Моцарт в птичьих гаммах

Лена Барски

Книга «Моцарт в птичьих гаммах» – это сборник рассказов в жанре автофикшен. Зарисовки из жизни – реальной и виртуальной, встречи – настоящие или придуманные, герои – живые или мёртвые, связи видимые или невидимые: рассказы о музыке и литературе, любви и разочаровании, детях и родителях, впечатления и мысли, моменты и состояния, повседневность и воспоминания, родина и эмиграция, я и другие, свои и чужие, правда и неправда, игра со словами и в слова.Всего понемножку. Не много, но и не мало. Книга содержит нецензурную брань.

«ПОПУТНОГО РЕТРО»

У Иосифа Бродского есть статья под названием «Состояние, которое мы называем изгнанием, или Попутного ретро». В ней он описывает жизнь в другой стране, как «состояние, при котором человек остаётся один на один с самим собой и собственным языком и между ними нет никого и ничего».

Писатель в изгнании «подобен собаке, или человеку, которых забросили в открытый космос в капсуле (скорее, собаке, потому что никто не придет, чтобы её забрать). И твоя капсула — это твой язык… И приходит время, когда пассажир, сидящий в капсуле понимает, что она движется не в направлении Земли, а в направлении открытого космоса».

Я, конечно же, не в изгнании, не бреду по пустыне в сторону Сомали в поисках пропитания, и слово «эмиграция» после стольких текстов на эту тему меня сильно напрягает. Но надо признать, что она неисчерпаемая. Потому как в перемещении отдельных людей и целых народностей, в причинах и сменах парадигм есть очарование чего-то вечного и метафизического. Но я сейчас не об этом.

Я о том, что остаётся. Как ни крути, но родной язык-то ведь остаётся, где бы ты ни жила: эмигрируешь ты или не эмигрируешь, находишься в изгнании или только об этом мечтаешь. И если ты не приняла окончательное решение этот родной язык забыть, отречься от него, замуровать его насмерть в несущей стене, то автоматически на новой земле ты оказываешься в капсуле, с автономным менталитетом космического корабля, дрейфующего в открытом космосе. И вокруг ни души.

Ты закрываешь глаза и предаешься воспоминаниям. В них всё течёт, всё меняется, ты неустанно выходишь из берегов. Вокруг тебя то дождь, то ветер, солнце то всходит, то заходит и низко висит на небе целый день, нагло таращась прямо в глаза. Листья падают, сердцебиение учащается, природа дряхлеет и сморщивается прямо на глазах, а у тебя приступы удушья и панические атаки.

И всё время несёшься в пустоту, заполненную призраками, выскакивающими из-за угла: разинутые рты, перекошенные лица, полуразложившаяся плоть, окоченевшие стога на полях, мальчик, играющий с бедренной костью среди заброшенных могил, танцы в обнимку с Угрюмым Жнецом на сельском погосте.

— Hell! I am fucking Shakespeare!² — как однажды в порыве восторга перед собственным талантом прокричал Стивен Кинг.

Да. Только Стивена Кинга нам здесь не хватало. Kill your darlings, kill your darlings, even when it breaks your egocentric little heart; kill your darlings.³

Конечно же, разобьёт. Как можно убивать то, что любишь!? Даже если рядом никто, абсолютно никто не понимает! И даже если рядом все только тем и занимаются, что отказываются и забывают. Поэтому мы и будем продолжать лететь дальше — я и мой язык. Мой русский язык. Великий русский язык. В капсуле. В изгнании. Или в эмиграции. А проще — в глубоком-преглубоком открытом космосе. Подальше от Стивена Кинга. И от всех, кто убивает, отказывается и забывает. Реально, виртуально и метафорически.

И когда-нибудь в окно твоей капсулы постучит Иосиф Бродский. Помашет рукой и улыбнётся. И тебе сразу станет легче. И ты вздохнёшь и почувствуешь, как сжимается твое маленькое сердце. Уставшее от собственной эгоцентричности. И в этой случайной встрече ты найдёшь свое утешение.

По крайней мере, на сегодняшний день.

Примечания

2

Чёрт! Да я же, бля… Шекспир! (англ.).

3

Убей то, что любишь, убей, даже если это разобьёт твоё маленькое эгоцентричное сердце, убей (англ.).