Хуторяне XXV века. Эпизоды 1-20

Лев Корчажкин, 2019

Ироничные истории про жителей "глубинки" в далеком будущем, среди которых читатель обнаружит знакомых персонажей в новом качестве: Василису Премудрую, Иванушку, Вия, Кота из Лукоморья и других. В сюжетах в стиле "абсурдной фантастики" без труда угадываются параллели с днем сегодняшним. Книга в какой-то степени возрождает жанр сатиры, а в персонажах читатель без труда определит знакомые типажи повседневной и общественной жизни.Обложка нарисована петербургским дизайнером Александрой Саликовой.

МЕЖА

Батя сидел на привычном месте за столом. Вертел в руках стакан в подстаканнике, хмурил брови. Перед ним, склонив плечи и голову до самой скатерти, торчал как подгнивший сморчок, долговязый Петька.

— Кто, кроме Вас, Трофим Трофимыч? Никто! И дороги никто не знает, и силища нужна.

— Ты, Петька, толком скажи, что нужно. А то Трофим Трофимыч молчать долго не любят. Смотри, как бы не солоно хлебавши пришлось назад вернуться, в контору-то свою агитационную, — проскрипел старичок Прохор, по обыкновению просиживавший штаны на лавке под окном.

Батя молчал.

— Не солоно хлебавши уже не получится. Чай у вас сладкий, и пряники имбирные, — ответил Петька, — а что до конторы… Так дело нужное, государственное, из самой Столицы сигнал поступил — поднять межу. Да и время подходящее для СУББОТНИК⁵а — апрель! Потеплело, оттаивает природа наша!

— Конечно, — вступила в разговор Марья Моревна, — без межи какая жизнь? А вдруг Данила-мастер своих поросят распустит, и они на нашу сторону набегут?

— А то наши к нему не бегают? — скептически произнес Иван, подпиравший дверной косяк. — В прошлом году целый выводок сбежал. Спасибо Даниле, сам всех переловил. А то бы до самого Свистуна-разбойника добежали, еще неизвестно, какими бы вернулись. Свистунами-горлопанами поросячьими. Корми их потом. Что ни дай, все одно — ни жира, ни мяса. Одни кости да… компоста этого…

— Вот-вот, поддакнул старичок Прохор, — не в коня корм. Разорение. Так ты про межу-то поподробней, поподробней скажи. Может, Трофим Трофимыч и согласятся.

— Да я вам и пытаюсь все растолковать. И в книжке вот — написано, — Петька положил палец на тощую брошюрку, оставив на ней мокрый след.

Брошюрка вздрогнула и переползла поближе к Марье Моревне.

— Ну и толкуй, толкуй, мил человек, ты на то и поставлен, чтобы толковать, — продолжил степенную беседу старичок Прохор.

Со второго этажа по ступенькам сбежала Василиса:

— Толковать, или толочь? Как правильно. Ой, надо у щуки спросить!

Василиса быстренько проскочила мимо Ивана, подтолкнув его локтем.

— Что встал? На работу опоздаешь!

Иван тряхнул головой, оторвался от косяка:

— Ладно, сами думайте, мне некогда.

Он вышел. Дверь за ним закрылась не сразу, и было слышно, как в сенях щука растолковывала Василисе:

— Я и говорю тебе, девка окаянная. Воду в ступе. В ступе пестиком. Брызгает, потому надо тихонечко, осторожненько.

— Ну, придумают же! — удивлялась Василиса. — И долго толочь?

— Иди, иди уж, насмешница.

В сенях забулькало — то щука опустилась на дно.

Василиса вернулась в горницу, присела на стул возле Бати, приподняла за уголок обложку брошюрки.

Из-под обложки быстро выскочила и снова спряталась розовая, как кошачий язычок, фига с обкусанным ногтем на торчащем пальце.

— Сама дура! — воскликнула Василиса и воззрилась на Петькин нос.

— Ну, если коротко, — начал Петька, жалобно поглядев на блюдо с пряниками, — межа межует.

— Ну! — поразился старичок Прохор, — а я думал, она там просто так. А она, оказывается, вот что делает!

— Да, подтвердил Петька. — И нам от этого межа…, межуйст…, ме-же-ва-ния, — проговорил он по слогам, скосив глаз на брошюрку, которая понемногу продвигалась к локтю Марьи Моревны, — большая польза вроде как.

— И как? — снова спросил неугомонный старичок Прохор, для важности выставив вперед бороденку.

— Что заладил! Как? Как? — видишь, человек-то, Петька, книжку принес. В ней все про все сказано, — Марья Моревна взяла в пухлые ладони брошюру и осторожно начала ее перелистывать.

— Вот негодники! Буквы какие маленькие, ничего не вижу! — Марья Моревна повертела брошюрку, покачала головой и протянула ее Василисе:

— На, прочти!

— Вот еще, — обиделась Василиса. — Я что, сказочница, по-писанному читать? Кота позовите.

— Кот в командировке, — сообщил Прохор, — вернется к вечеру, когда сливки снимать будем.

— А транслейтер у вас есть? — с надеждой спросил долговязый Петька, поворачивая голову, при каковом маневре оказался нос к носу с большим имбирным пряником в форме утки.

— Транслейтер быстро все разъяснит, — добавил Петька, скосив глаза на пряник.

Василиса всплеснула руками:

— Был, был транслейтер. Правда, отечественный, «толмач ХР». Ваня его для усиления тяги в печку вмонтировал. Их один завод выпускает. Зимой печки, летом — в туристический сезон — «толмачей». А своей тяги у них мало, только до Данилы-мастера достает. А что нам про его семейные дела все слушать. Скучно!

— Ну, давай, значит, почитаем, — сказал старичок Прохор и просеменил к столу. Взял затрепетавшую брошюру и так же бодро направился к печке.

Брошюра забилась у него в руках. Из нее вырвались несколько листиков, пометались по горнице и улетели в неприкрытую полностью дверь. Из сеней послышался всплеск, клацанье челюстей и хруст сминаемой бумаги.

Старичок Прохор открыл заслонку и кинул сникшую похудевшую брошюрку в огонь. В трубе завыло. Потом заголосило на тысячи ладов. Потом все стихло.

Старичок Прохор приложил ухо к печке.

— Ну, что слышно? — спросила Василиса.

Прохор молчал, только зажмурил глаза и шевелил губами.

— Не тяни душу! Говори, что слышишь, — прикрикнула Марья Моревна.

Батя поставил стакан на стол:

— Ну, говори!

Старичок Прохор оторвал ухо от печки, раскрыл глаза, протер их кулачками, вздохнул:

— Молчит. Нет тяги. Кончилась.

— Ну, вот, — обиженно протянул долговязый Петька, приподнимая голову от стола. — А еще передовые фермеры называетесь. Как же вы так, в отрыве от цивилизации хозяйство ведете?

— А вот так и ведем, — ответила Марья Моревна, наливая в стакан чай и пододвигая его к Бате. — Своим умом, на всем своем.

— По-научному «натуральное хозяйство» называется, — пояснила Василиса. — Мы в институте проходили.

Петька протянул руку к прянику, повертел его в руках.

— Ну, а насчет межи как? Пойдем, что ли. Там силища нужна.

Старичок Прохор снова занял позицию на лавке, почесал бороду:

— Тут с кандачка не решишь. Тут совет надобен. Обстоятельства должны сложиться. Ну и примета какая никакая явиться. Подождем.

— А пока чайку свеженького. С пряничками да вареньицем, — обрадовалась Марья Моревна, забирая у Петьки чашку и подставляя ее под краник самовара. — Авось, долго ждать не придется.

— Да уж, — произнес Батя и с тоской посмотрел в окно.

— То-то и оно, — добавил старичок Прохор, устремив взгляд туда же.

Стекло в окне просветлело и стали видны тучи, невозмутимо нависающие над хутором и торчащей из-за сосен диспетчерской башней космодрома.

Марья Моревна и Василиса молчали, покачивая головами. Ждали.

На окно с той стороны взлетел петух, поерзал коготками по гладкому отливу, не удержался и свалился вниз.

— Не будет сегодня точного времени, — вздохнул Прохор, — минут на десять опоздает, пока оправится.

— Надо! — вдруг сказал Батя, хлопнул ладонью по столу, и поднялся. — Надо!

— Вот и я говорю, без вас — никак, — залепетал Петька, вскочив и наскоро запихивая пряничный утиный нос за щеку.

— Ну и сходите, сходите, до обеда не обернетесь, так я к ужину вас ждать буду, — сказала Марья Моревна, и толкнула дочку в бок:

— И ты пойди, мужская сила без женского ума, что колесо без оси — заваливается!

— И Данила-мастер, наверное, там уже. Я его вчера вечером уговорил, — сообщил Петька, засовывая длинные руки в рукава пестрой, как клумба перед зданием космовокзала, куртки.

— Вот, какую куртку выдали, — похвастался Петька, — карманов много, и грязь не пристает. Для такой работы — в самый раз.

На крыльце долго ждали старика Прохора. Он что-то копошился в сенях, потом появился в пыльных сапогах гармошкой, старом тулупе и оранжевой каске.

— Там, у межи — пригорочек есть сухонький. Так в тулупе в самый раз будет полежать. А это, — он показал длинным сухим пальцем на каску, — техника безопасности. Вдруг что-то не так пойдет, а касочка — на месте.

— Ну, все собрались, — сказала Василиса. Потом подумала:

— Может, взять чего-нибудь, лопатку какую-нибудь?

В каске открылось окошечко, из нее высунулся многочленный рычаг со свистком. Свисток свистнул.

По свистку со двора прибежала стайка огородников, и выстроилась в шеренгу. Лопату тащил последний из них, придерживая ее над собой четырьмя лапками и с трудом удерживая равновесие на оставшихся двух.

— Вот, — поднял палец старичок Прохор, — прогресс. Сама командует!

Ремешки каски, еще не застегнутые, взвились по сторонам головы Прохора, и со щелчком сомкнулись под подбородком.

— Больно, — сказал Прохор, пытаясь засунуть палец под ремешок. — Не лезет.

— Пойдем, пойдем, Данила-мастер, не ровен час, не дождется, — торопил Петька.

Все посмотрели на Батю.

Батя взял в руку узловатый посох, стоявший у двери, ударил о землю.

— А ведра!

Василиса топнула ножкой. С грохотом из-за угла выскочили ведра и построились за огородниками.

Батя поднял посох, подумал, и снова ударил им о землю.

— Пора!

Посох попал в небольшую лужицу. Лужица брызнула и зашипела, испаряясь.

До межи шли сначала по стежке-дорожке. Стежка-дорожка норовила все затеряться в траве, а то и вообще спрятаться под землю, но Батя приподнимал посох, и снова трава расступалась над утоптанной и кое-где посыпанной мелким гравием тропинкой.

— Понаехали, опомнились, — бормотал Батя, — знать, не дает покоя межа!

Потом перешли мостик, скинув батиным посохом сохнущую на перилах ворону в темную речку под ним. Рядом с вороной висела чья-то рубашка в клеточку. Ивы на берегу зашелестели листьями, заголосили. Под мостом послышалось хлюпанье, и недовольный голос произнес:

— Хорош баловаться. Я ж ее не зря за хвост — и на мост, а чтоб сохла. Чучело сделаю.

Все остановились, повернув головы к воде и прислушиваясь.

— Водяной, что ли? — спросила Василиса, — Так он не здесь живет. Да и зачем ему чучело — сам не шибко красивый?

— И рубашка чья-то, надо в бюро находок, в «Затерянный Мир» отнести. Там разберутся, — сказал Петька, снимая рубашку с перил.

— Да нет, не водяной я, — снова раздался голос, и из-под моста показалась сначала курчавая голова, а потом и блестящий черный торс Джона. В одной руке он держал ворону.

Джон ловко забрался на мост, выдернул из рук Петьки рубашку и стал ее надевать. Рубашка некоторое время сопротивлялась, потом хихикнула и обросла шерстью. Джон пошевелил плечами:

— Так-то теплее, а то навигация в ней барахлит, все норовит на экваториальную моду переключиться. Присылают из дома всякую ерунду, думают, раз глобальное потепление, так везде Сахара! А у вас здесь — апрель еще не закончился! Свежо!

Джон пристроил ворону снова на перила и спросил.

— Куда идете?

— Межу поднимать, — ответил Петька, пряча пустые ладони за спину и выпячивая грудь.

— А я думаю, что за топот такой, поговорить не дают.

— А с кем это ты там болтаешь? Снова с русалками?! — поинтересовалась Василиса.

Джон покосился на Петьку и сделал вид, что не услышал вопроса. И заговорил о другом:

— Межу поднимать! Вот так-так! Ту, что упала и совсем в землю вросла?

— А разве у нас другая есть? — спросил Петька и захлопал себя по карманам:

— Где-то у меня точное описание было, с количеством.

— Ну и я с вами, — сказал Джон. — Не возражаете, Трофим Трофимыч, против интернационала? То есть помощи по-соседски?

Батя ничего не ответил, и снова зашагал вперед, постукивая посохом по доскам моста. На досках оставались обугленные пятна.

— Вы, Трофим Трофимыч, набалдашничек поверните. Он у вас на максимуме стоит, — посоветовал Джон, — а то вон и кончик уже раскалился.

— Потерпит, — ответил Батя, — остынет еще. Чай, не на прогулку взяли.

— Точно, точно, так и есть, — встрял в разговор старичок Прохор. — Межа — она в канаве лежит. Может, еще и вода там осталась — с дождя.

— А что, с русалками жарко так, что ты без рубашки под мост полез? — шепотом спросила Василиса Джона. — Они же хладнокровные, как лягушки.

— Да нет, так же шепотом ответил Джон, — не в русалках дело. Там под мостом теплоцентраль проходит. Жарко от труб, понимаешь?

— Как не понять! — хитро улыбнулась Василиса. — Конечно, теплоцентраль. Как же!

— О чем это вы? Какая теплоцентраль. Я думал, русалки! — спросил старичок Прохор, хватая Джона за мохнатый рукав

Джон снова покосился на долговязого Петьку:

— Труба там, говорю, с горячей водой подтекает. Серая Шейка жалобу написала — экологическая катастрофа, мол, рыба ей вареная не по вкусу! Вот я и смотрел, что да как.

— Катастрофа? Рыба? Написала? Когда? — заволновался Петька.

— Не бери в голову, — успокоил его Джон, — уже все в прошлом.

— А! В ПРОШлом⁶, — успокоился Петька. — Ну и хорошо. Там мой напарник теперь работает. У него не пропадет.

За разговорами до места дошли быстро. Даже чуть не проскочили, да Данила-мастер вовремя окликнул. Он пораньше пришел, огляделся и в малинник забрался. Позвал Батю басом — чистый медведь. Василиса от страха и неожиданности даже к Джону на грудь чуть не бросилась. Но, чего не было — того не было.

Данила восседал на пне и счищал веточкой грязь с сапога. Батя неодобрительно посмотрел, как он это делает, и пожурил:

— Лучше бы не на землю, а на берестянку какую-нибудь счищал. Грязь в этих местах не простая, чай, будет.

— Да я, — виновато ответил Данила, — хотел от березы лубок отодрать, а она так жалобно заноет, мол, «кто меня кудряву заломати». Так тоскливо стало, что и грязь не нужна. Пускай, думаю, пропадает.

— А что это за грязь? — спросил Петр. — Есть спецификация?

Его не услышали. Данила встал, уступая место Бате. Батя сел.

Помолчали.

— Ну, так как, будем тянуть? — снова спросил Петька.

— За что тянуть? — деловито откликнулся Джон, закатывая рукава мохнатой рубашки.

— А вот у меня веревка есть, — сказал Данила-мастер, вытаскивая из-за спины бухту веревки и бросая ее к ногам Петра.

Петька почесал за ухом, посмотрел на остальных. Все тоже смотрели на него с интересом, а в глазах Василисы сияло ожидание чуда.

— Так, а эти зачем тут, — спросил Петька, кивая на огородников.

— Тянуть, — ответил старичок Прохор. — А вот цеплять они не обучены. Это наше — человечье.

Петр пожал плечами, и полез в канаву. Засунул руки по плечи в грязную муть, в тину и осоку, долго возил ими по дну.

— Все, подцепил, — сказал он, — потянем, что ли?

Из каски на голове Прохора выскочил свисток и свистнул. Огородники сгрудились по сторонам канавы, схватились за концы веревки, и начали тянуть. Свисток насвистывал веселенькую песенку.

Во время особенно залихватской трели веревка не выдержала. Огородники кубарем покатились в малинник.

Батя привстал, посмотрел на грязь в канаве:

— Тяжела.

— Ох, как тяжела, не поднять с первого разу то! — закряхтел старичок Прохор и стукнул себя по каске:

— Свистни, что ли! Созывай народ-то!

Батя, окончательно встав и поправив ремень на поясе, махнул ему рукой:

— Не надо, пусть отдыхают. Слабоваты они для такого.

Потом еще раз глянул в канаву:

— А не мало ее набралось.

— Не мало, не мало, Трофим Трофимыч, — поддакнул старичок Прохор. — Жидковата только.

Ну, — вздохнул Батя, оглядывая посох и счищая с его острия кончиком сапога налипшие травинки и листики, — против жидковатости у нас средство имеется.

Он подошел к краю канавы и опустил посох в нее.

Из канавы повалил пар.

Данила-мастер встал рядом с Батей:

— Брось ты этот кипятильник. Жарко, душно. А так — хоть грязновато, да по холодку сподручнее.

— Погодь, сейчас в самый раз будет, как сметана.

— Конституция, конституция важна, — заметил старичок Прохор, суетясь вокруг брошенного на пригорочек тулупа, — конституция — первое дело!

— Да не конституция, а консистенция, старая твоя голова! — поправила его Василиса.

— Что это он про конституцию заговорил, — беспокойно прошептал длинный Петр на ухо Джону.

— Не бери в голову, — успокоил его Джон, — лучше штаны закатай. Сейчас будет готово.

Батя с видимым трудом вытянул посох из канавы. Куски грязи с приятным чмоканием шлепнулись обратно. Батя поднес кончик посоха к носу, понюхал. Потом дал понюхать Даниле-мастеру. Тот согласно кивнул головой. Батя величаво огляделся.

— Ну, пора. Давайте, ХЛОП⁷цы!

Ведра гурьбой вылезли из малиновых зарослей, сгрудились, позвякивая друг о друга, на краю, теснились, пока последнее с разбегу не столкнуло всех и само, не удержавшись, кувырком полетело вниз.

Жестяной визг прекратился, и через пару минут ХЛОПцы по одному начали выбираться. Джон подхватывал их за дуги, помогал. Василиса обтирала оцинкованные бока тряпочкой, а старичок Прохор подсчитывал, начиная заново с каждым новым, поставленным Джоном на тропинку.

— А ты что сидишь, где твои-то? — спросила Василиса Данилу-мастера. — Смотри, до дождя забрать надо. А то развезет, а с жидкой — проку меньше.

Данила хитро улыбнулся, прищурился и тихонько, как птичка, присвистнул.

Старичок Прохор стукнул себя по каске и сказал, обратив насколько возможно глаза к выскочившему многочленному рычагу со свистком:

— Вот, слушай, как надо. А то оглохнуть можно от твоего командования.

На птичий посвист Данилы-мастера из кустов выкатилась малахитовая ванна. Из нее с каменным стуком высыпалась дюжина малахитовых же половников, и давай мелькать в воздухе — в канаву, да в ванну, в канаву, да в ванну. А Данила только стоял да посвистывал.

— Они у тебя что, без команды не работают? Все время свистеть надо, — задал технический вопрос Джон.

— Из-уить-ба-уить-ло-уить-ва-уить-ны, — ответил Данила, перемежая каждый слог свистом.

Потом, когда последний половник опорожнился в ванну и катался по траве, начищая зеленые бока до прежнего сияния, добавил:

— Так-то они на ферме все время, в молоке да в сметане. С котом, правда, не ладят.

— КОТ⁸ов, ясное дело, они не любят. Тонкая электроника, да и без волшебства, наверное, не обошлось? — Джон заговорщицки прищурился и понизил голос.

— Не без этого, — ответил Данила-мастер и осторожно оглянулся на Петра. — Только я про нормального кота говорил. Рыжего, с усами, который мышей ловит.

— А, этого, — разочаровано произнес Джон, — если про такого, тогда — к Василисе. Она к рыжим не равнодушна. Потому и за Ивана пошла.

Тут Батя вздохнул. Снял с себя ремень, легкий кафтан, сложил все на пне, придавил сверху посохом. Подошел к канаве и стал осторожно спускаться в нее.

— Вот я же и говорил! Без вас невозможно, Трофим Трофимович, — радостно закричал длинный Петька.

Данила-мастер полез следом за Батей. Затем — согласно чину и возрасту, старичок Прохор, Джон и, наконец, пустили и Петра.

— Ну, подымем, что ли? — сказал, наклоняясь и запуская руки по локоть в оставшуюся грязь, Батя.

— Потянем, — подтвердил Данила, становясь напротив Бати, и точно также нагибаясь.

— Вставай, проклятьем заклейменный, — просипел старичок Прохор, возя руками там, где, по его мнению, была вершина межи.

Джон молчал и только сопел, когда брызги попадали ему на лоснящуюся черную физиономию.

— Что за проклятье? — отплевываясь, спросил Петька, — из УК⁹

Он, забираясь в канаву, поскользнулся, и упал плашмя. Теперь стоял и раздумывал, с какой стороны присоединиться к остальным.

— Не знаем мы, откуда, — ответил Прохор, — знаем одно, проклятье было. Хор-р-рошее пр-р-роклятье. Др-р-ревнее.

Батя разогнулся первым. Встал, насупил брови. Остальные вместе с ним смотрели вниз, где под ногами, невидимая, сопротивлялась подъему межа.

— Не получается? — спросила с бережка Василиса. — А на раз-два-три пробовали?

Мужики ей не ответили.

— Да, — нарушил молчание Батя, — тяжела.

— А делать-то что, а, Трофим Трофимыч, — слезливо проговорил Петька, — дело-то государственной важности!

— Плохо дело, — внес свою лепту старичок Прохор.

Помолчали.

— Ну, так как? — с дрожью в голосе спросил Петр, — продолжим?

Батя помолчал, пошевелил бровями. Раздвинул губы:

— Думать надо.

Сказав так, он, не торопясь, ухватившись за корни березы, вылез из канавы и сел, сложив ноги крестом. Остальные тоже выбрались вслед за ним, уселись, как мудрецы, в ряд. Начали думать.

Джон вроде заколебался, садиться ли со всеми в ряд, но Данила-мастер дернул его за рукав:

— Садись и ты, интернационал.

Один Петька не находил себе места, то вставал, то садился, все пытался отряхнуть свою новую куртку.

— Вот, обратился он к старичку Прохору, — говорили, что грязь не пристает. Еще как пристала! И засохла, как корка. Броня теперь, а не куртка.

— Тсс, — прошептала ему Василиса, — не шуми, не мешай. Думают люди!

Зашумел в верхушках деревьев ветер. Опустился, пробежал по молодой травке, погладил землю по шерстке. На ближний камень выскочила лягушка, сняла на всякий случай корону с головы, прижала ее лапкой к камню. Уставилась, не моргая, на думающих мужиков.

Из канавы послышался гул. Петр осторожно подошел к краю, поглядел вниз, заворожено прошептал:

— Поднимается! Сама поднимается.

— Что стоишь, — проквакала ему лягушка, — поищи, чем подпереть, а то мысли, чай, не резиновые, век держать не хватит.

Петька заметался, побежал к березе, стал ее ломать.

— Ох, не тебя я ждала! Не такого! — запричитала береза.

— А нечего было песни жалостливые петь. Молчала бы, как я, так и дождалась бы добра-молодца, — ответила ей лягушка.

Большой каменный столб поднялся из канавы, качнулся пару раз, и встал. Усиливающийся ветер сдувал с него остатки грязи и клочья тины.

— Не ровно стоит, — заметил старичок Прохор.

— Как Пизанская башня, — подтвердил Джон.

— Как деды поставили, так и стоит, — проворчал Батя, — не нам межу править.

Подбежал Петр с березовой подпоркой. Сам слез в канаву, подпер межу. Вылез. Достал ФЭД¹⁰, прицелился, щелкнул.

Потом присмотрелся и спросил:

— А что это за указатель. Вон, на самом верху прикручен?

К верхушке межи и в самом деле была приторочена ржавой проволокой заостренная с двух сторон доска с еле различимыми буквами: «СВТ — ТМА».

— Кто ж знает? Давно ставили. Еще и космодрома не было, — ответил старичок Прохор, — вот если только щуку спросить. Или вон, эту… зеленую. Она, если поцелуешь, чего только не вспомнит. А второй раз поцелуешь, что хочешь — то и забудет. Одним словом — баба!

Прохор указал костлявым пальцем на лягушку. Та уже снова надела корону, показала Прохору язык, и была такова!

— Не успели! — сказал Прохор. — Ну и ладно. Не велика беда!

— Беда не беда, а буквы подкрасить надо бы. У меня и карандаш есть. — Петр подошел к краю канавы и потянулся к меже.

— Эх, далеко, не достать! Ну, еще чуть-чуть!

Он не удержался на краю, взмахнул руками, как аист, и рухнул вниз, задев плечом межу.

Подставленный березовый стволик не выдержал, треснул и переломился пополам. Межа покачнулась, наклонилась еще сильнее, потом еще и еще, и медленно опустилась на прежнее место за краем канавы.

Земля чуть содрогнулась, а ветер стих.

— А ведь четверть часа стояла, — радостно проговорил старичок Прохор. — Может, на рекорд потянет!

— Да, постояла, хватит с нее. Натрудилась, — ответил Батя.

Повернулся к Даниле-мастеру:

–Ну, прощай, что ли!

— Прощай, Трофим Трофимыч! Увидимся еще. Я к тебе за малиной приду. Очень у тебя малина хорошая.

— Лады! — ответил Батя.

Данила-мастер перебежал по бревну канаву и зашагал через лес, подгоняя замысловатым свистом малахитовую ванну.

Батя, старичок Прохор, и Василиса отряхнулись, оправились, и тоже направились по тропинке назад.

Джону и Петьке доверили главное — нацепить на длинный шест ведра и нести их аккуратно, чтобы капли не пролилось, до самого дома. Ведра, чьи запотевшие бока оправдывали букву «Л» в названии, смешно болтали ножками; последнее норовило все достать пяткой до груди Петра, но тот осмотрительно держался за самый край шеста, так что основная тяжесть пришлась на плечи Джона.

— А зачем мы их несем. Они же ходячие, — спросил Петр.

— Потому и нести надо, что шибко ходячие. Чтоб «налево» не сбежали. Грязь — она дорогого стоит. Не простая, от самой межи никак! — ответил старичок Прохор.

Петру это все было в диковинку.

— А на что она вам? И Данила вон сколько набрал. Другие в ваннах моются, а он — все наоборот.

— Э-э, — важно протянул Прохор, — грязь, которая под межой набрана, на память благотворно действует. И еще коленки у коровок мазать. А еще… — Прохор ухмыльнулся и не закончил фразы, — ученый вы народ все, а простых вещей не понимаете. А туда же — межу поднимать.

— Так ведь не подняли. Она снова упала, — с сожалением вздохнул Петр, — придется так и в депеше указать, мол, попытка не удалась.

— А ты не пиши, что не удалась. Напиши, что увенчалась временным успехом, — посоветовал Джон. — Пусть там, в Столице, из этих трех слов выберут, какое попригляднее. Им там, виднее.

— И про грязь писать? — спросил Петька.

Все остановились как вкопанные и посмотрели на Петра с осуждением.

— Ты, это, брось, — сказал за всех старичок Прохор. — В столицах все свое, а это — наше, исконное.

— Да я хотел, как лучше. Чтоб инструкцию не нарушать, — промямлил Петр, — вот она — инструкция.

Он хотел вытащить что-то из кармана, но не смог — карман оказался плотно залеплен высохшей целебной грязью.

— Нам по должности строго-настрого положено инструкцию соблюдать!

Батя стукнул посохом по земле. Сухая прошлогодняя трава под ногами Петра, задымилась. Петька затоптался на месте, потом глянул под ноги и подпрыгнул:

— Горю ведь!

— То-то и оно! — проговорил Батя, отворачиваясь.

— То-то же, — повторил старичок Прохор, — не балуй.

Джон обернулся через плечо и без слов подмигнул Петру. Петр вздохнул и засеменил, пытаясь приноровиться к его широким шагам. Лицо его выражало озабоченность.

— Поторопиться бы надо, — сказала Василиса, поглядывая на солнце. — Обед пропустили, как бы и ужин не остыл, матушка велела не опаздывать.

Заулыбались, зашагали быстрее. Даже Петька перестал вздыхать и только все допытывался вполголоса у старичка Прохора, как эту заскорузлую корку от кармана отчистить.

— А то ведь и пряник некуда положить, — объяснял он, — пряники очень вкусны у Марьи Моревны, когда еще отведать придется.

— А ты заходи почаще, — отвечал ему Прохор, — почаще будешь заходить, глядишь, и почище будешь.

Вечером, после ужина, сидели по обычаю на скамейке перед домом. Василиса читала учебник, изредка откладывая его в сторону и, закрыв глаза, шепотом повторяла прочитанное. Иван сидел рядом и ковырял отверткой какой-то приборчик. Сложную электронную схему он отбросил за ненадобностью в сторону. Джон строчил письма на родину. Старичок Прохор бубнил вполголоса что-то про те времена, когда он «сорванцом бегал на русалочье озеро и спуску никому не давал». Марья Моревна и Батя просто сидели, смотрели на яблони, на ветви, усыпанные готовыми взорваться розовым цветом почки, держали друг друга за руки. Один Петька хмурился и мрачнел лицом.

Розовые от цветов ветви яблони зашевелились и в них, как в венке, показалась серая кошачья морда с желтыми глазами.

— Тьфу, — сказала морда, отплевываясь от обломанных и застрявших в шерсти почек.

Потом рот расплылся в улыбке, усы встали торчком, и морда добродушно произнесла:

— Вечеряете, Трофим Трофимыч? Приятно наблюдать. А то все в трудах, трудах, даже и не заходите.

Батя молчал, ответила Марья Моревна:

— Да что к тебе заходить. Ты разве что новое расскажешь. Вон Петька — с ним и то веселей.

Желтые глаза прищурились:

— Наслышаны, наслышаны. Я, — усы дрогнули и чуть опустились, — к вам потому и пришел. Память совсем никудышная стала. Весна, а я все путаю, все перезабыл. Песни, сказки, все перемешалось, одна каша в голове и привкус такой, солоноватый, на языке. А еще на днях как-то задумался, да и обсчитался — «Руслана и Людмилу» по цене «Курочки рябы» туристам уступил.

— Конечно, — весело откликнулась Василиса, — набегался в марте, потому и путаешь. Знаем мы, что у тебя за каша в голове.

— Да нет, не то. В прошлом марте такого не было. В прошлом марте почти не сбивался.

— Седина в бороду, бес в ребро, — Джон поднял голову от клавиатуры, — у вас, котов, год за сколько идет?

— Врут люди! — слезливо проговорил кот; усы повисли, и рядом с мордой появился подрагивающий кончик хвоста.

— Знаем, слышали, — оборвала его Марья Моревна, — так чего пришел-то? За сливками? Так в сенях возьми, приготовлено.

— Как чего, — быстро ответил кот, — мази целебной попросить. Для памяти. А то уволят меня, честное слово, уволят.

Он помолчал и добавил:

— А сливки тоже возьму, раз уж приготовлено.

— Как же! Для памяти ему! — воскликнула Василиса. — А к русалке приставать не будешь. А то мазь-то не только на память действует.

— Врут люди, — убежденно повторил кот, — мне точно для памяти. А русалка — она сама виновата. Прикрылась бы хоть чем. Перед экскурсантами стыдно.

— Ладно, — Марья Моревна повернулась к Бате, — дадим маленько. Для памяти.

Батя слегка нахмурился, но кивнул головой.

— Пойдем, страдалец, — Марья Моревна встала и пошла в дом. Морда исчезла из ветвей, и через мгновенье серая тень оказалась уже на крыльце у ног Марьи Моревны.

— Эх! — горестно воскликнул Петр. Он оглянулся, хотел было что-то сказать, но заметив, что все заняты делом, промолчал и обхватил голову руками. Его плечи затряслись; сквозь сдерживаемые рыдания можно было разобрать:

— И я бы мог… Жизнь прожить… Поле перейти…

Батя нахмурился и с неодобрением посмотрел на него.

— Передозировка, — Джон толкнул Ивана в бок, кивнув на Петьку, — слабоват.

— Быстро проходит, — прошептала им Василиса, — я знаю, в институте изучали.

— У меня в сарайчике лекарство припасено, — сообщил старичок Прохор и обернулся к Бате, — принести что ли?

Батя промолчал и лишь глубоко вздохнул.

— Так я принесу, — старичок Прохор поднялся и засеменил в темноту.

Батя вздохнул еще раз, поднялся и степенным шагом направился за ним.

Скоро и Василиса потащила Ивана в дом. Джон посмотрел на часы и со словами «Не всем сразу. Тут на неделю писанины» тоже попрощался.

И Петр, не дождавшись, да и не думая, о лекарстве, побрел к себе, и еще несколько раз из темноты донеслось:

— Жизнь… Поле…

По крыльцу скользнула серая тень и лукавый шепоток произнес:

— Хватит на сегодня. Сколь веревочке не виться, а сказочке — конец.

Примечания

5

Стихийная Упорная Борьба с Безхозяйственностью, Отсталостью и Тоской по Настоящей Интересной Кутерьме.

6

ПРОШ — Периодический Реестр Ошибок Прошлого

7

ХЛОП — Ходячий Леденящий Обособленный Переносчик

8

КОТ — Контролер Оригинальной Техники

9

УК — Универсальный Каталог

10

ФЭД — Фиксатор Эволюционного Движения