Наедине с отчимом

Лили Рокс, 2020

Я была беззаботной и веселой девчонкой, пока однажды не произошло событие, перевернувшее всю мою жизнь. Отчим лишил меня девственности, пока мамы не было дома. И вот моя жизнь разделилась надвое: как жить дальше? И как я могу рассказать об этом маме, когда она так сильно любит его? Ко всему прочему, я начинаю замечать за собой, что меня к нему тянет. Что со мной твориться? Как избавиться от наваждения? С каждым днем я все больше думаю о нем, и вот уже сама позволяю ему касаться моего тела…

Очередная битва

С утра я проснулась от громогласных криков Егора: он делал свою разминку, будя всех своими рыками. Я вышла из своей спальни и столкнулась с ним лицом к лицу — он делал свою зарядку, стоя посреди зала и поглядывая в сторону моей комнаты. Он перегородил мне путь, играя мышцами, по которым струился пот.

— Дайте мне пройти, — спокойно сказала я, пытаясь обойти его хоть с какой-нибудь стороны.

— Мы же вчера договорились перейти на «ты», — негромко сказал он, чтобы мать на кухне не слышала его слов, — Когда ты ножки раздвинула, и ты мне обещала.

— Я вам ничего не обещала, уши чистите вместо того, чтобы мышцы качать, — грубо отозвалась я и показала ему язык.

Вместо ответа Егор высунул изо рта свой длинный язык и поводил им из стороны в сторону:

— Также я буду в твоей писечке работать, — шепнул он, а я показала ему средний палец. Сейчас мне не было страшно делать это, ведь мать была рядом.

— Сломаю тебе его нахрен, — со злостью буркнул Егор, давая мне пройти, потому что мать вышла из кухни и улыбнулась мне:

— Ладочка, ты встала уже? Иди завтракать, пока мы на работу не ушли.

Я умылась и прошла на кухню, где мать, счастливо улыбаясь, наливала в чашку Егору кофе. Она светилась, моя мать была так счастлива рядом с этим монстром, что мой язык не повернется сказать ей правду о нем, даже если я очень сильно этого захочу.

— Бери бутерброд, я сам готовил, — сказал мне отчим, и я нехотя потянулась к куску хлеба с колбасой, — Своими руками.

Я посмотрела на него со злостью, вспоминая о том, что вчера он делал со мной своими руками, которыми сегодня нарезал хлеб с колбасой к завтраку.

— Спасибо, — буркнула я, откусывая от бутерброда и кладя его на тарелку, — Невкусно.

Мать посмотрела на меня с удивлением, а потом коснулась рукой моего лба: так было всегда, когда у меня не было аппетита, а она сразу же подозревала, что я заболела.

— Мам, все в порядке, — я ласково отодвинула руку матери, — Просто бутерброд и вправду невкусный.

Я столкнулась с недовольным взглядом Егора и слегка улыбнулась ему. Пусть знает, что я не собираюсь плясать под его дудку, делая вид, что уважаю и люблю этого урода.

— Я хочу сегодня переночевать у Лили, — сказала я матери.

— Хорошо, — отозвалась мать, которая спокойная относилась к моим ночевкам у подруги.

— Нет, — вдруг сказал Егор, и мы с матерью посмотрели на него с недоумением.

— Я сказал, что нет, — повторил он, — У Лили есть старший брат, неизвестно, чем занимается вся их компания у Лили дома.

— Это приличные люди, — мать вступилась за мою подругу, а я с презрением уставилась на Егора. Этот урод не смел запрещать мне то, к чему я привыкла только потому, что возомнил себя моим хозяином.

— Да, в отличие от других, моя подруга и ее семья — приличные люди, — подтвердила я, но мне хотелось позлить недовольного отчима, — А я ее брат — вообще золотой парень.

Лицо Егора покрылось пятнами, и я заметила, как он сжал кулаки. Этот урод ревновал меня, и от этого я испытывала внутри чувство превосходства над ним. Я придумала отличный способ манипулировать им.

— Да, Витя — хороший парень, — подтвердила моя мать и тут же вздрогнула от грохота кулака, опустившегося на стол, от которого на нем подскочили чашки. Егор был настолько недоволен, что едва скрывал свои чувства.

— Если мужик сказал «нет», значит бабы, которые живут с ним и уважают его, должны подчиняться ему, — его голос звучал низко и устрашающе. Мать испуганно посмотрела на него и положила свою руку на его сжатый кулак.

— А если они не уважают его? — спросила я и тут же столкнулась с умоляющим взглядом матери, которая мысленно просила меня не раздувать скандал. Но поведение Егора насколько бесило меня, а внутри меня все еще все болело от его насильственных действий, так, что пелена ненависти просто повисла перед моими глазами, закрыв их на чувства собственной матери.

— А, если не уважают, — скрипя зубами, сказал Егор, — Значит, мужик будет перевоспитывать их, ремнем или веником. По голой заднице.

Я стиснула зубы, представляя себе, с каким удовольствием взялся бы отчим за мое перевоспитание. Его нога под столом наступила на мою ногу, больно вдавив ее в пол, отчего я почувствовала жуткую боль, которой не могла противостоять. Но мне так хотелось дать отпор этому уроду, несмотря на боль и унижения, которыми он исподтишка пытался меня мучить.

— Ты никуда не пойдешь, ни с какой ночевкой! — громогласно сказал Егор, и я кивнула. В этот раз пришлось сдаться, и моя мать вздохнула с облегчением.

Егор теперь выглядел важно и напыщенно, как индюк, прогуливавшийся по своему индюшатнику. Я смотрела на его довольное лицо, потом посмотрела на уже успокоившуюся мать, после чего встала из-за стола.

— Ты куда? — сразу последовал вопрос Егора.

— Гулять, — ответила я, — У меня, если что, каникулы.

Я посмотрела в обеспокоенное лицо Егора, он явно не хотел отпускать меня от себя ни на шаг.

— Егор, милый, девочка весь год училась, чтобы сейчас отдыхать, — ласково сказала ему мать, — Пусть гуляет с девочками.

— И с мальчиками, — добавила я, и мои слова стали словно полетевшими брызгами масла в едва разгоравшийся огонь.

Я заметила, как Егор снова сжал кулаки. Да, если он не перестанет так себя вести, мать догадается обо всем. Неужели он ничего не боится? Или он настолько сильно повернут на мне?

Когда я выходила на улицу, мать с Егором вышли из квартиры на работу одновременно со мной. Я побежала вниз, а меня догнал Егор, воспользовавшись моментом, пока мама закрывала входную дверь.

Он ущипнул меня за ягодицу, а потом еще шлепнул по ней:

— Никаких глупостей, девочка моя!

— Я не ваша девочка! — я со злостью посмотрела на него. — Не боитесь, что мать услышит?

— Нет, я ничего не боюсь. А вот ты бойся: один твой косяк, и я накажу и тебя, и твою мамашку.

Я не успела ничего ответить, потому что в этот момент мама спустилась вниз. Она взяла Егора под руку, и они направились на работу. Я же осталась стоять возле входа в подъезд, чувствуя, как зудит место щипка.

Я встретилась с Лилькой, и мы пошли прогуляться по поселку. Но мысли мои были далеко, поэтому подружка быстро заскучала в моем обществе.

— Лада, чего ты все молчишь, да молчишь? Как будто не договариваешь чего-то.

Я пожала плечами. Несмотря на то, что Лиля была моей самой близкой подругой, рассказывать ей правду про свои отношения с отчимом я не собиралась. Итак слишком много всего произошло.

— Я к бабушке хочу уже уехать, — призналась я Лиле, и это была чистая правда. Я хотела уехать из этого места, чтобы хотя бы на время забыть обо всем, что происходит в моей жизни.

— Так скоро уедешь, я вообще тут одна останусь, — жалобно сказала Лиля.

Я снова пожала плечами, понимая, что именно побег к бабушке сможет спасти меня от депрессии, которая накатывала на меня все с большей и большей силой. Масла в огонь подлила и Лиля:

— А я сегодня Антона видела. Он по магазинам с маман ходил, закупы делали. Он ведь к брату скоро едет. Так что до конца лета ты с ним не увидишься.

— Спасибо, что напомнила, — огрызнулась я, реагируя на издевку Лильки. Ей будто доставляло удовольствие периодически колоть меня своими язвительными иголками.

Так и не придумав общего дела, мы разбрелись по домам, и я закрылась в своей комнате, надеясь, что Егор вернется с работы не раньше матери. Мне хотелось подумать, осмыслить все, что произошло со мной и понять, кем я стала после близости с отчимом. Стала ли я настоящей женщиной или просто побыла несколько минут игрушкой в его огромных руках.

Я коснулась низа живота, где еще все побаливало, напоминая о том, что произошло на этой постели некоторое время назад. Внутри меня все ныло, пульсировало и не давало мне никакого покоя. На глазах сразу появились слезы, стоило мне вспомнить о собственной беспомощности и о том, что грозит моей маме в случае, если я отважусь кому-нибудь что-либо рассказать.