Ала ад-Дин и повелитель джиннов

Леонид Резников, 2019

Жизнь у Максима потихоньку наладилась, и он даже начал забывать про свои скитания на сказочном Востоке. Но дадут ли ему это сделать окончательно? Разумеется, нет! Ведь на Востоке нарисовалась новая проблема в лице старого желчного колдуна, желающего заполучить лампу с Владыкой джиннов. И к кому еще обратиться несчастным джиннам, как не к Максиму, блистающему удачливостью и изворотливостью. Вот только молодого человека в очередной раз почему-то забыли поставить об этом в известность…

Глава 3. Джинн Каззан Одын Бздын

— Мама, где вы? — Ала ад-Дин, словно несомый ураганом, ворвался в калитку дома и заметался по двору, выискивая глазами мать. — Мама!

— Что, что у тебя стряслось, сынок? — выбежала из дверей дома старая женщина, держа в руках здоровенную скалку. — На тебя напали, ограбили, избили? Где они, эти разбойники?!

— Ну что вы, мама, никто на меня не нападал! — поспешил успокоить мать Ала ад-Дин. — С чего вы взяли?

— Уф-ф. — Женщина опустилась на крыльцо, обмахиваясь концом платка. — Ты меня когда-нибудь своими шутками направишь прямиком к Аллаху. Признавайся, негодный, что у тебя стряслось на сей раз?

— Я встретил луноликую! — порывисто воздел руки Ала ад-Дин.

— Кого?

— Девушку!

— Эка невидаль! — отмахнулась старушка, разглаживая на коленях подол платья. — Стоило так кричать из-за подобного пустяка.

— Но мама, она прекрасна!

— А это не та самая, случайно? — настороженно покосилась мать на сына. — Которую ты видел во сне?

— Нет-нет, совсем другая. — Ала ад-Дин вновь забегал по двору, ища выхода своим чувствам. — Она… она такая… такая!

— А ноги? Ноги у нее не восковые и не блестят? — на всякий случай уточнила старушка.

— Ну откуда же я знаю, мама! Она была в платье и шальварах.

— Слава всевышнему! — с непередаваемым облегчением выдохнула мать. — А я-то уж испугалась. И кто же она?

— Принцесса Бадр аль-Будур! — выпалил Ала ад-Дин, и замер, услышав звук падающего тела. — Мама, что с вами? — Юноша подбежал к лежащей на ступеньках в глубоком обмороке матери и опустился возле нее на колени. — Мама, очнитесь же!

Ала ад-Дин вскочил на ноги, понесся к колодцу, зачерпнул деревянным ковшиком воды и поспешно вернулся. Женщина, почувствовав льющуюся ей на лицо струйку воды, облизнулась, почмокала губами и чуть приоткрыла глаза.

— Э-э-э, — невнятно, слабым голосом протянула она, поводя перед собой рукой, словно ей нечто привиделось, затем медленно, с трудом поднялась и прислонилась спиной к стене дома. — Уф-ф! Мне, кажется, приснился кошмар. Будто ты, сынок, встретил нашу принцессу.

— Но мама! Все так и было, — горячо заверил Ала ад-Дин. — Сначала я толкнул ее на базаре плечом — это вышло случайно. А после мы с ней разговаривали, я проводил ее до дворца и помог перелезть через забор!

— Через… забор? — Несчастная женщина прикрыла глаза и схватилась за сердце. — Скажи, может ты перегрелся на солнце? Или заглянул по пути домой в курительную?

— Как вы могли такое подумать, мама! — возмутился Ала ад-Дин, хмуря брови.

— Я уже двадцать пять лет как мама. Отвечай, о несчастный, зачем ты перекидывал ее через забор?

— Я не перекидывал. Она хотела залезть, а ее лесенка осталась с другой стороны стены.

— Лесенка?

— Ну да.

— А почему она не прошла через ворота, как это делают все люди?

— Мама, она же принцесса! — раздраженно потряс руками Ала ад-Дин. — Неужели непонятно?

— Конечно, сынок. Чего ж тут непонятного? Все принцессы ходят только через забор.

— Вы смеетесь надо мной?

— С чего ты взял? Я очень даже серьезно говорю.

— О Аллах! — Ала ад-Дин воздел глаза к небу. — Вы не понимаете: она боялась, что у нее будут неприятности.

— Потому что пройдет через ворота? — уточнила мать.

— Ну конечно! Она ведь без спроса убежала в город.

— Э-э, а ты уверен, что это была именно принцесса? — усомнилась мать, протягивая руку, чтобы потрогать лоб сына, не горячий ли тот.

— Да точно, точно, — отстранился Ала ад-Дин от протянутой ладони. — И не надо меня щупать, я не болен и пока еще в своем уме!

— Знаешь, с трудом верится, — проворчала старая женщина, силясь подняться со ступеньки. — Такого простака, как ты, любой облапошит.

— Мама!

— А-а, — лишь отмахнулась та, отвернувшись. — Опять, наверное, своих пустых сказок начитался, вот и мерещится невесть что.

— Но она не знала самых простых вещей, которые знают все! Например, ей было неведомо, кто такой баран. А еще она спросила, что у меня надето на голове.

Ала ад-Дин лихо заломил тюбетейку.

— Она что, слаба умом, эта твоя луноликая? — удивленно распахнула глаза старушка.

— Мама, как нехорошо сразу оскорблять человека ни за что ни про что! Сами посудите: откуда ей знать про барана, если их нет во дворце. А тюбетейки у них не носят.

— Хорошо хоть шальвары у них носят, — буркнула женщина, скрываясь в дверях дома. — Некогда мне всякие глупости слушать. Мне готовить надо. Непутевый!

— Я путевый! Я лампу новую принес, и еще купил масло и муку. — Ала ад-Дин сбегал к калитке, у которой оставил свою суму, и быстро вернулся, держа поклажу в вытянутой руке. — Вот, поглядите сами!

— Лампу? — заинтересовалась мать, заглянув в раскрытую суму, затем вытащила лампу и придирчиво оглядела. — Новенькая, даже блестит, — сказала женщина, прицокнув от удовольствия языком. — Хорошая лампа! Только скажи мне, не украл ли ты ее? Вещь-то дорогая.

— Мама, как вы могли такое подумать! — в который раз за вечер возмущенно надулся Ала ад-Дин. — Лампу мне дал торговец лампами за то, что я вернул ее.

— Ага, значит, ты все-таки сначала спер лампу, негодный, а потом в тебе проснулась совесть, и ты решил вернуть украденную вещь хозяину!

— Все было совсем не так, — запротестовал Ала ад-Дин, выхватив лампу из рук матери и любовно прижав ее к груди. — Он ее потерял, а я подобрал и вернул ему. А торговец обрадовался и подарил лампу мне.

— В таком случае давай же быстрее нальем в нее масло и опробуем! Ох, как я устала готовить при лучинах. Уже глаза болят.

— Так пойдемте скорее в дом, — обрадовался Ала ад-Дин, что хоть чем-то сумел угодить ворчливой матери. — Мне самому не терпится опробовать нашу новую лампу.

— Ты только аккуратнее, — напутствовала сына старушка, — не сломай. Вещь как-никак дорогая.

— Да знаю я, знаю! — огрызнулся Ала ад-Дин, давно привыкший к незаслуженным упрекам матери. — Лучше бы масло принесли, а я пока фитиль скручу.

— Да-да, — спохватилась старая женщина и, кряхтя, поспешила обратно на двор, где Ала ад-Дин оставил суму.

Тем временем юноша, побродив по комнате, отыскал кусок ветхой рванины, оторвал от него полоску и начал скручивать фитиль, катая ткань между ладоней, но взгляд Ала ад-Дина не отрывался от лампы, так маняще она поблескивала отполированными боками в неярком свете догорающей лучины. И тут он разглядел несколько комочков грязи, приставших к поверхности лампы. Это было совсем нехорошо — новенькая лампа, а на ней уже грязь.

Ала ад-Дин отложил фитиль в сторонку, оторвал еще один лоскуток и взял лампу в руки. Придирчиво оглядев ее, юноша взялся оттирать грязь. Пятен было немного, всего три — два на боку лампы и еще одно под узкой изогнутой ручкой. Ала ад-дин сначала оттер бок лампы, а потом, плюнув на ручку, потер и ее.

И в тот же миг из лампы повалил дым, сизый, плотный и совсем не пахнущий, больше похожий на туман. Клубящееся облако быстро собралось под потолком, еще сильнее уплотнилось, из него выпростались две здоровенные ручищи и голова, на которой распахнулись огромные горящие глаза.

Ала ад-Дин от неожиданности выронил лампу.

— Ай! Что ты опять натворил? — донеслось от двери.

Только что вошедшая в комнату мать с сумой в руках, прижалась спиной к стене и выронила из разом ослабевших рук свою ношу.

— Это не я мама! Он… оно само, честное слово!

— Не ври матери! — гневно топнула бледная старушка. — Такое само не появляется. Уж я-то знаю, я пожила на свете!

— Но это правда! Я только оттер с лампы грязь, а он… оно вылезло из нее.

Облако молчаливо клубилось под потолком, а круглые огненные глаза с интересом наблюдали за перепалкой сына с матерью. Толстый закрученный хвост сгустка дыма или тумана, утончающийся книзу, сильно смахивал на пыльный смерч. Но у смерча, разумеется, не было глаз и рук, а, тем более, головы.

— Прекрати лгать, о боль моего сердца! Я двадцать лет чистила старую лампу, и никогда из нее не валил дым.

— Но ведь это новая лампа, — не сдавался Ала ад-Дин. — Может быть, теперь их такими делают.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь в ваш разговор, о достойнейшие, — не вытерпел облачный явленец, спускаясь из-под потолка и выплывая на середину комнаты, — но если вы меня вызвали, то я хотел бы…

— А ты не вмешивайся, дымное чучело, когда я разговариваю с сыном! — погрозила кулаком старушка. — Кто тебя вообще вызывал?

— Он. — Облако указало пальцем на Ала ад-Дина. — Он потер лампу, и я явился. Приказывай, о мой господин! — покорно склонилось облако перед Ала ад-Дином.

— Кто ты, о неведомый дым? — Юноша уже несколько пришел в себя и, поднявшись с пыльного пола, наскоро отряхнул штаны.

— Кто я? — Глаза на облачной голове еще больше увеличились. — Я джинн! Неужели ты никогда не слыхал про джиннов, о необразовеннейший из юношей?

— Джи-ин? — недоверчиво протянул Ала ад-Дин, скосив вбок подбородок.

— Джинн, — подтвердило облако кивком головы. — Каззан Одын Бздын.

— Чего? — недоуменно переспросил Ала ад-Дин.

— Ну, зовут меня так, понимаешь?

— Понимаю, чего ж тут не понять. Зовут тебя казан. Странное имя, конечно, но вполне достойное.

— О пророк Сулейман, почему всегда одно и то же? — горько вздохнул джинн. — Каззан, а не казан. Две «з», понимаешь? И еще с большой буквы. Таково мое имя!

— Так бы и сказал. А что означает Одын Бздын?

— Это означает, что у тебя есть одно желание. Вроде как один щелчок.

Джинн щелкнул пальцами, и от произведенного им звука дрогнули стены дома, а с потолка посыпалась побелка.

— Ты того, поосторожнее бздынькай, — опасливо пригнул голову Ала ад-Дин. — Дом старый, может развалиться.

— Так может тебе новый дом построить? — Каззан с готовностью потер дымные ладошки. — А может, целый дворец? Так я мигом!

— Чтобы все говорили: вот бедный Ала ад-Дин, неизвестно на какие деньги построивший себе новый дом, а тем более, дворец? Да и зачем он мне?

— Соглашайся, о мой недалекий сын! — Старушка подбежала к Ала ад-Дину и потрясла за рукав, с некоторым испугом косясь на ожидавшего приказания джинна.

— Э, мама! Жили мы в нашем ветхом доме столько лет и еще столько же проживем. Вы ведь сами сколько раз говорили, что дом построил своими руками отец, и переезжать в другое место вы не желаете.

— Говорила, но это ведь совсем другое!

— То же самое, — отрезал Ала ад-Дин. — Джинн?

— Да, мой господин!

— Повтори еще раз, пожалуйста: твои слова ласкают мне слух, — разулыбался Ала ад-Дин.

— Это твое желание? — на всякий случай уточнил джинн.

— С ума сошел? Всего лишь просьба.

— Понимаю, мой господин, — раболепно склонил голову Каззан.

— Так бы и слушал вечно! А можешь ли ты?..

— Я все могу! — приосанился дымный дух. — Позволь, я угадаю: ты хотел бы разбогатеть, о мудрый юноша.

Каззан подплыл вплотную к Ала ад-Дину, и его блюдцевидные глаза пристально уставились в лицо молодому человеку.

— Ты ошибся, о джинн, — отрицательно покачал головой Ала ад-Дин. — Конечно, деньги мне не помешали бы, но что я скажу соседям?

— Да плевать на них, — опять встряла в разговор мать и зашептала сыну в самое ухо. — Проси деньги. Деньги проси, слышишь?

— Отстаньте, мама! Только и слышу от вас: деньги, деньги! А мне хочется…

— Дом тебе не нужен, деньги не нужны, — проворчала старушка, с унылым видом опускаясь на курпачу. — Непутевый ты! Совсем не думаешь о будущем.

— О вашем?

— О нашем общем.

— Ну нет! Если я женюсь на принцессе Будур, у меня и так будет много денег и дворец.

— Что ты говоришь? — отшатнулась мать от Ала ад-Дина, словно от прокаженного. — Да в тебя, верно, вселился джинн! Прости, о Каззан.

— Ничего, — кивнул тот. — Любовь не по моей части. Но, вообще-то, диагноз кажется мне верным.

— Вот видишь! — ухватилась старушка за сказанное джинном. — Он тоже так думает, он очень умный.

— А я, по-вашему, выходит, круглый дурак? — набычился Ала ад-Дин.

— Я такого не говорила. Но сам подумай, разве человек в здравом рассудке откажется от денег?

— Я откажусь. И не мешайте мне загадывать. Значит, так. — Ала ад-Дин потер переносицу и задумчиво покусал нижнюю губу. — Хочу жениться на принцессе Будур!

— Ничего не выйдет, — развел руками Каззан. — Сердечные дела, как я уже говорил, не по моей части.

— Но разве не ты утверждал, что можешь все?

— Конечно, все. Но есть еще то немногое, чего я не могу. Любовь мне неподвластна.

— А говорил, что джинн, — разочарованно вздохнул Ала ад-Дин, повесив голову.

— Я джинн! Самый настоящий. А может, все-таки денег возьмешь, а?

— Да отвяжись ты со своими деньгами! — вскипел Ала ад-Дин. — Деньги, деньги — только о них и слышу целыми днями! Чтоб они все провалились!

— Это твое желание? — уточнил Каззан.

— Нет! — выкрикнули одновременно мать с Ала ад-Дином. — Побойся Аллаха, о несчастный! Как же мы без денег-то жить будем?

— Ну, живете же вы столько лет без них, — пожал дымными плечами джинн. — Давайте побыстрее, у меня дел много.

— Подождут твои дела.

— Не подождут. Я подневольный джинн. Вот если бы мне кто-нибудь дал свободу… — Каззан мечтательно погасил пламя в глазах, и они стали небесно-голубыми. — Ты добрый юноша, я вижу это по твоим глазам.

— Ты так считаешь? — засомневался Ала ад-Дин.

— Уверен! А я такой старый джинн, такой старый. — Джинн пустил огромную слезу и утер ее кулаком. — Я так устал исполнять глупые человеческие желания. Ты думаешь, легко таскать горы золота на своих плечах, строить замки и шить кучи всякого барахла в моем-то возрасте? И никто даже спасибо не сказал. Каззан дай то, Каззан принеси это… Ах, я несчастны-ый! О, как мне хотелось бы вкусить свободы, кто бы знал! А-а-а!

— Постой, постой, — прервал джинна Ала ад-Дин.

— Да? — с готовностью замолк Каззан и наивно похлопал глазами.

— Разве тебе не нравится быть могущественным джинном?

— Ты хотел сказать: могущественным рабом, — поправил Каззан. — А тебе самому хотелось бы, чтобы тобой понукали?

— Нет уж, спасибо. — Ала ад-Дин припомнил, как его постоянно тыркает мать, и жалость к джинну закралась в его доброе сердце.

— Эй, ты что задумал? — насторожилась мать. — Не вздумай сделать глупость! Слышишь?

Зря она так сказала. Ала ад-Дин, будучи на взводе из-за любовных терзаний, только состряпал на лице злорадную ухмылку — вот сейчас он за все отомстит, разом!

— Ты свободен, джинн!

— Что?! — отпрянул Каззан, не веря острым ушам. — Ты не шутишь, о человек?

— Нет! — не раздумывая, махнул рукой Ала ад-Дин как отрубил.

— Шутит он, шутит, — мать вцепилась в руку сына. — Опомнись, ты совершаешь глупость! Ведь это!..

— Не вмешивайся, о женщина! — сверкнул глазами Каззан. — Твой сын мудр не по годам. Так это твое желание?

— Да!

— Нет! — в сердцах воскликнула старушка. — Не слушай его, он повредился головой.

— Э-э, помолчи, женщина, — поморщился джинн. — Он мой господин!

— Да, я господин! — выпятил грудь польщенный подобным обращением Ала ад-Дин. — И я говорю тебе: ты свободен!

— Слушаю и повинуюсь, — склонил голову Каззан, едва сдерживая рвущуюся наружу улыбку.

И в ту же секунду страшно загрохотало, отчего стены домика закачались, и по глазам резанул яркий, ослепительный свет. Мать с сыном, упав ниц, сильно зажмурили глаза и прикрыли головы руками. Так они лежали очень долго, пока не убедились, что все успокоилось, и дом не рухнет на их несчастные головы.

Первым открыл глаза Ала ад-Дин. Осторожно оглядевшись по сторонам, он поднялся с колен, стряхнул побелку с головы и нахлобучил на нее тюбетейку.

— Вот и все, — произнес он. Жалел ли он о содеянном, было совершенно неясно.

— Ой-ё-о! — Мать тяжело поднялась с пола вслед за Ала ад-Дином. — Ты не сын! Ты распоследний дурень — проворонил собственное счастье.

— Ох, мама! Поверьте, счастье не в деньгах, — покачал головой юноша, оглядывая царивший в доме разгром. Низкий столик был сдвинут, шкаф опрокинут, курпачи разбросаны, старый сундук перевернут, из него вывалились на пол вещи, а потолок требовал новой побелки.

— А в чем же, по-твоему? — никак не унималась старушка. — В чем, я тебя спрашиваю?

— Миром правит любовь, мама, — назидательно произнес Ала ад-Дин, воздев палец к обшарпанному потолку.

— Я так и знала. Так и знала! А все твои дурацкие книги, чтоб они сгорели!

Старая женщина, не подобрав слов, подходящих к случаю, только зло махнула рукой и вышла из дому в чуть покосившуюся дверь. Ала ад-Дин проводил ее тяжелым взглядом и задумался, не сотворил ли он и вправду непоправимую глупость. Опустившись на смятые курпачи, юноша закачался из стороны в сторону и принялся колотить себя кулаками по голове.

— Ах, я дурень, дурень, — бормотал Ала ад-Дин. — Ну кто меня за язык тянул? Ох, что я натворил!

— Эй, парень! — раздался совсем рядом голос.

Ала ад-Дин прекратил мутузить себя и огляделся. В доме никого не было, лишь на подоконнике раскрытого настежь окна сидела сорока, косящая одним глазом на юношу. Сорока разевала клюв и нервно сжимала когти, скребя ими некрашеное дерево.

— Это ты со мной разговариваешь? — удивился Ала ад-Дин.

Ворона захлопнула клюв и ничего не ответила.

— Не будь дураком, — вновь раздался голос над самым ухом. — Сороки не умеют разговаривать.

— А-а… кто же тогда? — Ала ад-Дин завертел головой.

— Я, Каззан. Не ищи меня, я невидимый.

— Ты вернулся! — обрадованно подпрыгнул Ала ад-Дин и встал на четвереньки. — О джинн, я…

— Молчи и запоминай.

— Да-да, я запоминаю и молчу, — быстро закивал юноша.

— За то, что ты отпустил меня, я подарю тебе…

— Золото! — выкрикнул Ала ад-Дин, вытаращив глаза.

— Нет, о нетерпеливейший из отроков. Я не подарю тебе золота — оно портит и молодых, и старых. Особенно молодых. Я подарю тебе нечто более дорогое — тайну. Внимай же мне!

— Я внимаю, внимаю. — Ала ад-Дин отвалил челюсть и выпучил глаза, как голодный пес на сахарную косточку в лавке мясника. — Говори же!

— К тебе вскоре явится один человек. Он назовется твоим дядей, но он вовсе не дядя, а злой колдун.

— Зло-ой? — протянул Ала ад-Дин.

— Да-да, очень злой, — нетерпеливо и несколько раздраженно повторил Каззан. — Не сбивай меня, я и сам собьюсь!

— А зачем я ему понадобился?

— Да помолчишь ты или нет хоть пару минут?! — вышел из себя Каззан, и с потолка на голову испуганного Ала ад-Дина вновь посыпались куски штукатурки.

— Молчу, молчу. — Ала ад-Дин затравленно втянул голову в плечи и прикрыл рот ладонью.

— Другое дело, — удовлетворенно произнес голос. — Так вот, тебе не следует его бояться, а нужно будет воспользоваться случаем, и провидение позаботится о тебе, если ты, конечно, сам не наделаешь глупостей.

— Я постараюсь, — горячо заверил освобожденного джинна Ала ад-Дин. — Клянусь!

— Старайся, и тебе воздастся.

— Но что конкретно я должен сделать, о джинн?

— Следовать провидению и думать головой. И будет тебе счастье. А теперь прощай! Может, еще свидимся когда.

— Прощай, о великий Каззан.

Джинн больше ничего не ответил, и Ала ад-Дин разочарованно повесил голову.

— Вот и давай им после этого свободу. Провидение, колдун какой-то, дядя. При чем здесь вообще дядя? Эх, лучше бы золота дал.

— Встань, подлый изменник! — вскричал Абаназар ужасным голосом, воздевая руки над головой и шевеля пальцами. — Чего разлегся? Впрочем, так даже лучше, не придется за тобой бегать. Аркалы барбалы тургалы…

— Стой! — в комнату ввалился Максим и застыл на пороге. — Не смей!

— Эт-то еще кто? — обернулся к Максиму колдун, недовольно опуская руки. — Кого ты притащил в мой дом, негодная пустоголовая свинья?

— Мой друг, я вам говорил о нем, — приоткрыв один глаз, отозвался лежащий на полу Ахмед.

— Друг?! — вскричал Абаназар. — Ах ты, поганый проходимец! Мало того, я кормлю тебя бездельника и даю тебе кров, так ты еще и своих дружков-оборванцев сюда таскаешь.

— Ты, дядя, того, поаккуратней с языком-то, — насупил брови Максим. — Да на мне рубашка от Кардена дороже стоит, чем все твое барахло вместе взятое, включая и тебя.

— Кардан? Какой кардан? Что за кардан? — развел руками колдун. — Не знаю такого заклинания.

— Сейчас узнаешь, если не уймешься. — Максим неспешно начал закатывать рукава рубахи, пока колдун пребывал в полной прострации. — Оставь Ахмеда в покое, и разойдемся по-хорошему, ладушки?

— Ты мне грозишь? — задохнулся Абаназар. — Ты — мне? — ткнул он себя пальцем в грудь. — Мелкая немощная блоха! Да знаешь ли ты, кто я такой?

— Конечно, знаю: крикливый старикашка, возомнивший себя крутым мачо.

— Ах ты… — задохнулся Абаназар, сжав кулаки. — Я тебя… тебя…

Лицо колдуна налилось кровью, и, казалось, из его ушей вот-вот повалит перегретый пар.

— Успокойтесь, уважаемый, — усмехнулся Максим. — В вашем возрасте вредно так волноваться — еще Кондратий хватит. Ахмед, может его водичкой полить?

— Ага, сейчас. — Услужливый Ахмед вскочил с пола и понесся к дверям, где стояла вместительная бочка с водой.

— Стой. Куда?! — пришел в себя колдун. — Вернись сейчас же! — Сухой длинный палец уперся в пол, туда, где Ахмед только что лежал. — Я с тобой еще не закончил. А ты, языкатая змея, — с тобой я разберусь позже.

— А силенок хватит?

— Что-о?! — глаза Абаназара полезли на лоб. — Да кто ты такой?

— О, вам лучше не знать.

— Да, да, — закивал Ахмед, прячась за бочку, — он такой. Страшный. Это шеф!

— Кто? А впрочем, какая разница! Сейчас здесь будет две мерзкие жабы.

Колдун вновь вскинул руки и забормотал. Меж его пальцев пробежали разряды, и в то место, где еще секунду назад стоял Максим, ударила бледная молния.

— Мне кажется, у вас немного прицел сбит, — подсказал Максим, с интересом наблюдая, как квадратный половичок, на котором он только что стоял, неприятно зашевелился, выпустил лапки и начал съеживаться.

Через пару секунд на колдуна и Максима смотрело нечто отдаленно напоминающее жабу из лоскутков — неудачное творение начинающей швеи с курсов рукоделия для домохозяек. Жаба таращила разноцветные глаза, отвесив растрепанную по краю губу, и честно пыталась квакать, но выходило лишь шипение, будто из нее кто-то, словно из кузнечных мехов, выпускал воздух.

— Так нечестно! Ты должен стоять на месте! — приказал колдун Максиму. — Я не могу сосредоточиться.

— Явно старческое. Ладно, попробуем еще раз.

— Попробуем!

На этот раз Абаназар проделал все гораздо быстрее, но заклинание было длинным, и выговорить его мгновенно не представлялось возможным, особенно если учесть, что у взбешенного колдуна от гнева заплетался язык.

Очередной разряд поразил один из башмаков колдуна, стоявших у входа в комнату. Башмак выпустил короткие лапки, выпучил пуговичные глаза и радостно прыгнул к своему хозяину, шлепая губой-подметкой. Страшилище было еще то! Даже привычное к разным ужасам сердце Абаназара, и то дрогнуло.

— Ай! — Колдун, подобрав бурнус, пнул бывший башмак и резво отпрыгнул. Новосотворенная жаба отлетела к противоположной стене и обиженно заквакала, раздувая потрескавшиеся кожаные щеки и недовольно стуча лапками по полу.

— Давайте еще раз, — подбодрил колдуна Максим, стоявший возле бочки.

— Заноза в заднице, чирь на непотребном месте! — затопал колдун, потрясая кулаками и брызжа слюной. — Вот я сейчас…

— Только, дедуль, метьтесь лучше, берите с упреждением.

— Не учи меня колдовству, сосунок!

— Как знаете, — безразлично пожал плечами Максим и сложил руки на груди.

Колдун пробурчал заклинание, и с его пальцев вновь сорвалась молния, еще более мощная, но Максим в последний момент опять отступил в сторону. Теперь, заворочавшись, ожила бочка с водой.

— Ай-яй-яй! — выскочил из-за нее Ахмед и заметался у стола, словно загнанный зверь.

С одной стороны на него перла деревянная страхолюдина, расплескивая на пол воду, а с другой путь преграждал его хозяин, вошедший в раж.

Абаназар, отпихнув ногой бывшую бочку, принялся без остановки метать молнии, но ни одна из них никак не могла достать юркого Максима. Абаназар зверел все больше, а его жилище между тем наполнялось ни на что не похожим магическим зверьем. Жабы не походили одна на другую. Среди них были ползающие, бегающие, скачущие, а одна даже порывалась летать. Невиданный зверинец производил ужасный шум от нечленораздельного кваканья до визгов и шипения.

И вдруг Абаназу удалось наконец зацепить Максима молнией. Вернее, не его, а скатанный рукав его рубахи. Та зашевелилась, и Максим, прекрасно понимая, что сейчас произойдет, рванул рубаху на себе и вмиг скинул. Одна из пуговиц, просвистев в воздухе, пребольно засветила Абаназару в глаз, отчего незадачливый колдун завертелся на месте, подвывая от боли. Вращаясь, он случайно наступил на рубаху, и та возмущенно забила рукавами и зашипела.

— Вот гад! — возмутился Максим, закипая. — Моя рубашка от Гуччи!

— Но шеф, — влез Ахмед, выглядывая из-за шкафа с химической утварью, — вы ведь говорили, будто она от какого-то Кардана?

— Отвянь! — огрызнулся Максим. Сделав пару шагов, он схватил колдуна за грудки и без видимых усилий приподнял над полом. — Ты чё творишь, гад? Я тя спрашиваю, хорек ты магрибский! Ты знаешь, сколько она стоит, рыло твое бесстыжее? Знаешь, я спрашиваю?!

Максим тряс колдуна так, что у того клацали оставшиеся зубы и болтались худые ноги. Ко всему прочему Абаназар, растеряв все свое напускное величие, верещал свиньей, безуспешно пытаясь высвободиться из крепких пальцев молодого человека.

— С-сволочь очалмованая, да я тебя!..

Максим размахнулся и швырнул колдуна на стол. Абаназар с воем пронесся по столешнице, сметая стеклянную посуду со всей своей алхимией, и сполз с другой стороны на пол. Там его по уши засыпало осколками, от которых колдун лишь прикрывался руками, ловя ртом воздух, — ему стало плохо с сердцем.

— Что вы натворили, шеф! — выскочил из-за шкафа Ахмед. — Бежим, быстрее!

— А что такое? — непонимающе спросил Максим.

— Уй-юй! Сейчас здесь так рванет — китайцы с их порохом обзавидуются, — схватился за голову бывший разбойник. — Смотрите, уже дымится!

— Где?

Действительно, волшебные снадобья смешались на столе, и кое-где из луж на столе вился слабый дымок. Добротный деревянный стол начинало коробить, столешница чернела и занималась, показались первые робкие язычки пламени. И вдруг прогремел взрыв.

Максима с Ахмедом отбросило назад — одного в окно, а другого в дверь. Глинобитный дом, словно в замедленной съемке, дрогнул, пересчитав кирпичи, сквозь зазоры которых выплеснулось оранжевое пламя, и взлетел на воздух. Второй ударной волной Максима, силящегося подняться на непослушных руках, бросило на стену забора и неслабо приложил о него затылком.

Когда Максим пришел в себя, все уже закончилось. Дома не было, а на его месте зияла глубокая черная воронка. Сухое дерево повалило, ободрав с него кору и обломав ветви и не очень толстые сучья. Забор на удивление устоял, хотя казался сложенным кое-как. Но вот ни колдуна, ни Ахмеда видно не было.

Максим с трудом поднялся на ноги и приблизился к яме, покачиваясь, поглаживая приличную ноющую шишку на затылке и спотыкаясь об остатки кирпичей. В яме совершенно ничего не было видно. Либо яма вышла слишком глубокой, либо сгустившаяся темнота не позволяла ничего толком разглядеть. Максим крикнул:

— Ахмед! Ты где? Слышь, Ахмед!

— Тут я! — донесся откуда-то гулкий, сдобренный эхо голос.

— Кончай в прятки играть. И без тебя башка болит, — пожаловался Максим.

— Я ни во что не играю, шеф, — даже хрюкнул от обиды Ахмед. — Я в колодце.

Максим вышел в сорванную с петель калитку. Приблизившись к черному зеву колодца, он оперся на обод руками и заглянул вниз, но в колодце, как и в яме, тоже ничего толком разглядеть не удалось.

— Где ты, я тебя не вижу? — крикнул Максим в темноту.

— Да тут я, тут. Я вижу вас, шеф! — донеслось из глубины.

— Рад за тебя. Но какого лешего ты залез в колодец?

— Я никуда не залезал. Меня сюда забросило.

— И как же я тебя вытащу?

— А вы веревку в доме возьмите, — подсказал сообразительный Ахмед.

— Нету! — крикнул в ответ Максим.

— Чего, веревки?

— Дома нету. И веревки соответственно.

Ахмед на этот раз ничего не ответил. Возможно, сильно расстроился, поскольку из колодца донеслось натужное сопение.

— Вот же гадство, и лампы никакой нет. Ни шайтана не видать! Постой, я попробую развести костер, тут угольки тлеют. Только не уходи никуда, слышишь?

— Это вы так пошутили? — грустно спросил Ахмед.

— Ох, извини, Ахмед. У меня голова что-то с трудом варит.

Побродив по двору, Максим насобирал угольков, сгреб их в кучку, укрыл сухими ветками и принялся раздувать. Вскоре вовсю запылал небольшой костер. Максим взял одну из горящих веток и вернулся к колодцу. Огонь разогнал тьму, и в зыбком отсвете пламени Максим увидел сидящего по пояс в воде, клацающего от холода зубами Ахмеда. До него было каких-то метра три.

— Шеф! — обрадовался тот, прекратив дрожать и стучать зубами. Он вскочил на ноги и заметался по дну узкого колодца.

— Ахмед, ну неужели ты сам не мог выбраться? — вздохнул Максим, протягивая Ахмеду руку. — Тут и ребенок вылезет.

— Я не подумал, шеф! Я совсем забыл, что колодец неглубокий. — Ахмед подпрыгнул, ухватился за руку Максима, и тот помог ему выбраться наружу. — Уф-ф, спасибо, шеф! Я никогда не забуду, как много вы для меня сделали! — пробормотал Ахмед, без сил перевалившись через обод колодца.

— Да без проблем! И то, как я тебя едва к палачу не отправил, и как богатств лишил, а теперь вот дома и работы, — устало произнес Максим, опускаясь на землю рядом с Ахмедом. Потрескивающую полыхающую ветку он держал перед собой, глядя на пляшущие на ветках огоньки. — Заслуги просто потрясающие.

— Не говорите так, мой шеф! — порывисто вскочил на ноги Ахмед. — Все это происки шайтана. А что до Абаназара, то я даже рад, что все так закончилось. Нет больше вонючего старикашки.

— Ах ты, чирь зудящий! — донеслось из ямы во дворе, а затем послышались недовольное сопение и шорох осыпающейся земли. — Ну погоди, гнусный шакал, вот выберусь отсюда.

— Вот ведь живучий гад! — огрызнулся Ахмед.

— По-моему, самое время линять, — подсказал Максим.

— О! Вы, как всегда, правы, шеф! Делаем ноги, пока проклятый зверь не выбрался из ямы.

— Постойте! Вытащите меня отсюда, — завизжал Абаназар, услышав осторожные удаляющиеся шаги. — Я вас не трону, клянусь. Только не оставляйте меня здесь! Эй!!!

Две едва заметные в ночи тени спешно удалялись в сторону города, не реагируя на призывы колдуна.

— Клянусь, я отомщу!!! Уй-юй, я так отомщу! Это… Хайло, майло, бирдело-ох, проклятый радикулит! Ой!