Судьба и воля

Лев Клиот, 2016

Эта история, основанная на реальных событиях, – удивительное повествование о судьбе человека, который прошел через гетто и концлагеря, неоднократно смотрел в лицо смерти, но выжил. Он прошел невероятную, полную неожиданных поворотов, удивительных встреч, везения, любви прекрасных женщин, жизнь. Жизнь миллиардера, создавшего свою бизнес-империю. Жизнь, пронизанную счастьем и печалью, тенью прошлого, которое никогда не отпустит его в безмятежность. В оформлении обложки использована фотография автора Т. Афинская

Глава 4

Клиффу Грину — шестьдесят. Он вырос в многодетной семье в районе Бей-Ридж, ему удалось получить приличное образование, и в 1925 году он с одним из своих братьев организовал бизнес. Братья наладили связи с европейскими поставщиками одежды. В Лондоне и Берлине заказывали мужские костюмы, в Париже — верхнюю женскую одежду, нижнее белье и аксессуары, обувь — преимущественно в Милане. Стив имел прекрасный вкус, и покупатели это оценили. Клифф занимался логистикой и всеми организационными вопросами.

У них возникла приличная клиентская база из мелких магазинчиков и отдельных персон. Дело развивалось, и через некоторое время они открыли свой собственный магазин возле перекрёстка 95-й улицы с 4-й авеню. В тридцать втором их отчаянная борьба с кризисом, который назывался так эпически «великой депрессией», закончилась полным крахом. И лишь к началу сороковых, благодаря активному притоку эмигрантов, Клиффу удалось укрепиться в новом бизнесе — строительстве в районе Бей-Ридж многоквартирных домов. Его брат и партнер, Стивен, остался верен направлению их прежнего дела и преуспел, войдя в совет директоров крупной торговой сети.

Клифф сидел за письменным столом в своем кабинете в недавно приобретенном здании в центре Мюнхена. Этот офис стал штаб-квартирой его компании в центральной Европе. Немало поспособствовал и разросшемуся бизнесу, и устройству непосредственно офиса сидевший напротив него молодой человек. Он выслушал короткую речь Бориса Залесского, своего теперь уже партнера, и надолго задумался.

Несколько дней назад он получил письмо, в котором Залесский просил освободить его от занимаемой должности и сообщал о том, что он покидает Германию и прекращает свое участие в компании.

Этот парень был для него загадкой. Без специального образования, никогда прежде не сталкивавшийся с делом, которое Клифф ему поручил. Да, он совершил не свойственный себе поступок — уступил просьбе близкого человека взять на работу показавшегося тому способным практически мальчишку. Конечно, важную роль сыграло знание языков, способность общаться со всей разношерстной командой при запуске дела. Но потом! Он, этот двадцатидвухлетний парень, проявил безошибочное умение видеть главное — видеть цели, видеть пути их достижения и ставить задачи тем людям, которых оценивал сам, не обращая внимания на должности. Он работал по 20 часов в сутки и никогда ничего не просил для себя.

И теперь он уходит.

— Итак, мистер Залесский, — начал Клифф. — Я знаю, что обо мне говорят, как о человеке без сантиментов, что я ни с кем не разговариваю более пяти минут. В данном случае я позволю себе несколько отступить от привычного образа. Во-первых, я должен сказать, что сожалею о вашем решении покинуть компанию. И, во-вторых, я никоим образом не намерен вас от этого решения отговаривать. Вашу долю в бизнесе мы оценили в связи со сложившимися обстоятельствами по курсу, который мог бы быть значительно выше при соблюдении условий контракта. Вы понимаете, что своим неожиданным уходом ставите нас в сложное положение. На ваш счет будут переведены семьдесят тысяч долларов. Документы наши юристы подготовили. Надеюсь, у вас не возникнет претензий к таким условиям.

Борис энергично покачал головой в знак согласия. На самом деле, он был готов к намного более суровому решению.

— Теперь, — продолжил Клифф, — о сантиментах. Должен вам сказать кое-что, и пусть это считается сантиментами. Я — американец, но то, что произошло с евреями, не оставило меня в стороне. В Освенциме погибла моя двоюродная сестра по отцовской линии. Ваши чувства мне более чем понятны. Я должен произнести и то, что никогда без особых обстоятельств себе не позволяю. Я не люблю громких слов, но должен признать, что вы — один из самых способных молодых людей, с кем мне довелось работать.

Борис привстал и молча поклонился этому откровению мистера Грина.

Клифф продолжил:

— Куда бы вы не направились, а я понимаю, что первым пунктом назначения вы определили для себя Францию, Париж, — вы обязательно станете искать для себя занятие, и это занятие, я уверен, будет все-таки бизнес, а главное место на земле для бизнеса и для такого человека как вы — это Америка, и это Нью-Йорк. Поэтому я хочу дать вам адрес своего брата.

Он положил перед Борисом фирменный бланк компании с написанным его рукой адресом в Нью-Йорке и прикреплённой визитной карточкой Стивена Грина.

— Я написал Стивену письмо, в котором кратко изложил вашу историю и свою рекомендацию относительно ваших способностей. Я объяснил ему, что вы можете появиться в Нью-Йорке нескоро, но он будет готов ко встрече с вами.

Залесский вышел на улицу. До его дома нужно было пройти несколько кварталов. Он все еще был под впечатлением от своего визита. Теперь ему казалось, что он слишком сухо поблагодарил Грина. Тот, прощаясь, подошел к нему и крепко пожал руку, произнес еще какие-то слова напутствия, а мне, корил себя Борис, ничего, кроме «Я всегда буду вам благодарен, вы научили меня многим вещам, и я никогда этого не забуду» не пришло в голову и ничего более не удалось из себя выдавить. Впрочем, он был уверен, Клифф все понимал: и его смущение, и его чувство вины за то, что он практически без предупреждения оставил руководство доверенным ему участком работы. Клифф все понимает, он должен оставить позади этот кусок жизни, связанный с войной, с Германией, с немцами — и точка.

«Стивен Грин — член совета директоров Macy’s Inc.» — так было выдавлено золотым шрифтом на плотном листе светло-голубой визитной карточки. Борис прочитал этот текст, уже собираясь на шестичасовой поезд, следовавший из Мюнхена в Париж. Визитку и бланк с адресом Стивена, сложенный пополам, вместе со всеми остальными документами Залесский уложил в саквояж, удивившись, каким малым количеством вещей он умудрился довольствоваться.

Вокзал «Сен-Лазар». Борис когда-то в детстве рассматривал с сестрами репродукции Клода Моне, посвященные этому легендарному месту — воротам в великий город. Эти картины остались в памяти прекрасной сказкой, мечтой окунуться в атмосферу силуэтов величественных зданий, прорисованных неясными линиями в клубах пара, столбом выстреливающих из труб черных, старинных паровозов.

И хотя все выглядело иначе, чем то, что он видел на полотнах художника, аура Парижа очаровала его мгновенно. Это очарование витало в воздухе, оно исходило от звучавшей вокруг речи, аромата дамских духов, красок, разбросанных по фасадам домов, всей заполнившей взгляд архитектуры города.

В отеле «Плаза Атене» он снял уютный номер за 10 долларов в сутки. Пообедал в местном ресторане и, расспросив портье о том, как ему найти кабаре «Фоли-Бержер», отправился по указанному адресу.

Такси, новенький Renault 4CV, неспешно двигалось по слегка припорошенным снегом улицам. Окна запотевали, и таксист наполовину опустил стекло водительской двери. Свежий холодный ветер проник в кабину, и Борис поднял воротник своего светло-бежевого пальто. Струя холода, этого воздуха, пропитанного запахами парижской улицы, вся картина окружившего его мира, пробуждали в нем давно забытое чувство — будоражащее до мурашек, до покалывания у висков ожидание праздника.

Кабаре располагалось в районе Монмартра у типичного для Парижа соединения трех улиц. Над прорезанным множеством входов вестибюлем серого здания, построенного в стиле арт-деко, расположилось большое панно: стилизованное изображение танцовщицы.

Борис вошел в просторный холл и расположился у стойки бара, занимавшего часть пространства у южной стены. Он заказал кофе и спросил бармена, не знает ли он месье Франсуа Бессона. Тот оказался словоохотливым парнем и сообщил, что он, конечно, знает тут всех, и Франсуа в том числе, и что он особенно ему импонирует, а еще больше — его замечательной сестре, и что Франсуа сегодня отсутствует, он с частью труппы уехал на какое-то мероприятие в Лион. И только после этой информативной речи он поинтересовался, кем приходится его посетитель месье Бессону.

— Мы старинные друзья, — Борис так себя представил и подумал, что старинными они, пожалуй, могут считаться не по времени, проведенному вместе, а по времени расставания — несколько недель против нескольких лет.

В это время бармен уже набрал номер телефона и прокричал в трубку о том, что к Франсуа приехал его «старинный» друг и пусть Арлет встретит его в баре.

Вторую чашку кофе Залесский заказать не успел. Вихрь, ароматное облако, атлас нежных рук — чудесное создание в накинутой на трико балерины пелерине с щекотавшей ему лицо и шею меховой опушкой закружило его, и колокольчиками прозвенели быстрые слова: «Мы вас ждали. Вы наш герой, я вас обожаю, мы вас не отпустим! Франсуа будет счастлив». Вокруг них собралась небольшая группа сотрудников, артистов и посетителей заведения. Арлет певучим голосом громко представила смущенного гостя публике:

— Этот человек спас моего брата в последний день войны, и теперь он наш гость и самый лучший друг!

Все зааплодировали, и на слабые возражения Бориса о том, что он ничего особенного не сделал и Франсуа сам молодец, овации только усилились.

Арлет потащила его наружу, на январскую холодную улицу, в своем воздушном наряде и на его удивленное «Вы замерзнете!» рассмеялась. Не выпуская его руки, пробежала с ним через улицу к находившемуся напротив входа в варьете «Folie’s cafe».

Вторую чашку кофе он пил уже под ее безостановочный рассказ о том, как сложилась их с братом жизнь после освобождения. Он, наконец, рассмотрел ее: жгучая брюнетка, черные глаза, высокие скулы, нос чуть с горбинкой, полные четко очерченные губы — и все это невероятно живое, излучающее энергию молодой, прекрасной женщины, танцовщицы из эпицентра жизни французской артистической богемы.

— Вы спасли моего милого брата не только для меня, вы спасли его для всех нас: артистов варьете, для наших зрителей. Вы увидите, он ведь один из ведущих, — она, шаловливо покачиваясь, руками обрисовала силуэт танцующего Франсуа. — Борис! Мы покажем вам Париж, настоящий, не тот, который видят туристы. Мы покажем вам Францию, Ривьеру. Я познакомлю вас с самыми прекрасными женщинами, с нашим артистическим бомондом.

Борис попытался вставить комплимент:

— Арлет, мне кажется, что самая прекрасная женщина Франции сидит напротив меня, — но в душе он почему-то ясно осознал, что к этой красавице он если и прикоснется, то только дружеским поцелуем.

И тут же Арлет подтвердила это его провидение:

— Ах, милый мой, поверьте: я лишь одна из многих, и меня уже заарканил один охотник. Вы попали практически на мою свадьбу, в эту субботу вы будете нашим почетным гостем. Да, где вы остановились?

Когда она услышала: «В Плаза Атене», всплеснула руками:

— Да вы транжира, там номер стоит не меньше пяти долларов за ночь!

— Десять, — уточнил Борис.

— За десять долларов можно прожить месяц у нас в Латинском квартале, — ужасалась Арлет. — Или вы жутко богаты? Франсуа говорил, что вы из тех, кто далеко пойдет.

Борис рассмеялся:

— Я вполне обеспечен, а куда лежит мой путь, пока не знаю. Может быть, Париж подскажет мне направление.

И они подняли свои кофейные чашечки в знак согласия с его ожиданиями.

Два месяца незабываемого безвременья, парижского тумана.

С того момента как Франсуа вернулся из Лиона, они не расставались. Не было кафе или ресторана на Монмартре, где они не провели бы какое-то время. Арлет и Франсуа выпросили у администрации варьете несколько дней отпуска. Париж и окрестности без этой веселой парочки Борис не исследовал бы так подробно никогда.

Дни кружились в залах кабаре, в кафешантанах, на парижских улицах. Женщины в этот короткий период появлялись и исчезали. Красивые, уверенные в себе, не обнаружив в нем серьезного влечения, уносились, как в их кругу шутили, на гастроли. Артистки варьете купались в волнах мужского вожделения. «Мы легкие люди!» — вспоминалась фраза, произнесенная Бессоном при первом знакомстве.

Но была одна женщина; как и Арлет, она останется его другом на долгие годы. Эта дама сыграет в его жизни роль, одну из многих своих ролей в жизни и в кино. Бессоны познакомили его со множеством своих друзей из артистического сообщества, они не прилагали к этому каких-то особых усилий, они просто жили своей естественной жизнью, чувствуя себя как рыбы в воде в этой пенящейся весельем страстями и интригами компании. Но тесно сблизится он лишь с великолепной актрисой, красавицей Симоной Синьоре.

Как-то после вечернего представления Арлет упросила его присоединиться к ним в поездке на ужин к одной замечательной даме. Арлет пришлось уговаривать его, уставшего, мечтающего добраться до своего уютного номера. Она заинтриговала его, рассказав о необычайно талантливой артистке, которая уже сегодня не сходит со страниц газетных киношных новостей, а впереди, уверяла Арлет, у нее мировая слава.

Синьоре жила в престижном районе Парижа Нёйи-сюр-Сен. С первого момента, как только Борис очутился в апартаментах актрисы, он почувствовал необычайное волнение. Может быть, оттого, что на комоде в зале он увидел менору, или так подействовали все детали интерьера: убранство комнат, мебель, может быть, тона тканей, шторы, обивка кресел. Аромат букетов в многочисленных вазах… Все это вместе неуловимо напоминало его дом в Риге.

Они поужинали в обществе еще нескольких приглашенных коллег. Залесский видел, что хозяйка проявляет к нему интерес, и не раз ловил на себе ее взгляд. Он не удивился, когда Арлет шепнула ему на ухо:

— Симона просит тебя пройти в ее кабинет. Она хочет с тобой побыть наедине и поговорить о твоем прошлом, а мы пока займем гостей. Не волнуйся, она хорошая, — Арлет ободряюще ему улыбнулась и чмокнула в щеку.

Синьоре начала разговор первой.

Она рассказала ему, что ее девичья фамилия Каминкер, ее отец был юристом, их семья переехала из Висбадена в Париж, когда ей было 2 года. Во время немецкой оккупации им удалось скрыть свое еврейское происхождение, но она знает, что случилось с теми, кому этого сделать не удалось.

— Борис! Франсуа посвятил меня в вашу историю, она меня потрясла, и я понимаю, что вам, наверное, тяжело будет рассказывать о том, о чем я вас попрошу, но мне очень важно из первых уст услышать о постигшей наш народ трагедии.

И Симона попросила своего гостя рассказать о его семье.

Борис впервые, оглядываясь на себя, с каким-то облегчением осознал, что способен наконец окунуться в воспоминания. С удивлением произносил слова, фразы, которые, казалось, он не осмелится проговаривать никогда. Эта женщина, аура ее жилища, тепло ее глаз распахнули створки его души, и он рассказывал не останавливаясь. Он описал свою мать, отца, веселый мир своих сестричек. Он сумел довести до конца этот рассказ и остановился только тогда, когда Симона не могла больше себя сдерживать и разрыдалась.

Арлет с Франсуа подвезли Бориса до отеля. Арлет засыпала Залесского вопросами:

— Как тебе Симона? Я видела, что она плакала. Наверное, ее так сильно взволновал твой рассказ? Она ведь хотела услышать ту ужасную правду…

Франсуа остановил сестру:

— Не приставай, Арлет! Неужели ты не понимаешь, если такой выдержанный человек, как Синьоре, плачет, значит и для Бориса разговор был не легким?

Арлет попыталась сменить тему, пойти на встречу укорам брата.

— Знаешь, — она обратилась к хранящему молчание Залесскому, — Симона на самом деле очень веселая, полная юмора, легкая в общении…

Но, поймав осуждающий взгляд Франсуа, поняла, что на самом деле сменить тему не получилось и уже совсем смутившись, закончила, видимо, тем, что волновало ее особенно.

— Симона — великая актриса! А мы просто артисты.

Она жеманно повела глазами и протяжно спела куплет из своего номера. Франсуа и Борис захлопали в ладоши. Борис рассмеялся:

— Хвастушка, напрашиваешься на комплимент, ты очаровательна и прекрасно это осознаешь. Вы разные и только, но Симона, конечно, производит сильное впечатление! — И поделился финалом встречи. — Она была очень мила и в конце сказала, что я могу обращаться к ней в любое время дня и ночи с любой просьбой: она сделает для меня все, что в ее силах.

— Ты думаешь, наверное, что это всего лишь слова вежливости? — Арлет положила сидящему на переднем сидении Борису руки на плечи. — Можешь быть уверен, она сделает так, как сказала.

Они встречались в этот его парижский период не раз. Симона, женщина с необыкновенным пленяющим шармом, очаровывавшем с первой минуты, в то же время была очень простой и доступной в общении, разумеется, для своего круга проверенных ее проницательным взглядом людей.

И однажды эта актриса, чье лицо смотрело на парижан со множества киноафиш, выполнила свое обещание и сыграла в его судьбе свою роль.

Муж Арлет, Оливер Дэвис, бизнесмен с Уолл-стрит, почти все время находился в Нью-Йорке, безуспешно пытаясь каким-то образом решить проблему их совместной жизни. За те три месяца, которые прошли со дня их свадьбы, Борис видел Оливера всего лишь дважды. Арлет сразу предупредила супруга, что не оставит Париж, а он никак не мог придумать, как перенести управление своим делом во Францию. Поэтому большую часть времени компанию составляли двое неженатых мужчин: Франсуа, находившийся, по его словам, в постоянном «тестировании», Борис, который и вовсе не помышлял о серьезной связи, — и замужняя дама Арлет. Она была влюблена в своего американца, но ее веселью это чувство никак не мешало. Так что, в итоге, уныние этой троице не грозило. Борис между тем стал всерьез задумываться о том, чем все-таки заняться в ближайшее время. Его счет в банке по тем временам составлял значительную сумму, но она была далеко не безгранична.

Решение пришло, как это случается с некоторыми людьми, само.

В тот вечер они по просьбе Бориса никуда не пошли и составили ему компанию в ресторане его отеля. Время близилось к полуночи. Франсуа привез Арлет сразу после того, как закончилось представление в кабаре. Все были голодны и заказали половину предложенного в меню ассортимента. До того, как им принесли закуску эскарго и Prosciutto Melon, к Борису подошел старший официант и, наклонившись к нему, спросил, не позволить ли он присесть за их столик гостю отеля: в ресторане совершенно не было свободных мест. Борис посмотрел в том направлении, куда указывала рука просителя. У входа стоял мужчина средних лет в сером изрядно помятом костюме, беспомощно озираясь в безуспешной попытке решить проблему позднего ужина. Арлет, расслышавшая негромкое предложение официанта, состроила недовольную гримасу, тот, уловив реакцию красавицы, добавил:

— Этот господин, американец, совсем не говорит по-французски, а вы, месье Залесский, я знаю, сможете с ним объясниться.

Служащие отеля за долгое время пребывания Бориса в «Плазе» прониклись к нему дружески-уважительным отношением — приветлив, не скупится на чаевые, не прочь обсудить новости с портье, получая свежую газету. Услышав «американец», Борис тут же сделал приглашающий жест этому человеку, и тот быстрым шагом подошел к их столику. Он занял предложенное место и представился:

— Роберт Митчел. Извините меня за вторжение. — Он обвел присутствующих виноватым взглядом. — Но я просто не представляю, где еще сегодня смогу поесть.

Было видно, что он устал и, несмотря на то, что Арлет с трудом разобрала его английский, она, немедленно раскаявшись в своем первоначальном неприятии к незнакомцу, постаралась выразить сочувствие гостю в виде заинтересованности в его ситуации, задав ему вопрос о том, что привело его в Париж? Она хотела еще добавить «бедненького». Действительно, усталость и, наверное, серый костюм подчеркивали бледность его лица. Потный лоб с небольшими залысинами, беспорядочно вьющиеся светлые волосы и добрые глаза Роберта Митчела вызвали в ней такое чисто женское участие, но она этого слова не произнесла — не хватило знания языка.

Роберт рассказал, одновременно сделав заказ, о том, как долго ему пришлось добираться из Нью-Йорка.

— Мне не удалось получить билет на прямой рейс в Париж, и самым близким оказался маршрут до Лондона, оттуда морем до Кале и на автомобиле до этого прекрасного отеля. Такое несуразное путешествие, трое суток на ногах, и в довершение ко всему… — Роберт махнул рукой, жестом изобразив разочарование.

Борис поделился закуской, которую принесли раньше, чем заказ Митчела. Не слушая возражений Роберта, он положил на его тарелку несколько ломтиков дыни с прошутто и подвинул поближе горячий хлеб.

— Не выгорело дело, ради которого промучились трое суток?

Борису стало интересно, что заставило американца лететь через полмира, чтобы тут же убедиться, что он проделал этот путь зря.

— Да, действительно, дело не выгорело, со мной даже не поговорили. Просто та дверь, в которую я надеялся войти, оказалась закрыта.

Конец ознакомительного фрагмента.