Screenplay 4. Добившая_ся

Лиза Даль, 2017

Итак, реальность давно уже переплюнула сновидения по части неожиданных поворотов событий, и теперь ты мало что понимаешь. Что значат все его загадочные слова, намёки и странные взгляды? Как же хочется упереться пятками в землю и вытянуть из него всё то, о чём он умалчивает! И ты вытянешь, обязательно вытянешь, ты ведь привыкла добиваться своего, чего бы это ни стоило! Но только вот готова ли ты будешь в это поверить? Просто поверить ему?

Глава 1

Мы шли по берегу уже целый час. Не разговаривали, слова были лишними, лишь иногда встретившись глазами, глупо хихикали, как нашкодившие дети.

То, что я чувствовала, нельзя описать многими словами, но всё это вмещается в одно очень ёмкое слово «Счастье». Оно переполняло меня, выплёскивалось через край, и тогда я начинала громко и заливисто хохотать. Иногда, смеясь, садилась на землю и, наверное, выглядела как сумасшедшая — никто меня не веселит, не шутит, не рассказывает анекдотов, а я смеюсь так звонко, что смех эхом отлетает от противоположного берега. И тогда Рональд, глядя на меня, заражённый мной, тоже начинал смеяться. И мы останавливались и хохотали, а потом он подхватывал меня на руки и кружил в воздухе, целовал в лоб, в губы — куда доставал, ставил на землю и обнимал. И мы снова шли, и идти было очень легко, казалось, мы просто перебираем ногами в воздухе, а Земля сама крутится под нами. И я думала, что счастливее я уже быть не могу, но тут Рональд снова удивил меня.

Он вдруг остановился и распахнул объятия. Что-то двигало меня к нему, возможно, как обычно мои собственные ноги, которых сейчас я почему-то не ощущала. И он приближался. И когда я вошла в кольцо из его рук, когда прижалась щекой к его плечу и закрыла глаза, то ощутила нечто странное и чудесное, похожее на внезапное пробуждение от затянувшегося унылого сна. Будто долгие, бесконечно долгие годы до этого я провела в забытьи под чарами отравленных веретён, которыми колола себе руки постоянно на протяжении всей жизни. Но вдруг проснулась, остатки сна мгновенно развеялись, и теперь я могла воспринимать мир таким, какой он есть. Видеть его только что открывшимися глазами. И в этом новом мире Рональд положил руки мне на плечи, чуть наклонился, так, чтобы оказаться глазами со мной на одном уровне, и сказал очень серьёзно:

— Это было не просто так. Я никогда ничего не делаю просто так.

— Ха-ха-ха!

— Я говорю серьёзно, Лиз. Как только я увидел тебя, голос крови начал шептать мне: «Да! Да! Да!». Но осторожность и разум просили ждать, просили не торопиться. Я актёр и на экране и в жизни. Я очень хорошо умею прятать себя и выглядеть нормальным, но если бы ты только знала, что происходило у меня внутри! Сейчас я уверен, Лиз. Уверен в тебе и, главное, уверен в себе, — он взял мои руки, потер их, словно согревая и сказал: — Я никогда не прикоснулся бы к тебе только для того, чтобы прикоснуться. К кому угодно, но только не к тебе… Это сложно объяснить. Инфантильность, эгоистичность уже очень давно остались в прошлом, сейчас я зрелый мужчина, Лиз, и знаю, что несу ответственность. Жизнь научила меня бережно относиться к человеческим чувствам, а в тебе я вижу именно это — способность чувствовать и очень сильно…

Я смотрела в его спокойные мудрые глаза и понимала, о чём он говорит. Мы в ответе за тех, кого приручили. Очаровали. Об этом. На таких, как мы с ним, лежит огромная ответственность за чужие жизни, потому что нас любят чаще и больше, чем остальных. Мы привыкли просчитывать на сто ходов вперёд, заглядывать в будущее с тем, чтобы быть уверенными — мы не причиним боли. О других мы переживаем даже больше, чем о себе.

Когда-то мы прошли через все эти круги ада, на каждом из которых расположились последствия болезненного для партнёра расставания. Преследования, выглядывания, разговоры, букеты в ручке входной двери, плачущие родственники, осуждающие друзья, истерики, ночные звонки со слезами и угрозами… Мы убивали, нас убивали, и теперь мы знаем цену неосторожным обещаниям, ложным надеждам. Зато сейчас он уверен… Господи, какое простое объяснение этой его холодности и проклятой сдержанности!

Меня чуть не разорвало от накативших эмоций, которые кипели и бурлили внутри, вспенивали кровь, требовали выхода. Нет, человеческое тело просто не создано для подобных эмоций, это слишком величественно! Я не знала, что мне делать со своими руками, ногами, в них появилось какое-то колоссальное количество энергии, казалось ещё чуть-чуть, я оторвусь от земли и взлечу. И тогда я подпрыгнула, повисла у Рональда на шее, обвила его руками и ногами и звонко рассмеялась.

— Можешь смеяться сколько угодно, но ты теперь никуда от меня не денешься, — шептал он, прижимая меня к себе.

— Ха-ха-ха! Это ты от меня никуда не денешься! Я знаю, как тебя найти! У меня отличная память на цифры, так что я запомнила телефон мистера Гольдмана!

— Это просто отлично, Лиз! Если вдруг что-то случится, если вдруг по какой-то безумной и невероятной причине мы потеряемся, обязательно позвони ему. Или звони мне на студию, телефон есть в интернете. Тебе будет легче найти меня, чем мне тебя.

— Мы не потеряемся, если сами этого не захотим.

— Всё может случиться, Лиз. Отойдёшь в кустики и заблудишься, например, или я пойду за грибами и не найду дороги обратно. Это очень обманчивый лес, мы можем потеряться в любую секунду и выйдем из него с разных сторон. Но ты всё равно должна найти меня, обещай мне это.

— Я уже сказала, что ты никуда от меня не денешься!

То ли я заразила Рональда своим настроением, то ли он сжалился надо мной, но он начал шутить и хохмить, видимо, чтобы я смеялась хотя бы не просто так и выглядела как нормальный человек. Я едва не складывалась пополам, хохоча над его шутками, и вскоре у меня уже болели мышцы на животе. Какой-то проказливый лесной дух определённо подсыпал нам неких волшебных грибов, я одновременно чувствовала себя и пьяной и одурманенной.

Чувство это называется красивым словом — эйфория.

И небо над нами было светло-синим, солнце — жёлтым, деревья — зелёными, а ручей переливался голубым сиянием. Идеальный, гротескный в своей безупречности пейзаж, словно нарисованный ребенком. Так мы шли и шли, и солнце ласково светило нам в лицо, а ветер дул в спину, и всё бы прекрасно, если б не чувство голода. Оно, конечно, было неуместно здесь, в этой сказочной реальности, но поющие в животе киты настойчиво требовали внимания. Эмоциями-то сыт не будешь, особенно учитывая, сколько сил мы истратили на сложную дорогу и свои м-м… упражнения.

— Ни одного зверя не видно! — сокрушался Рональд, пробираясь по неустойчивым камням, беспорядочно валяющимся на берегу. — Что им ещё нужно? Охотник есть, стрелы есть…

— Сострадания у них нет, — я подала ему руку, чтобы он помог мне спрыгнуть с особенно высокого валуна, — к несчастным голодным путникам. Бесчеловечные зверюги!

— Наверное, их нужно как-то приманить.

— Ну… Охотники делают какие-то дуделки, свистульки.

— Я свистульки не умею, — покачал головой Рональд.

— Какой тогда из тебя охотник?

— Зато я умею Шекспира.

— Чего?

— Кто не любит Шекспира? Я начну читать, звери подойдут поближе, чтобы послушать, и тут… — он резко схватился за лук и сделал вид, что стреляет. — Тут, как обычно, в финале кто-нибудь должен умереть.

— Плохая идея — тоже идея. Надо опробовать, — рассмеялась я. Ну и фантазия!

— Как насчёт «Ромео и Джульетты»?

— Не оригинально.

— Думаешь, ваши звери настолько разборчивы в английской поэзии?

— Я думаю, они вообще по-английски не говорят, так что, наверное, без разницы.

— Ну что ж, тогда…

Рональд забрался на высокий камень, прочистил горло, отвёл в сторону руку, состроил скорбную мину и начал декламировать хорошо поставленным голосом:

«Какая это милость? Это месть.

Небесный свод лишь над одной Джульеттой.

Собака, мышь, любая мелюзга.

Живут под ним и вправе с ней видаться,

Но не Ромео. У навозных мух.

Гораздо больше веса и значенья,

Чем у Ромео. Им разрешено.

Соприкасаться с белоснежным чудом.

Джульеттиной руки и воровать.

Благословенье губ её стыдливых,

Но не Ромео. Этому нельзя.

Он в высылке, а мухи полноправны.

И ты сказал, что высылка — не смерть?

Ты б отравил меня или зарезал,

Чем этим пустословьем донимать.

Изгнание! Изгнанье — выраженье,

Встречаемое воплями в аду»…

Рональд запнулся, глаза его расширились, и он уставился куда-то за мою спину. Я решила, что он забыл текст, и похлопала в ладоши, подбадривая его на продолжение. Треск сучьев и тяжёлое дыхание кого-то громадного и вселяющего леденящий ужас оборвали жидкие аплодисменты.

Чувствуя, как ноги срастаются с землёй, ожидая увидеть мерещившихся мне по ночам монстров, я медленно обернулась. Маленькие тёмные злобные глаза встретили мой взгляд.

— Иди ко мне. Спокойно. Не беги, — прохрипел Рональд.

Не отрывая взгляда от огромного рыже-бурого взлохмаченного медведя, я попятилась к камню и упёрлась в него спиной. Рональд легко подтянул меня к себе за плечи.

— Подними руки вверх. Так мы будем казаться ещё выше.

Мощно втягивая ноздрями воздух, шевеля мордой, скалясь и порыкивая, медведь осторожно вышел из зарослей. Сильные мышцы под плотной шкурой казались напряжёнными до предела. Балансируя на самом краю, Рональд поддерживал меня, трясущуюся так сильно, что дрожь, волнами проходя через тело, раскачивала камень под нашими ногами. Медведь беспокойно ходил из стороны в сторону, не отступая и не подходя к нам ближе. Шкура лоснилась, бока колыхались, земля, казалось, сотрясается под его весом. Зверь присматривался к нам, пытаясь определить, насколько мы опасны. Рональд сильнее прижал меня к себе.

— Не бойся его. Они, как собаки, чувствуют страх. Это просто хорошенький мишка, Винни-пух, только настоящий… — его голос лился мне в уши, но от него я цепенела еще больше. — Чего ты так трясёшься? Для вас, русских, медведи же обычное дело. Сейчас понюхает и уйдёт…

Но зверь уходить не собирался, не собирался оставлять нас в покое, расхаживал перед нами огромным грозным чудовищем. Взгляд мой упал на длинные чёрные когти, и я покрылась нервной испариной — не оставалось сомнений, если я и выживу после нападения, тело моё будет изуродовано так, что лучше бы умереть. Он без труда мог бы завалить лося одним ударом мощной когтистой лапы.

— Рональд, — прошептала я, зажмурившись, чтобы не видеть медведя, — я хочу, чтобы ты знал. Ты лучшее, что со мной случалось.

— Прощаешься со мной сейчас, Лиз, пока всё хорошо? Это было бы слишком просто, у нас впереди долгая жизнь, чтобы ты убедилась в том, что я не такой идеальный, каким хочу казаться.

Но огромная зверюга, в чью слюнявую зубастую пасть я вглядывалась, давала понять, что отныне не мы распоряжаемся нашими жизнями, стремительно приближающимися к своему финалу.

— Ягод и грибов в лесу навалом. Он сыт, — сказал Рональд. Я удивилась бодрости в его голосе.

— Что тогда ему от нас нужно? — просипела.

— Может, природное медвежье любопытство?

— Или он хочет разнообразить рацион?

— Я слышал, что медведи предпочитают мясо с душком, а мы пока живы, так что…

Зверь мотнул огромной головой, разбрызгав слюну по сторонам, вытянул шею, ощетинился, зарычал, сделал шаг в нашу сторону. Потом ещё один. Дистанция сократилась, и это значило, что он счёл нас не слишком опасными. Время остановилось, позволяя ощущениям такой смерти проникнуть под кожу. Крепкие длинные зубы сдавливают череп, нижний клык протыкает щеку, упирается в мои собственные зубы, верхний надавливает на висок, миг — и тонкая кость не выдерживает, крошится, как яичная скорлупа. Разрываются какие-то нервы, тело парализует. Мощная лапа ложится на грудь, под весом туши рёбра трескаются, осколки вонзаются в лёгкие, чёрные когти вспарывают плоть на ключицах, рывок — и четыре кровавые полосы разрывают кожу до низа живота, следующий рывок вытащит наружу внутренности. Каково это, когда из живой ещё тебя вытягивают кишки… Я содрогнулась и чуть не свалилась с камня, Рональд еле успел схватить меня за плечи.

— Нужно его прогнать, — прошептал он неуверенно.

— Как? — от страха я вцепилась ему в руку.

— Нужно кричать, шуметь, кидаться в него чем-нибудь.

— А это не разозлит его ещё больше?

— Я не специалист в медвежьей психологии, Лиз. Возможно.

В отдельные моменты рука его тоже крепчала. Соскальзывая, переминаясь с ноги на ногу, подняв руки, мы прижимались друг к другу — для двоих на камне было слишком мало места. Последние отмеренные нам ужасные секунды издевательски растягивались в бесконечность.

— А если выстрелить по нему из лука?

— Такую толстую шкуру мои стрелы не пробьют. Нужен металлический наконечник.

— Ну хотя бы просто покажи, что у тебя есть оружие. Вдруг он испугается и убежит?

Как только Рональд снял с плеча лук, медведь тут же встал на задние лапы и заревел на нас так страшно, что у меня отнялись ноги. Он был так близко, что из раскрытой пасти мощным потоком до нас долетало гнилое зловонное дыхание, липкие слюнявые нити свесились с чёрных вибрирующих губ, белки его глаз налились кровью.

— Ты его разозлил! — шикнула я.

— Это была твоя идея, Лиз.

— Так предложи свою.

— Не знаю. Бежать мы точно не можем. Будем ждать, пока уйдёт.

Да, бежать нельзя. В звере сразу же проснётся охотничий инстинкт, и он кинется за нами в погоню. Медведи быстры настолько, что, не пробежав и нескольких шагов, один из нас тут же окажется придавленным к земле пятью центнерами свирепой туши.

— Может, отвлечём его чем-то и всё-таки сбежим? — пискнула я.

— Чем? Кинем мячик, как собаке?

Внезапно медведь начал делать резкие выпады вперёд, рыча и показывая нам влажные жёлтые клыки. Терпение его кончалось, жажда крови брала верх над осторожностью, инстинкты приказывали рвать плоть.

— Может вплавь до другого берега? — я не могла больше сдерживать себя, страх заставлял просто бежать.

— Они не боятся воды. К тому же мы скорее сами утонем, разбив голову о камень.

Рональд был прав. Быстрое течение тут же собьёт нас с ног, а скользкое каменистое дно и выступающие из воды валуны слишком опасны.

— Мне кажется, или он просто прогоняет нас? — спросила я, глядя на кидающегося зверя.

Внезапно на берег выкатились, играя, один за другим, трое подросших медвежат. Я превратилась в глыбу льда.

— Это медведица! Она порвёт нас, защищая детёнышей!

— Знаю, — тон Рональда наконец сравнялся с моим.

Вдруг один из медвежат, зазевавшись, заигравшись с братом, кубарем скатился в реку и начал издавать жалобные звуки, призывая мать. Медведица сделала шаг в его сторону, но тут же вернулась на прежнее место и снова оскалилась на нас. Медвежонок делал попытки вскарабкаться на камень, но течение сносило маленькое неуклюжее тело. Тупые когти не могли надежно зацепиться за скользкие валуны, он продолжал плакать. Медведица взревела в отчаянии, рёв этот скручивал мои внутренности в тугой болезненный узел, волнами отражался от тела. Ей нужно было спасать упавшего в реку детёныша, но на берегу оставались двое других, и мы представляли для них угрозу.

— Вот и мячик, — Рональд подтолкнул меня к дальнему от медведей краю валуна. — Бежим!

Мы попрыгали на землю и понеслись прочь. Я почти чувствовала горячее, густое, пропахшее падалью дыхание за спиной, казалось, огромная лапа вот-вот сшибёт меня с ног, и зубастая пасть вцепится мне в череп. Оглядываться не было ни времени, ни возможности. Мы бежали, перепрыгивая с камня на камень, и лишь чудом не переломали себе кости. Деревья проносились мимо, упругие ветви, колючие листья били нас по лицу, дыханье со свистом вырывалось из груди, в висках стучала кровь. Остановились мы только тогда, когда лёгкие начали разрываться от нехватки воздуха, земля под ногами стала слишком мягкой, уходящие в неё по щиколотку ноги с трудом выдёргивались обратно. Наконец обессилев, мы повалились на влажный мох, тяжело дыша, не помня себя от страха и от облегчения одновременно.

— Кажется, далеко ушли, — сказала я, шумно отдуваясь.

— Удивительная страна! — пробормотал Рональд, глядя в небо. — Медведи на Шекспира выманиваются…

— Нужно было сразу сбежать, а мы, два идиота, корчили из себя огромных страшных зверей! — расхохоталась я. — И провоцировали бедную медведицу ещё сильнее!

— Если бы это был медведь, моя тактика сработала бы!

— Не сомневаюсь, Ромео! Тактика выманивания ведь оправдала себя!

— В следующий раз попробуем лорда Байрона. Посмотрим, кто вылезет из чащи в этом случае…

Возблагодарив Господа за то, что спас наши жизни, и в полной мере оценив этот хрупкий дар, мы ещё долго лежали на земле, приходили в себя. Я перекатилась поближе к Рональду, положила подбородок ему на грудь.

— Знаешь, я только что осознала, что действительно умру когда-нибудь. Не так, как в шестнадцать — пойду сдохну, а вы все живите, как хотите. А умру по-настоящему, меня просто не станет. Это так странно.

— И ты испугалась?

— Да, очень! Но… — я приподнялась на локте, чтобы видеть его лицо. — Понимаешь, я не боюсь смерти. Раньше мне даже иногда хотелось умереть поскорее, но не потому, что мне не хотелось жить, а потому что было просто очень любопытно, что там дальше. Не терпелось узнать. Казалось, от меня скрывают что-то важное, и достаточно всего лишь избавиться от тела, чтобы понять наконец все смыслы, увидеть скрытые механизмы, найти ответы на кучу вопросов. Если бы мне приставили пистолет к виску, я бы подумала только: «О, супер! Какая быстрая и лёгкая смерть!» Я люблю жизнь и не спешу её покидать, но если б мне пришлось, я бы сделала это с легкостью. Понимаешь, мне не за что было цепляться, в жизни для меня не было ничего ценного. Но сейчас мне страшно.

— И причина во мне, — Рональд не спрашивал, он утверждал.

как всё быстро развивается

— Да.

— Хорошо. Я рад это слышать, Лиз, — он поцеловал меня в лоб. — Не нужно никуда спешить, мы будем жить долго-долго, а про то, что там дальше, тебе могу рассказать я.

— Неужели?

— Да, когда-нибудь расскажу.

— Когда же?

— Когда буду уверен, что мои слова не покажутся тебе смешными или глупыми.

Я поняла, что развивать эту тему он не собирается, и снова легла рядом. Рональд подтянул меня поближе, уложил мою голову себе на плечо. Мы смотрели на прозрачное холодное небо, даже солнце было каким-то холодным.

Вдруг справа появилась маленькая серебряная пуля. Она не спеша ползла по небосводу, оставляла за собой тонкий белый след. Мы оба смотрели на неё. Знали бы люди на борту этого самолёта, какая удивительная история разворачивается сейчас здесь внизу, прямо у них под носом.

— А я ведь придумала себе подарок на следующий День рождения, — сказала я.

— Какой же?

— Полет на истребителе в стратосферу.

— Вот это да! — искренне восхитился Рональд.

— Ага. Всё думала, чего бы такого зверского попробовать ещё? Уже и на лыжах спускалась с самых крутых трасс, и с аквалангом в пещеры ныряла, и с парашютом прыгала. Решила, что полет на истребителе с элементами высшего пилотажа это прямо то, что нужно. Знаешь, все эти мёртвые петли, штопоры, бочки…

— Знаю, Лиз, я же и сам пилот. И, кстати, когда у тебя День рождения?

Я уже открыла было рот, чтобы ответить, но вовремя спохватилась. Я начисто забыла, что думает на этот счёт мой очередной паспорт, лежащий в мешке рядом с Рональдом. В голове крутились какие-то даты, но я не была уверена ни в одной из них. Да уж, тем, кто хочет иметь маски, приходится их носить. И иногда в них путаться.

— Угадай, — кокетливо улыбнулась я и снова спохватилась. Сейчас он начнёт угадывать, и что же я буду отвечать?

— Мы потом поиграем в эту игру, — спас меня Рональд, — а сейчас расскажи-ка мне про истребитель.

— Да особенно и нечего рассказывать, кроме того, что я теперь никогда не решусь на это. Вдруг что-то пойдёт не так и… В общем, ты очень и очень виноват в том, что я не полетаю на истребителе.

— Хорошенький расклад, но я тебя понимаю. Как же нам теперь быть?

— Не знаю…

— А что, если я буду сидеть рядом в этом же самолете?

— Обещаешь?

— Почему бы нет?

— Слишком расплывчато, мистер. Я буду думать, что ты пообещал, а ты будешь думать, что нет.

— Я тебе обещаю, Лиз.