Обитель боли и страданий

Линн Гринвуд (2024)

Жизнь Камиллы — это сплошной фарс, где равнодушный король играет роль заботливого отца, а стервозная королева прикрыто ненавидит, притворяясь матерью. В стенах их замка скрываются жестокие секреты, которые королевская семья ни за что не посмеет признать, поэтому у наследной принцессы Оркарии не остается выбора. Ей приходится похоронить собственное сердце. Принц Зарадана всю жизнь борется со своими внутренними демонами, но что если главный демон — это его отец, от которого ему никуда не деться? В мире полном магии, лжи, интриг и жестокости героям предстоит встретиться лицом к лицу со своими страхами и обрести силу, необходимую в обители боли и страданий. Это не просто игра между жизнью и смертью. На кону человечность.

Глава 3. Камилла

Глава третья

Камилла

Я закончила писать письмо, сложила его втрое и поместила в пожелтевший конверт, сидя за столом, прямо напротив окна, через которое в дневное время суток комнату ярко освещало солнце. В письме я рассказывала о скучных событиях сегодняшнего дня.

Наша печать была черного цвета, как и все в этом гребаном замке. Благо, я выглядела в черном великолепно.

— Входи! — бросила я, когда услышала смелый стук.

— Принцесса, — послышался нежный голос Марии, когда она спешила закрыть двери от любопытных ушей страж. — Пришел ответ от вашего кузена.

Я взмахнула рукой, ставя звуконепроницаемые чары. Прелесть в том, что мы в идеале слышали происходящее снаружи, но нас подслушать не мог никто.

Капнула сургуч и аккуратно приложила нашу фамильную печать. С нее на меня свирепо смотрел черный волк.

— Наконец-то! Надеюсь, тебя никто не видел? Выглядишь чересчур взволнованной, — мне даже не пришлось оборачиваться, чтобы понять это по ее голосу.

Я передала ей новое письмо, которое ждало отправки, и специальным ножом начала вскрывать ответ Алека. Он уехал всего пару недель назад, а я уже неимоверно скучала по брату. Но мы оба не отличались сентиментальностью и переписку вели по иной причине, о которой не говорили даже Марии.

Она присела на край моей идеально заправленной черной простыней кровати. Сама кровать была изготовлена из черного дуба, как и все в этой комнате, специально под мои предпочтения.

Золотистые волосы девушка распустила, заколов передние пряди на затылке золотой брошью в виде множества крошечных лилий. Несмотря на мрачную атмосферу всего нашего двора, Мария неизменно надевала белое. Сейчас на ней красовалось белое приталенное платье, которое полностью скрывало ноги, руки и даже шею. Манжеты и воротник украшали маленькие жемчужины и золотые капли.

Из нас двоих она больше походила на принцессу. Такая благородная и возвышенная. В ней не было ничего порочного. Моя полная противоположность. И тем не менее мы нашли в компании друг друга нечто приятное.

Сколько себя помню, она жила с отцом в нашем замке, а где находилась ее мать я могла только догадываться. Но предубеждение, что Патрика Фендерсона везде преследовала смерть переросло в слух о том, что он стал причиной кончины жены, потому что был нашим придворным палачом. Он получал множество оскорблений и проклятий от родственников преступников, которых казнил.

Мне же Патрик казался очень милым мужчиной в возрасте, который чувствовал угрызения совести после каждого свершения правосудия. Длинная борода, рыжие почти седые волосы, добрые карие глаза. Когда бы я не встретила его, он находился в приподнятом настроении, хотя прекрасно чувствовал людскую ненависть.

Родители всегда предупреждали своих чад об опасности, и Мария не могла обзавестись друзьями. Поэтому я и Алек взяли ее под свое крыло и образовали неразрушимую банду из дворцовых фриков: дочь убийцы, мальчик, которого не хочет собственный отец и проклятая девочка, что никогда не улыбается и внушает страх даже взрослым.

— Алек написал два письма, — говорю я, зная, что Мария очень ждала любой весточки для себя.

Она выровнялась в попытках подсмотреть, чьим именем подписано второе, но я накрыла его рукой.

— Неужели для твоего отца? — пробормотал тихий разочарованный голос подруги.

— Это потом, — я развернулась на стуле и заглянула в золотистые глаза Марии. — Рассказывай, что случилось.

Я подошла к платяному шкафу, чтобы подготовить одежду для утренней вылазки. Каждый старлит (среда) мы с Фендерсон отправлялись в лес кататься на лошадях. И по иронии судьбы ее Эквирус была белой, а мой конь Гларус черным. Они пара, которую отец привез из Тенебри на мой четырнадцатый день рождения. Нам с Марией они сразу же приглянулись.

Весь мой гардероб составляли черные вещи. За годы жизни здесь я так к этому привыкла, но иногда мне становилось жутко.

Я не допускала слуг в свою комнату, мне казалось это слишком странным, когда кто-то делал за меня самые обыденные вещи. Я предпочитала делать все без чьей-либо помощи, только убеждая остальных в своей нелюдимости.

Я переложила на тумбочку у кровати хлопковую рубашку, вельветовый жакет и кожаные леггинсы, а рядом поставила ботинки на шнурках. Скоро начнет холодать и в такой одежде уже не выберешься.

— Думаешь, в этот раз Эквирус сможет обогнать Гларуса? — подразнила я подругу.

На самом деле они были одинаково быстры и победитель каждый раз менялся в зависимости от настроя ездока и лошади.

Раньше с нами ребячился и Александр. Его серый Эос оказывался всегда первым, так что интрига отсутствовала, но нам нравилось выпускать пар таким образом.

— Камилла, король Дориан хочет что-то сообщить, — перебила меня девушка неприятными вестями. — Приказал быть тебе в переговорной в течении получаса.

Я бы побледнела, если бы моя кожа и так не была белоснежной. Ненавидела, когда он так делал. Уже давно за полночь, а он продолжает отдавать приказы, как чертов император.

Я накинула поверх сорочки свой выходной камзол, что полностью закрывал тело. Переодеваться не было сил. Наспех высоко заколола длинные волосы и сделала глоток воды.

— Не забудь взять письмо, если не хочешь, чтобы кто-то его прочитал, — как бы между прочим бросила я, выходя из комнаты. — Алек написал его тебе.

Для меня не было секрета в том, что люди отца постоянно обыскивали мою комнату, бессовестно влезая даже в самые личные вещи. Будто я в любой момент могла спланировать план измены или сделать что-то из ряда вон выходящее. Всю эту дурь из меня вытрясли еще в пять лет, когда на моих глазах убили моего щенка Питера в наказание за то, что тайно хранила то, что необходимо было сжечь без следа.

Я вошла в мрачную переговорную отца. Он стоял у огромного длинного стола, занимающего практически все пространство, за которым собирал всех лордов Оркарии каждую неделю. Не знаю, был ли в этих собраниях смысл, если обстановка этого королевства не менялась с тех пор, как я здесь оказалась.

— Зачем вам понадобилось видеть меня? — я не собиралась церемониться с ним в три часа ночи, демонстративно делая вид, что он поднял меня ото сна.

— Даже если ты не хочешь выходить замуж за Александра, я все равно найду кого-то.

Отец выглядел уставшим. Его темные волосы были в ужасном беспорядке, камзол сидел криво, а голубые глаза покраснели.

— Можешь заставить всех мужчин всех пяти королевств, включая остров, жениться на мне. Я этого никогда не приму, — я понимала, что самое время остановиться, но это было не совсем в моем стиле. — Ты манипулировал мной многие годы, и я продолжала молчать, отец.

Последнее слово я особенно подчеркнула, заставив папу недовольно поморщиться.

— И ты продолжишь молчать, — крикнул король, перебивая меня, но тут же сменил тон на деловой. — Не забывай, что ты всего лишь ее замена, Камилла. Когда она поправится, молись, чтобы тебя не уничтожили за дела, которые ты постоянно пытаешься провернуть.

Я усмехнулась его невообразимой наглости. Этот человек пробивал дно снова и снова, даже когда мне казалось, что ниже падать некуда.

— У тебя совсем мозг отсох, папочка? Может, королева Рикка и конченная стерва, но она хотя бы не лелеет глупую надежду, что Ванесса может когда-нибудь очнуться, — мой голос звучал твердо, пронзая воздух жестокой правдой, которую отец знал, но отказывался принимать. — Или она все еще кормит тебя этой хренью о том, что вашей настоящей дочери может стать лучше? Считай меня кем угодно, но я никогда не желала зла тебе, в отличие от твоей драгоценной супруги.

Король грозно ударил по столу и пронзил меня взглядом своих глаз, в которых я видела отражение себя, хоть это и было невозможно, нас не связывали кровные узы.

— Несса очнется, — в отчаянии проговорил он.

— Ты даже не представляешь, как сильно я хочу, чтобы это оказалось правдой, — сказала я и поспешила в свою комнату в скверном настроении.

Я плохо помню свое раннее детство, если не считать такие яркие моменты, как испеченный с мамой торт, ее мелодичный словно пение птиц голос, аромат корицы или первый подарок, несмотря на то, что мы едва сводили концы с концами. Я не знаю, в какой местности мы жили, не смогу назвать своего настоящего имени или фамилии моих родителей.

Но в памяти навсегда остался мой четвертый день рождения, когда у нас было настолько мало денег, что мы купили одно мороженое на двоих и воображали будто это самый лучший десерт на свете, а мы одеты в красивые роскошные платья и пьем чай из дорогой посуды. Я много улыбалась и временами хохотала во все горло, слушая мамины причудливые рассказы.

Это был последний счастливый день для меня. На следующее утро я проснулась из-за того, что кто-то грубо ломился в нашу маленькую комнатушку. Я выбралась из маминых объятиях и побежала смотреть, кого занесло к нам еще до рассвета. Сняла керосиновую лампу со стены и ловко зажгла ее, заглядывая в одно из множества отверстий в двери.

Около полудюжины вооруженных мужчин в военной форме невозмутимо стояли, окружив единственный выход. Я разбудила маму и сказала об этом ей. Ее лицо исказил такой ужас, какого я не видела никогда. Если бы тогда я знала, что вижу маму в последний раз, я бы постаралась запомнить каждую черточку на ее красивом лице. Большие сапфировые глаза, которые всегда выдавали ее мысли, тонкие, но привлекательные губы, непослушные темные волосы.

В панике она спрятала меня в шкаф как раз в тот момент, когда солдаты снесли дверь, успела всунуть в мою руку медальон, наложив на него чары невидимости, и побежала навстречу опасности. Через секунду воздух прорезал мамин оглушительный крик, заставляя меня закрыть глаза и сильнее вжаться в глубь шкафа.

Бежать было некуда, меня легко обнаружили трое белесых мужчин. Другие исчезли, вероятно, уволакивая мою мать. Мне перевязали глаза, а я извивалась, пыталась вырваться из их крепкой хватки, но все оказалось бестолку. У четырехлетней девочки не было ни малейшего шанса против натренированных машин для убийств. По щекам покатились горькие слезы. Я плакала так громко, что перестала слышать и в какой-то момент, когда меня опустили в неустойчивую повозку, я потеряла сознание.

Не уверена, сколько времени мы провели в дороге, но по онемевшим конечностям и боли в ребрах, могу сказать, прошло, как минимум, три часа.

С меня скинули повязку и моего взору предстал огромный замок угольного цвета, занимающий столько пространства, что поместилось бы целое море Хоггс, с сотнями колонн и десятками пик, с которых дворец охраняли магические черные волки. Их злые глаза, сделанные из драгоценных камней, светились синим светом и привлекли мое детское внимание. Должна признать, несмотря на не самые приятные обстоятельства, по которым я здесь оказалась, Оркасл заворожил меня с первых секунд. Но это наваждение быстро испарилось.

Меня грубо схватили за локоть и поволокли ко входу, где уже дожидался король Дориан. Я бы сочла его взгляд обеспокоенным, если бы в следующее мгновение он не схватил мои волосы на затылке, оттягивая голову назад.

— Она похожа на Савуров, какая удача, — произнес он практически одними губами.

Я была точной копией своей матери, поэтому его слова не имели никакого смысла. Глядя на свое отражение, я всегда вспоминала мать, из-за чего в моих комнатах не было ни одного гребаного зеркала, за исключением главной спальни, где я накрывала единственное зеркало простыней и открывала лишь при крайней необходимости.

— Где мама? — у меня пересохло и болело горло, говорить удавалось с трудом, я была без сил.

— Это твой новый дом. У тебя новая мать, ни слова больше о той женщине и твоей прошлой жизни.

В то мгновение я поняла больше, чем должна была понять маленькая девочка. Я больше не проронила ни одной слезинки, мои губы больше ни разу не тронула улыбка. Я забыла, что такое любовь, перестала чего-то бояться и разучилась быть счастливой. На твердых ногах меня держал только неподдельный гнев, он питал меня силой, не давая сломаться под гнетом обстоятельств.

Престарелая седая служанка со сморщенными пальцами скинула с меня застиранный сарафан, тщательно помыла мое тело и волосы разными ароматными настойками, от которых кружилась голова, и переодела меня в черное кружевное платье. Так меня до сих пор продолжала сжимать мамин медальон до крови на ладони.

Меня не посвящали в подробности болезни Ванессы, игнорировали любые разговоры о моей матери и не желали объяснять, почему именно я оказалась заменой. Я знала лишь то, что настоящая наследница короны была не в состоянии исполнять свои королевские обязанности из-за трагедии, случившейся незадолго до моего появления, а мне предстояло стать марионеткой в руках семьи Савур.

Я до дрожи в коленях ненавидела Ванессу, ведь ей не приходилось жить в ее гребаном мире, где каждый день был чертовым колесом смерти. Она обрекла на эту участь меня, упрямо не желая просыпаться, и мне сложно было ее винить. Будь у меня шанс выбирать, я бы ни за какие драгоценности вселенной не осталась в этом нескончаемом аду.

Уже более пятнадцати лет каждую ночь в этом дворце я проводила в молитвах, ведь молитва — это единственное оружие, что могло позволить избежать судьбы, на которую меня и Ванессу обрекли ее жадные родители.

Я бросила камзол на пол своей спальни и забралась на кровать. Мысли снова и снова крутились в голове, пока не начало казаться, что я схожу с ума. Я схватила графин с водой с прикроватного столика и, громко ругнувшись, бросила его в стену. За ним полетел стакан и ваза, в которой стояли свежие черные эустомы, принесенные утром служанкой Шэгги. Несколько осколков отскочили и попали мне на ногу, образуя неглубокие порезы, а те, что попали на лицо не оставили следов, словно кто-то мягко отбросил их назад.

Я громко рассмеялась в истерике, поставила свою любимую пластинку на граммофоне с нагнетающей лирической мелодией и начала танцевать как обезумевшая, предварительно заперев дверь и наложив чары на стены комнаты. Подобные вспышки случались крайне редко, но помогали мне выплеснуть то, что я держала в себе каждую секунду своего существования.

Обессиленная я упала на кровать, не потрудившись даже укрыться одеялом в прохладную ночь, но, проснувшись на утро, обнаружила себя укрытой до самых плеч синим пушистым покрывалом, которое видела впервые.