У лжи есть имя

Лиан Уайт (2024)

Эванджелина даже представить не могла, как сильно изменится её жизнь после первой в её жизни закрытой секс-вечеринки, на которую она согласиться пойти по приглашению лучшей подруги. Случайная встреча с опасным и интригующим мужчиной в маске станет поворотной точкой в её судьбе. С того самого дня ее жизнь будет в опасности, ведь теперь у нее появился сталкер. Он пугает. Будоражит. Щекочет нервы. Но его цель далека от обычного преследования… Áртур Даймондхарт хочет большего: влюбить, сломать и отомстить за тёмное прошлое. Его изощренная игра, в которой нет места жалости, только начинается. И он не успокоится, пока не выпьет всю её душу, не вывернет наизнанку, не опустошит… Но играя в свою же игру, Áртур сам не заметит, как станет заложником своих собственных беспощадных правил.

Глава 8

Неделю спустя

— Она опять звонит. — Появляясь в дверях мастерской, Маэль протягивает мне телефон. — Уже раз в пятнадцатый, — вскользь уточняет он, внимательно изучая моё лицо. — Что у вас стряслось?

— Ничего такого. — Взяв мобильный из его рук, я откладываю его аккуратно в сторону, стараясь не сильно пачкать телефон глиной.

— Опять ваши женские секреты. — Выдохнув, брат осматривает помещение, полностью заставленное сырыми эскизами скульптур, созданными за несколько дней и бессонных ночей. — Это кораллы? — Подходя ближе к одной из фигур, Маэль сводит брови к переносице, рассматривая её со всех сторон.

— Нет, балерина.

— Ты шутишь?

— Это абстракция, Маэль. — Откладывая шпатель в сторону, разворачиваюсь к нему. — Видишь спину? — Веду сухой кисточкой по основанию фигуры вверх. — А вот это шея.

— Ну, допустим, — недоверчиво соглашается. — Тогда что это? — он задумчиво опускает глаза вниз и кивает в сторону настила.

— Лезвия, символизирующие трудности и боль.

— Так, понятно, — тут же отмахивается брат. — Кажется, я совершенно не разбираюсь в искусстве.

— В нем не обязательно разбираться, Маэль, — устало улыбаюсь. — Важно прочувствовать. Эмоции. Детали. Скрытый смысл. — Отвлекаясь от скульптуры, я перевожу глаза на брата, замечая, что он в куртке. — Ты же не собираешься сейчас уезжать, да?

— Собираюсь, — резко поменявшись в лице, быстро отрезает он. — Есть дела в городе. — Маэль поворачивается спиной ко мне и продолжительно смотрит в окно, скрестив руки на груди.

— Ты не можешь вечно игнорировать его, Маэль, — произношу на выдохе, спешно снимая с себя фартук.

— Эва, не делай проблему из того, чего нет!

— Зачем ты так с ними?

— Мне достаточно того, что я читаю и слышу в новостях каждый день. Поэтому не считаю нужным объяснять своё поведение.

— Маэль, услышь себя… — вытирая руки от остатков сухой глины, бросаю тряпку на пол. — Разве ты не должен быть на его стороне?

— Нет, не должен, Эва, — взрывается он, поворачиваясь ко мне лицом. — Пора и тебе принять тот факт, что даже близкие могут быть теми ещё… засранцами, — осекаясь на последнем слове, он будто сразу же приходит в себя после окутавшей волны импульсивной вспыльчивости.

После его слов в мастерской повисает тишина с осязаемым напряжением в атмосфере. Я знаю Маэля лучше, чем кто-либо. Знаю, как тяжело ему даётся переживать сложившиеся обстоятельства, связанные с отцом. Но за последние несколько дней я его вовсе не узнаю. Брат пропадает где-то целыми днями, возвращаясь глубоко за полночь, когда все отходят ко сну. И чем больше времени проходит, тем сильнее он отдаляется, возводя невидимую барьерную стену между собой и семьей. Я разделяю его чувства обиды и грусти, но не могу принять тот факт, что он так легко верит всему, что рассказывают в новостях.

Последние несколько дней я провожу в мастерской столько времени, на сколько хватает сил. Скульптура стала для меня самым главным лекарством и единственной возможностью сбежать от реальности. Падая по ночам на подушку без единой мысли от усталости, я спокойно засыпаю, зная, что это один из способов избавиться от бессонницы и ночных кошмаров. В которых мне всегда снились мантии и маски, много масок… А когда появлялся незнакомец, я резко проспалась. И мне вполне достаточно, что сон всегда длится пару часов, бывает, чуть дольше. Затем я вновь берусь за работу над скульптурой, встречая рассвет нового дня в окнах мастерской.

В обществе как паутина начали молниеносно разрастаться слухи о нашей семье, как только вышла первая новость в СМИ о происшествии с отцом. Никакое молчание не способно утихомирить пыл всех желающих позлорадствовать семье, никогда прежде не замеченной в скандалах и грязных махинациях. Вместе с новостью о причастности отца к делу о фальсификации государственных данных, начали всплывать и другие подробности, не менее неприятные и шокирующие, которые, словно снежный ком, увеличивались с каждым днём, принося все больше хаоса в нашу жизнь.

— Мне пора, — прерывая мои размышления, произносит Маэль. — Не волнуйся за меня, ладно? — Подойдя ближе, брат обнимает меня одной рукой за плечи.

— Мне просто важно знать, что с тобой всё в порядке, — глядя на него снизу вверх, говорю я. — Будь осторожен, Маэль.

— Хорошо, сестрёнка. — Подмигнув мне, он направляется к выходу, играючи подкидывая в воздух ключи от своего нового спорткара. — И подумай насчёт того, что это, — остановившись в проходе, Маэль бросает взгляд на скульптуру, — всë-таки кораллы.

Расплываясь в ехидной улыбке, брат быстро тянется к ручке и выходит из мастерской, закрывая за собой дверь.

С лёгкой улыбкой на лице я направляю взгляд в угол зала, где расположена фигура балерины. Улыбка в ту же секунду сходит с моего лица, когда я вспоминаю в мельчайших деталях вечер, в который я воочию наблюдала за девушкой, закованной в цепи. Телефон, лежащий на полу, вновь оживает и начинает вибрировать, медленно скользя по бетонному покрытию. Проигнорировав очередной звонок от Дженны, щёлкаю выключатель и покидаю мастерскую, направляясь в свою комнату, чтобы принять душ и привести себя в порядок перед обедом.

Переодевшись, спускаюсь вниз и уже на лестнице слышу голоса мамы и отца, беседующих о чём-то. Громкие возгласы, принадлежащие матери, в какой-то степени даже удивляют меня, заставляя с интересом прислушаться к их разговору. После того, как отца забрали, мать практически ни с кем не разговаривала, пропадая за стенами своей спальни. Лишь изредка её можно было встретить за завтраком, но весь её вид кричал о том, что она не расположена к беседе. Только пару дней назад Клара начала приходить в себя, постепенно собирая по кусочкам свой превосходный вид с налётом прежней невозмутимости.

Ускорив шаг, миную холл и оказываюсь в гостиной, где вижу родителей, сидящих за круглым столом.

— О, милая! — восклицает мама, отвлекаясь от разговора с папой. — Присаживайся, пожалуйста. С минуты на минуту подадут печёную утку.

Мягкая улыбка трогает её губы, а на моём лице появляется тень смятения.

— А Маэль, он ведь спустится? — с осторожностью в голосе интересуется она.

Я замедляю шаг и стараюсь как можно мягче сказать о том, что брат в очередной раз избегает встречи с отцом.

— Он… — подбирая слова, замечаю пристальный взгляд отца, и мне становится неловко.

— Ясно… — подытоживает папа с оттенком горечи в голосе. — Не объясняй, Эванджелина.

— Бастиан, вот увидишь, через пару дней он остынет и поймёт, как был неправ… — наспех щебечет мать, нежно накрывая своей ладонью его руку.

— Не будем об этом, Клара. — Отец молча отпивает воду из стеклянного стакана, вдумчиво смотря перед собой. — Как продвигается твоя работа, Эванджелина? — меняет тему папа, нарушая повисшее напряжение. — Вижу, ты стала проводить много времени в мастерской.

— Я говорила с Рафаэлем Дюбуа вчерашним утром. — Присаживаясь за стол, двигаю стул ближе, чтобы не сутулиться. — Он предложил мне помещение для выставки в Париже. Но…

— Да? — вступает мама, подняв удивлённо брови. — То есть, — замявшись, она мельком бросает взгляд на отца и улыбается одним уголком, — это великолепная новость!

Её улыбка выглядит неестественной, но я списываю это на то, что мамино эмоциональное состояние всё ещё нестабильно.

— Молодец, дочь, — вступает в разговор папа. — И когда будет открытие?

— Дата ещё не назначена. Я сказала, что подумаю, — быстро отвечаю, замечая, как мама едва заметно одобрительно кивает. — Ведь… В свете последних событий, — уточняю я, — планы могут поменяться в корне. Я не хочу подводить людей, которые на меня рассчитывают.

— Что ты имеешь в виду? — оба родителя с удивлением смотрят на меня.

— В приоритете для меня то, что происходит сейчас, — произношу я на выдохе. — Выставка — дело второстепенное.

— Эванджелина, то, что случилось, не должно помешать твоим планам, — спокойным тоном отвечает отец. — Я со всем непременно разберусь. Вопрос лишь времени. Не переживай, пожалуйста, за это. Ответственность за это лежит на моих плечах.

Его речь прерывается с появлением в столовой персонала, несущего на большом подносе приготовленную утку. Поставив блюдо в центре стола, женщины режут птицу и обновляют воду с лимоном в стаканах, затем быстро уходят, оставляя нас вновь наедине.

— Я как раз хотела сообщить, что с этого дня мы живём так, как раньше, — неожиданно заявляет мать, отрезая небольшой кусочек томлёной утки.

Отложив вилку в сторону, поднимаю глаза на неё, пытаясь понять смысл сказанного.

— Клара, — обращается отец к ней, — мы не принимаем поспешных решений, тем более за обеденным столом, — отрезает он.

— Бастиан, — аккуратно произносит она, — я считаю, нам следует вести себя как и прежде, чтобы не давать поводов людям обсуждать нас в негативном свете. Тем более, что вскоре все вопросы решатся… — она затихает, видя, как отцу тяжело об этом говорить.

— Клара… — более серьёзным тоном вновь повторяет отец, — сейчас не время об этом размышлять. Как только я со всем разберусь, тогда и поговорим.

— Я не стала отменять благотворительный вечер.

Ещё одна внезапная новость, окончательно отбивающая весь аппетит.

— Мама, что? — бросив приборы, я ошарашенно смотрю на неё.

— Все почётные гости оповещены о событии, — продолжает она, невзирая на нашу с отцом реакцию. — И твои коллеги тоже, Бастиан, — констатирует она, нервно царапая вилкой по тарелке.

Отец поднимает глаза на мать, откладывая вилку в сторону.

— У меня будет только один вопрос к тебе, Клара, — говорит ей отец ровным тоном. — Почему ты принимаешь решение самостоятельно, не советуясь со мной и другими членами нашей семьи?

— Бастиан… — вздыхает она. — Но ведь я хотела, как лучше…

— Спасибо за ответ. Я закончил, буду в своём кабинете, — резко сообщает отец и, вытирая губы, бросает салфетку на стол.

Широкими шагами он пересекает гостиную и исчезает за поворотом, оставляя за собой шлейф недосказанности.

Мне становится тесно в просторном помещении, хочется выбежать и глотать ртом воздух, чтобы справиться с волной безразличия, исходящей от матери.

— Мама, пару дней назад ты места себе не находила, не разговаривала с нами, не обсуждала нашу общую проблему. А что изменилось сейчас? — Стараюсь сдержать волнение изо всех сил, чтобы губы не дрожали во время тяжёлого для меня разговора.

— Меня тогда держали в неведении несколько дней, — сообщает она ледяным тоном. — Зато сейчас я в курсе всего процесса. И, как сказал отец, в скором времени всё закончится. Мы не должны давать людям повод думать о нас в негативном свете.

— Я не хочу делать вид, будто всё в порядке, — отрицаю я, тяжело выдыхая.

— Надо держать лицо, Эванджелина. И как можно чаще улыбаться. Особенно, когда будет благотворительный вечер, — улыбается она. — Ты красивая, молодая девушка, тебе давно пора начать присматриваться к мужчинам, — с долей романтизма в голосе произносит Клара. — А на мероприятии будет много достойных и щедрых ухажёров, готовых расстаться с холостой жизнью.

Боже, это уже слишком. За скоростью перемен настроения матери не уследить даже профессиональным психологам. С каких пор Клару Ришар стал волновать мой девичий статус? Всё это мне кажется сплошным сюром, взятым под контроль матери, решающей вопросы по собственному методу для своей же выгоды. Что будет с Маэлем, она подумала? С отцом? Со мной? Не представляю, какую реакцию выдаст брат, узнав, что отец уже празднует, как ни в чëм не бывало.

— Мероприятие в пятницу, — её голос звучит эхом где-то рядом. — И, милая, — окликает она меня, когда, не выдержав её рассуждений, я встаю из-за стола, собираясь покинуть её общество, — в приоритете для тебя — найти крепкую опору. — Её слова бьют похлеще мокрого хлыста по щекам. — Во всем остальном это забота моя и твоего отца. Мы хотим вам с Маэлем только самого лучшего… — произносит Клара мне вслед, когда я торопливо выхожу из кухни с желанием разрыдаться от тяжёлого чувства непонимания.

Я поднимаюсь наверх и прохожу по коридору, останавливаясь у кабинета своего отца. Подняв руку, тихонько стучусь и жду ответа. Спустя пару минут дверь передо мной открывается.

— Проходи, — произносит отец, направляясь в сторону небольшого столика у стены, где стоит заваренный в фарфоровой посудине чай. — Хочешь?

— Не отказалась бы, спасибо.

— Тогда присаживайся, сейчас я налью нам чай.

После его слов я усаживаюсь в кожаное кресло и подбираю ноги под себя. Папа ставит на маленький столик, расположенный между нами, чашки с блюдцами и усаживается напротив.

— Я совершенно не понимаю её… — произношу на тяжёлом выдохе, словно силы сдерживать свои эмоции не осталось.

Отец молча кивает и закидывает одну ногу на другую.

— Неужели она не осознает, что это абсолютно неуместно сейчас? — поднимаю брови в недоумении. — Она так страдала несколько дней, с ума сходила, я переживала за неё, а потом… — я затихаю, переводя сбившееся от нервов дыхание.

— Я хорошо понимаю твои чувства, дочка, — отвечает отец, медленно отпивая чай. — И даже вполне солидарен с ними. Но сейчас я не обладаю огромным количеством времени, чтобы вступать с твоей матерью в дискуссии.

Поднимаю на него глаза, слушая его меланхоличный голос.

— Но она совершенно не думает о твоих чувствах, отец, — вновь опускаю глаза, качая головой. — Иногда мне кажется, что вы из разных миров, отец.

Папа тяжело вздыхает.

— Так и есть. Я встретил Клару, когда строил свой первый дом, — произносит неожиданно он.

Так странно, но я не припомню, чтобы он или мама рассказывали нам с Маэлем историю их знакомства.

— Отец Клары был строителем, и она постоянно навещала его на работе, приносила еду. А когда приходил я, она часто украдкой улыбалась мне, хотя в присутствии своего отца боялась даже посмотреть в мою сторону. Меня её голубые большие глаза сразу покорили. А ещё изящная легкость и простота в ней, которая читалась в каждом её слове и действии. Я тогда смотрел на неё и думал, что она совсем другая. Совсем не похожа на тех девиц, что находились в моём окружении. Те были избалованными принцессами, которым были интересны лишь материальные блага противоположного пола и его семьи, чтобы можно было приумножать капиталы и иметь больше связей и власти, а мне… — отец громко усмехается, — это было не интересно. Скучно! Я был пресыщен, совершенно избалован такой жизнью. Мне хотелось приключений, чего-то нового, пускай даже ради забавы. Тогда, в свои восемнадцать лет, я начал ходить по клубам, много выпивать и знакомиться с разными людьми, чем очень сильно раздражал своего отца, который не принимал подобного рода действий. В Лондоне его знали и уважали, а я был грязным пятном на его блестящей репутации. — Папа отпивает чай и с улыбкой на лице продолжает. — Как-то одним летним вечером, когда я ещё раз приехал проверить, как идут дела по строительству, я вновь увидел Клару. Она сидела на стуле подле входа в ещё неготовый дом и что-то читала. Она меня не видела, и я тогда остановился, чтобы подольше посмотреть на неё. На ней, как сейчас помню, был белый летний сарафан-сорочка. А волосы цвета белого шоколада были распущены и вились маленькими кудрями, закрывая тонкие плечи. Её красоту было сложно назвать стандартной, она была очень необычной, привлекающей внимание. И в тот же день я взял себя в руки и решил с ней заговорить. Не так, как раньше. А с намерением узнать больше о ней. Я был не из скромных молодых людей, но почему-то в этот момент был нерешителен. Хотя и был завидным женихом. — Он начинает смеяться, и я вместе с ним. — Уже в восемнадцать у меня было несколько машин, своя конюшня с десятью чемпионами-жеребцами и трёхэтажный особняк на берегу озера. А чего только стоила моя родословная. Я был мальчиком из аристократической семьи, но смущался подойти к простой девчонке, у которой ничего не было, кроме ангельской красоты. И вот… — подытоживает он, — с того самого дня, как я заговорил с ней…

Я подалась вперёд, желая услышать продолжение.

— И что же было дальше? — Моргаю несколько раз, с интересом заглядывая папе в глаза. — Расскажи!

Я была удивлена, что мама — девушка из обычной семьи. Она никогда не рассказывала об этом. И более того, в это сложно было поверить. Благородству и грации, какими обладала Клара, могли позавидовать многие женщины, родившиеся в элитных семьях и воспитанные по всем правилам этикета.

— А дальше… — вдумчиво отвечает отец. — Спустя неделю нашего общения я позвал её на прогулку. Мы прошли пешком почти весь Лондон, беседуя обо всём на свете. Мне было интересно узнать больше о её мире, точно так же и ей было интересно узнать о моём. На второй такой же прогулке я порвал брюки о гвоздь, торчавший из здания, и Клара предложила мне помощь. Её мама, как оказалось, была швеёй. Тогда я впервые увидел, где и как они живут. Одноэтажный дом в скромном районе Лондона с небольшим садом, где почти ничего не росло. В тот день я познакомился с её матерью, Изабеллой — очень экстравагантной и разговорчивой женщиной с ярко-рыжими волосами. Я так и не понял, как её отец, будучи молчаливым и во всем сдержанным человеком, женился на ней. Они были абсолютно разными. Но у Изабеллы, как и у Виктора, были золотые руки. И когда мои брюки были спасены, мы с Кларой выбежали, как парочка влюблённых, из дома и отправились в ночной клуб. Танцевали до утра. Пили вино, пели караоке, катались по ночному городу на моем кабриолете, и тем же утром, когда я отвёз её домой, я отправился к отцу и со всей храбростью сообщил ему, что собираюсь жениться на Кларе. Эта новость была шокирующей для моих родителей, и отец сразу же запретил мне это делать. Но я был молод и упрям, хотел идти против системы, поэтому ежедневные скандалы не пугали меня. Я просто стал реже появляться дома, а когда мой дом достроили, мы с Кларой сразу же переехали туда и начали жить вместе. Да… — проговаривает еле слышно отец. — Мы были так молоды…

— Вот это да… — шепчу я, уставившись в одну точку перед собой. — Вы никогда не рассказывали об этом. В голове не укладывается!

— Не было повода, — с грустью улыбается отец. — Сейчас благодаря тебе я вспомнил многое из тех лет.

— Это очень романтичная история, — заключаю я, — о таких пишут в романах.

Папа смеётся.

— Мой отец бы заплатил сполна, чтобы эта книга не была ни на одной из книжных полок.

Мы хохочем вместе с ним, а затем я встаю с кресла и, приблизившись к нему, крепко обнимаю.

— Спасибо тебе.

— За что, дочка?

— За то, что ты есть, — вполголоса говорю я и, поцеловав его в щеку, выпрямляюсь. — Пойду проверю, как просохли мои эскизы, а завтра позвоню Дюбуа и соглашусь на его предложение.

— Правильное решение, — одобрительно кивает отец. — Иди, дорогая.

Помахав ему напоследок, выхожу в коридор и направляюсь в свою мастерскую уже в более приподнятом настроении.