Петр Машеров: падение вверх

Леонид Дроздов

Рожденный в день, которого не было. Сын «врага народа». Трус, сдавшийся врагу. Сталинист, поправший устав партии. Предатель, ставший героем. Идеал руководителя. Человек, объединивший нацию. Национальный герой. Партизанский маршал. Старший лейтенант Красной армии. Герой Советского Союза. Герой Социалистического Труда. Семикратный кавалер ордена Ленина. Как говорится, разброс мнений и званий на любой вкус. Это книга о Петре Машерове, первом секретаре ЦК КПБ, который правил в Беларуси более 15 лет.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Петр Машеров: падение вверх предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Глава 5. Подпольщик

Глава 7. Падение →

Глава 6. Партизан

Наверняка, мой любознательный читатель, вы слышали выражение «геббельсовская пропаганда». Оно давно стало устойчивым и употребляется тогда, когда речь идет о наглой лжи и попытках представить белое черным и наоборот. Чем неслыханнее ложь, тем быстрее и охотнее люди в нее верят, утверждал доктор Геббельс, рейхсминистр гитлеровской пропаганды. Не менее значимой и масштабной была пропаганда советская — пандемический вирус, с завидной легкостью внедрившийся во все сферы жизни, поразивший все слои общества.

Жизнеспособность этого вируса объясняется уникальной комбинацией его «генов» — коммунистические идеи в сочетании с цензурой и насилием. Иначе каким образом за довольно короткое время можно было затуманить сознание миллионов, подчинить волю целого поколения, лишить людей инстинкта самосохранения? Святая вера в вождя, готовность принести свою жизнь и жизнь окружающих на алтарь коммунизма — главные осложнения зараженных этим вирусом.

Вера в партию, вера в Сталина у Машерова, как и у многих его современников, была абсолютной. Гитлеровский рейхсминистр восточных оккупированных территорий Альфред Розенберг отмечал: «В результате 23-летнего господства большевиков население Белоруссии в такой мере заражено большевистским мировоззрением, что для местного самоуправления не имеется ни организационных, ни персональных условий»⁹⁶. По мнению Розенберга, главная удача большевиков заключалась в успешной пропаганде. Сколько их, не задумываясь сложивших голову за светлые идеалы и за Сталина! И не меньше тех, кто в болезненном бреду фанатично разжигал костер советской «инквизиции». Вирус был беспощаден. Не остался в стороне и наш герой. Но обо всем по порядку…

Итак, Машеров решил уходить в партизаны. Проводы были предельно скромными. Провожали только мать и возлюбленная. Собирался Петр недолго. Мать приготовила ужин. Поели в тишине, попрощались. Слез и причитаний не было.

Петр прекрасно понимал, что своим исчезновением поставит под удар близких, которые остаются в логове зверя. На нем лежало бремя ответственности за родных ему людей, в первую очередь за мать. Раньше она волновалась за него и делала все возможное, чтобы его жизнь была по максимуму комфортной. Теперь его черед думать о ней. Петр хотел, чтобы мать, как и сестры, отправилась в эвакуацию, пусть даже в голодные степи Казахстана. Ему было бы так спокойнее. Но она не согласилась покинуть родной кров. «А кто же накормит любимого сына», — именно на этом моменте акцентирует наше внимание Ольга Пронько. Забота о младшем сыне — главное для Дарьи Ляховской.

Чтобы хоть как-то обезопасить мать, нужно было придумать легенду для немцев и соседей. Машеров выписал себе пропуск в комендатуре, чтобы отправиться в Ушачский район — якобы навестить беременную жену старшего брата. Правда, жена Павла Нина в это время была в эвакуации в Чкаловской области. Под видом поездки к родственнице он ушел в партизаны. При каждом удобном случае повторяла Дарья Петровна соседям: «Ушел мой Петенька в Ушачи и так долго не возвращается. Может, уже и в живых его нет»⁹⁷. Возлюбленной молодого подпольщика Полине Галановой особо опасаться было нечего. Их отношения не были оформлены официально. А потому какой с нее спрос.

Фактически Машеров и его товарищи небольшими разрозненными группами покинули Россоны 19 апреля 42-го. В подпольной работе фамилия Машеров больше не звучала… Дубняк — именно это имя становится известным, этим именем подписываются листовки, это имя будет носить и партизанский отряд. К слову, подпольную кличку брал себе каждый прибывший в отряд⁹⁸. Это делалось в целях конспирации. Итак, Машеров с отрядом в лесу (к началу мая набралось пятнадцать человек). Вопреки ожиданиям, новоиспеченным партизанам не повезло с погодой. Весна выдалась дождливая, в лесу было сыро. Ночью холод пробирал до костей — не помогал и костер. Было очень тяжело⁹⁹. Несмотря на это, обустройством быта не занимались. Не копали землянок, не рыли колодцев, не устраивали маскировки из дерна. Видимо ждали Красную армию со дня на день. Иначе как объяснить такое поведение?

Только более поздние постоянные лесные стоянки отряда Машерова можно было назвать партизанским лагерем. Там уже были и землянки, и добротные шалаши-буданы, надежно защищавшие партизан от дождя, стылого ветра и даже мороза.

Сейчас же в мае 1942 года, на лесном пригорке, ничего подобного не наблюдалось. Лишь меж сосен на случай дождя была натянута единственная плащ-палатка. А под деревьями густо лежал уже примятый лапник. Партизаны спали на нем, положив под голову вместо подушки вещмешок, укрывшись кто чем мог: фуфайкой, шинелью. Двоим посчастливилось даже накрываться одеялами (вообще, это было одно одеяло, разорванное пополам)¹⁰⁰. На одном месте не задерживались. Тем самым, с одной стороны, обеспечивали собственную безопасность, а с другой — создавали видимость, что партизан много, они повсюду.

Отрядной кухни тоже не было — каждый готовил себе сам. Чаще группировались по два-три человека. Как правило, на костре на прутиках жарили сало¹⁰¹, запекали картофель на углях. Изначально в отряде все были равны. И, вероятно, не совсем правильно на этой стадии как-то выделять Дубняка. Это подтверждает и информация из характеристики, данной Машерову В. Лапенко. В ней прямо указывается, что Машеров сначала работал рядовым бойцом. Чуть позже, через три дня, в день рождения Ленина (22 апреля 1942 года) отряд разбили на взводы и перешли к распределению обязанностей.

С этого момента начинается самый важный этап в жизни Петра. Его выбрали командиром. Вряд ли решение было единогласным, потому как имелись и более подготовленные кандидатуры. К примеру, Петр и Николай Гигилевы из деревеньки Шалашники и старше, и поопытнее. Оба были военные, оба имели воинское звание лейтенанта. Однако за Петра Машерова проголосовали большинство комсомольцев Россон: друзья, подруги, школьные учителя.

Отряд стал официально именоваться отрядом Дубняка. На друга Машерова Сергея Петровского возложили обязанности заместителя командира. Братьев Гигилевых тоже не забыли: Петра назначили начальником штаба, Николая — комиссаром. Руководить разведкой доверили Ворону — Володе Хомченовскому. Вот его как раз избрали единодушно.

Тем временем пришла пора принимать боевое крещение. Скорее всего, вылазку в стан врага приурочили к празднику 1 Мая — очень значимая дата.

Этот бой известен по нескольким источникам. Со слов самого Машерова он описан в документальной повести «Взрыв на рассвете», многие детали рассказал участник партизанского отряда имени Щорса Г. Ланевский, несколько абзацев этому бою отвел в своей книге С. Антонович.

Засаду решили устроить в сумерках. Один человек остался охранять лагерь, другие, тринадцать бойцов во главе с командиром пошли «на дело».

Первый блин, как водится, вышел комом. Ласковое солнце пригревало землю. Разморенный весенним теплом замаскировавшийся в кустах пулеметчик по фамилии Пузиков в ожидании вздремнул. Сквозь сон услышав гул мотора, он быстро поднял голову и, не разобравшись что к чему, ударил по пустой машине, выезжающей из зоны досягаемости¹⁰². Стрельба спросонья ущерба не причинила. Засада была демаскирована. Партизаны выдали свое местонахождение, потому им пришлось ретироваться. Уставшие и разочарованные, они сделали изрядный крюк и вновь залегли в засаде. Однако удача улыбнулась только на следующий день — 2 мая. Засаду устроили на шоссе Россоны — Клястицы, примерно на середине пути. В этот раз нашим героям повезло больше. Удача предстала пред ними в виде легкового автомобиля. В ней ехал гауптман полевой жандармерии (это немецкое звание соответствует капитану Красной армии), дислоцированной на станции Дретунь в 45 км от Россон. Он вез списки с именами пятидесяти подпольщиков, которых собирались арестовать¹⁰³. Это были полный состав россонского подполья и сочувствующие.

Соотношение сил складывалось явно не в пользу немцев: четырнадцать молодых, пусть и неопытных, комсомольцев против капитана немецкой армии, двух лейтенантов и их водителя. Но победа не была легкой. Юные лесные мстители стреляли кто как мог: мешало волнение. Тем не менее они изрешетили колеса автомобиля и убили водителя. Машеров, как и положено командиру, первым поднялся из укрытия с криком: «За мной, в атаку!» Гауптману уйти не удалось. Он был смертельно ранен, однако успел выстрелить в ответ. Его пуля нашла свою мишень — угодила командиру в ногу. Видимо, с точки зрения немца, самый долговязый и крикливый партизан был лучшей мишенью. Но это ничего. Главное — все получилось. Фрицев убили, трофеи — немецкое оружие и документы — взяли.

В этом бою отличился Дмитрий Шелепень. Вместе с Петром Гигилевым он вел меткий огонь из пулемета. А ранее проштрафившийся Пузиков в числе первых бросился к машине, в которой взял портфель убитого немецкого офицера¹⁰⁴. А вот как описывал этот бой по горячим следам Геннадий Ланевский, который лично не принимал участия в сражении, поскольку появился в отряде только спустя две недели после этих событий.

«На дороге появилась легковая машина, притом одна, без всякого сопровождения. Машеров выждал, когда она подошла к центру засады, и подал команду:

— Огонь!

Легковушку тут же изрешетили партизанские пули, и она застыла посреди шоссе. Но раненные офицеры отбивались остервенело.

— За мной! — махнул рукой Машеров и первым бросился к машине, но тут же будто споткнувшись, рухнул на землю. Партизаны уничтожили недобитых фашистов. Среди них оказались комендант дретуньского гарнизона, два лейтенанта и солдат-шофер. А Машеров был ранен, и серьезно: пуля прошила бедро»¹⁰⁵. Ланевский тоже утверждает, что Машеров был ранен в первые же минуты боя, но подробностей не раскрывает. Он прихрамывал на правую ногу¹⁰⁶. Из тех описаний, которые мы имеем, трудно сделать однозначный вывод. Так что сложно сказать, с какой стороны вошла пуля в ногу Машерова, прошла ли она навылет или застряла в мягких тканях.

Нападение на машину гауптмана не осталось незамеченным. Стрельбу услышали в Россонах. К месту событий поспешило подкрепление. Но партизаны успели скрыться в лесу. Машеров двигался с трудом — давало о себе знать ранение. Нога кровоточила и начала распухать.

Петр решил пробираться к районной больнице, ближе к Полине. Любимая в беде не оставит. Глухими тропами, там, где лес практически подступал к местечку, он подошел к дому Масальских. Выбор был не случаен. Машеров лично знал эту семью и доверял ей. Дочь Масальских Ядвига училась у него в девятом классе и, судя по всему, симпатизировала своему молодому учителю. У Масальских он пробыл трое суток, где-то со 2 по 5 мая 1942 года. Что примечательно, дом матери Петра находился совсем неподалеку. Но туда он не пошел, а предпочел прятаться под узкой девичьей кроватью (как вы помните, ему это было не впервой), занавешенной домотканой постилкой, каких в крестьянских домах великое множество. По словам Ольги Пронько, мать Машерова в это время неоднократно заходила к ним, по-соседски. Но Масальские ни разу не обмолвились, что Петр у них. И только когда в дом однажды заглянули немцы и стало ясно, что оставаться здесь чрезвычайно опасно как для самого Машерова, так и для людей, его приютивших, раненого, с распухшей ногой, партизана переправили к матери.

Вскоре молодой человек пошел на поправку. Наверняка, Полина Галанова привела врача Федикова. Извлекал ли он пулю или просто ограничился обработкой раны и наложил повязку — это тоже неизвестно. Скорее всего, рана воспалилась и навыков подруги-медсестры было недостаточно. Уже через неделю, примерно 13 мая 1942 года, Дубняк был в отряде. Правда, еще сильно прихрамывал. На это указывают боевые товарищи Машерова, Геннадий Ланевский, который увидел командира отряда 16 мая 1942 года, Разитдин Инсафутдинов¹⁰⁷, который 19 мая 1942 года лично встречался с ним, а также сестра нашего героя Ольга Пронько¹⁰⁸. Последняя наверняка описала ситуацию с его слов. Предвижу, мой беспристрастный читатель, ваше возмущение. Как мог Машеров подвергнуть такому риску соседей и близких?! Ведь помощь партизанам каралась смертью. Боевая рана была серьезной, поэтому он прибег к исключительным шагам. При этом в курсе его ранения было достаточно людей. И не только в лесу, но и в Россонах: четырнадцать человек из отряда Дубняка, часть Сергеевского отряда, как минимум двое Масальских — дочь и мать, а также мать Машерова, его возлюбленная Полина Галанова, военнопленный врач Федиков, а также бургомистр Россон Василий Рогач.

Обсуждалось это ранение и на встрече руководства двух партизанских отрядов (Сергеевского и Дубняка), которым предстояло объединиться. А как говорят в народе, знает один — не знает никто, знают двое — знают все. Рано или поздно информация об огнестрельном ранении Машерова должна была широко распространиться. И стать темой для весьма неудобных вопросов. А значит, и над матерью Петра, и над его любимой девушкой нависала смертельная угроза.

Конечно же Машеров все понимал. Понимала это и Полина Галанова. Доверять военнопленному врачу на сто процентов она не могла, потому что мало его знала. Да и в любом случае девушка становилась заложницей ситуации. Поэтому на следующий же день после ухода Петра она вместе с подругой Марией Шарковой тоже подалась в партизаны, в отряд своего любимого Дубняка. А вот мать Машерова осталась в Россонах.

Ввиду всех этих обстоятельств встает еще один вопрос: зачем надо было ставить под удар односельчан, почему бы сразу не пойти к матери?

Тут все просто. Слухи о том, что Машеров не выходит на работу и вообще исчез, расползлись по Россонам. Райцентр крохотный, менее полутора сотен человек, — шила в мешке не утаишь. В то, что Машеров ушел в Ушачи проведать жену брата, никто не верил. Причитания матери о его возможной гибели были рассчитаны на простодушных и сердобольных старушек. Среди погибших он не значился. Стало быть, живой. А раз на работе не появляется — партизанит.

И мать Машерова, как ближайшая родственница, оказывалась под подозрением в первую очередь. В любую минуту к ней могли нагрянуть с обыском немцы или полицаи. Возможно, с того момента, как Петр ушел в лес (19 апреля — 1 мая), они уже не раз наведывались в ее дом. Именно поэтому Машеров искал помощи и защиты у чужих людей. С точки зрения собственной безопасности это было более здравое решение. Мать, увидев раненого сына, могла не сдержаться при визите немцев и каким-то образом выдать и его, и себя. Безусловно, он хотел отвести от нее беду. Думал ли он в этот момент о безопасности людей, которые ему помогали? Скорее всего, комсомолец Машеров считал, что все советские люди должны сражаться с фашистами, и мог без колебаний пожертвовать чужой жизнью…

Может быть, в те годы это считалось нормой. Даже спустя семьдесят пять лет события того времени нам видятся несколько в ином свете. С одной стороны, решение Машерова перейти на открытую вооруженную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками не оспаривается. Но с другой — по-детски наивным, недостаточно проработанным. В 1924 году в Россонах насчитывалось всего двадцать шесть крестьянских подворий сто двадцать шесть жителей. Даже если предположить, что к началу войны численность населения выросла вдвое-втрое, обойти всех поочередно с обысками не составляло особого труда. Тем более что учитель всегда был на виду. И его семья тоже. Найти их было делом нескольких часов, если не минут. Мысль о том, что можно уйти в лес и оттуда наносить смертельные удары по врагу, а в случае необходимости использовать Россоны, родной дом, школу и больницу как опорные базы, слишком инфантильная и, мягко говоря, неудачная. И дальнейшее развитие событий подтверждает этот вывод.

Благодаря заботам матери и квалифицированной медицинской помощи через десять дней повязка с раны была снята и Машеров собрался в отряд. Но прежде чем уйти, он рискнул еще раз и встретился с бургомистром района Василием Рогачем. Машеров полагал, что Рогач догадывается о существовании в Россонах антифашистского подполья, но, боясь мести, воздерживается от шагов, которые могли бы повредить подпольщикам и семьям партизан. Приняв меры предосторожности, Машеров пригласил Рогача к себе на квартиру. Это приглашение было принято, и с наступлением темноты бургомистр и партизанский командир встретились. Между ними состоялся, можно сказать, откровенный разговор. Как и предвидел Машеров, Рогач действительно о многом догадывался, но немцам об этом не говорил и обещал, что и впредь будет занимать нейтральную позицию¹⁰⁹. Даже если учесть, что назначенные немцами местные власти на первых порах были благосклонны к семье Машеровых, рассчитывать на их постоянную поддержку и при этом играть против немцев — задача невыполнимая.

Первый бой, в котором он получил ранение, характеризует Машерова тоже неоднозначно. Похвально, конечно, что он остался верен своим идеалам, был предан делу партии и правительства и всячески старался себя проявить. Но поступал он как нетерпеливый неосмотрительный юнец. Его партизанская карьера могла завершиться так, по сути, и не начавшись. Он один-единственный из четырнадцати человек, участвовавших в нападении, получил ранение. Упоминания о других раненных в этом бою нет ни в одной биографии Машерова. Молчат об этом и книги воспоминаний его боевых друзей. Кто-то, конечно, возразит: за одного битого двух небитых дают. Однако в ответ можно парировать: умные учатся на чужих ошибках, дураки — на своих. А ранение было серьезным. Об этом говорят два факта: во-первых, потребовалась профессиональная врачебная помощь, во-вторых, лечение было длительным. Спустя почти месяц, 26 мая 1942 года, он еще сильно хромал и ходил с тростью.

Глава 7. Падение →

← Глава 5. Подпольщик