалуй, надо бы пройтись по деревне, пообщаться с местными. Помощь себе поискать.

Утро началось с будильника. Не понимая, что происходит, вскочил. Пока нашарил рукой телефон, пока отключил громкий звонок. Потом бухнулся на кровать, раскинув руки.

Стоп. Разве я ставил себе побудку? Абсолютно точно не было такого! Обычно просыпаюсь спозаранку, поэтому будильником вообще не пользуюсь. И даже на работу ни разу будильника не поставил. Поэтому этот случай выбил меня из колеи. Еще не рассвело, а сна уже как не бывало.

Поэтому встал, налил себе кружку растворимого кофе, прикурил сигарету и вышел на крыльцо. Сел на крылечко и поднял голову к темному небу, ловя первые признаки рассвета.

Небо начало светлеть. Из сереющей темноты начали проступать силуэты деревьев. Утренняя прохлада туманом стелется над землёй. И тишина. Лишь лёгкий летний ветерок колышет верхушки плодовых деревьев. Небо еще немного посветлело, всё четче вырисовывались предметы: и кружка в моей руке, и брошенный топор возле крыльца.

Вроде пора приниматься за дело, но я медлил, словно ожидая чего-то.

Небо порозовело от первого солнечного луча. Горизонта мне видно не было, но я точно знал, что где-то там уже поднимается солнце.

И как — то одновременно послышалось первое чириканье птицы, и гавканье собаки. И мне показалось, что и ветер смело пронёсся по верхушкам деревьев, возвещая о новом дне, чтобы растормошить сонных обитателей.

Я выдохнул. И мне пора приступать к работе. Совсем скоро я буду мечтать об этой утренней прохладе, вытирая пот со лба.

И действительно, уже в обед почувствовал, что не выдерживаю. И даже ведро холодной воды ненадолго облегчило мое состояние. Перед глазами продолжало двоиться, а голова кружилась. Опасно это. Нужно срочно прервать работу.

Ближе к вечеру я решился пройтись по деревне. Во первых — чтобы найти себе помощника, а во-вторых — чтобы разведать обстановку и установить новые дружественные связи. Пусть и временные.

Решил идти пешком. Посмотрел налево, направо. Пожалуй, сегодня пойду направо. Там дома вон виднеются.

Создалось впечатление разбросанности домов на территории. И поле, через которое мне пришлось пройти, не засеяно. Лишь высокая трава, которую приходилось раздвигать и руками и ногами.

Подойдя к ближнему дому, постучал в калитку.

–Хозяева, есть кто дома?

Я заглянул во двор. А может здесь и не живёт никто? От травы очищен лишь пятак возле крыльца. Уж было собрался уйти, как дверь со скрипом отворилась.

–Кто там?

На меня, щурясь, смотрела маленькая худощавая старушка в цветном переднике, об который она вытирала мокрые руки.

–Здравствуйте, бабушка. Не подскажите, есть ли здесь крепкие мужики, не отлынивающие от работы? Я дом разбираю, помощь очень нужна.

–Помощь говоришь, — она задумчиво обвела меня взглядом.

А потом вздохнула:

–Боюсь, не найдешь ты здесь помощи, милок. Молодых — то не осталось, а те, кто остался, почитай не младше меня будут. Есть еще «эти», — она кивнула головой куда — то в сторону, — Да только сомневаюсь, что тебя на порог пустят.

Я мысленно присвистнул. Сдаётся мне, что на помощников надеяться не нужно.

–Понял. А дрова вам нужны, бабушка?

–Нужны, — кивнула та, — зима не за горами. Да только пенсия нескоро, мил человек.

–Так бесплатно же..

–Бесплатно? Это как же? — она сошла с крыльца подошла ко мне близко-близко. Так, что я рассмотрел её лицо до мельчайших подробностей. Вплоть до родинки на подбородке, из которого торчали два черных волоса.

–Бесплатно, — снова подтвердил я, — дом ведь когда разбирают, то бревна девать куда-то нужно. Или закопать в землю, что мне не под силу, да и технику сложно на территорию загнать будет для этого дела. Или же отдать людям. Вот и предлагаю. Да и не совсем бесплатно это будет..

Видел, как напряглась старушка, как чуть сузились глаза, как чуть губы поджались.

–Пирожками если угостите, вот и будет платой.

Потеплел взгляд.

–Значит так. Пойдешь если напрямки, там дом коричневый такой. Так там Митрич живёт, скажешь, что от меня, иначе погонит. Обманули его уже, вот и не доверяет чужакам. Представься, значит, чин по чину, и насчет дров скажи, и насчет работы тоже. Он хоть и худой старик с виду, но крепкий еще.

До коричневого дома добрался быстро.

–Митрич, — крикнул в пустоту двора, ожидая ответа.

–Кому и Дмитрич, а кому и Егор Дмитриевич, — раздалось откуда-то со спины.

Я обернулся. Там, опершись на косу, стоял высокий худощавый старик в рабочей одежде.

–Здравствуйте, Егор Дмитриевич. Меня к вам бабушка Маша послала.

–Эта может, — кивнул тот, — далеко и надолго. Чего замолчал, говори какое дело у тебя.

Услышав про разбор дома, снова кивнул.

–Хорошо, что пришёл. А то не по-людски это, чужаки молчком приходят и уходят. А мы — то вот они! Живые ещё. Приди да поздоровкайся, как у людей принято.

Тем временем Митрич поставил косу в сторонку, аккуратно прислонив её к дереву. Сел на скамейку, что возле калитки.

–Дровишки нам нужны. Уж бесплатно и подавно нужны. Тебя как звать — величать? Сергей? Вот и ступай к себе, а я как управлюсь с делами, наведаюсь. Посмотрим что да как.

А вечером Митрич молча обошел территорию. И, наконец, изрёк:

–Чем смогу, как говориться, тем помогу. Завтра телегу пригоню и начну, пожалуй. А пока что зови на чай. Я хоть и ворчлив, но от чая добрее становлюсь.

Тут уж и мне пришлось подсуетиться. А уж когда в кружках задымился чай, сел за стол. Митрич взял карамельку, сунул ее в рот, держа пальцами, прикрыл правый глаз, немного подвигал карамель, видимо приспосабливая под зуб, и откусил кусочек. Затем шумно отхлебнул горячего чая.

–Уважил, — наконец сказал он.

–Чем богаты.

Мне было как-то неловко заводить с ним разговоры. Ну, о чем можно разговаривать с незнакомым человеком?

–Воду где берешь? — Митрич кивнул головой на пластмассовые бутылки, стоявшие вдоль стены.

–Купил по дороге.

–А ну вставай. Вставай, говорю.

Не понимая, что собственно говоря, происходит, но встал.

–В углу видишь половик? Откидывай. Ага. Берись за веревку и тяни. Тяни, говорю. Ну, вот тебе и колодец. Чего глядишь? Бери ведро да тяни воду.

Я с удивлением смотрел на старика, а потом вытянул ведро кристально чистой воды. Хлебнул. Вода была настолько холодной, что зубы заломило. Посмотрел на Митрича. Тот с довольным лицом допивал чай, тихо посмеиваясь.

–А откуда…

–Знаю откудова? Так я сам и вырыл колодец. Николаевна сама просила придумать, вот я и придумал. Да ты садись, чай еще накипяти, а я пока расскажу. Ага. Когда Татьяна Николаевна сюда поселилась, поначалу сторонилась нас. Городская, понимаешь! И мы же на неё немного презрительно. Ну а чего она?! А деваться — то некуда, если случается чего, кто первый подмогнёт? То-то же.

–Погодите, Егор Дмитриевич. То есть Николаевна эта самая не всю жизнь здесь прожила?

Тот махнул рукой.

–Не. Видно заранее узнала в правлении, там и дали ей этот участок. Он пустовал давно. Она и въехала с чумоданами, да на большой машине. Как уж она тут одна выживала, не знаем, пока Клавдия тревогу не забила. Клавдия ей молоко поставляла, вот и посетовала, что Татьяну Николаевну пятый день не видать. Уехала мол, не предупредив. Мария то и вскинулась, баба Маша которая. Пошли, говорит, Митрич, проверим дом. Мы собрались гурьбой да пошли. Кто помоложе во двор через забор перелез, да через окно в дом пробрался. А там Николаевна, на чём душа держится. Неотложку вызвали и в больницу определили. Потом — то уж Мария ей мозги вставила, так ругалась на неё, так ругалась. А сама ложку бульона куриного ко рту ей подносит. Кто яиц свойских принесет, кто зелень. Так выходили её и подружились. Уж она отплатила нам как смогла. Видел дома барские в конце деревни?

Я кивнул. Действительно видел.

–Слушай. Мы ведь как жили? Колхоз землю давал, мы и жили. У меня вот и дед, и отец, теперь и я вот живу. И казалось бы ничего не обычного. Но…. — он поднял вверх указательный палец, — Оказывается Николаевна что сделала…. Участок этот она официально оформила. Вот лично мне это ничего не говорит, вот ничегошечки! Живём себе и живём. Так Николаевна заставила и нас документы оформить. Мы отнекивались, ну для чего нам эти бумаги, мы то и так здесь веками живём. Так ведь?

И не дожидаясь от меня ответа, утвердительно кивнул и продолжил.

–Да и не понимаем ничего в этих бумагах. Я и подавно, у меня жена этим занималась. Я рукой и махнул. Но она твёрдость проявила, меня чуть ли не за руку отвела куда надобно. После долгих мытарств получил я бумагу. Получил да и получил, больше для того, чтобы Николаевна успокоилась. Уж больно она отблагодарить нас хотела за спасение да за помощь дальнейшую.

Он отхлебнул остывшего чая.

–Плесни — ка кипятку. А потом вот что случилось. Несколько лет назад приезжают в правление машины большие, красивые. Никто ничего не знает. А через некоторое время пошел слух, что наш колхоз продан. А колхоз это что? Правильно — земля. Мы люди простые, у нас огороды, скотина. Живём дальше. Спустя еще немного говорят, чтобы мы все съезжали отсюдова. Что значит съезжать? Куда? Зачем? Тут еще дед мой жил, потом отец. А тут раз и такое. Тогда — то у меня впервые сердце и прихватило. Пока неотложка приехала, пока в больнице побыл. А толку от лечения, если мысли только об одном? О том, что землю свою оставить придётся. Домой вернулся, а делать ничего не могу, хожу по углам, вспоминаю. И в каждом уголке своя история. Понимаешь?

Он отхлебнул чая и продолжил:

–Тут стук в дверь. Заходит Николаевна, за ней соседи. Она спокойная такая, говорит, возьми ту бумагу и пошли с нами. Хотел поначалу отмахнуться, с сердцем, мол не очень, да как глянул на лица соседей, молча достал бумагу и двинули мы в правление. А там машины большие и красивые. Заходим мы, тут Николаевна и командует, доставай документы. Только мы их развернули, как Николаевна речь принялась говорить.

Митрич замолчал, перекинул ногу за ногу, достал папироску, закурил и задумчиво уставился в окно.

Я же молчал, боясь прервать его молчание. Потом он глубоко затянулся, выпустил дым и продолжил:

–Поначалу я вроде понимал, что она говорит. Культурно так, только слова непонятные. Те отвечают ей голосами громкими. Руками начали махать для убедительности. У меня несколько раз сердце ёкало, вот честное слово. Ну, кто ж их знает, что у них на уме. А потом. Потом…. — он снова затянулся.

–Я думал, что работая в колхозе, знаю все бранные слова. Ошиба-а-а-ался! Ежели перевести сказанное ей, то она доказывала, что их, новых владельцев колхоза сильно обманули, и она этому безмерно рада. И что эти господа должны покинуть территорию далеко и надолго. Вот, — Митрич снова глубоко затянулся.

–До чего ушлая баба оказалась, кто бы знал. Я когда понял, что мой дом и по бумаге мой и что никто не сможет меня выгнать оттуда, веришь, вот прям слезу пустил. Потом — то я ей колодец здесь и соорудил. Большой дом стал непригодным для проживания. Восстанавливать его не было ни денег, ни сил. Вот она сюда и перебралась. Поначалу справлялась, воду с того конца сада таскала, а потом сам понимаешь, и на это уже сил не было. Вот я и отплатил ей. Пусть земля ей будет пухом, — и перекрестился.

–Вот так пришлая помогла нам. Ух, засиделся я у тебя, однако. Пойду. А завтра поутру с телегой буду здесь. Ну, бывай, — он ушёл, унося с собой запах крепкого горького табака.

Конец ознакомительного фрагмента.