Мой препод – Лёд

Лина Коваль (2024)

Лев Демидов, моя первая любовь и главное жизненное разочарование, теперь мой препод. Вау. Как в это поверить?.. Позапрошлой зимой я в буквальном смысле сбила его с ног и… заморозила в сугробе. Хотя горячим этот парень никогда не был.Бездушный. Холодный. Лёд. Просто идеальная глыба льда в деловом костюме и модных очках…Когда Лев Викторович внимательно смотрит на меня в заполненной студентами аудитории, мне хочется немедленно встать и отогреть его сердце. Но я всего лишь первокурсница, которая второй год бережно хранит наш маленький, грязный секрет…История Юли Громовой и Льва Демидова.100% ХЭ

Глава 13. Юля

— Купим кофе? — робко улыбаюсь незнакомому молодому человеку в небольшом павильоне, напоминающем по форме стаканчик, и обращаюсь к Демидову.

Он кивает, расстегивает замок на куртке и извлекает из внутреннего кармана кожаный зажим для денег. Посмеиваюсь в рукав и, чувствуя себя крайне невоспитанной особой, неуклюже откашливаюсь.

Все мои ровесники, в общем-то, как и я сама, оплачивают покупки с помощью телефона или кюр-кода.

«Наличные деньги» в наше время — практически архаизм, но Лев Викторович ещё тот динозавр, оказывается. А я впервые в жизни близка к тому, чтобы стать палеонтологом.

Моё настроение с каждым мгновением становится всё смешливее. Мы приехали в небольшой скверик в центре Москвы всего десять минут назад, гораздо раньше, чем планировалось, поэтому ближайшие полчаса судя по прозвучавшему брутальному бурчанию, будем «гулять». Он сам так сказал.

Облизываю губы, гоняя в голове мысли, как бы мне начать незатейливый разговор и сразу иду в бой:

— Хотите угадаю, как вы любите?

— Что-о? — взмахнув бровями, Демидов удивленно уставляется на меня. — Ты о чем?

— Кофе, — киваю на киоск. Выдерживаю на себе внимательный взгляд и нервно сглатываю слюну.

— Ааа, — почесывает он подбородок и устало вздыхает, переминается с ноги на ногу. — Это что обязательно?

— В смысле?

Парень за прилавком словно за игрой в пинг-понг наблюдает. Переводит взгляд на каждого из нас по очереди.

— Ну… нельзя просто выбрать кофе и молча походить здесь где-нибудь… по окрестностям? — озирается Демидов.

Синие глаза излучают снисходительность и в целом он, как ни странно, позитивен, поэтому я не обижаюсь. Щеки вспыхивают, как светофоры, когда я замечаю, что Лев Викторович снова смотрит на мои губы.

— Может, вы просто опасаетесь, что я окажусь права?

— Валяй, — пожимает он плечами и кивает на вывеску.

— Мне кажется, вы любите Глясе, — пожимаю плечами, глядя на шарик мороженого в чашке с кофе. Лёд должен любить мороженое.

— Почему? — усмехается.

— Не знаю. Но точно не Эспрессо и не Американо.

— Вот как…

— Да, — улыбаюсь продавцу, понимая, что мы его задерживаем. — Хотя в целом они вам подходят. Эти напитки предпочитают прямолинейные, консервативные люди с сильным характером.

— То есть я не такой, Юля?

— Такой, конечно, — закатываю глаза. — Но чувствую, что это слишком просто для вас.

Демидов забрасывает ладони в карманы парки. В отражении витрины вижу, что на его лице отпечатывается запускающийся в голове мыслительный процесс.

— Капучино? — приподнимает брови и с интересом смотрит на меня.

Поворачиваюсь к нему, прищуриваясь, потому что непонятно откуда взявшийся в серой Москве луч солнца ударяет в глаза. Боже. Того и гляди Айсберга мне растопит.

— Капучино с пенкой, — рассуждаю. — Это люди легкие на подъем, воздушные, мечтающие. Простите, — прикрываю рот ладонью. Привычка, оставшаяся с «брекетных» времён. — Но вы, Лев Викторович, на мечтателя не тянете.

— Латте?.. Нет?..

— Латте, — склоняю голову. — Тоже не вы.

— Опять недотянул?

— Да нет, — закатываю глаза. Какой он смешной, оказывается, когда в себе сомневается. — В Латте много молока, это люди, у которых тесная связь с мамой, — потупляю взгляд. — Например, я.

Его плечи каменеют лишь на несколько мгновений, но я и это успеваю заметить.

— Удивила, Юля, — произносит он сипло и снова отворачивается к меню. — А если я закажу банановый раф, ты скажешь, что это в честь моих предков, которые сидели на дереве и чесали от безделья волосатое пузо?

— Не-ет, — возмущенно проговариваю.

Молча наблюдаю, как он извлекает тысячную купюру и аккуратно укладывает её на прилавок.

— Мне чай, будьте добры. Черный и без сахара. Без надписей, молока и бананов, пожалуйста. А девушке Латте.

— С сахаром, — киваю. — Лев Викторович, давайте я переведу вам деньги за кофе.

— Спасибо, оставь это в качестве платы за молчание.

— За молчание?

— Да. Никому не говори про моих предков, — произносит серьезно.

— Да хватит, — машу рукой.

— Мы сейчас пойдем вот туда, — указывает в сторону вычищенной от прошлогодних листьев дорожки. — Будем пить кофе и чай, идти вперед. И молчать, Юля. Мол-чать. Во что бы то ни стало. Чтобы ты ни услышала. Это ясно?..

— Ладно, — забираю свой стаканчик и грустно вздыхаю. — Спасибо за кофе.

Следующие двадцать минут мы действительно молча гуляем.

Я гордо задираю подбородок всякий раз, когда мне отчаянно хочется чем-то с ним поделиться. Например, тем, как на улице внезапно потеплело или насколько в этом небольшом сквере всё продумано: и для велосипедистов дорожки есть, и для пенсионеров и мамочек с колясками — лавочки. Даже телефон зарядить можно в специальном автомате.

Вот она московская цивилизация.

Демидов же будто проваливается в свои мысли. Меня абсолютно не замечает, хоть хнычь. Так и не воспользовавшись крышкой, осторожно отпивает свой горячий чай из стаканчика и невозмутимо вздыхает. Смотрит прямо перед собой, кажется тем, кем и является: неподвижной ледяной скалой… Но ровно до того момента, пока я не замечаю движущегося к нам навстречу человека…

Его отца.

До назначения на высокую должность в столице, бывшего мэра я видела лишь дважды, но всё равно сразу же узнала. Потому что они похожи, как и полагается близким родственникам.

— Добрый день, — проговаривает мужчина сухо.

— Здравия желаю, — спокойно отвечает ему сын, словно не замечая, как отец недовольно морщится.

— Похвально, что ты решил встретиться. Только не понимаю, зачем теперь?

От того, насколько равнодушно разговаривает родитель с собственным сыном, я вжимаю голову в плечи и пытаюсь казаться незаметной.

— Надеюсь, ты не думаешь, что мне от тебя что-то нужно? Просто решил тебя увидеть.

После признания, произнесенного бархатным голосом, следует звенящая тишина. Они смотрят друг на друга в упор.

— А это кто? — равнодушно кивает на меня Виктор Андреевич.

Робко высовываюсь из-за широкой спины, чтобы разглядеть поближе старшего Демидова. Мужчина представительный, лет шестидесяти, в строгом пальто и классическом костюме. Вполне обыкновенный.

— Это моя студентка. Чужой человек. Будь аккуратнее в выражениях, — отвечает Лев Викторович отцу.

У меня от лица кровь отливает. «Чужой человек». Чужая я ему…

Вот как он меня классифицирует?..

— Здрасьте, — приветливо улыбаюсь и тут же отворачиваюсь, пряча обиду за стаканчиком с кофе.

Украдкой, конечно, поглядываю за мужчинами и навостряю уши. Они так похожи. Правда, отец вроде ещё замороженнее. Разве папы могут быть такими? Мой хоть и серьёзный, но добрый, внимательный, с любовью во взгляде. А у Демидова старшего глаза дохлой рыбы. Какого-нибудь карпа. Мёртвые и пустые.

— Студентка, — морщится сенатор. — Кто тебе студентов-то доверил? У Арсеньича вашего совсем крыша поехала? Или ректорское кресло жмёт?

— Вот и встретились, па-па, — отвечает ему сын насмешливо.

— Я тебе сказал. Чтоб с Морозовыми мне ничего не испоганил. Понял? Сделай в жизни хоть что-то полезное.

Быстро встряхиваю волосами, приосаниваюсь и не выдержав, бойко выпаливаю:

— Зря вы так про сына. Он у вас просто замечательный. Я бы даже сказала самый лучший.

— Лучший? — издевательски смеется мужчина, щелкает пальцами и снова внимательно на меня смотрит. — Как твоя фамилия, девочка?

— Моя…

— Заткнись, Юля, — хрипит Лев Викторович и больно хватает меня за локоть.

От возмущения сама превращаюсь в карпа, только на этот раз в самого-присамого живого и активно хлопаю ртом.

— Рано встретились, пап. Всего хорошего. Пашке привет передай.

— Ты издеваешься? Выдернул меня с доклада. Для чего? — кричит сенатор нам в спину. Его голос разлетается по всему скверу. — Сам тунеядец и меня туда же?.. Дал же бог сыночка. Весь в свою мать-потаскуху…

Ахаю от смысла сказанных слов. Ужасных, чудовищных.

Боже. Разве можно так с родным сыном?..

Бравада Виктора Андреевича продолжается. До самого выхода на нас оглядываются случайные прохожие и это неимоверно бесит.

Быть в центре внимания — не моя история.

— Да отпустите вы, — вырываю локоть и всхлипываю от боли. — Чуть руку мне не свернули.

Пытаюсь привести конечность в чувство, разминая. А ещё успокоиться.

— Ты больная? — нависает надо мной Демидов.

В глазах — животная дикость и такая разрушающая волна гнева, что всё моё негодование этим штормом смывает. На смену приходит липкий страх, он заставляет сжаться всем телом.

— Я больная? Да что я сделала-то? — оправдываюсь.

— Что ты сделала? Зачем полезла со своими умозаключениями? Кто тебя просил? Кто всё время тебя просит ошиваться со мной рядом?..

— Да не ошиваюсь я.

Смертельная обида закупоривает сосуды. Дышать не даёт. С ним просто невозможно оставаться спокойной. Вот только что он свысока шутил со мной возле киоска с кофе, а сейчас обвиняет в домогательствах?..

— Что мне сделать, чтобы больше никогда тебя не видеть? — выплевывает Лев Викторович со злобой. Лицо искажается и кривится, скулы темнеют. — Скажи мне?

— Да пошли вы, — наконец-то вырываюсь, разворачиваюсь и бегу куда глаза глядят…

Лишь бы от него подальше.