Эти спутанные узы

Лекси Райан, 2022

За воротами замка восходит солнце, но Золотой дворец окутан вуалью ночи. Бри стала той, кого так долго презирала и с кем обещала никогда не связывать свою жизнь. Теперь она фейри, в груди которой бьется бессмертное сердце. Тот, кто клялся в любви и верности, оказался предателем и использовал наследницу, чтобы украсть корону Неблагого двора. Отныне Себастьян – истинный принц. Но без силы, что все еще течет по венам Бри, юноша не может занять трон Теней и стать полноправным королем. Когда девушка выясняет, что королевство Неблагих может погибнуть, она отправляется к великой жрице, которая поможет отыскать королеву Неблагих и спасти Двор. Становится ясно, что древние пророчества не лгут, а Бри предстоит сыграть уготовленную для нее роль в судьбе царства фейри.

Глава 8

Губы Миши мягко касаются костяшек моих пальцев, когда он останавливается у моей двери.

— Спи спокойно, принцесса, — говорит он, медленно опуская мою руку.

Стараясь не обращать внимания на неловкость, которую я чувствую от его жеста, я качаю головой:

— Не уверена, что у меня это получится. Столько всего крутится в голове. — Я всю обратную дорогу металась между осознанием того, что могу чувствовать Неблагих из поселения, своими собственными эмоциями и не покидающими меня чувствами Себастьяна. — Я поражена настолько, что не могу доверять даже собственным мыслям. Ты знал, что благодаря силе Оберона я могу вот так чувствовать Неблагих?

Он засовывает руки в карманы.

— Вовсе нет, но я многого не понимаю в твоей магии. Я знаю одно: ты сильнее, чем думаешь. Сильнее, чем даже я мог предположить.

Я бросаю на него взгляд.

— Очевидно.

Он фыркает.

— А до чего скромно.

Я качаю головой:

— Я не это имела в виду. Моя сила досталась мне от Оберона, от трона Неблагих. Я никем себя не возомнила. Просто я соглашаюсь с тем, что ничего не знаю о глубине и масштабах этой силы.

До сегодняшнего вечера я даже не знала, что у меня есть эмпатические способности, хотя, полагаю, я использовала их в лагерях королевы.

Миша хмыкает, делает шаг назад и оглядывает меня с головы до ног:

— Интересное предположение.

— Точное. Откуда еще она могла взяться?

— Честно? — Он делает глубокий вдох. — Я не знаю. Но пытаюсь в этом разобраться. Финн задавался тем же вопросом.

Услышав это имя, я расправляю плечи. Не могу думать о принце теней, не чувствуя, как грудь стягивает клубком противоречивых эмоций.

— Но он знал, — шепчу я. — Знал, откуда взялась моя сила.

— Он знал магию своего отца. Был хорошо с ней знаком. Так что он первый понял, что ты владеешь чем-то другим. Чем-то… большим.

Почему-то я в этом сомневаюсь. Я думаю, что так сильно удивляю их, потому что они не ожидали, что у девушки-человека в принципе будет какая-то сила. Но спорить мне не хочется.

— Я устала.

Он кивает.

— Я попросил Дженни приготовить тебе ванную. Она ждет.

— Спасибо. За это и за то, что взял меня с собой сегодня вечером.

— Я был только рад.

— Не уверена, что должным образом отблагодарила тебя за то, что ты позволил мне жить у себя, — говорю я, склонив голову. — Ты ничего не должен был для меня делать, но все равно сделал.

Он усмехается:

— У меня есть свои причины.

Уверена, так и есть. У них у всех есть.

— Спокойной ночи, принцесса.

Я вхожу в свою комнату, но задерживаюсь у порога и не закрываю дверь.

— Почему ты так меня называешь?

Глаза Миши загораются, и он ухмыляется.

— Только потому, что называть тебя королевой было бы неточно, — говорит он, затем поворачивается и исчезает в коридоре.

— Что за чушь, — бормочу я, отворачиваясь от двери. На кровати лежит свежая ночная рубашка, а воздух в комнате влажный от того, что в смежной комнате меня ждет теплая ванна.

Я быстро раздеваюсь, иду в ванную и погружаюсь в горячую воду, вздыхая, когда она обволакивает мои ноющие бедра. Когда все вокруг затихает, я так отчетливо чувствую Себастьяна — его горе и печаль, — что мне хочется плакать. Я скучаю по нему. Скучаю по вере в то, что он любил меня, что я могла ему доверять.

В попытке не намочить волосы я собираю их так высоко, как только могу, но несколько прядей слишком короткие. Они выбиваются из узла и падают мне на лицо и шею. Локоны становятся более тугими от пара, поднимающегося от ванны. Я быстро моюсь, как будто, закончив с этой процедурой, смогу сбежать от эмоций и давящего одиночества.

Когда я надеваю ночную рубашку и ложусь под одеяло, через окна спальни проникают косые лучи света восходящей луны. На меня наваливается усталость, но каждый раз, когда я закрываю глаза и пытаюсь расслабиться, я представляю того маленького мальчика, кричащего посреди дороги, и его ужас, от которого стыла кровь в моих венах.

Понятия не имею, почему Миша думает, что из всех людей именно я смогу объединить разобщенный двор. Любая привязанность Себастьяна и Финна ко мне осложняется тем фактом, что у меня есть то, что нужно им обоим. Это не значит, что я смогу заставить их работать вместе или что у меня есть хоть какое-то представление о том, как это сделать. Но я не могу отрицать, что нельзя, чтобы королева осталась безнаказанной. Не после того, как я увидела эти лагеря. Не после того, как услышала, как тот маленький мальчик кричит от ужаса.

Так что, да, все мне не сделать. Да, я не могу восстановить разрушенное королевство или выступить посредником в борьбе за власть, но я могу что-то сделать с этими лагерями. Знать бы только, где их найти. И это стоит того, чтобы попросить помощи у Себастьяна.

Я тереблю выбившуюся прядь волос у виска и улыбаюсь, когда свет играет на нитях гоблинского браслета, который мне дал Баккен. Десятки тонких серебристых нитей, не видимых никому, кроме меня, переливаются в лунном свете. Я вскакиваю с кровати и нахожу свой нож. Срезав острым краем прядь коротких локонов с затылка, я разрываю нить на гоблинском браслете.

Баккен появляется почти сразу. Это первый раз, когда я вижу его с той ночи во дворце Неблагих. Тогда — когда на моих руках все еще была кровь Мордеуса — мне пришлось отрезать все волосы до подбородка, чтобы заставить гоблина перенести меня в катакомбы Финна. Я надеюсь, что сегодня вечером он будет работать за меньшую плату.

— Огонек, — ухмыляется он мне. — Что у тебя для меня есть?

Я раскрываю ладонь, чтобы показать ему пучок коротких волос, которые я срезала со своего затылка.

Баккен хмурится.

— Не оскорбляй меня, Огонек.

— Я не хочу тебя обидеть, — говорю я. — Но это все, что у меня есть, а мне нужно попасть во дворец Неблагих.

— Я не работаю бесплатно.

— Считай это задатком, — выпаливаю я, затем сглатываю, вынашивая план на месте. — Что скажешь, если за обратную дорогу я заплачу прядью волос принца Ронана?

Выпученные глаза Баккена прищуриваются. Его явно заинтересовало мое предложение.

— Как ты собираешься заполучить волосы принца?

— Предоставь это мне, — говорю я, немного запыхавшись. Думаю, это сработает. — Пожалуйста?

Только когда Баккен тянется к моему запястью, я вспоминаю, что одета только в тонкую ночную рубашку.

* * *

Баккен переносит меня прямо в слабо освещенную спальню и исчезает, прежде чем я успеваю полностью материализоваться. Это не та роскошно обставленная спальня, в которой я оказалась, пройдя через портал в королевском гардеробе. Из этой комнаты открывается вид на стремительную реку, текущую через горный перевал, но больше всего меня поражает не это.

А он.

Я чувствую Себастьяна, как будто он находится прямо в этой комнате.

— Абриелла!

Я поворачиваюсь на звук голоса Себастьяна. Он вскакивает с кровати. Прежде чем я успеваю сказать хоть слово или хотя бы собраться с силами, он заключает меня в объятия и поднимает с пола. Он без рубашки, теплый, и было бы так просто раствориться в его объятьях. Не только потому, что мне не хватает его тепла и любви. Не только потому, что я одинока и не хочу жить в этом ужасном мире без него.

Я хочу раствориться в нем, потому что здесь, в одной комнате, эта связь — это не просто накал эмоций. Он словно моя половинка, а боль, которую он испытывает, просто невыносима. Она напоминает мне о том, что я чувствовала семь лет назад, о моем горе в те дни, когда я оправлялась от пожара. В ту ночь я чуть не умерла, но папа умер, и тяжесть этой потери постоянно давила мне на грудь и плечи, стискивала легкие, не давая дышать полной грудью.

Чувствуя это сейчас, видя, как страдает Себастьян, я больше всего на свете хочу облегчить его боль. Своим поцелуем. Своим телом. Сделать все, что угодно, лишь бы скинуть со своих плеч этот груз горя, вины и беспокойства.

Но я не могу. Вместо этого я прижимаю руку к его груди и отстраняюсь.

— Поставь меня на пол.

— Боги небесного и подземного мира, ты вернулась ко мне, — говорит он, утыкаясь носом мне в шею. Его губы касаются моей кожи, и это невероятное ощущение — гул осознания как моего собственного тела, так и его. — Я знал, что ты вернешься.

Я опасно близка к тому, чтобы раствориться от его прикосновений, и изо всех сил стараюсь себя контролировать.

— Поставь меня на пол, Себастьян. Сейчас же. — Темнота оглушительным грохотом наполняет комнату.

Себастьян повинуется и медленно опускает меня на пол. Я хватаюсь за контроль над своей магией, даже когда тьма рассеивается.

— Прости… — говорит он, изучая мое лицо. — Я просто… так волновался и так отчаянно скучал по тебе. Я пытался прийти к тебе во сне, но ты вытолкнула меня.

— Да. Потому что тебе туда нельзя.

Мне не нужно видеть его лицо, чтобы понять, что я причинила ему боль. Я чувствую это. Это все равно что каждым словом разбивать свое собственное сердце. Он качает головой, и боль утихает — все его эмоции ослабевают, как будто он каким-то образом подавил их или воздвиг перед ними стену.

— Я понимаю, почему ты злишься, — говорит он, — и я это заслужил, но…

— Я здесь не для того, чтобы говорить о нас. Я не прощаю тебя и пришла не для того, чтобы воссоединиться с тобой.

Его лицо бледнеет, и эти прекрасные глаза цвета морской волны становятся тусклыми.

— Я не хотел, чтобы все вышло вот так, — говорит он.

Я стискиваю челюсти. Я думала, что готова встретиться с ним лицом к лицу, что могу сосредоточиться на своей миссии, но это оказалось сложнее, чем я ожидала.

— У тебя был выбор. Ты мог мне сказать.

— Да? — спрашивает он. — И как бы ты отреагировала?

Если бы я могла, я бы с радостью отдала корону ему. Только вот… мне нужно было умереть или стать фейри, чтобы выжить. Правда заключается в том, что если бы я знала, что ему от меня нужно, я бы сбежала.

— Ты вообще любил меня? — спрашиваю я.

— Ты моя суженая, — говорит он, склоняя голову набок.

Я фыркаю.

— Судя по тому, сколько у тебя татуировок, ты, похоже, заключал узы со всеми, кто на это соглашался. Так что уж извини, я не считаю это символом твоей вечной любви.

Его глаза становятся холодными.

— Я хочу сказать, что, поскольку мы связаны узами, тебе не нужно спрашивать. Ты уже точно знаешь, что я чувствую к тебе.

Потому что я чувствую его в своей крови. Я чувствую его сердечную боль, его тоску и его любовь, даже сквозь тот щит, который он воздвиг, чтобы смягчить эти чувства.

— Как ты мог поступить так с той, кого любишь? — спрашиваю я, делая резкий вздох. Я не буду плакать. — Ты ждал, что я очнусь и скажу, что все в порядке? Думал, что я все пойму и радостно пойду на твою коронацию?

— Я ждал, что ты дашь мне возможность все объяснить. Так ведь обычно бывает, когда кого-то любишь. Но ты убежала. Как и всегда.

Я вздрагиваю, потому что он прав. Я сбегала каждый раз, когда у нас были какие-то разногласия. Но это не значит, что он не должен отвечать за свои решения.

— Ты не можешь переложить это на меня. Ты предпочел корону моей жизни и расстроен, что я не задержалась, чтобы поболтать об этом?

Конец ознакомительного фрагмента.