Где-то есть Ты

Лена Сокол, 2012

Еве всего двадцать три. Ее жизнь размерена: дом, работа в ресторане, редкие вылазки с друзьями. Но однажды она встречает Его: высокого, красивого, самоуверенного. Если бы девушка только знала, что непростые отношения с этим "принцем" – не самое страшное, что ей придется пережить… Книга содержит нецензурную брань.

6

Сколько?

Сколько уже прошло времени? Сутки? Неделя? Больше?

Столько вопросов, и ни одного ответа. Я снова проваливаюсь в сон, словно в обморок, а когда прихожу в себя, ничего, кроме темноты, вокруг не вижу. Боль в черепе то накатывает, то отступает, то перемещается от глаз к затылку.

Обнаруживаю рядом с железным корытом пластмассовую емкость с жидкостью. Наощупь она похожа на литровый кувшин для подмывания, а внутри плещется что-то затхлое с запахом плесени и ржавчины. Собрав все силы, подтягиваю к животу больные затекшие перебитые ноги и сажусь. Держа правой рукой кувшин и зачерпывая ладошкой левой руки это подобие воды, жадно пью. Даже если эти нечистоты родом из канализации, мне все равно. Оставшимися каплями я умываю лицо или, точнее сказать, размазываю по нему грязь.

Невыносимая духота давит на мозг, джинсы прилипают к ногам — то ли от жары, то ли оттого, что купаюсь в собственной моче. Не могу понять, и мне, по правде, уже все равно. Пытаюсь прогнать страх и дурные мысли, чтобы не утонуть в них.

Думаю о дыхании. Я — часы. Мои мысли — стрелки, они идут по кругу. Страха нет. Вдох-выдох. Тик-так. Тик-так. Какое-то время считаю секунды, складываю их в минуты. На сорок девятой минуте срываюсь. Надоедает. Нужно думать о хорошем.

Сейчас июнь. На улице не так жарко. Почему же здесь такая жара? Да еще и этот отвратительный привкус во рту после воды. Закрываю глаза, в голове возникает картина: тонкое кружевное покрывало из солнечных лучей, пестрые бабочки, кружащие над головой, птички, ткущие приятную мелодию из звонких трелей. Вдалеке — море. Рядом — Мартин, трется своим мокрым носом о мои ноги. Глажу его по шелковистой шерстке, треплю за ухом, прижимаю к себе, а в ответ он благодарно виляет хвостом и тянется, чтобы снова и снова лизнуть меня в лицо.

Весело смеюсь. Так громко, что мой смех звенит над пляжем еще долго, пока, наконец, не оседает невесомой пылью в океане. Целую и прижимаю к себе пса еще сильнее. Легкий ветерок играет моими волосами, нежно прикасается к коже, гладит. Мы еще некоторое время смотрим на неспешное колебание водной глади, потом встаем и по горячему песку бежим к воде.

Открываю глаза.

Темнота. Горячие слезы катятся по щекам, соленой влагой щиплют разбитые губы. Плакать нельзя. Позвать на помощь? А кого? Некого звать. Он меня не убил, значит, я нужна ему живой. С какой целью? Должна быть какая-то причина. Совершенно не помню, как этот урод меня схватил и приволок сюда. Кто-то другой, оказавшийся на моем месте, возможно, давно бы погиб от обезвоживания, боли, паники и удушья. Но я сильнее. Со мной вера. Я жива и дышу.

Нужно двигаться. Вытягиваю ноги, тяну носки на себя. Футболка задирается, и стена царапает голую спину. Сгибаю ноги в коленях. Боль. Это все, что я сейчас чувствую. Растираю ноги. Что-то щекочет шею. Больше не подпрыгиваю, просто медленно поднимаю руку и чешу. Уже не вспоминаю про насекомых, не боюсь их. Пусть заползают, куда хотят. В этом, признаюсь, сдалась.

Но умирать не собираюсь — страшно. Страх в большинстве случаев помогает человеку избежать смерти. Со мной это тоже работает.

Голова не перестает болеть. Наверное, был сильный ушиб. Отсюда и потеря памяти. Интересно, меня уже ищут? Наверняка, Митя уже заявил в полицию о моей пропаже. Или Мила. Или мама с папой. Организованы поиски, территорию прочесывают волонтеры, собаки, вертолеты. Интересно, какую фотографию близкие выбрали для объявления о пропаже? Наверняка, одну из тех, где я улыбаюсь, где молода и счастлива, где на лице отражаются только самые приятные эмоции.

Может, эта же фотография будет, перетянутая черной ленточкой, стоять на моих поминках. И на памятнике на краю кладбища. Стоп. Стоп. Эти мысли вновь заставляют меня поежиться. Нужно постоянно думать о чем-то хорошем, чтобы отвлекаться от мрачных мыслей. Но это так сложно…

Может, этот урод, который меня похитил, требует у моих родных выкупа? Но у меня ведь ничего нет. Мои родители — не богачи, кроме квартиры и старой ржавой машины, у них нет ничего. Марку я фактически — никто, но думаю, что он мог бы помочь собрать нужную сумму. А, может, и нет. Мне уже не узнать об этом.

Зачем я похитителю? Никаких тайных сведений не знаю — работаю в ресторане, а не в секретном научном институте. Может, он будет надо мной издеваться и поочередно отрезать мне части тела? Сначала уши, потом пальцы? Проводить медицинские опыты? Насиловать? А может быть, я его знаю? Но голос… Его голос мне не знаком. И он не носит маску — не боится быть узнанным.

По-прежнему ничего не ясно.

Мне нужно выжить, потому что помощь уже может быть близко. Я закрываю глаза и представляю, как дверь выламывают, как забегают люди, светят на меня фонариком. Вот, уже сейчас я их услышу. Совсем скоро. Еще чуть-чуть. Нужно только дождаться…

Но будет ли Митя меня искать? Кто, вообще, будет? Неожиданно память начинает ко мне возвращаться: яркими вспышками приходят воспоминания того злосчастного последнего дня… Бедный Митя! Наплевала ему в душу, наговорила ужасных слов, накричала. Картинки в моей голове сменяются одна другой: вот я хлопаю дверью, быстро сбегаю по лесенкам, сажусь в машину. Что же дальше? Вспоминай. Вспоминай! И картинки приходят снова.

Дождь. Сильный дождь льет как из ведра. Тяжелые капли прошивают холодными пулями мою одежду насквозь. Прячусь в машину и слушаю его настойчивый стук по крыше, тереблю в руках ключи, вставляю их в зажигание. На улице темно. Мотор рычит, автомобиль с визгом срывается с места. Куда я так быстро еду? Видимо, куда глаза глядят, потому что дороги почти не разбираю.

Останавливаюсь на заправке, захожу внутрь павильона, достаю кошелек и покупаю бутылку спиртного. Зажимаю ее подмышкой, направляюсь к выходу и вдруг сталкиваюсь в дверях с каким-то колхозником. Тот чуть не сбивает меня с ног.

— Смотри, куда прешь! — Поднимаю выпавшие из рук ключи.

Тихо матерясь, провожаю раздраженным взглядом его удаляющуюся к прилавку спину. Все. Дальше провал. Думай, Ева, думай! Бегу к машине, сажусь и еду. Видимость плохая, почти нулевая. Дворники работают на предельной скорости, но от этого не становится легче — ничего не видно.

Мокрая одежда липнет к телу, по лицу градом катятся слезы, всхлипываю отчаянно громко — стесняться некого, я в салоне одна. Завожу автомобиль и еду. Куда? В каком направлении? Ну же! Ну! Пытаюсь хотя бы что-то разглядеть, но фары бессильны перед плотно стоящей перед глазами темной полуночной пеленой и идущим стеной дождем. Понимаю, что нужно остановиться, но еду дальше.

Где я? Какая-то сельская местность, поля, луга, леса. Довольно далеко от города. О боже… Отхлебываю из бутылки, прямо из горла… Снова и снова. Включаю музыку на всю громкость… Пою! Пою и реву. Похоже, у меня истерика.

Вдруг слепит глаза. Что это? Хм. Какой-то козел пристроился сзади на своей помойке, едет и светит фарами. Я возмущаюсь, мигаю аварийкой и сигналю. Открываю окно и ору ему, чтобы перестал светить мне в задницу. Но он даже днем ничего бы не услышал. На что надеюсь? Господи, да мне же просто хочется умереть. Напрягаю память: шок и жуткий стыд за свое поведение мешают думать.

Давай. Давай, вспоминай! Еще раз: кто-то едет сзади. Судя по всему, на легковом автомобиле. Я кричу, ругаюсь. Жму педаль газа, немного отрываюсь. Зачем? Фактически лечу на бешеной скорости в никуда. Нет! Нет! Сама себе не верю: мою машину уже кидает по дороге. Вспоминаю свой крик. Визг шин. Мокрыми пальцами хватаюсь за руль, пытаюсь вырулить, ударяюсь головой. Машину сносит в кювет, она во что-то с силой ударяется.

Бах! Гулкий хлопок, и прямо мне в лицо впечатывается подушка безопасности. Все происходит за какие-то считанные секунды. У меня шок. Нахожу в себе силы, открываю дверь и выползаю наружу. Темнота. Дождь. Сырость травы. Отталкиваюсь от нее ладонями, встаю и, запинаясь, плетусь к дороге. Вдали показываются огни. Оборачиваюсь: мою машину хорошо видно, горят габаритные огни. Встаю у края асфальтового покрытия и жду.

Машина приближается, заставляя меня прищуриться. Наверное, та, что ехала вслед за мной. Радостно машу дрожащими руками. Кричу: «Эй, сюда! Сюда!» Автомобиль снижает скорость и освещает меня фарами. Видно, что это отечественная «восьмерка» или «девятка». Откидываю мокрые волосы с лица и отхожу в сторону.

Нет… За что?! Нет! Я слышу, как он давит на газ. Понимаю, что автомобиль едет на меня, кричу, пытаюсь отскочить, падаю в грязь. Слышу, как он разворачивается. Подо мной холодные мокрые мелкие камни, они хрустят и больно царапают руки. Из последних сил встаю, нужно попытаться убежать.

Свет. Яркий свет. И последнее ощущение: меня обнимает за талию сильным ударом железный капот. Бам! Я, словно тряпичная кукла, делаю оборот в воздухе и безвольно приземляюсь на уже знакомые мне камни. Никакой боли, только падение в бесконечную черную бездну моего сознания.

Вот, значит, как все было. От этого страшного открытия меня трясет. Левой рукой обнимаю свои коленки. Слез больше не остается. Меня хотели убить. Специально ехали за мной. И это явно не было случайным наездом, ведь автомобиль отъехал назад, чтобы осуществить свою вторую попытку.

О чем я только думала, когда уехала так далеко от города? Какое было число? Тридцатое мая. Воскресенье. За полночь. Стало быть, уже как минимум тридцать первое. Понедельник. Я должна была выйти на работу. Тогда девочки-администраторы в то же утро, наверняка, хватились меня и позвонили всем моим близким. Бедная мамочка… Она же с ума сойдет! Все будут переживать. А вот Мила точно перевернет весь город вдоль и поперек в поисках меня.

Интересно, что почувствует Саша, когда узнает? Испугается? А Митя?

Тем же утром, тридцать первого, должны были найти и мою машину вкювете. Вернее, папину… Блин. Там же осталась бутылка, и все вероятно решили, что я была пьяна за рулем. Хотя, так и было. Как же стыдно… Из-за этого же, а не из-за дождя я улетела с трассы. Сама во всем виновата. Они, наверное, исследуют следы от шин на асфальте, может, найдут капли моей крови и поймут, что случилось что-то страшное. Или подумают, что я, пьяная, вышла из машины и пошла прогуляться в лес? Тогда будут ждать моего возвращения домой… Сколько же времени пропадет даром…

Нельзя терять веру, даже когда надежды совсем уже нет. Провожу языком по зубам — они покрыты вязким налетом. Кажется, что во рту все загнило. Свалявшиеся волосы липнут к лицу, кожу неприятно зудит. Мне противно от самой себя.

Я никогда не любила ходить с друзьями в туристические походы именно из-за отсутствия минимальной гигиены и комфорта. В первый же день начинала чесаться и мечтать о душе с горячей водой и мягким полотенцем. А теперь сижу в этом помещении, пахнущем тленом, и сама выгляжу и воняю не лучше. И выхода нет. Время здесь будто остановилось.

Может, оно и идет, но для кого-то другого. Кто-то живет, влюбляется, женится, ссорится, мирится, дышит свободой. А мое время уже, может быть, совсем на исходе. Есть не хочется, пить не хочется. Остается дышать и думать. Строить планы. Нужно попытаться найти выход отсюда прежде, чем он убьет меня. Прежде, чем сойду с ума, как заключенный в одиночной камере. Из моих глаз беззвучно катятся слезы, пока я, путаясь, повторяю про себя таблицу умножения. Безвыходность тяжелым грузом ложится мне на плечи, густым серым пеплом накрывает меня с головой.

— Ты хотел убить меня, — первое, что я говорю хриплым полушепотом, когда открывается дверь, — зачем?

Он стоит в проеме, навалившись на дверной косяк и закрывая собой тонкую полоску света, проникающую из соседнего помещения. Знаю, что рискую жизнью, затевая такие разговоры, но решаю ему не грубить, чтобы не нарваться на жестокость.

— Ты попалась, маленькая сучка, — усмехается эта тварь, пошатываясь.

Судя по запаху, доходящему до меня, он изрядно пьян. В руке у него болтается бутылка.

— Я все вспомнила. Ты ехал за мной. А потом сбил.

— Да. — Довольный смешок.

— Хотел убить?

— Да. — Он делает нетвердый шаг в мою сторону. Его штормит. — Хотел, чтоб ты сдохла, высокомерная сучка.

— Тогда почему я здесь? Почему не убил?

— Быть твоим хозяином гораздо приятнее.

— Нравится держать взаперти?

— И наблюдать. — Его тон дает понять, что он безмерно доволен.

Решаю сменить тактику.

— Я хочу пить. — Можно попробовать еще жалобнее. — Пожалуйста!

Этот урод тихо посмеивается.

— Ты воняешь, — шатаясь, он делает еще один шаг в мою сторону.

Я инстинктивно вскакиваю, превозмогая боль. Сердце стучит так, что закладывает уши. Вся превращаюсь в страх.

— Все. Пора.

— Что? — От нахлынувшей паники мне хочется орать во все горло. — Что пора?!

— Идти.

— Куда? — Мой голос превращается в хрип.

— На похороны.

— Нет-нет! Пожалуйста, не надо! — Падаю на колени, готовая на все, лишь бы не умирать. — Я сделаю все, только не убивай!

— Дура! — Он вынимает ключ, хватает меня за левую руку и надевает на нее наручник, который отстегивает от батареи.

Меня чуть не выворачивает от внезапной близости с этим жестоким человеком. В нескольких сантиметрах от меня он кажется уже не таким высоким, как тогда, когда нависал надо мной во тьме. От него по-прежнему несет перегаром, потом и дешевым одеколоном. Грубо схватив за руки, он тащит меня за собой к выходу.

— Хотела пить? Сейчас выпьешь. За упокой.

— Прошу, не надо! — Реву и упираюсь ногами, но он явно сильнее.

— За упокой моей матушки. Она уже начинает вонять. Сейчас выкопаем яму, зароем, а потом и выпьем. — Он трясет бутылкой водки у меня над головой. — Иди!

Послушно следую за ним. При выходе из комнаты свет падает на его лицо. Я вздрагиваю потому, что узнаю его. Это тот бомжеватого вида колхозник, который столкнулся со мной в дверях на заправке. Из-за которого я уронила ключи. Которого обматерила.

От следующего его толчка спотыкаюсь обо что-то мягкое и падаю, чуть не вывернув руки, которые сцеплены наручниками сзади. Боль пронзает спину и плечи. Поворачиваю голову, и кровь стынет в жилах: прямо подо мной лежит окоченевший, синюшный труп старухи с перекошенным лицом. На ней надеты длинное платье, клетчатый фартук и коричневые колготки с вытянутыми коленями. Начинаю барахтаться, пытаясь встать, и даже не могу закричать — немею от ужаса.

За спиной мой похититель давится от смеха — ему очень весело.