Апология

Лея Старцева, 2022

Оскудевшему провинциальному человеку редко приходится вести на себе ношу пережитых смертей, но судьба Яши не могла сложиться иным образом. Еще ребенком пережив трагическое событие, его мировоззрение суждено было поменяться, а все вокруг, через призму искаженного рассудка, будто тлеет, меняя свое человеческое значение. Всячески стараясь предотвратить последующие несчастья, никак не может понять, в чем истинная причина бесконечных горестей.

Глава 3. Мгновенье счастья.

Утро началось с тяжелой головы, помутненным рассудком, ярким рассветом из-за длинных штор. На секунду он совсем забыл где находится, а увидеть первым делом перед собой девушку — более чем не ожидал. Незнакомка выглядела достаточно тихой, воспитанной, совсем не конфликтной, об этом свидетельствовал и ее внешний вид: черное платье без единой складки, поверх которого приятно глазу сидел белый фартук. Но она испугала его не на шутку. Теперь сталось ясно — хозяин дома вовсе не аккуратист, а лишь достаточно богат чтобы обеспечить это. Прежде Яша никогда не видел прислуги, но взбудоражило его, надо полагать, только ее неожиданное появление. Домработница мягко назвала час, объявила, что парню уже пора собираться на работу и удалилась, не забыв упомянуть о дожидающемся завтраке. Все вокруг казалось совершенно не вообразимым, чувствовал себя не просто дворянином, а настоящим царем, однако он прекрасно осознавал, что эта оболочка превосходства отнюдь не на долго. В воспоминаниях о прошедшем чествовании осталось совсем мало, но свою основную задачу парень помнил беспрекословно, хотя и не понимал до конца.

Вся смелость с осанистостью Яши на утро исчезла так же, как алкоголь из крови, оставляя за собой лишь мигрень. Неприятное состояние, пробуждение с «четырех ног», бесспорно, давало о себе знать каждую секунду. Горничная была примерно такого же возраста, как и сам гость, она даже несколько заинтересовала его, но разговор их абсолютно не сложился. Все, что удалось узнать Яше — имя девушки. Марта Семеновна. Тогда он, услышав столь непривычную слуху служебную субординацию от сверстницы, впервые назвал себя полным именем. Никто никогда не обращался к нему как к Якову Марковичу, потому прежде вовсе не ассоциировал себя с ним. Новое с интересом хотелось изучать, но птичья болезнь препятствовала во всем. Тогда то, Яков Маркович, и пожалел о сказанных ранее словах. Тем не менее, он не мог не то что отказаться от них, а просто постеснялся бы рассказать о своем недуге.

На одной из волшебных карет, предоставленных Казимиром Ивановичем, Яша поехал до депо. Его не покидало волнение, страхи о непринятии в коллективе, и, что гораздо страшнее — рассекречивание «агента». Ведь в таком случае рабочие могли бы распустить кулаки, устроив самосуд над парнем. Его прежде депрессивное состояние, ночью сменившее себя на бескручинное настроение, потихоньку возвращалось на своя. В мутном окне, как и прежде, виднелись красоты, но не было такого же восторга, какой парень ощущал, завидев город впервые. Яков перебивал все слова, высказанные под алкогольным опьянением, не осознанно краснел, ругая себя. Так же не покидали мысли, каков же обыкновенный рабочий, если Яшу доставляют на столь необычном средстве перемещения? Логично подумать, что человек, абсолютно не знакомый с местной культурой не справится с познанием столицы в одиночку, а тратить на него время некому. Так что, Казимир Иванович сделал на первый раз поблажку, не задумываясь о том, как его подопечный будет выкручиваться. Все-таки, даже если застукают — судить будут его же, ведь грозного хозяина боятся, не станут перечить.

Парня словесно выпнули из кареты, перед ним явилось небольшое кирпичное здание с железными дверями. Кучер мгновенно увез повозку, а Яша лишь печально наблюдал за ее удалением. Снова взгрустнул, затосковал по дому, но медленно поплелся к рабочему месту. Ох, как сильно ему не хотелось там находиться. Даже думал о том, чтобы дать волю эмоциям, бежать куда подальше. Как бы не так! Обещание матери — есть выше обещания самому себе. И уж если такой высокопоставленный человек как Казимир Иванович изволил его назвать мужественным, быть может оно так на самом деле? Не спеша, прогулочным шагом, он направился ко входу. Наконец выдался шанс на краткое время побыть одному. Солнце красиво выглядывало из-за туч, оно отливалось на высочайших окнах депо, отражалось, создавая иллюзию, будто внутри ничто иное, как тьма. Рядом чудесный парк с красивыми деревьями и клумбами, частично прикрывающий дома горожан. Он пробуждал внутри что-то теплое, напоминающее пусть и очень отдаленно, привычный глазу лес. Надежда на то, что однажды сможет прогуляться по нему зарождалась где-то глубоко внутри и стремительно прорастала вверх. От чего-то Яша даже вспомнил Марту Семеновну, предположил, что с оказаться там с ней было бы чудесно. Почему именно с ней? Сам не знал. Это была спонтанная мысль, не имеющая своих корней, внезапно появилась, и точно так же пропала.

Тяжелая дверь отворилась, оттуда вышли двое парней, на вид чуть старше самого Яши. Его плечи опустились, стал сутулиться и потупил взгляд. Пелена скованности накрыла парня, казалось, будто рабочие глядят на него совсем не доброжелательно, а их папироски в руках только придают пафоса. Вечно избегающего общества людей, сложно заставить в один миг, инда с секретным заданием, вести себя абсолютно раскованно. Ожидая насмешек, сложил руку в глубокий карман брюк, а второй сильнее натянул фуражку на скошенный лоб. Вдохнул по больше воздуха, ведь знал, что не может просто зайти, не завязав диалог. Глаз старался не поднимать. Ему безумно повезло, ведь один юноша, из которого так и лилось желание к общению, решил заговорить. Он явно не выражал негатива, но Яше все чудилось иначе.

— Что за диво? — громко произнес тот, состроив подобие улыбки. — Новая частичка нашего рабочего общества?

На щеках Якова появился румянец. Его трясло все сильнее, ведь если парни заметили на чем тот добирался — ему явно не поздоровится. Взглянул из-под козырька на двух ребят, кои с интересом того приняли. Они совсем не походили на Казимира Ивановича, но отдаленного напоминали жителей малой родины: длинные, не подходящие по размеру штаны на одном, на втором — такой же огромный комбинезон, оба в запачканных рубашках. Разговорчивый пытался стереть со лба копоть некогда белой перчаткой, но все четно.

— Так точно, — под сурдинку произнес Яша.

— Умеешь ли что? — втянулся в диалог второй.

— Учусь!

— Похвально. Я тоже пришел сюда без нужных знаний, жизни другой не было, — сознался, сбрасывая пепел. — Как звать то?

— Яков Маркович, — вспоминая краткую утреннюю беседу, решил, что иначе в городском обществе не обращаются. Рабочие засмеялись. Пришедший только сильнее смутился.

— Так, Яшка значит? — болтливый вернулся в разговор. — Будем знакомы! Я — Гриша. Просто Гришкой и зови, — Как перед грозным учителем Яша закивал головой.

— А я Зафар, — парень подал руку для знакомства, в ответ протянулась трясущаяся ладошка. — Или просто Заф. Ты главное не робей! Тут все свои, простые работяги. Знамо, есть и не очень доброжелательные люди. Но никто тебя не обидит.

На душе Яши стало теплее, обстановка несколько разрядилась, тот даже ощутил себя на нужном месте. Роль вживания шла по плану. Однако в силу своей доверчивости, где-то внутри для себя решил — Гриша с Зафаром явно не враги народа, о которых так увлеченно твердил Казимир Иванович. Про себя он даже подумал, что хотел бы видеть их среди своих приятелей. Как мы помним, подобные мысли посещали его, к несчастью, редко.

В ходе недолгого разговора Яша успел познакомиться с коллегами. Гриша, который балакал больше остальных, рассказал о своей семье, работе, даже немного ввел в курс дела о починке трамваев. Такие технологии были новы не только Яше, но и самим рабочим, учились не по дням, а по часам. В отличие от Зафара, болтливый имел какое никакое образование инженера. Он был громким, вечно перебивающим, но никогда не оглушающим, речь, от чего-то имеющая уральский говор, была приятна уху. Возможно предположить, что тот имел ораторский дар, или же когда-то удосужился его получить, но умалчивал эту историю. Другие люди считали его за выскочку, затычкой в любой бочке, но коммуникабельность была лишь чертой характера. Так называемый, инфант террибль, бахарь. Являясь полной противоположностью Яше не только внутренне, но и внешне, он только сильнее его привлекал. Белобрысые волосы, голубые глаза с зеленым отливом, кожа, как у аристократов, в сочетании с высоким ростом — Гриша наверняка был грезами многих девчонок. Но о своей невесте ни проронил и слова при знакомстве, ведь таковой у парня не было. Душевное одиночество разделял с ним не только Яша, но его второй новый знакомец.

Зафар казался гораздо более грамотным, но, когда парень с высоким голосом старался перебить, друг лишь делал вид, будто его вовсе не существует. Смуглый парень с такими же черными очами от чего-то очень худой, потому, затягивая на костлявом тельце посильнее ремень, был очень опечален, как ему не дают вставить и слова. Но нисколько не обижался, видать, привык к поведению товарища. Что еще больше поражало — о бытие своего коллеги рассказывал в том числе не сам. Из уст Гриши удалось узнать, что Зафар, как и сестра Яши, занимается поэзией, живет в переполненной семье с множеством маленький детей, а также любит рассуждать на различные философские темы. Все верно. Он не был мягкотелым и скромным, наоборот, не ощущал зазлобы с обидой к Грише лишь из-за приятельского настроя, воспитанности с каплей понимания. Вне дуэта его всегда слушали, приятный тембр и безэмоциональная подача притягивали людей, но рядом с приятелем тот превращался в тень знакомца. Не смотря на различные темпераменты, дружба их была крепка. Они дополняли друг друга, никак иначе.

После перекура парни сопроводили прибывшего внутрь рабочего пространства. Взгляду Яши предстало нечто абсолютно не вообразимое: вагончики, множество людей, будто извозюканных в саже, а каждое слово отражалось эхом по бетонным стенам. Представления о депо оказались глубоко попранными. Не смотря на величие здания, его стены совсем не походили на те, кои прежде видел в парадной или квартире Казимира Ивановича. Не смотря на оживленную атмосферу, депо выглядело крайне плохо, несколько походило на заброшенное. Облезшая краска и пыль, летающая в воздухе, бесспорно отталкивала, заставляя вернуться в реальную жизнь, где городские красоты пропадают, углубляясь в здание с обыкновенными рабочими. То, что удалось узреть прежде — лишь красивая оболочка Петрограда, так тщательно скрывающая свои изъяны. Кто-то сидел в выемках под трамваями, завинчивая что-то гаечным ключом, другие — едкой краской выводили на его наружной обшивке цифры. Слаженная работа кипела, а люди, не смотря на ранний час, когда сила человеческая обыкновенно на высоте, не выглядели по-настоящему воодушевленными своей работой, несколько измотанные. И вот парадокс! Никто не походил на Казимира Ивановича — впалые глаза с серыми синяками под ними, хлюпкие тела даже у достаточно пожилых мужчин, но мускулистые руки. Коллектив не встречал его с возгласами, никто не спешил приобщаться, а уж если бы Яше не посчастливилось познакомиться с Гришей и Зафаром, вероятно, никто даже внимания не обратил. Людей было мне не много, на вскидку, около 50-60 человек.

Гриша объяснил, что обычно задания раздает дежурный, но сегодня его от чего-то нет на месте, потому новые знакомцы стали для него наставниками. Пусть и без ярого желания участвовать в деятельности, Яша постарался вникнуть в суть работы. Была бы у него тетрадочка с пером в тот момент — обязательно записал все, ведь казалось, поток сумбурной информации осилить ему будет невозможно. Вентиляционная система, сцепной прибор, приемник… Все эти термины влетали в одно ухо, и из другого вылетали. Так или иначе, небольшой рассказ о депо с экскурсией произвел впечатление, но абсолютно не повлиял на его приобщение к делу.

— Смею предположить, нужно чувствовать ритм в такой работе? — застенчиво спросил Яков. — Пока я чувствую только то, как разлагаюсь внутри, видя столь тяжелый труд, — это была шутка, но звучала она совсем не весело.

— Как же! Покорячишься тут за десять копеек в день, и уже ни то что ритма и разложения, самого себя перестанешь ощущать, — это уже звучало более комично, поелику произносил это неугомонный Гриша, но одновременно горько.

Услышав это, в глазах Зафара будто сверкнула искра, внутри загорелся огонек. Он почесал щетину, а затем, пробурчав бог знает что, удалился. Гриша лишь махнул рукой, не объясняя причину действий друга.

Стоит отметить, пять копеек равнялись спичечному коробку, четыре — буханке хлеба, а целых двадцать пять — всего лишь сахарный мешок. С такими зарплатами рабочим депо действительно сложно было жить на широкую ногу, но цену деньгам Яша тогда не знал. Если чье существование отличалось от привычного, то ему казалось — человек, отнюдь, делает что-то не так. Так же он решил и о заработной плате. От чего же проблема работать больше и больше получать? Совершенно не мог понять, но был наполнен уверенностью в своих силах. Хотя парень не отличался лидерскими качествами, внутри него, як в большинстве юношей, всегда присутствовало желание соперничества с другими.

Наблюдая за уставшими рабочими, иногда обсуждающими между собой бытовые темы, хотел занять позицию в одной из небольших рабочих территорий под трамваями, понять, что представляет из себя столь сложная механика. Но его задание оказалось гораздо более тоскливым — уход за внешней частью вагона. Гриша показал где набрать воды в ведро, дал холодную тряпку с запахом, а сам, как и Зафар, удалился в другую часть депо. Озноб пробежался по телу Яши. В тот миг снова ощутил себя брошенным. Опуская руки в ледяную воду, безумно боялся за свои кости, ведь не раз слышал байки, как на деревне люди зимой в проруби полоская одежду, после всю оставшуюся жизнь мучались с ноющей болью. Размышляя об этой истории, дыханием стался согреть ладошки. Попросить кого-либо вскипятить самовар не считал возможным, ведь тогда, наверняка, рабочие станут над ним глумиться. Нежный и мягкий Яша тревожился, даже протирая пыльную обшивку, в неприятном ожидании, когда его кто-нибудь упрекнет в плохой работе. Детально, с огромным усердием избавлялся от любых пятен, даже от самых маленьких. По сравнению с фабричными рабочими, труд сей был неумолимо приуменьшен, ведь тот редко занимался подобным. Его деятельность, уход за избой, по обыкновению являлись женской работой, и он прекрасно это понимал. Спустя время кожа на ладонях начала замерзать, а небольшой ручеек, тянущийся по рукаву, все чаще попадал под рубаху. Сменить одежду не на что, а снять — повальная идея. К тому же на улице еще слишком холодно. Непроизвольно, парень зашмыгал носом. Глаза защипало. Вовсе ему не нравилась такая работа. Второпях протирал вагон, а после, нервно кидая тряпку в потасканное ведро, грел руки. Они уже совсем не походили на человеческие конечности, напоминали клешни настоящего краба.

Сзади послышались громкие шаги, эхом раздававшиеся по зданию. Испуганно оглянулся, а после засунул застуженные руки в тяжелые карманы, не хотелось показаться слабым перед новым знакомым. Зафар, чудилось, единственный сиял изнутри среди мрачного окружения. Он был погружен в себя, не обращая внимания на посторонних, махал каким-то листочком. Заинтриговавшись, Яков глядел на него как на иноземца. Казалось, будто парень сегодня вовсе не напрягался в отличие от остальных рабочих. Где-то внутри Яша даже забунтовал, но не дал себе волю то высказать.

— Замерз? — важничанье пропало с лица Зафара, тот заметил как парень трясется, а лицо, прежде имеющее смуглый оттенок, побледнело. Собеседник вновь смутился и опустил взгляд. — Быть может, перерыв? — в быстром темпе несколько раз покачал головой.

Они направились к выходу, а Зафар вновь рыскал в карманах брюк в поисках портсигара. Оба юноши все время оборачивались, глядели по сторонам, всматривались в лица. Яша делал это в привычку совей скованности, от чего же делал это второй — поначалу казалось неведанным. Меча искры, он вел за собой знакомца подальше от депо, ситуация накалялась, но простой мальчик из деревни был слишком доверчив, дабы заподозрить неладное. Его крохотная мечта сбылась, они очутились в самом парке неподалеку. Изнутри аллея выглядела гораздо более волшебной, нежели со стороны. Вокруг ни единой души. Слишком ранний час для прогулок. Компанию составляли лишь кроны деревьев с красно обрисованными кустами, над которыми явно не один час старались садовники. Потрясываясь, Яша чувствовал, будто с минуты на минуту кожа его рук и губ начнет трескаться. На улице не стояла истощающая жара, но морозной погоду с трудом можно было назвать. Тем не менее, почти на сквозь мокрый юноша ощущал каждое дуновение ветра. Достаточно прохладно для «водных процедур».

В тот же миг, абсолютно умиротворенный Зафар поджег сигару, а после безмолвно протянул остальные Якову. Не успев сообразить, парень взял папироску и неуклюже зажал между зуб. Прежде, как и к алкоголю, тот не имел табачных пристрастий, однако посчитал, что курение приобщит его коллективу. Каким образом, вероятно, вы сами понимаете. Каждый знал, как душевно мужчины любят говорить на перекурах, как часто делятся важной информацией вне рабочего пространства. И даже не смышленый в подобных вопросах Яша, ловко сообразил. Только легкие его были не готовы принять горькую отраву.

Зафар настолько сильно был увлечен своим загадочным листочком, что не заметил тяжелый кашель, последовавший за первой тяжкой курящего. Второму казалось все вверх тормашками — будто его нелепое поведение замечает не только приятель, но и каждый человек в квартале. Подобная эгоцентричность ни раз ставила перед юношей множество преград. Переминаясь с ноги на ногу, юный поэт все же набрался сил разрушить тайны своей работы и начал громко, выражая эмоции, расставляя паузы, читать:

Теряя день заднем, теряюсь и в ночи,

И пропуская день за днем, любуюсь прочим.

На что-же нам злостачные цари?

И кто же даст власть нам, рабочим?

Кто пухнет с голоду, кто умирает,

Но будет день, и будет час,

Несправедливость с ног сшибает,

А революционный дух все так же не угас.

Рифма совершенно не походила на то, что прежде приходилось читать Яше, но его вдохновило услышанное. Зафар излагал вкладывая душу, каждое его выражение звучало как крик о помощи, заставляя сердце стучать быстрее. Поразительно, но даже человек далекий от подобных вещей захотел одарить читающего аплодисментами. Ничего особенного не произошло, но парни чувствовали себя несколько приобщено к народным настроениям после прочтения. Однако, такие вещи нельзя громко говорить — увезут в дальние края. Оба знали, сейчас почтенные не находятся в людных местах, но оглядывались в страхе по сторонам. Пусто. Чувство преследования не отпускало. Они ощущали себя особенно двояко: скованно-патриотично, еже протестовать только внутри. Надо полагать, Яков не понимал сути стихотворения, но, как бы то ни было, ему казалось, что он так же причастен к всеобщему несчастью. Не на духовном плане. Нет. Кровью и слезами истязаемых годами народов, к коим тот был так или иначе причастен. От причин всех неурядиц с властью, как и от «революционного духа» был далек.

Изнемогающий в ожидании лестных комплиментов Зафар, наблюдал за реакцией. Ему было приятно такое внимание. Хотя Яша был достаточно скуп на высказывание мнений, собеседник видел вовлеченность и блеск глаз. От чего тот посчитал нового приятеля за приверженца строящейся системы — неизвестно. Быть может от простецкого вида, приправленного совершенно обыкновенной натурой, голосом, присущим только деревенским людям, а быть может почуял в нем «своего» человека. Если углубиться в пределы подсознания Яши, получится понять, что тот не был причастен к движению рабочего класса, как самый простой, недалекий человек.

— Это ты меня вдохновил, — уже более скромно, гораздо более обыкновенно, произнес Зафар. — А я, между прочим, редко вдохновляюсь! — гордо завершил похвалу, а собеседник в свою очередь покраснел. — Только никому не рассказывай, — Полушёпотом добавил.

— Сиречь, сорок пять плетей на каторжных работах? — с прежним румянцем вопрошал Яша.

— Тю! Измывание над телами несколько лет назад отменили. А вот каторгу пока нет.

— Ты считаешь за восьмистишье возможно туда попасть? Жуть.

— Отнюдь. Вот слышал ли историю о дедушке, кой отправился в ссылку за сушеные пирожки и участие в кружке, в коем он даже не высказывался?

— Никогда прежде.

— И славно.

— Выходит, связываться с этим не стоит?

Образовалось некое молчание. Зафар задумался и снова почесал щетину. Его брови нахмурились, а лицо приняло озадаченный вид. Казалось, действительно задался вопросом над тем, как правильно дать ответ.

— Нельзя отказываться от борьбы за правду, — сухо ответил. — Но и подавать ее нужно правильно. Как? Я пока не знаю… Если мы отступим или будем вечно шкериться — изменения никогда не наступят. Мы обязаны взять власть в свои руки. Это неизбежно.

— И что делать? — наивно вопрошал Яша.

— Собраться рабочим и крестьянам воедино, собственно.

— Куда собраться?

— На стачки, устраивать забастовки, тогда другого выхода у буржуев не будет, как поднять нам зарплаты. Но это только в начале пути, — с трудом в голосе Зафара можно было уловить нервные ноты, тот понял, насколько собеседник скуден умом, понял, что желает стать наставником теперь не только по работе. — Вот ты сам, Яшка, к кому себя относишь?

— Крестьяне, вероятно, — он даже вовлекся в разговор, хотя прежде всегда пресекал и низвергал эти темы. Где-то в душе задумался, что предмет обсуждения не так уж далек.

— Между нами с тобой есть пропасть, но она не стол велика, как между пролетариями и капиталистами. То бишь, у нас общая цель — прийти к справедливости. Будь честным пред собой — образование крестьяне получают гораздо хуже, нехватка земли, платежи с податями высоченные. С сего момента ты увидел, коим трудом живут рабочие, мы так же поднимали тему зарплат. Что же из этого выходит? Людям хватает только на проживание, самые дешевые продукты, а все остальное — в карман хозяину-барину. А чего хочет простой народ? Найти время на то, чтобы учиться и веселиться, а не гробить здоровье ради скудной жизни. Верю, скоро мы начнем работать друг на друга, а не на царские руки и хорошо жить будут те, кто работает, а не те эксплуататоры чужого труда. Балакать об этом можно очень долго. Тебе лучше книгу прочесть на досуге.

Диалог шел в тупик, а Яша хотя и пытался разобраться, оставался таким же холодным как сталь, которую сложно расплавить. Ему оставались не ясны самые банальные вопросы, но задать их никак не решался. Парень просто не представлял в чем конкретно недовольство к власти, какова другая жизнь и на кого действительно можно скинуть все проблемы. Бесспорно, в роли «буржуя» представлял Казимира Ивановича, но не был готов судить его даже в собственных мыслях. От страха перед столь серьезной фигурой колени тряслись, а предъявлять за мизерную зарплату своих коллег тем более не осмелился бы. Хотя и имел к этому гораздо больше возможностей. Он вовсе позабыл о своем задании, ведь юноша не должен был увиливать за рабочими, обязан навострить уши и сделать выводы, после — донести. Все так же не верилось, что Зафар принесет кому-либо беды. Пусть все то, о чем молвил Казимир Иванович — ясно, как на ладони, никак не мог связать с повстречавшимися ему людьми. Призывы казались мутными, а внутри тот ощущал, будто проблемы можно решить в ходе разговора с властью. Цари, бояре, дворяне… Они же не слепы и не глухи. Или, по крайне мере, способных подавляющее большинство. Яков понимал, стихотворение сие — не то, что должен слышать Казимир Иванович, но из человеческих помыслов принял решение не поднимать эту тему по приезде домой. Это не должно принести огласки.

— Историческая нить часто рвется, — заявил Зафар, протягивая лист бумаги. — Возьми. На память. Только никому! — принял презент, а затем поместил его поглубже в карман брюк.

После краткого, но подействовавшего на сознание Якова, диалога, коллеги снова вернулись к делу. Теперь работа шла более слаженно, появился заряд энергии и пища для размышлений. Будто ударила шаровая молния, а после поселилась где-то в подсознании. Тем не менее, тряпка, вместе с водой в ведре, совершенно не стали теплее и все так же заставляли Яшу раз за разом передергиваться от холода. Устал, солнце медленно опускалось за горизонт. Через стеклянные окна оно пускало последние лучики, а по тоскливой обстановке с угрюмыми лицами мелькали зайчики. Наверняка наблюдать закат из рабочей зоны так не волшебно, как если это делать на улице или в уютном доме. Однако лучше, чем ничего. Шахтеры, к примеру, не замечают и этого. Но вернемся в депо. Обратно в тяжелую рутину. Стрелка часов медленно подходила к восьми вечера, это означало, что все ж таки двенадцатичасовой рабочий день окончен. Все принялись собираться, смывать с себя мазут и бросать грязные перчатки на тяжелую скамью, а Яша с трудом волок ведро с мутной водой. На его голове выступил пот, но с облегчением вздохнул, воображая, как уютно приляжет в кровати после смены.

Путь до дома оказался тяжким, но запоминающимся, ведь он знал лишь остановку до которой нужно добраться, а громадные здания наводили только на горький ужас, путаясь в незнакомой обстановке. Мобильно другие разошлись по домам, ведь жили неподалеку, с сложной системой транспорта пришлось справляться в одиночку. Замечая, как некоторые ребята запрыгивают на сцепной прибор трамваев, а затем, абсолютно невозмутимо, а главное — бесплатно, перемещаются, тоже желал поступить так же, но никак не мог решиться. Он не знал, страшнее повиснуть на крюке, собирая взгляды горожан, или же спрашивать у них же дороги. Стеснение являлось не только причиной, но и огромной проблемой, когда Яков старался выдавить хоть слово, связки будто переставали существовать и превращали его в пищащую мышь. Долго не решаясь сесть куда либо, попросить помощи или пойти пешком — задумался о ноющем желудке и насморке. Холодная вода уже дала о себе знать. Он чувствовал, как тело укутал озноб, пробрался до самого горла, заставляя кашлять. Состояние напоминало только об одном — о Иде с Марией Федоровной. Захлебываться в недугах он не хотел и не мог, ведь никто другой не позаботится о близких. Пора собрать силы в кулак да направиться к дому. Другого не дадено.

Наконец тот, в который раз разглядев табличку «входъ и выходъ во время движенія воспрещенъ» попал внутрь трамвая, который, полагается, ехал в нужном направлении. Осевшим голосом, с трудом выходящим из уст, начал опрашивать всех идет ли он до мытнинской набережной. Горожане отвечали, а после, оглядывая Яшу с ног до головы, тихо, про себя, потешались. Эти смешки он не только замечал, перенимал, но и корил себя за все, начиная от внешнего вида до каждого произнесенного звука. Он не знал каково грамотное поведение, но чувствовал себя абсолютно униженным. Несмотря на то, что в вагоне находились совершенно разные прослойки общества — никого похожего на себя он не замечал. Причина тому — скованный, потупившейся в пол взгляд. Дорога казалась хуже каторги, и юноша совершенно не представлял коим образом придется свыкнуться с современной системой, подровняться с ритмами города. Он не верил, будто однажды может оказаться на месте этих людей с излишним важничаньем. И не хотел. Всю жизнь принимая иглы иронических взглядов не хотел сам их метать.

Уставший, абсолютно опечаленный, Яша вернулся в дом. Снова к официозному общению, кое за один день успело наскучить, снова к чужим людям. Тоска с болью в сердце, привезенная из самой глуши деревни, никуда не исчезала, а лишь на некоторое время сменялась положительными эмоциями. Как это прозаично. Марта Семеновна хлопотала на кухне, Казимир Иванович листал газету в зале. Чувствуя себя преградой идиллии, лишь в полутон поздоровался, собираясь направиться в «свои» покои. Но мужчина того окликнул, напоминая о сути приезда. В желании лишь отдохнуть, парень отозвался, скрывая свое негодование. Хозяин поведал, что отправил к Марии Федоровне с сестрой врача, а вместе с ним воз продуктов. Это показалось само собой разумеющимся фактором. Для такого богатого человека совершенно не сложно протянуть руку помощи. Наоборот, ежели бы отказался — это стало бы удивительно.

— Ну-с, я свое обещание сдержал. А что на счет тебя? — в тот вечер, как и в предыдущий, мужчина решил отдохнуть. В его сухих руках красовался бокал с малагой.

Печальным взором наградив хозяина, Яша из последних, как ему казалось, сил, поплелся в гостевую. Отчет абсолютно не готов. О чем поведать? Не понятно. Его план по умолчанию любой информации оставался на месте, даже в голову не могло прийти, яко Зафар с Гришкой могут быть специально поставлены на свое место для проверки нового работника. Так сказать, местные актеры. Юноша свято верил в честность каждого их слова, считал, что любой человек имеет право на борьбу за справедливость, и уж лучше получить по шапке, нежели сдать столь светлых, как ему показалось, людей. Доверчивость снова сыграла свое.

— День прошел постно, — признался Яков. — Одначе, многому научился. Скажем, работать с ведром и тряпкой, — это не звучало как жалоба, вовсе наоборот, он вновь пытался пошутить, обращаясь только к имеющимся темным сторонам души. Казимир Иванович, бесспорно, не слышал горечи в голосе, принимая сказанное как сведение.

— Теперь вы приобщились к всеобщему мужскому труду, как и полагается любому юноше в ваши годы, — он поправил на себе длинный халат, напоминающий легкое пальто, а затем еще раз оглядел собеседника в ненадлежащем виде. Ежели бы хозяин не воспитывался в столь прилежной и благочестивой семье, вероятно, уже высказал гостю свое призрение, прибавив побольше неприятных эпитетов. Тут же вскрикнул. — Марта Семеновна, принесите чашку чая, а с ним в придачу серенький шлафрок! — в ответ высоким голосом девушка оторвалась от кухонных дел и медленным шагом направилась по коридору. — Давненько он мне не по размеру, мода тоже в придачу не вечная. А тебе сейчас в самый раз. Негоже тут в трудовой рубахе расхаживать, — его тембр голоса мог бы напомнить нечто отцовское, но такое далекое для Яши, потому, как и все прежде, принял за личную неприязнь.

Явилась невысокая девушка, рыжие волосы были опрятно собраны в косу. Она глядела только в пол, не позволяя поднять глаз выше, а Якову намерено хотелось разглядеть ее подробнее. Ни чай, с исходящим от него облачком пара, ни даже богемная одежка не привлекли столько внимания. Шлафрок оказался в руках Казимира Ивановича, и тот, расправив его резкими движениями, с ностальгией разглядел. Яша же сложил руки на груди, закинув нога на ногу. То бишь, принял зарытую позу. Благодаря ней свежие революционные стихи беззвучно улетели на пол, освобождаясь из кармана. О презенте парень позабыл раньше, чем увидел пред собой девушку, но с ее появлением вся текучка мыслей унеслась к горничной. Марта Семеновна, отнюдь не замечала увиливающий за ней глаз, возвращаясь к работе. Юноша проводил ее взглядом из гостевой. Привыкший к работнице, хозяин не счел ее появлением красочным, но заметил бумажный сверток на полу. Первые секунды он расчетливо глядел за воздыхающим Яшей, выжидал, когда тот спохватится за потерей. Владелец листка никак не мог заметить его.

— Позволь? — тогда Казимир Иванович все же решил взять ситуацию в свои руки.

Очнувшись от секундной хрупкости, Яков глянул на протянутую ладонь мужчины. Тот указывал под стул. Без задней мысли, парень потянулся за свертком и в тот же миг прозрел. Но уже поздно. Тогда его охватил страх, а в частности — неизвестность. Ударит хозяин, если прочтет? Быть может, сорок пять плетей на каторжных работах все еще имеют место быть? Или просто побранит? Все ужасы уместились в его голове, затмевая остальное. Казимир Иванович в свою очередь принялся к чтению, делал он это настолько размеренно, что каждый миг давался с трудом. Яше хотелось метаться из стороны в сторону и где-то внутри себя уже начал строить выдумки о том, откуда подобное может оказаться в кармане. За тягостные минуты успел тысячу раз пожалеть, что вовсе принял подарок. Это могло оказаться подставным действием, совершенно не желающим добра или оставления дружеских воспоминания. Доверчивость обретала новые краски, раз за разом только усугубляя жизнь. На подсознании он даже задумался об этом, но не поднимал для себя подобные мысли на важную планку.

К удивлению, Казимир Иванович, дочитав, улыбнулся. И это пробирало до мурашек. Доводило до самой жути! Яше стало тяжело дышать, а рукам осталось только придерживать друг друга, дабы не выдать волнения. Зрачки сузились в разы и желалось только плакать. Что же будет дальше? Лист возвращать обратно мужчина не стал, но и бранить тоже.

— Молодцевато, — похвалил он чванным тоном. — Сам писал? Никак не мог бы уверовать, что твоих рук дело. Больно не похож на поэта, а рифма и правда хороша. Тебе бы в литературу, а не в депо. Хочешь занять такое место?

Яша замешкался и значительно удивился, ведь подобного услышать совсем не ожидал. Как же так? Быть может, все богатства Казимира Ивановича — не деньги с чужого труда, а кровные, честно заработанные? Адли верилось в это, но других причин подобного поведения парень не видел. Значит, их договор о пресечении юных революционеров — всего лишь белая горячка? Сон? Яша снова задумался о вреде алкоголя. После проведенного диалога с Зафаром, мнение о хозяине дома даже поднялось, он беспрекословно его зауважал, но принимать чужие работы на свой счет не хотелось. Слишком большая учесть, да и вовсе это не справедливо. Какой бы простой ему не казалась подобная работа, к ней притрагиваться за труды нового знакомца не желал. После тяжкого дня Яков тоже хотел слышать похвалу в свою сторону, но решил поступить по совести. Более того, он, наоборот, считал, что стихотворение, в таком случае, должно получить должной огласки.

— Как же! Во мне нет ни единой писательской жилки, — добросердечно пробурчал, согревая руки о теплую чашку чая. — Зафар — вот кто автор. Ему же и все почести, ему же и все блага, — Казимир Иванович задумчиво, но сдерживая улыбку, поместил лист уже в свой глубокий карман. Яша принял это за хороший знак.

— Выходит, ваш сотоварищ по работе такое сотворил? — протягивая одежку, от которой пахло ничем иным как «старостью», вопрошал мужчина

— Именно так. Вы тоже считаете, что он заслуживает похвалы?

— Разумеется. Еще какой! Как правильно о царях высказывается. Конечно-конечно, — задумчиво потер лысину. — Давненько приметил в нем эту, так сказать, изюминку. Все никак подступиться не мог, ходил вокруг да около… А тут тебе на! Попрошу своих приятелей начать его печатать. Глядишь, вторым Пушкиным станет, — произнес Казимир Иванович с некой иронией.

Таким образом, вечер преображался в ночь. Разговор длился совсем не долго, но оставил на Яше больший отпечаток, нежели даже антипатриотичные поучения Зафара. Все перемешалось в голове словно каша, что-то забывалось, а что-то вовсе теряло вес. Он засыпал, задавая себе множество вопросов, старался проанализировать день, разглядывал луну из-за огромных штор, и все не верил, как его за сутки могло столькое настигнуть. И не мудрено, город в несколько раз больше привычной деревни. Тело приятно согревал шлафрок. Ему снились дамы в платьях с кринолином, мужчины в рединготах и пышный бал, а сам Яша чувствовал себя, ровно как утром, настоящим царем. С сего дня он стал малеша ближе к династии Романовых. Подумать только, дворцовая площадь теперь в нескольких верстах от него. Однокашники явно позавидовали бы, как и вся деревня. Богатая и праздная жизнь — не такая уж далекая чушь. Торжественно юноша перед сном представлял будущее, а в частности приезд в квартиру семью, с коими пришлось временно расколоться. Инда твердо решил задать вопрос, кой так долго не давал покоя: почему Казимир Иванович и Мария Федоровна за годы вместе не связали узы любви браком? Хозяин уже не казался ему строгим и постылым, потому безмала страха, был готов уточнить.