Ниже уровня моря

Леха Андреев

Увлекательный сюжет, яркие персонажи, прекрасный литературный язык, тонкий юмор… Вот, всего этого здесь нет. Просто история о человеке, который любит пить пиво и разговаривать со своим котом. Книга содержит нецензурную брань.

© Леха Андреев, 2024

ISBN 978-5-0056-7487-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

***

Вечером пятницы тридцатого июля две тысячи двадцать первого года я вернулся домой. Ну, то есть, как «домой»… Туда, где прошли мои детство и юность.

Мой приятель Игорь припарковал свою старую «Джетту» возле третьего подъезда хрущевки на Железноводской улице, мы вылезли из машины и закурили. Зачем вылезли — не знаю. На улице моросил мелкий противный дождь, а курить можно было и в тачке. Еще там можно было пить пиво и цопать семечки. Воистину, народный автомобиль!

— Блин, и как это корыто до сих пор не развалилось? — спросил я, постукивая носком кроссовки по тому месту, где у машин обычно находится задний бампер.

— Немецкое качество… — протянул в ответ Игорь. — Раньше тачки на совесть делали — не то, что сейчас. Но ты сильно не стучи лучше, а то мало ли…

— М-м-м… О’кей, — я перестал стучать, выкинул бычок на асфальт и открыл багажник. Там лежали пять полиэтиленовых сумок с логотипом гипермаркета «Ашан», а в них — почти все мое имущество. Некоторое количество шмоток разной степени потрепанности, ноутбук, аудиосистема «Ямаха», да всякое барахло по мелочи. Негусто, в общем. Мы вытащили сумки из багажника и отнесли их на лавочку, стоящую возле парадной.

— Помоги до квартиры дотащить, а? Чтоб за один раз.

— Да, конечно. Пошли.

На лестничной площадке четвертого этажа вкусно пахло пирожками. Я открыл дверь квартиры номер 36, и мы с Игорем, шурша сумками, ввалились в крохотную темную прихожую. Здесь пирожками уже не пахло.

— Фух! Кидай это все тут, я потом разберу.

— Ага.

Пошарив рукой по стене слева от себя, я нащупал выключатель и зажег свет. Лампочка в прихожей была совсем тусклая — ватт на сорок, не больше, и ничего толком не освещала. Я снял кроссовки, прошел на кухню и отодвинул закрывавшую окно плотную бежевую штору с каким-то невнятным узором.

Вот, теперь стало действительно светлее.

— Чай будешь?

— А кофе можно?

— Вряд ли… Отец кофе не пил, насколько я помню. Хотя сейчас гляну.

Я открыл дверцу буфета и сделал вид, что ищу кофе. Подвигал всякие баночки из-под специй, пошелестел пакетом с остатками макарон… Конечно же, ничего не нашел.

— Не, только чай. Будешь?

— Ладно, давай чай.

Из вкусняшек к чаю в буфете обнаружились только сахар, лимонная кислота в таблетках, да полпачки красных «Marlboro».

— Ну как, ощущаешь уже, что ты наконец-то дома? — спросил Игорь, отхлебнув «Эрл Грей» из огромной кружки с нарисованным на боку оленем.

— Ощущаю, что за аренду теперь платить не надо будет. Больше пока ничего не ощущаю.

— Блин, хорошо все-таки вам, питерским… Рано или поздно по-любому своя квартира образуется. И ипотек никаких не надо.

— Ну, у тебя тоже образуется когда-нибудь.

— Ага, образуется… В Вологде, — горько усмехнулся Игорь. — Нее, я в эту жопу мира больше ни ногой! Там же вообще делать нечего.

Ну да, а в Питере тебе есть чем заняться, конечно! Пять дней в неделю развозить резиновые члены по секс-шопам, а в оставшиеся два — пить пиво…

— Бабу тебе надо здесь найти, чувак. А то десять лет в городе ошиваешься, а на квартиру так и не заработал.

— Да и не заработаю уже, видимо…

— Вот и я про то. Пора менять тактику.

Игорь закурил и будто бы о чем-то задумался. Хотя о чем тут было задумываться? Я достал из сахарницы кубик рафинада и принялся рассасывать его, запивая чаем. Так мы просидели молча минут пять, а потом Игорь сказал:

— Ладно, поеду я.

— Давай. Спасибо, что помог.

— Да не за что.

Он встал из-за стола и тут же наступил ногой в миску с кошачьим кормом. Миска перевернулась, сухие подушечки рассыпались по полу.

— Блин. Сорри…

Игорь нагнулся и принялся собирать корм, но я его остановил.

— Да забей ты, я подмету потом. Все равно уборку надо делать — вон, сколько пыли по углам накопилось.

— А, ну тогда ладно… Слушай, а тут кошка живет, что ли?

Нет, блин, просто батя очень любил «Вискаса» из миски пожрать!

— Кот здесь живет. Ну, то есть, надеюсь, что живет еще. Он старый уже очень.

— Пока его что-то не видать…

— Чужих боится, вот и не выходит. Если б он тоже помер, соседка, думаю, миску бы точно убрала…

— Понятно… Ладно, удачи.

— Удачи!

Мы пожали друг другу руки, и Игорь ушел. Закрыв за ним дверь, я с полминуты постоял в прихожей, разглядывая сумки с барахлом, а потом принялся искать кота. И кот быстро нашелся. В большой комнате, за диваном. Сидел там в самом углу и сверкал на меня из темноты огромными желтыми глазищами.

— Ах, вот ты где, старый засранец! — сказал я и протянул руку к кошачьей морде. — Ну, иди сюда, Пушок!

Пушок открыл пасть, обнажив пожелтевшие от возраста клыки, и зашипел. Вид у него был не очень добрый. А точнее — очень недобрый. Я от греха подальше спрятал руку за спину и еще раз попробовал наладить общение:

— Ну, вылезай, поешь хоть. Игорь, вон, там твою жратву раскидал по кухне — с пола-то оно ведь всегда вкуснее!

Пушок ничего не отвечал, только сверкал глазами.

— Да и хрен с тобой. Проголодаешься — придешь.

Вернувшись на кухню, я достал из-за холодильника швабру и смел кошачий корм на кусок старой газеты, найденный под раковиной. Заодно еще вымел из углов самые большие комки пыли, а из-под буфета — несколько зубочисток и крышку от бутылки пива «Балтика». Судя по цвету — «Тройка». Выбросил все это добро в унитаз, убрал швабру обратно за холодильник и насыпал в миску нового корма.

Ну вот, считай, и прибрался! Для первого дня, пожалуй, достаточно.

Вполне довольный собой, я выключил свет на кухне, вышел в прихожую и опять уставился на сумки. Разбирать их совсем не хотелось.

Да и пускай стоят. Никуда они не денутся. А я лучше полежу пойду.

Диван в маленькой комнате стоял тот же самый, что и пятнадцать лет назад. Только теперь он был изрядно подран котом, и, судя по желтоватым разводам на обивке, еще и неоднократно им обоссан. Но запаха вроде бы никакого не было. И то хорошо.

Я взял с тумбочки пульт от телевизора и нажал на кнопку включения. Ничего не произошло.

Ну, ладно… Все равно там сплошное дерьмо показывают.

Положив пульт обратно на тумбочку, я улегся на диван и принялся разглядывать комнату. Ничего не изменилось. Те же совковые обои в цветочек, та же люстра на две лампочки, тот же плакат с косоглазым Томом Йорком, который я повесил на стену в год выхода альбома «Hail To The Thief». Вот только на телевизоре теперь стояла фотография отца. С черной диагональной ленточкой в нижнем углу.

Все эти похоронные фотографии совершенно одинаковые. У людей, изображенных на них, нет ни возраста, ни выражения на лице, ни вообще чего-либо, что могло бы привлечь внимание. Вот и отец смотрел на меня с этой карточки будто из какого-то безвременья. Сколько ему здесь лет? Тридцать пять? Пятьдесят? Да черт его знает…

Где-то минут сорок я лежал на диване, глядя то в экран выключенного телевизора, то на фотографию отца. Вспомнил, как по этому самому телику мы смотрели с ним финал Кубка УЕФА 1999-го года. «Парма» — «Олимпик Марсель». «Парма» тогда была чудо как хороша! Буффон, Тюрам, Каннаваро, Верон, Креспо… У французов не было ни единого шанса. А какой гол Кьеза-старший заколотил! С лёта, да в самую девятку. Пальчики оближешь!

Мои воспоминания о золотых временах пармезанского футбола прервал Пушок. Оказывается, пока я валялся на диване и пялился в пустой экран, он пришел в комнату и теперь внимательно рассматривал меня, притаившись возле двери. Шпиён, блин! Хотя для хорошего шпиёна он был, конечно, великоват. Да, огромный, рыжий с белым, котяра выглядел очень внушительно, ничего не скажешь. Я-то помнил его еще совсем маленьким, с две ладошки размером, не больше. Эдакая пиздюлина с хвостом. Отец принес Пушка с помойки примерно через месяц после того, как я съехал из этой квартиры.

«Буду теперь его воспитывать. Надеюсь, получится лучше, чем с тобой», — вот, что он сказал, первый раз демонстрируя мне своего питомца. Впрочем, поначалу питомец занимался только тем, что пищал да гадил, где попало, — то есть, не сильно отличался поведением от меня. Но потом воспитательный процесс, видимо, пошел успешнее — во всяком случае, я не помнил, чтобы отец жаловался на Пушка, что тот спиздил у него двести рублей и купил на них три полторашки «Степана Разина»…

И вот теперь, пятнадцать лет спустя, на меня смотрел старый угрюмый кот. Хотя, может быть, вовсе он и не угрюмый? Может быть, на душе у него легко и светло — просто морда осунулась, вот и получилось такое выражение…

— Ну, иди сюда, Пушок, не бойся!

Кот не шелохнулся.

Когда я приезжал в гости к отцу, Пушок всегда где-нибудь прятался. Не любил он гостей.

Но теперь я — не гость. И никуда уж от этого не денешься.