Когда сказки превращаются в кошмары. Часть 2. Феечка

Леди Дракнесс, 2020

Старая сказка про Золушку не лжет, но недоговаривает… Вторая часть дилогии: рассказ той самой подруги, которую Золушка называла Феей, а почему – сама девушка долго не понимала. В ее жизни не было никаких чудес, если не считать таковым свободу, полученную ценой разрыва со строгой кавказской семьей. Но после одного странного и страшного события Феечке вдруг открывается другой мир – волшебный и пугающий. В нем существуют демоны, вампиры, монстры, биороботы и прочие неприятные и опасные создания. Стоит ли удивляться, что волшебной палочкой доброй Феечки становится снайперская винтовка?

Ночь осеннего равноденствия

Стремглав влетев за угол, я, почти не сбавляя скорости, затравленно оглянулась по сторонам и прямиком что есть мочи рванула в самый темный закуток кирпичного тупика, туда, где у стены темной грудой железа громоздились мусорные баки. И уже там, резко затормозив и одновременно развернувшись на сто восемьдесят градусов, плотно вжалась в холодную и чуть влажную от вечерней сырости кирпичную стену. Затем, лишившись остатков сил, медленно, скользя содранными ладонями рук по кирпичной кладке, сползла на землю. Дыхание сбилось, судорога сводила пересохшее горло, пульс бешено колотился где-то в затылке, крупная дрожь сотрясала все тело, щеки пылали. Опустившись на мокрый асфальт, я как можно плотнее прижала к груди колени и прерывисто всхлипнула. Затем, обхватив их мокрыми, дрожащими руками, опустила на них подбородок и постаралась замереть, немного нервно прислушиваясь к окружающим меня звукам… Так и просидела какое-то время, почти не шевелясь, уставившись в одну точку ничего не видящим взглядом; периодически нервно вздрагивая всем телом. Сидела, стараясь успокоиться и хоть немного выровнять дыхание, которое с таким шумом вырывалось из моих легких, что было практически невозможно услышать что-либо, кроме собственного хрипа. И это несколько нервировало, поскольку не позволяло объективно оценить обстановку и понять: в безопасности ли я?

Кап-кап. С крышки бочка на землю не торопясь падали капли воды. Где-то вдалеке слышался шум трамвая. Звуки поступали несколько рвано: капающую с мусорного бака воду я слышала, шум двигателей проезжающих метрах в трехстах по проспекту машин тоже. А вот вокруг пятачка спасительной тьмы, где я остановила свой бег, вернее, там, где сил мчаться дальше уже не осталось, стояла тишина: не было слышно ни шелеста листьев на окружающих площадку деревьях, ни обычных звуков жилого дома, находящегося примерно в тридцати метрах левее мусорной свалки. Ни-че-го… Тишина. Полная. Что, понятное дело, показалось мне немного странным и заставило не расслабляться. Впрочем, куда уж больше было напрягаться-то?

Я опустила взгляд на свои прижатые к подбородку колени: сквозь прорези брюк на них на левой виднелся и начинал саднить «симпатичный», крупный кровоподтек, правое было сбито в кровь; сами же черные джинсы были испачканы в чем-то вроде глины. Пальто было грязное, расстегнуто, две верхние пуговицы болтались на нитках, а нижние вообще оторваны. Его полы чуть ли не полоскались в ближайшей луже, а правый рукав был практически оторван. Один из ботинок на толстой подошве, с налипшими на нее комьями глины, умудрился эту самую подошву почти потерять — наполовину отклеенная, она, что называется, «просила есть», давая возможность проветрить мокрые, порванные на пальцах колготки в сеточку (черные и когда-то симпатичные). Черная же вязаная шапка, со зверским желтого цвета смайлом, сползла на одно ухо так, что выбившиеся из-под нее мои черные «бараньи» кудряшки мокрыми сосульками падали на лицо, закрывая его правую часть, что, впрочем, было и неплохо — они вполне себе прикрывали и фингал под глазом. На руках не спеша застывала грязь. А любимые готишные перчатки были где-то потеряны. Некогда длинные и ухоженные ногти на руках были сломаны, и судя по ощущениям, под ними тоже были энные запасы глины с песком, хоть горшки лепи, что называется.

Внимательно оглядев себя, я скептически хмыкнула: «Мдя, ногти стричь, руки в ванночку с маслом и ромашкой, брюки на выброс, ботинки в помойку, пальто, скорее всего, туда же. Голову ладно, голову, пожалуй, помою. Ибо сей предмет моей личности выбрасывать жалко, все ж я не Змей Горыныч, и потому голова у меня только одна, хотя и дурная, но эксклюзивная. А вот синяк, синяк под глазом придется маскировать тоном и темными очками. А то ж неудобно как-то с фингалом в люди выходить. Комплекс с моей стороны, наверное? Точно, он самый и есть, видимо, цивилизация виновата: была б я в первобытном обществе, наверняка б фонарь под глазом считался самым что ни на есть обычным делом. А так теперь на тональник вот надобно тратиться. Ну да ладно,-главное, что на плечах осталось то, на что этот самый тональник можно будет наносить».

Тяжело вздохнув, я огляделась: освещение практически обошло эту помойку стороной, так что сидеть мне приходилось почти в полной темноте. Нет, ну что-то в виде света, конечно, проникало в этот закуток, например, из стоящего чуть вдали многоэтажного дома. Так же немного света падало и со стороны аллеи, проходящей метрах в десяти от моего убежища. Точнее говоря, свет с аллеи падал на ту лужу, за которой я расселась, и уже, отражаясь от нее, давал некую толику освещения на мой квадрат.

На улице промозглым маревом висел холодный туман пополам с мелким моросящим дождем, отчего свет фонарей казался размытым. Небо было черным, без всякого проблеска звезд или луны. Я почувствовала, как сырость начала медленно, но неуклонно подбираться ко мне: исподволь проникая за воротник, тягуче вползая в рукава, явно намереваясь обосноваться на моем теле всерьез и надолго. Представив, что со мной будет через этак еще хотя бы полчаса такого сиденья, я поежилась. На помойке становилось совсем неуютно, да и запах. В горячке я его не ощущала, но теперь от бачков конкретно попахивало. Я поморщилась. Нет, конечно, не до жиру, так что запах можно и перетерпеть, да и пальто у меня теплое. Вернее, мысленно поправила я себя, оно когда-то было теплое, но холодный мокрый асфальт, на котором я сидела, и надорванный рукав явно добавляли сквознячка организму и способствовали выветриванию тепла из оного. Ко всему прочему, адреналин начал потихоньку покидать тело, так что меня слегка потряхивало. Нет, пока еще не от холода, а от начавшего выходить нервного напряжения, но при таком раскладе и переохлаждение не за горами.

Подняв голову, я еще раз настороженно прислушалась и осмотрелась, насколько мне это позволяла сделать моя загнанная в угол позиция: «А собственно, чего я паникую то? Может, уже все и рассосалось? Не до утра же мне тут сидеть? Так и заболеть недолго. А оно мне надо?» — на этом вопросе я и прервала свои логические рассуждения, решительно выпрямив спину и гордо задрав подбородок. Затем глубоко вздохнула. Немного нервно поправила на голове шапку, затолкав вырвавшиеся из-под нее кудряшки обратно, кое-как поднялась, разбитое колено ныло и разгибалось неохотно.

С трудом, но все же достигнув вертикального положения, я одернула пальто и еще раз, на всякий случай, мало ли че, внимательно огляделась вокруг. В основном в поисках какой-нибудь веревки, подходящей для подвязывания ботинка к его подошве. Искомое нашлось быстро, совсем недалеко от бачка лежал мокрый грязный кусок какого-то шпагата. Еле-еле (почему-то все тело болело) наклонившись, я подняла веревку и, обмотав несколько раз ею ботинок, завязала узел. Затем потопталась на одном месте, проверяя крепление: «Результат не айс, конечно, но до дому доковыляю… А большего и не надо, я надеюсь…» На словах: «я надеюсь…» пришлось призадуматься: «А так ли это? Действительно ли с приключениями на сегодня покончено? Или попа еще не исчерпала свой лимит попадалова?»

Из памяти тут же услужливо всплыли события сегодняшнего вечера… И меня передернуло от неприятных воспоминаний. А начиналось все весело и безобидно: часов в десять вечера ко мне завалилась подруга, и мы с ней решили проветриться, а именно посетить один из ночных клубов, чтоб отметить осеннее равноденствие…

— Не знаю зачем, но отмечали ж его древние, — заявила мне она. — Почему нам нельзя?

Я задумчиво почесала «репу»:

— Действительно, почему нет?

На том и порешили. Сказано — сделано. Приятельница зашла за мной в десять. Не, ну конечно, мы договаривались с ней на-а часов этак пол девятого. Но кому ж в голову взбредет требовать от девушки пунктуальности? Разве что мужчинам. Но поскольку в данном случае дураков среди нас не наблюдалось, то я искренне поздравила приятельницу с почти точностью. Далее, дождавшись, когда я «моментом дособираюсь…», т. е. в одиннадцать вечера, мы радостные вывалились из дома на поиски хорошего настроения и приключений. Забегая вперед, скажу, что с первым пунктом у нас вышла неувязочка, а вот второй… второй мы явно перевыполнили.

Должна заметить, что в этот раз нас почему-то понесло, не в знакомый клуб в центре города, а на его окраину, в новостройки. Собственно говоря, мы с подругой банально «купились» на рекламу: импозантного вида африканец раздавал листовки с анонсом этого нового, только-только открывающегося заведения прямо у метро. А в рекламке соответственно рассказывалось про супер-пупер новый клубешник. Про жж-у-уть какой навороченный и остро-новомодный дизайн интерьера в этом самом клубешнике. Ну и, несомненно, нам была обещана крутая вечеринка… (и она несомненно удалась, только не в том месте и не так, как мы ожидали)

Ко всей этой крутизне прилагалось и «девушкам бесплатные коктейли». Ну и т. д., и т. п. В общем, все как обычно в таких случаях. Но мы загорелись. А что? Почему не попробовать что-то новенькое? Да запросто: гулять так гулять, как говорится. Вот мы радостные и отправились гулять по адресу…

Радостно проехали через полгорода. Радостно вывалились из пустого трамвая где-то на его кольце. И радостно пошли вперед по пустой, полутемной, с промышленно-офисными зданиями улице. Свернув пару раз в неизвестном направлении и оказавшись в темном, освещенном единственным тускло горевшим фонарем проулке, среди пустых, зияющих черными провалами окон зданий, мы с подругой заподозрили, что слегка заблудились…ну так, самую малость. И пока, расположившись под единственным во всем этом переулке фонарем, подруга оптимистично старалась ввести в поисковик смарта название нужного нам места, я с любопытством пыталась рассмотреть в почти полной темноте, окрестности.

Ну-у, во-первых, и правда было интересно: куда это мы забрались невзначай? Во-вторых, не хотелось мешать приятельнице, усиленно тыкающей пальцем в темный экран смартфона, по ходу, она, видимо, его не зарядила, в ее попытках его реанимировать. Но, с другой стороны, я-то свой вообще дома забыла, так что стояла молча — че говорить-то ей под руку? Да и вообще че мешаться со своим вниманием и ненужными комментариями — только нервировать человека… Может, она щас этой самой рукой технику потрясет, пальцами в экран потыкает, постучит кулаком по прибору, он и заработает? Хотя и так ежу понятно, что надо спрашивать дорогу у кого-нибудь. Осталось только этого самого «кого-нибудь» здесь найти.

А то пока что из присутствующих на этой улочке наблюдались только мы с ней, неработающий смартфон да кое-как работающий фонарь, который, конечно, светил, но несколько тускло, да и мигал постоянно. Так что собравшееся на этой улице общество было явно мало пригодно для расспросов. В связи с чем начал наклевываться вариант: топать обратно к остановке и оттуда начинать поиски нужного нам адреса по новой. Не, неохота, конечно, да и вообще лень. Но не до утра же нам тут плутать? Замерзнем.

На этой зрелой мысли я и решила прервать подругу в ее попытке оказать давление на отказывающуюся общаться технику путем постукивания оной о ближайший столб (а то еще и свет пропадет — стучала-то она своим смартфоном об единственный работающий в этом проулке фонарь). Так можно вообще в темноте остаться: ни те фонаря, ни те смартфона, фонарик заменяющего… Бррр. Нерадостная перспективка на незнакомой местности. Итогом моих умозаключений явилось мое решительное дерганье подруги за рукав. Ноль реакции. Еще раз представив себе всю тяжесть последствий для нас от ее неутомимых попыток заставить телефон работать, я во второй раз тронула ее за рукав пальто, отвлекая от «воспитания» прибора и привлекая внимание к себе.

Одновременно с процессом хватания приятельницы за рукав я скорее почувствовала, чем увидела, что в черном провале окна ближайшего к нам с ней пустого здания зашевелилось нечто еще более темное, чем оконный проем. Я на миг замерла, насторожившись, а затем молча, коротким движением руки дернув подругу за локон (ну-у, что под руку попалось), указала кивком головы на эту шевелящуюся неизвестность. Зашипевшая от боли приятельница оторвалась от своего интересного занятия и с недоумением и раздражением посмотрела сначала на меня, потом в указанную мной сторону.

Тем временем несколько размытая Тьма, неожиданно всплывшая в проеме, начала подрагивать, уплотняться и принимать очертания человеческой фигуры. Мы оторопело, широко раскрыв глаза, смотрели на это кино.

— Может, бомж? — голос приятельницы чуть срывался.

Прерывисто вздохнув, я кивнула. В голове мелькнула мысль, что дуракам везет и искомый «Нибудь» образовался прямиком перед нашими очами. Только вот спрашивать у него дорогу мне почему-то расхотелось. Потому отвечать подруге я ничего не стала, внимательно вглядываясь в незнакомца. Что-то не совсем правильное было в его силуэте. Но что? Этого я сообразить не могла. Силуэт тем временем сформировался в высокого, худого, черного человека и словно бы поплыл к нам из тьмы. Вздрогнув, я схватила подругу за руку и потащила прочь. Кажется, я поняла, что мне показалось странным в этом деле: силуэт не издавал звуков. Вообще никаких. А ведь влезть на окно, постоять в его проеме, спрыгнуть с него на землю, оно ж должно звучать?! Ну, шорох там, скрип — он же вроде держался руками за остатки рамы. Тот же шелест, когда он пробирался к нам через куст. Но звуков-то не было! Этот некто словно поглощал их. И я не оглохла, я слышу шумное дыхание подруги, поскрипывание песка на асфальте под нашими ногами, гудок автомобиля где-то вдалеке. Но этого товарища я НЕ слышу! Он двигался слишком бесшумно, чтоб его не бояться.

Оглянувшись, я почувствовала, как мое сердце екнуло, а затем бешено забилось в груди, плавно подступая к горлу, — некто приближался к нам и приближался очень быстро. Он уже поравнялся с фонарем, что позволило мне вглядеться в него внимательней. Но увиденное лишь еще больше напугало меня: вместо лица у нашего преследователя по-прежнему была только темнота. У него были руки, ноги, но я не могла понять: «Одет ли он? А если одет, то во что? Во что-то черное и облегающее? Ниндзя? С какого перепугу тут ниндзя-то нарисовался? И почему отправился за нами? Это вообще человек или нет? Если не человек, то кто? А если это человек, то почему весь силуэт имеет такие нечеткие, рваные очертания? Или мне это только кажется с перепугу?»

Вопросы вихрем проносились в моей голове, и ни на один из них не было ответа. Подругу было спрашивать глупо, вряд ли она поведала б мне что-то вразумительнее того, что я и сама видела, да и терять время на умные аналитические беседы что-то не хотелось. Она, видимо, придерживалась того же мнения, или у нее просто слов не было, так что отступали мы молча, все прибавляя в скорости.

Обернувшись в очередной раз, я поняла, что хоть сам силуэт неизвестного и не приобрел более четких очертаний, но вот эти длинные блестящие предметы у него в руках мне пожалуй что хорошо знакомы — они вполне себе, конкретно так, напоминают тесаки или мачете. Но в данном случае для нас хрен редьки… Так что мы дружно схватились за руки и рванули прочь еще быстрее (хотя, казалось бы, куда уж еще быстрее-то? К этому времени мы и так уже бежали так, что только пятки сверкали). Тем не менее, добавив скорости, мы буквально летели на первой крейсерской куда глаза глядят, молча и со всем стараньем. Ну а дальше…

Дальше был сумасшедший бег по темным пустым улицам… Затем они закончились, и мы уже мчались через какой-то пустырь на свет окон стоящего на отшибе и замеченного нами здания. Несколько раз я навернулась. Раз зацепилась пальто за какой-то торчащий из покосившегося столба крюк. Один раз моя нога застряла среди бетонных плит, и вырвать ее из тех тисков нам удалось с большим трудом, жертвуя целостностью подошвы, вернее, ее тесной дружбой с ботинком. Так что дальше наше перемещение в пространстве проходило под ее хлюпающие звуки.

Мы бежали, не ощущая времени, не запоминая последовательность событий. Помню только, что несколько раз я помогала упавшей подруге подняться, несколько раз она вытягивала меня с земли, заставляя мчаться дальше. Помню, что наткнулась на какую-то ветку, чуть не выколов себе глаз.

Преследователь между тем потихоньку, не торопясь, сокращал между нами расстояние. Сейчас мне кажется, что он наслаждался процессом, будучи уверенным, что мы от него не уйдем. Мы же летели от него прочь так, что только пятки сверкали.… Пустырь между тем производил впечатление какой-то бескрайней равнины, а казавшийся спасением свет окон неизвестного строения все никак не приближался. На самом деле теперь мне не думается, что пустырь был таким уж большим, мы ж не марафонцы, и даже адреналин не мог бы помочь нам бежать слишком долго, да еще с та-а-акой… бешеной скоростью. Но тогда, тогда это расстояние казалось бесконечным, а черная фигура ниндзя — приближающейся слишком быстро.

Наконец наши ноги коснулись вымощенной плиткой дорожки, ведущей к какому-то круглому, этажа на три, зданию, по первому беглому впечатлению, состоящему из одних только окон. Окна были большие и приветливо светились в ночной мгле. Это радовало, была надежда встретить там людей и найти помощь. Ничего странного в том, что стоящее на отшибе здание так иллюминирует, почти в двенадцать ночи, я тогда не увидела. Влетев на круглое широкое крыльцо с кое-где отломанной плиткой, мы почти врезались в большую стеклянную дверь. Нащупав ручку двери, подруга судорожно ухватилась за нее двумя руками и начала тянуть что есть сил. Мотаясь на ней в разные стороны и пытаясь открыть нам путь внутрь. Но все ее усилия были тщетны. Дверь была заперта. Я в панике оглянулась назад: черный высокий силуэт не спеша плыл по дорожке в нашу сторону. Создавалось ощущение, что именно плыл, а не шел, хоть ноги у него и были на месте, ну или по крайне мере их видимость. Самым ужасным открытием для меня на тот момент стало то, что шествующая по направлению к нам черная особь не отбрасывает тени.

Подруга начала истошно руками и ногами барабанить в дверь… Удары глухим эхом отражались где-то внутри здания, судя по всему, пустого. Я подняла взгляд вверх. Над дверью красовалась вывеска: «Почта России». «М-дя, с неспешностью нашей почты мы тут быстрее умрем, чем получим помощь», — мелькнула в голове одинокая скептическая мысль.

Так что я начала спешно оглядываться вокруг в поисках большого булыжника ну или хотя бы кирпича, на худой конец. Нет, не для того, чтобы стукнуть им преследователя, хотя тоже хороший вариант, но при наличии у того в руках двух ножей… плохо выполнимый. А для того, чтоб разбить им окно и попасть внутрь здания, поскольку сил бежать больше не осталось: колени дрожали, ноги подгибались, руки тряслись. Одним словом, мы — выдохлись.

Да и куда бежать-то? Кругом незнакомая местность и темень хоть глаз выколи. Что я, собственно говоря, уже чуть и не проделала с собственным глазом, наткнувшись в темноте на торчащий из кустов сук (или то было дерево? Не поняла… Но не суть. А суть в том, что бежать нам некуда). Так что оставался только один вариант: попасть в здание, разбив окно (нехорошо, конечно, проникновение… опять же, но не до жиру, быть бы живу). И там, спрятавшись в его глубине, найти телефон, чтоб вызвать полицию. Ну или, может, если нам повезет, здание стоит на сигнализации, и тогда полиция явится сама. А нет, так там наверняка полно помещений, где можно спрятаться и отсидеться до утра, а уж утром-то кто-то из сотрудников да явится на работу, все ж завтра будний день вроде бы. В любом случае, по сравнению с нашей возможной тесной встречей с господином, имеющим в своем арсенале два отличных тесака, вариант провести энное количество времени в кутузке за хулиганство явно выглядел предпочтительней.

Но нам повезло: откуда-то из глубины помещения, не торопясь, с недовольным выражением лица (тут я его понимаю. На его месте я б тоже не видела причин для радости, чай не наследство привалило, а две встрепанные, чумазого вида девицы), выплыл охранник и вальяжно, вразвалочку, пошел к двери. От радости мы буквально приплюснули свои физиономии к стеклу, подпрыгивая и отчаянно жестикулируя. Охранник наконец пересек большой, ярко освещенный холл и достиг двери. На вид ему было лет около тридцати. Чуть выше среднего роста, с явно наметившимся брюшком. Темноволосый, коротко стриженный, с несколько оплывшей физиономией, на которой наметилась одно-двухдневная щетина, и поросячьими глазками, взгляд которых, однако, был достаточно цепким и внимательным. Чуть наклонив голову и скептически осмотрев нас, нервно переминающихся с ноги на ногу за дверью, охранник, решившись, чуть приоткрыл ее.

— Что?.. — Его вопрос так и завис в воздухе, поскольку мужчина заметил почти нависшую над нами черную фигуру неизвестного «поклонника» с парой громадных ножей в руках.

Больше ни слова не говоря и не задавая дурацких вопросов (за что мы были ему благодарны), он резко втянул нас внутрь помещения, захлопнув дверь прямо перед самым носом (или что у того там…) у нашего преследователя. Мы попытались перевести дух, но, как оказалось, рано. Рука охранника, потянувшаяся было к рации, так и замерла в воздухе. Да и сам он просто застыл, чем-то напоминая статую вождя мирового пролетариата у Финляндского… Его глаза округлились, физиономия вытянулась. И было отчего: не сбавляя хода, неизвестный стал просачиваться в стык между створками дверей. Этот процесс напоминал что-то среднее между расплющиванием его фигуры, с последующим ее протискиванием в дверной зазор и превращением им самое себя в нечто, наподобие тумана или плотных клубов густого черного дыма, проникающего во все щели входной двери.

Прошло несколько мгновений, и темный силуэт начал собирать себя в середине залитого светом холла здания «Почты России». Так и не успевший вызвать подмогу охранник вышел из ступора и быстро подтолкнул нас в сторону лифта и лестницы. На ходу, пятясь и не спуская глаз с неожиданно ввалившегося в охраняемое им помещение субъекта, прикрывая нас собой и одновременно подталкивая в указанном направлении, он достал из висящей на боку кобуры пистолет и поднял его. Маньяк бесшумно скользнул в нашу сторону, поудобней перехватив мачете. Охранник выстрелил…

У меня каким-то остаточным, при почти парализованной мозговой деятельности от страха, грохота выстрелов и откуда-то взявшейся пыли, в голове промелькнула мысль: «Зря он патроны тратит, наверное. Не уверена, что тварь, просачивающаяся в щели и не отбрасывающая тени, восприимчива к пулям, ну разве что к серебряным? Только вряд ли они у этого парня есть. Надо ему драпать с нами».

Я уже хотела было высказать эту здравую идею мужику, но не успела. Посмотрев на охранника, я увидела, что каким-то непостижимым образом на полу, в том месте, где он все еще стоял, стало медленно растекаться большое ярко-красное пятно. А потом что-то хлюпнуло и упало на пол, с неприятным и каким-то шипящим шлепком. Упало и застыло неопрятной розово-красной кучкой со странным запахом, прямо перед носками его ботинок.

«Какие-то красные канатики…» — отметил ма-аленький, каким-то чудом сохранивший возможность рассуждать, уголок моего сознания. А потом я завизжала! Визг был громкий, но недолгий. Подруга резко толкнула меня. Я опомнилась, замолчала, и мы вдвоем, не сговариваясь, рванули в сторону: подруга — лифта, а я — лестницы… Перепрыгивая через ступеньку, скользя на кафеле и оставляя на нем мокрые грязные следы ног, я мчалась по лестнице с такой скоростью, что рисковала вылететь в одно из этих огромных, уходящих в пол окон при прохождении очередного лестничного поворота. Кое-как вписываясь в них, я лихорадочно пыталась сообразить: «Куда мне спрятаться?!! Где подруга?! Че ее понесло в лифт?! Да и вообще, какого (!!)… тут только три этажа и закрытый на амбарный замок вход на чердак?!» — последнее я оценила, уткнувшись носом в этот самый замок.

За спиной послышался звук открывающего двери лифта. Я в ужасе подскочила на одном месте и ме-е-дленно развернулась на этот звук. По виску холодной дорожкой скатилась капля пота. В дверях поднявшегося на третий этаж лифта стояла моя подруга, смотрящая на меня круглыми от ужаса глазами. Мы в унисон облегченно выдохнули и, радостно пища, бросились в объятия друг друга. После чего порывистым движением схватились за руки и пристально, изучающе заглянули в глаза друг другу: страх, еле сдерживаемая паника, но и готовность побороться за свою жизнь — вот что я увидела в ее наполненных подступившими слезами глазах. Думаю, в моих она увидела то же самое, потому что, облегченно выдохнув, мы синхронно обернулись в сторону лифта и лестницы, переведя затем взгляд на огромное в старинном стиле окно. «Может, туда сигануть?» — промелькнула шальная мысль, которую мы тут же отмели. «Куда туда-то? В темноту и неизвестность? Нет уж! Хватит. Набегались». И снова повернули головы в сторону лифта: «Не вариант». После чего опять посмотрели друг на друга. Затем, одновременно повернув головы, уставились на закрытую дверь, ведущую в коридор, за стеклом которой виднелось множество дверей, закрывающих какие-нибудь комнаты… Это был вариант.

Свет на лестнице вдруг стал тусклым. Потянуло холодом. Откуда-то дунуло потоком холодного и какого-то очень плотного воздуха. Вздрогнув, я дернула за ручку двери, ведущей в коридор. Она начала открываться. Обрадованные, мы было двинулись в проход, но… не успели.

Ни я, ни подруга не заметили и не услышали, как за нашими спинами бесшумно выросла длинная фигура в черном. Тупо глядя на накрывшую нас черную тощую тень, я так и не успела понять, почему тело приятельницы вдруг так напряглось, чуть изогнувшись назад? Недоумевающе посмотрела на нее и с ужасом увидела торчащий у нее из груди блестящий острый кусок стального лезвия в обрамлении круглого ярко-красного пятна, начавшего вдруг проступать на голубой ткани пальто моей подруги.

Красное пятно все увеличивалось и увеличивалось в размере, а я стояла, не в силах ни вздохнуть, ни закричать, ни пошевелиться, ни отвести от него взгляд. Ноги словно приросли к полу. Казалось, мир вокруг перестал существовать, оставив мне только эту острую блестящую точку, образовавшуюся над белой продолговатой пуговицей, крепко пришитой к небесно-голубого цвета пальто моей приятельницы.

Преследователь тем временем легко приподнял ее на этом лезвии, отчего ее ноги перестали касаться земли. И не спеша, вдумчиво поводил ею туда-сюда перед моим носом. «Как шашлык на шампуре…» — глухо и отстраненно подумала я, следя взглядом за амплитудой движения моей подруги, насаженной, как бабочка на булавку, на лезвие ножа этого ненормального… В висках набатом стучала кровь, щеки начали пылать. Голова приятельницы бессильно болталась из стороны в сторону перед моими расширенными от ужаса глазами. И тогда я вдруг разозлилась. И все! Мир изменился: исчез страх, исчезла дрожь в руках и ногах, исчезла слабость. Их место заняла холодная, звенящая ярость (гораздо более подходящая этому случаю). Видимо, психолог бы сказал, что я преодолела в себе комплекс жертвы. Перестала ею быть. Да, стала человеком, а не овцой, которую готовились зарезать.

Я подняла глаза на убийцу и посмотрела прямо ему в лицо, вернее, в то место, где оно, по идее, должно было быть. Но увидела только темноту с двумя пылающими малиновым пожаром щелями вместо глаз. Впрочем, теперь это не имело никакого значения, поскольку передо мной стояло только искаженное болью лицо моей подруги, ее открытый в безмолвном крике рот. Я видела лишь красную струйку крови, стекающую из уголка некогда такого притягательного и желанного для мужских поцелуев рта. Видела испачканный кровью ее же точеный подбородок. Я смотрела и видела перед собой лишь ее нежно-розовые губы, ставшие вдруг сухими и растрескавшимися. Я смотрела ей в лицо и видела боль и непонимание, застывшие в огромных василькового цвета глазах, да разметавшиеся, словно крылья ангела за спиной, золотистые кудри. Нормальные человеческие чувства во мне вдруг окончательно растворились, оставив вместо себя яростную ледяную пустоту, точный холодный расчет и мгновенно принятое Решение — убить.

Убить без оглядки на возможности и последствия. Убить бесповоротно. Убить даже без намека на колебание. Такие понятия, как могу — не могу, умею — не умею, страшно, больно, исчезли из моего восприятия, словно их там никогда и не было. Первобытные инстинкты, присущие любому живому существу — страх за жизнь, инстинкт самосохранения — просто испарились без следа. Все, заложенное Природой, подпитанное социумом, перестало существовать, превратившись в чистое, ничем не замутненное, гладкое, как хорошо начищенный клинок, Намерение — уничтожить. Полностью. Стереть это… с лица Мироздания. Я поняла, что буду сражаться и сражаться до конца, и не потому, что хочу выжить, а потому что сделаю ВСЕ, ВСЕ и даже больше, чтобы только — Убить… это…

Душу наполнило холодной расчетливой яростью. Возникло ощущение, что мышцы тела видоизменились и увеличились. По моим расчетам выходило, что не будь эти мышцы ментальными (какое интересное слово всплыло из подсознания), то фигурой я б стала походить на медведя, вставшего на задние лапы. Клетки тела словно разделилась надвое, и одна из этих частей оставалась человеческой, а другая стала принадлежать хищнику.

Изменились и взгляд, и сознание: я смотрела на мир глазами зверя, разум воспринимал поступающую от такого взгляда на окружающее информацию и анализировал ее с точки зрения хищника, и только как будто с внутренней стороны сетчатки глаза, на маленьком ее кусочке, окружающее по-прежнему виделось человеческими глазами, да в дальней части мозга еще оставался кусочек человеческого восприятия и анализа, поступающей извне информации. Мои глаза загорелись красным огнем, притом настолько ярким, что отсвет этого пламени отражался в бежевых плитках пола. Но все эти изменения собственной личности лишь откладывались в мозгу в виде информации, никак не сказываясь на моем изменившемся восприятии мира.

А далее я…

А ничего я далее не сделала — просто не успела. Потому что в эту самую минуту моей готовности к броску кусок стены слева от меня вдруг поплыл кругами. Его структура начала как бы чуть расплываться, становясь полупрозрачной на вид. Мы с «ниндзя» замерли на месте, полуобернувшись к ней. Правда, возникшее вновь явление не дало мне повода выпустить убийцу из своего поля зрения. Казалось, мозг превратился в какого-то киборга, настолько четко воспринималась им информация, настолько точно просчитывались варианты развития событий. Замечалось и слышалось все: от тиканья настенных часов в холле первого этажа до шелеста пролетевшего мимо окна листа, что сорвался с дерева и теперь, кружась, падал на землю; был виден и рисунок движения тела Тени, с его чуть заметными намеками на изменение положения; и темное пятнышко коричневатой грязи на кафельном полу, и оставленные нами мокрые грязные следы на нем же; и чуть отстающее с правого края крепление лампы дневного света на потолке. Остро ощущался запах: от кислого-враждебного запаха преследователя, до возникшего вдруг запаха озона и добавившегося к нему запаха дорогого мужского одеколона. И это все не только очень четко ощущалось, но и анализировалось тут же, выдавая, такое ощущение, что спинным мозгом, интересующие меня сведения, прям как по запросу. Все эти чудеса, а обычно я рассеянная бестолочь по жизни, замечались мной краем сознания, не отвлекая от главного…

И главное, вернее, главный — появился из расплывшейся стены и предстал перед нашими, гневно сверкающими разными оттенками красного, очами.

Почему я решила, что появился именно Главный? А не знаю, просто проснувшиеся инстинкты оценили его как главного среди нас. Хотя на вид это был вполне себе безобидный невысокого роста мужичок. Этакий добродушного вида дядечка средних лет, смугловатый, гладко выбритый, розовощекий, с толстым брюшком, в махровом халате зеленого цвета и коричневых шлепанцах на босу ногу (ноги, к слову, были довольно густо покрыты черной шерсткой, что в изобилии кучерявилась и на его голой груди, виднеющейся в разрезе запахнутого халата). С носом-картошкой на круглой физиономии, с пухлыми щечками и густыми, черными, сросшимися на переносице бровями. Ко всему этому, почти домашнему, виду добавлялась лысоватая голова, которую обрамляли черные, коротко постриженные кудряшки.

Так вот, этот выскочивший как чертик из табакерки к нам на площадку, посверкивающий лысиной, средних лет товарищ никак не производил бы впечатление Хозяина Положения, если б не исходящая от него Сила и не пронзительный взгляд черных, глубоко посаженных, недобро сверлящих тебя глаз. И это была не просто Сила, это была СИ-ЛА, с большой буквы: от нее скручивало пополам и о-о-очень хотелось забиться куда-нибудь подальше, в уголок (да побыстрей!..). Да так там и замереть, свернувшись калачиком. В надежде, хотя и тщетной, что тебя не заметят… Да и его глаза… Они были не просто антрацитово-черные. В них плескалась Тьма, в любой момент, казалось, готовая вырваться наружу… А его цепкий пронзительный взгляд просто «резал» Пространство.

В маленьких пухлых руках с коротковатыми толстыми, покрытыми черной растительностью пальцами вновь прибывший держал меч. Обычный такой меч, ничего особенного (на мой взгляд, хотя я совсем в них не разбираюсь): не очень длинный, довольно узкий. Что меня поразило, так это сталь (или не сталь?), из которой он был сделан: бело-голубая, с угольно-черным растительным орнаментом по всему лезвию и темно-серой рукояткой.

Видимо, вновь прибывший сделал шаг и взмахнул мечом. Видимо, потому что его движений я просто не успела увидеть. Заметила лишь нечто смазанное, состоящее из зеленого, белого, голубого и черного, скользнувшее мимо меня к преследователю… Воздух словно уплотнился. Стены, пол — все стало видеться несколько размазанным, дрожащим. Звуки исчезли.

Я почувствовала, что как-то перемещаюсь к лестнице, притом по воздуху, притом сама по себе: ноги приподнялись над полом, тело согнулось дугой (видимо, дядька меня толкнул). Мне кажется, что, скорей всего, я летела к стенке спиной, потому как видела свои вытянутые руки и ноги. А вот живот при этом был вогнут внутрь, что заставило попу несколько оттопыриться и смягчить приземление, как потом выяснилось… Но это выяснилось… лишь потом. А пока я осознавала себя зависшей и медленно плывущей в метре над полом, по направлению к стене, в плотном, словно состоящем из нескольких прозрачных полос полотен, воздухе, в странной позе. Тело мертвой подруги, с растекшейся под ней желтоватой лужицей мочи, лежащее на полу (Черный успел стряхнуть ее с лезвия), медленно оставалось позади и чуть ниже моих задранных вверх ног. Я успела заметить, как распадается на отдельные черные тусклые капли маньяк, как находящийся в середине того, что когда-то было телом убийцы, меч не давал возможности этим каплям стечься обратно. Они словно натыкались на невидимый барьер вокруг него и были вынуждены, замерев на какое-то время, начать оседать на пол.

А затем… моя спина коснулась стены ( судя по всему, я долетела до места назначения…), после чего организм стек по ней и плюхнулся на пол, точно на пятую точку (не, ну дядечка снайпер не снайпер, но мечет девушек весьма точно… Да и я с посадкой не подвела — приземлилась конкретно на мягкое место, в конкретно заданный угол, со всем возможным стараньем, после преданного им моему телу ускорения).

И… в тот же миг, когда мое тело плотно осело на пол рядом с лестницей и упрочилось в этом положении, окружающее пространство словно взорвалось: лопнули клубящейся тьмой капли, составляющие когда-то тело убийцы. После чего пролились на пол черной тусклой смолой, застывая в щелях между плитками. Со звоном вылетели наружу оконные стекла, оставив после себя в оконной раме лишь острые, торчащие наружу прозрачные иглы стекла. Вид окон теперь напоминал какие-то экстравагантного вида рамы, подготовленные для еще ненаписанной картины неизвестного художника-авангардиста. Вернулся звук. И я, словно со стороны, услышала собственный невнятный писк, что-то типа:

— И-и-и…

И несколько удивилась, осознавая, что эти звуки издаю именно я. А осознав это, стремительно вскочила и рванула прочь, буквально скатываясь вниз по лестнице. Умчалась, не глядя на мужика, молча стоявшего с полуопущенным мечом в руке и с некоторой долей интереса провожающего меня глазами. Летела сломя голову, не оглядываясь и ничего не слыша от подкатившего к горлу тошнотворного страха. Бежала, не думая о мертвой подруге, оставшейся лежать на площадке третьего этажа.

Пролетая холл, краем глаза заметила и мертвого охранника, и что стрелки часов перевалили за двенадцать: «Золушка, бля… Припозднилась с бала, однако, мать твою. Вон и туфля отваливается по ходу пьесы (полуоторванная подошва ботинка хлюпала и замедляла мое продвижение к выходу). Только вот догоняющего меня прЫнца мне дожидаться чего-то неохота…» — решила я, с шумом и грохотом вылетая за дверь.

А дальше, дальше был сумасшедший бег в темноту, не разбирая дороги. Я мчалась, преодолевая все возникающие на пути препятствия. Мчалась, не соображая, куда бегу, лишь бы бежать, лишь бы подальше от этого страшного места, от пережитого ужаса, от понимания безвозвратности потери близкого человека. Мчалась так, что ветер свистел в ушах. Мчалась, пока были силы и легкие были способны вдыхать холодный и по-осеннему горьковатый воздух. Мчалась, пока вдруг не опомнилась, оказавшись сидящей за мусорным бочком. Там и пришла в себя, снова получив возможность соображать. Затем нашла в себе силы встать. Нашла в себе силы вспомнить прошедшее. Нашла в себе мужество осознать потерю. Вот только слез у себя НЕ нашла. Не было их — слез. Глаза оставались сухими, а внутри поселилась жесткость.

Я глубоко вздохнула, еще раз попыталась отряхнуть в разы потяжелевшее от воды, грязи и недостатка у меня сил пальто. Немного нервным движением поправила сползшую на правое ухо шапку на голове. Оставив на ней «чуде-е-есные» грязные следы пальцев. Представила себе, как сейчас выгляжу… и, пренебрежительно хмыкнув, раздраженно дернула плечом: «А, п-плевать… я хотела…» После чего прерывисто выдохнула и решительно шагнула из мягкой, успокоительной темноты приютившего меня угла туда… под яркий, безжалостный свет фонарей: «Всем выйти из сумрака!»¹ ( Хи…)

Мои глаза полыхнули желтым огнем. Или показалось?

Примечания

1

Фраза из фильма «Ночной дозор».