Таинственные сны

Лариса Печенежская

У Сабрины редкая способность видеть произошедшие события, что помогает ей избежать опасностей. Но её самый необычный дар – осознанные сны. В них её душа путешествует в прошлое, постигая законы кармы. В снах она заново проживает отдельные предыдущие воплощения, в которых были допущены кармические ошибки, негативно влияющие на ее настоящее. Это помогает ей пройти кармические уроки и тем самым спасти семью, вернуть любовь и обрести в муже друга.

Глава IV

Два последующих дня тянулись долго, и ранним утром четвертого, как только на синем фоне озера словно кто-то выткал алый цвет, Жаисэ босиком прошла по песчаному берегу, выбирая место, не тронутое ничьими следами. Найдя его, она присела и заостренной палочкой нарисовала на песке человеческую фигуру, воскрешая в памяти образ Мохэ, а затем острием проткнула её, нанеся мысленно увечье ненавистному мужчине. Будучи дочерью своего народа, Жаисэ искренне верила в силу проведенного ритуала, полагая, что таким образом сможет избавиться от навязанного ей жениха.

Закончив до восхода солнца со сборами, она отправилась в свою деревню. Почти пять часов провела она в пути, сознательно отклонившись от дороги к Великому камню, которому поклонялось гордое и свободолюбивое племя индейцев чероки.

Внешне камень был абсолютно заурядным, поскольку индейцы никогда не пытались его как-то обработать или хотя бы украсить. Тем не менее, он был их богом. По преданию, передаваемом из поколения в поколение, этот камень-божество, размером не более двух метров в диаметре, мог самостоятельно передвигаться на достаточно большие расстояния и даже издавал членораздельные звуки.

Индейцы объясняли этот факт тем, что камень постоянно сам переползает с места на место и лишь в дни особых праздников занимает свое почетное место у главного жертвенника, сооруженного в его честь. Когда Жаисэ спешилась, она увидела, что камень лежал на приличном удалении от него.

Девушка дотронулась до камня, приветствуя его, затем принесла ему жертву из табака и орлиного пера, которые всегда возила в седельной сумке, и, подняв кверху сложенные руки и уставившись в горы, призвала Божественный Дух. Она обратилась к нему с молитвой о помощи в сложившейся ситуации и освобождении от замужества с человеком, которого отвергали её и сердце, и душа.

Дух не подал никаких признаков, что услышал её молитву, и Жаисэ, не скрывая отчаяния, вновь склонила голову перед камнем, воззвав к Божеству с клятвой посвятить себя служению своему народу, если его сверхъестественная сила избавит ее от Мохэ, которого она ненавидела и презирала.

И в этот момент земля под ней слегка задрожала и от камня отвалился маленький кусочек, который, цепляясь за траву, медленно скатился к её ногам. Жаисэ схватила его и прижала к сердцу. Это был добрый знак, указывающий на то, что камень откликнулся на её просьбу, и слезы радости выступили на глазах у девушки.

Зажав бесценный камушек в руке, Жаисэ вернулась к лошади, которая мирно паслась недалеко у родника. Сил продолжать езду не было, и она, напившись студёной воды, села возле дуба, прислонившись спиной к его могучему стволу и спрятавшись под зеленой густой кроной от палящих солнечных лучей. Сейчас ей было нужно обдумать клятву, которую она дала Божественному Духу.

Обхватив колени руками, Жаисэ невидящим взором смотрела на свой широкий браслет, на котором желтым бисером были вышиты одуванчики. Каждый из них она вышивала сама, вложив в рисунок всю свою душу. Иначе и быть не могло, ведь она родилась за неделю до конца первого месяца весны, а, значит, одуванчик с тех пор стал ее тотемом — растением по дню рождения.

К тому же, на этот свет она пришла с отметиной — родимым пятном на правом плече, напоминающем орла в полёте. В течение двух дней отец выслеживал эту гордую птицу и, поймав, выдернул из крыльев и хвоста по перу, а затем отпустил в поднебесье.

С дорогим подарком вернулся домой и положил три пера и костяной оберег в виде белого орла возле дочери. Отныне он считался её хранителем, а перья на протяжении своей жизни она могла принести в жертву камню-божеству, если ей потребуется его помощь и другого выхода у неё не будет. И вот сегодня одно перо уже сослужило ей хорошую службу: Божественный Дух принял от неё жертву и откликнулся.

Однако родовая метка определила после этого и её судьбу: выполняя данную Духу клятву, она обязана теперь посвятить свою жизнь целительству, к которому у нее были склонности и способности. Несмотря на свой возраст, Жаисэ много знала о лечебных свойствах деревьев и трав. Откуда пришли к ней эти знания, девушка не имела понятия, но ее настои и чаи не раз помогали членам семьи бороться с различными недугами.

Чей-то голос в голове подсказывал ей, от какой хвори поможет та или иная трава, и она просто прислушивалась к нему и безгранично доверяла. Теперь придется лечить и других не только в её клане, но и племени. Только так сможет она верой и правдой служить своему народу.

Жаисэ прекрасно понимала, с какими трудностями придется ей столкнуться в дальнейшем: ведь до сегодняшнего дня лечением занимались только их шаманы. А кто она по сравнению с каждым из них? Мало того, что женщина, да к тому же слишком молодая. И то, что она дочь вождя, вряд ли заставит ее соплеменников обращаться к ней, минуя своего шамана. Их доверие и веру в её способности нужно будет заслужить ценой больших усилий и убедительных результатов лечения, преодолеть множество препятствий, в том числе и в первую очередь недовольство самих шаманов. Под силу ли ей это?

— Конечно, под силу, — уверенно ответила самой себе Жаисэ и посмотрела на свою татуировку, украшавшую левую руку. На ней красным цветом полыхал огонь. Это её стихия от рождения. Когда в день её шестнадцатой весны ей сделали эту наколку, отец сказал:

— Тебе, дочь моя, посчастливилось родиться под покровительством стихии, которая лежит в основе всех творений. Древняя мудрость учит, что Огонь — это начало и основа духа, это то, что необходимо пробудить в самом себе, это Божественная энергия, которая находится внутри духовного человека. Не случайно он имеет огненное воплощение, ибо, получая откровение, такой человек ощущает обновление и преобразуется, как бы проходит через Огонь, сжигая свое старое и получая новое.

Огонь — это могучее стремление к жизни, воплощенное волей Неба. Это то, что помогает возноситься от Земли к Солнцу. Это не только жизнетворный Огонь растущего семени, но и Огонь, который направляет внутреннее устремление сердца к Божественной мудрости.

Принадлежащих к стихии Огня объединяет внутреннее горение, вечное стремление к самовыражению, энергичность, способность к непоколебимой дружбе и верной, истинной любви. С человеком Стихии Огня можно быть уверенным, что он не бросит в беде и предпочтет пожертвовать собой. Он нетерпим к несправедливости и всегда бросится на помощь тому, кто кажется ему несправедливо обиженным.

Вот и ты, Жаисэ, волей Неба причислена к таким людям. Живая теплота твоего сердца будет привлекать к тебе других, как магнит. Правильно и с пользой для людей относись к этому.

И последнее мое напутствие: друзей и мужа выбирай из своей Огненной стихии или стихии Воздуха, которая позволит Огню еще больше разгореться. Огонь может ладить с Землей, однако не исключена опасность, что Земля остудит и погасит его, а Огонь может обжечь и выжечь Землю.

И никогда не забывай о том, что Огонь несовместим с Водой, так как Вода обязательно превратится в белый туман и рассеется в воздухе, или потушит Огонь, оставив дымящиеся головешки.

Жаисэ невольно улыбнулась, вспомнив, как она попыталась найти слабые места в предостережениях отца, заявив, что в жизни не все так однозначно и все же бывают исключения, когда Вода горит в Огне или когда Огонь греет Воду. Отец улыбнулся и терпеливо объяснил:

— Ты говоришь об Огненной воде, но и она после того, как отгорит, станет обычной водой, которую Огонь в конце концов превратит в белый воздух.

На этом её возражения закончились. Жаисэ, вспомнив об этом случае, в который раз подивилась мудрости своего отца, которая сопровождала ее на протяжении всей её жизни. Каждый его подарок имел не только свое предназначение, но и нёс в себе сокровенный смысл. Как и огненный опал, который она носила на шее на кожаном шнурке. Она никогда с ним не расставалась, поскольку он был ее тотемом от рождения. В его причудливых переливах среза можно разглядеть и парящего орла, и свободно летящую пушинку одуванчика.

Еще раз напившись воды из родника и освежив лицо, Жаисэ легко вскочила на коня и продолжила путь домой. Наконец, в долине на берегу реки показались дорогие сердцу хижины. Даже не считая, она знала, что их сто девятнадцать. Девушка гордилась тем, что в ее миролюбивом клане соплеменники — чероки, в отличие от других индейских племен, обитали семьями не в вигвамах, а в округлых каркасных хижинах, оплетённых прутьями и утепленных глиной. Все они имели один вход и дымовое отверстие. К тому же, в центре поселения стояла большая общая хижина, где проходили мужские собрания клана, а на его окраине отдельная хижина, где помещали больных и куда мог входить только шаман. Его хижина находилась неподалеку, за небольшой поляной.

«Нижние чероки», к которым относился и ее клан, занимались земледелием, охотой, собирательством и мелким промыслом: выращивали «три сестры» — кукурузу, тыкву и бобы, охотились на оленей, кроликов, индейку и даже медведей, плели разные предметы, большей частью украшения из бисера, обрабатывали меховые шкуры, шили из них одежду и меняли все это на товары из Европы у поселенцев и военных, чаще у британских, так как у французских они были менее качественные и значительно дороже.

«Серединные» и «верхние» чероки тоже входили в их племя, делившееся на семь кланов, которые вели счет родства по матери. Но несмотря на это, женщины не имели в кланах достаточно высокого статуса. Правда, в мирной жизни все они жили отдельными деревнями и собирались вместе только на великие празднества или в случае войны. Вот и несколько дней назад дядя Дадага и Мохэ приехали к ним в семью по важному делу, учтя только свои интересы и проигнорировав ее.

Жаисэ, не чувствуя в душе достаточной смелости и необходимой решительности, чтобы уверенно въехать в деревню, остановилась на высоком пригорке, поросшем редким лесом; медленно спешилась и стала разминать затекшие от длительной езды ноги и бедра. Не столько слухом, сколько отработанным чутьем она определила, что сзади нее кто-то стоит.

Резко повернулась — и ее глаза столкнулись с глазами Мохэ, взгляд которых источал неприкрытую ненависть. Его тонкие губы сжались от злости в побелевшую полоску, а ноздри орлиного носа раздувались от внутреннего, еле сдерживаемого негодования. Полный собственного достоинства, он, широко расставив ноги и гордо распрямив плечи, застыл, словно каменное изваяние, не сводя с нее испепеляющего взгляда.

Мохэ выглядел впечатляюще во всем великолепии своего смуглого натренированного тела, словно вылепленного руками искусного зодчего. Ярко выраженная широкая и прямая линия плеч, признак его мужественности и силы, плавно переходила в точеные, узкие бедра, прикрытые набедренной повязкой. На длинных сильных ногах с упругими икрами были надеты ноговицы-леггины и мокасины. Мощную грудь украшали узоры татуировки. Браслеты на предплечьях были изготовлены из кожи, расшитой иглами дикобраза, и красиво подчеркивали очерченные формы мышц и крепость рук.

Бритая голова с собранным на макушке пучком волос, так называемой «скальповой прядью», была украшена налобной повязкой с орлиными перьями. Их было три: на кончике одного из них, расположенного горизонтально как символ его поступков большой храбрости и доблести, было привязано много конских волос, окрашенных в красный цвет и показывающих, сколько он убил врагов. Второе перо с поднятым вверх кончиком говорило о каком-то геройском поступке стоящего перед ней индейца-чероки, а то, что перо было выкрашено в красный цвет и рассечено пополам, являлось подтверждением его ранения в бою. Третье перо серовато-коричневого цвета было опущено вниз и как бы заявляло о том, что его хозяин всегда храбрый и бесстрашный.

В правой руке Мохэ держал томагавк как знак своего достоинства и власти. Его деревянная рукоятка была украшена инкрустацией и бисером, а лезвие — символами, сделанными искусной резьбой. К томагавку был привязан женский скальп с длинными черными волосами.

Глядя на него, Жаисэ почувствовала, как по ее спине пробежал холодный озноб, а в сердце прокрался страх, и она еле сдержалась, чтобы не показать его.

Какое-то время они стояли не двигаясь, испепеляя друг друга взглядами, но вдруг в глазах Мохэ появилась презрительная насмешка, когда он обвёл ими тонкую, словно берёзка, фигуру девушки, скривив в пренебрежении губы и подчеркивая тем самым её слабость в сравнении с собой.

Не выдержав, Жаисэ непроизвольно сделала шаг вперед, будто кролик к удаву, — и в это мгновение Мохэ выбросил левую руку вперед, схватил косу, лежащую у нее на груди, и резко дернул её на себя. Не удержавшись на ногах от внезапности и боли, девушка практически упала ему на грудь. Пока она пыталась оттолкнуться, Мохэ переместил свою руку на ее затылок, а потом на шею. Она, как стальным обручем, прижала ее, лишая свободы действий. Лицо настолько сильно уткнулось в шею мужчины, что стало трудно дышать. Жаисэ попыталась отбиться от него ударами ног в голени, но он даже не дрогнул, только прошипел, как змея, ей на ухо:

— Остынь, дрянь! Когда ты сбегала из дома и выставляла меня на посмешище, вряд ли знала, с кем имеешь дело. Ты унизила и оскорбила меня своим пренебрежением. Я три дня ждал тебя здесь, хотя в долине считают, что я уехал к себе домой. За это время я накопил в своей душе много ненависти и готов ее выплеснуть на тебя, чтобы ты захлебнулась в ней и собственной шкурой прочувствовала то унижение, через которое я прошел по твоей вине.

Разве могут меня после случившегося уважать в собственном племени? С твоей легкой руки, как только новость о твоем бегстве из-за нежелания быть моей женой достигнет ушей других индейцев, я стану посмешищем и среди других племен. Даже за меньшие прегрешения виновные платили мне своей смертью. Но тебя я убивать не стану.

Я несколько дней буду насиловать тебя, а потом изуродую твое красивое личико так, что даже звери будут шарахаться от тебя, и ты никогда никому не докажешь, что это был я. Мало ли где ты шаталась все это время в лесах и кого там встретила. А я найду людей, которые подтвердят, что все эти дни я был далеко от тех мест, где была ты.

Обезображенная, с моим ублюдком в животе, ты будешь изгнана из племени, поскольку своим поступком обесчестишь не только мое, но и имена двух вождей, показав всем, что их слова и решения можно игнорировать и не считаться с ними, что не допустимо среди индейцев.

А я буду тебя преследовать, пока ты не попросишь пощады, и затем проявлю милость, сняв с тебя скальп, как вот этот, который висит на моем томагавке. Я принес его с собой, чтобы ты увидела в нем свое будущее. И брошу умирать в муках, а твоего ублюдка оставлю на растерзание зверям.

За время его устрашающей речи Жаисэ не произнесла ни звука, ни единым движением не показала своего отношения к ней. Она напряженно прислушивалась к голосу у неё в голове, который приказывал немедленно использовать имеющиеся у нее оружие и перенять инициативу.

Удивленный отсутствием реакции с её стороны, Мохэ попытался отклонить девушку от себя, чтобы увидеть ее лицо, — и это стало его непоправимой ошибкой. Жаисэ молниеносно выдернула из чехла нож, спрятанный под рубашкой, и неожиданно для воина со всей силы нанесла ему удар в грудь.

Мгновенная реакция позволила ему избежать прямого проникновения в сердце, но при этом он недостаточно быстро извернулся и неосторожно подставил под стальной клинок левое предплечье. Острое лезвие до кости располосовало мышцы от плеча до локтя, издав неприятный звук, и, соскочив, сделало глубокий надрез на верхней части бедра. Рассеченный надвое кожаный браслет упал на землю. По руке Мохэ обильно полилась кровь, за доли секунды пропитав низ рукава девушки.

Мохэ, отбросив томагавк, попытался правой рукой зажать края раны, но, испытав невыносимо резкую боль и, по-видимому, совсем обезумев от гнева, бросился на девушку. Однако слабость вследствие большой потери крови и легкое головокружение, по всей вероятности, снизили быстроту его движений по сравнению с ее реакцией.

Она отскочила в сторону, и Мохэ, схвативший вместо нее воздух, закачался и упал на колени. Его озверевший от неудачи взгляд остановился на томагавке, лежащем чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Жаисэ мгновенно проследила за ним и бросилась к томагавку. Но не успела она дотянуться до него, как почувствовала, что Мохэ сделал ей подсечку здоровой рукой, схватив за ногу.

Полетев всем туловищем вперед, она упала навзничь рядом с грозным индейским оружием, не в состоянии ни воспользоваться им, ни обезопасить его для себя, поскольку была обездвижена крепкой, как железо, рукой индейского воина. Всего пару секунд потребовалось Жаисэ, чтобы принять решение.

Неимоверным усилием воли она перевернулась на спину, заставив Мохэ на секунду выпустить ее ногу из руки, и пока он пытался восстановить захват, девушка другой ногой со всей силы ударила его по ране на руке. Наверное, боль была настолько сильной, что Мохэ на несколько минут потерял сознание, что дало Жаисэ возможность вскочить, отбросить томагавк подальше в кусты, подобрать упавший нож и усесться ему на ноги, прижав стальное острие к мужскому достоинству.

Когда Мохэ пришел в себя и открыл глаза, он было попытался освободиться, но Жаисэ, надавив на нож, не позволила ему этого сделать. Немного подавшись вперед, чтобы видеть его глаза, она, задыхаясь, произнесла:

— А теперь послушай меня, горе-жених. Даже если бы ты был последним мужчиной на Земле, я бы не вышла за тебя замуж. Ты храбрый воин, хорош собой, но человеческого в тебе настолько мало, что ты очень часто забываешь о том, что не зверь. Впрочем, в тебе звериного даже больше: ты жестокий, кровожадный и мстительный.

Наслышана я также, каков ты как мужчина в постели: о твоих садистских наклонностях, о том, как ты унижаешь женщин и издеваешься над ними не только физически, но и морально. Я бы лучше умерла, чем стала твоей женой. Но твоей голове этого не понять, так как разум твой ослеплен любовью к самому себе, завышенным самомнением о собственных достоинствах, которых на самом деле нет, и высокой оценкой своих качеств, которые дальше поля битвы ни на что другое не распространяются.

Я даже не хочу тратить на тебя такое сильное чувство, как ненависть. Тебе достаточно моего полного презрения, и оно будет постоянно с тобой, как и шрам, который останется на твоей руке и ноге от моего ножа. Каждый раз глядя на него, ты будешь вспоминать о том, что женщина не захотела тебя как мужа и любовника, не увидела в тебе человека и победила в тебе воина. Я дарю тебе твою никчемную жизнь и память о сегодняшнем дне, потому что не хочу становиться убийцей даже такого ничтожества, как ты. Живи, как раньше, если сможешь.

А сейчас я свяжу твои ноги одной половинкой своего пояса, а другой — твои руки, даже если ты не захочешь мне их дать. И не обжигай меня своим ненавидящим взглядом: я к нему не восприимчива. Лучше поблагодари за то, что оставляю жизнь. Надеюсь, после этого ты будешь обходить меня десятой дорогой.

— Не надейся, — прохрипел Мохэ. — Лучше убей, если хочешь нормально жить. Отныне нам с тобой в этих лесах места мало. Смерть для тебя была бы слишком легким наказанием за то, что ты сделала со мной. Я предпочитаю выбрать долгую и мучительную смерть твоей души. Запомни: если ты отпустишь меня, я стану твоей тенью и буду преследовать до тех пор, пока не представится удобный случай сделать тебе больно так, чтобы ты проклинала себя всю оставшуюся жизнь и понимала, что во всем виновата сама, хотя и могла бы избежать этого, если бы была умнее. Так что хорошо подумай, прежде чем дарить мне жизнь. Не слишком ли дорого обойдется тебе такой подарок?

Жаисэ не стала вступать в обсуждение и внезапно воткнула ему нож в рану на бедре. Боль черной стрелой пронзила сознание Мохэ — и он опять непроизвольно отключился. Девушка ловким движением срезала с себя пояс и спрятала нож. Связав Мохэ, поднялась на ноги и направилась туда, куда отбросила томагавк. Вынув его из кустов, оторвала женский скальп и вернулась к распростертому на земле мужчине, который уже пришел в себя, но, даже связанный, пытался сохранить чувство собственного достоинства.

Бросив ему в лицо скальп, она сочла нужным оставить последнее слово за собой:

— Это тебе в качестве напоминания, что мой скальп тебе не по зубам. А себе в качестве трофея моей победы над тобой я забираю твой томагавк. Надеюсь, тебе известно, что это значит для индейского воина.

Затем, отсчитав много шагов под гору, проходя между деревьями и кустарником, Жаисэ положила свой нож и вернулась назад.

— Мохэ, я в очередной раз проявляю к тебе милосердие, несмотря на твои жестокие слова и угрозы. Ты приблизительно представляешь, в какой стороне и на каком расстоянии я оставила тебе нож. Захочешь его найти — доползешь, а уж там сам решай: разрежешь ты им связанные ноги и руки, чтобы продолжить жить с сегодняшним позором, даже если о нем знаешь только ты, или примешь смерть от собственной руки, потому что уважающий себя мужчина предпочел бы ее вместо жизни с клеймом отверженного и побежденного женщиной. И запомни: я тебя не боюсь.

После этих слов Жаисэ гордо подняла голову и направилась к своему коню, который, не подозревая о разыгравшейся неподалеку трагедии, мирно щипал траву. Привязав к седельной сумке томагавк, она легко вскочила ему на спину и, наклонившись к уху, нежно приказала, направляя в свою деревню:

— Ну, давай, Кит-Нет-Я-Ки, докажи в очередной раз, что я не зря назвала тебя Длинные ноги, когда ты был еще жеребенком.

Конь, радостно тряхнув головой, пустился в галоп, оставляя позади четыре дня мучительных раздумий своей хозяйки, связанного в подлеске Мохэ, и устремляясь в неизвестное будущее, которое ждало ее дома.

В деревне Жаисэ встретили не столь радушно, как обычно. Женщины поспешно отводили взгляды и начинали более усердно заниматься своими делами, а мужчины смотрели на нее с укоризной и их взгляды выражали целую гамму чувств: гнев, злорадство, осуждение, недовольство и даже сочувствие. Не опуская глаз, с гордо поднятой головой девушка проезжала мимо, приветливо здороваясь и делая вид, что не замечает недоброжелательной обстановки, царившей вокруг нее.

Легко соскочив с коня возле своего дома, она быстро вошла в него, захватив с собой томагавк, и незаметно проскочила в свою комнату, отделенную от других пологом, сшитым ею из разноцветных кусочков ткани.

Умывшись водой из глиняной миски и переодевшись в чистую одежду, Жаисэ замерла на какое-то время перед комнатой отца, собирая по крупинке покинувшие ее силу воли и смелость и мысленно обращаясь с мольбой к маниту в надежде заручиться их поддержкой во время предстоящего трудного разговора с ним.

Дрожь страха и неуверенности пробежала по ее телу, однако девушка не поддалась этим проявлениям слабости. Словно сбрасывая их с себя, она тряхнула головой и плечами и уверенно вошла в комнату отца. Он сидел на шкуре медведя и курил трубку, углубившись в какие-то мысли. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и взгляд не переместился на дочь, хотя Жаисэ была уверена, что отец знал, что вошла именно она, так как всегда распознавал ее легкую поступь.

Любая другая сразу бы кинулась в ноги к отцу и стала вымаливать его прощение. Но Жаисэ этого не сделала: наоборот, она еще больше распрямила плечи и выше вскинула голову, ожидая, когда отец обратит на нее внимание. Прошло несколько минут в абсолютном молчании. Затем отец медленно повернулся к ней и без слов указал на место перед собой. Жаисэ не спеша села и прямо, без боязни, посмотрела ему в глаза, не дрогнувшим голосом произнеся:

— Отец, прости меня, если сможешь. Я виновата перед тобой и готова понести любое наказание, кроме замужества с Мохэ. Несмотря ни на что, я не жалею, что ослушалась твоего приказания и избежала обручения с ненавистным мне человеком. И поступлю опять также, если ты вновь попытаешься принудить меня к этому. Я выйду замуж только за того мужчину, которого выберу и полюблю сама. А до тех пор буду избегать навязанного мне замужества, как чумы, и даже добровольно уйду из клана, чтобы избежать его, если ты лишишь меня другого выбора.

— Дочь моя, ты тешишь мне сердце твердостью своих убеждений, непоколебимостью намерений и готовностью принять любое наказание за невыполнение приказа вождя и ослушание родительской воли.

— Значит, папа, ты не очень сердишься на меня? Жаисэ в порыве признательности протянула к нему руки, но отец не позволил прикоснуться к себе, сделав упреждающий жест рукой.

— Ты опять спешить с выводами. Однако вернемся к моменту, как ты поступила три луны тому назад. Твоя молодость под влиянием неокрепшего духа и отсутствия необходимого жизненного опыта нашептала твоему сердцу, что ты должна, закрыв эмоциями разум, встать, не задумываясь о последствиях, на защиту своих прав, поскольку я, твой дядя, мать, бабушка и тетя сговорились их грубо нарушить и выдать замуж за Мохэ, не спросив твоего согласия и не считаясь с твоими чувствами. Я прав?

— Но ведь так и было, — вскричала Жаисэ. Мама пришла и сказала, что все уже решено, а мне только и осталось, что стушить мясо оленя, подать Мохэ и признать его тем самым своим женихом. Может он и прославленный воин, и умелый добытчик, способный обеспечить свою семью, но мне он не нравится, больше того, он мне противен как мужчина. К тому же, я не уважаю его как человека, ибо мне претят его жестокость, заносчивость, высокое самомнение, хитрость и грубая сила. Неужели ты хотел бы видеть меня женой такого человека, зная при этом, что я несчастна?

— Жаисэ, ты слишком много говоришь, но мало думаешь. Сейчас я расскажу тебе, как один старый индеец чероки учил жизни своих внуков. Он сказал им:

— Во мне идет битва… Это ужасная борьба двух волков: злого и доброго. Один из них представляет чувство обиды, негодование, жалость к себе, страх, гнев, зависть, скорбь, сожаление, жадность, высокомерие, вину, ложь, фальшивую гордость и превосходство. Другой олицетворяет доверие, спокойствие, надежду, радость, любовь, щедрость, искренность, смирение, доброту, доброжелательность, дружелюбие, сочувствие, истину, сострадание и веру. Та же битва идет и внутри других людей.

— А какой волк победит? — спросил один из внуков.

— Тот, которого вы кормите, — ответил старый индеец.

— Так какой волк победил в тебе, Жаисэ, когда ты бросила вызов всем, кто ждал тебя для серьезного разговора о твоем будущем?

— Наверное, обида, негодование, жалость к себе, страх и гнев, — тихо произнесла девушка, опустив глаза и испытывая чувство вины под властным взором отца, в котором, помимо строгости, проглядывали оттенки и мудрости, и доброжелательности, и понимания, и любви.

— Лучше бы он накричал на меня и пригрозил суровым наказанием, — пронеслась в голове девушки мгновенная мысль, которая неожиданно для неё самой смылась слезами, неуправляемо покатившимися из глаз.

— То, что нельзя исправить, не следует и оплакивать, — услышала Жаисэ голос отца. — Слёзы — молчаливый язык горя. А какое горе у тебя? С какой бедой или несчастьем ты столкнулась в своей жизни? О какой невозвратной потере скорбишь? К тому же, слёзы — удел слабых людей, а ты у меня сильная. Коль бросила вызов устоявшимся традициям, имей силу духа, не дрогнув, идти до конца.

Жаисэ провела тыльной стороной руки по щекам и открыто встретила уставший взгляд отца. Только сейчас она заметила его осунувшееся лицо и темные круги под глазами, свидетельствовавшие о бессонных ночах и переживаниях.

Сердце её на миг сжалось и забилось, словно раненая птица. Чувство вины горячим румянцем окрасило щеки, и Жаисэ, не выдержав внутреннего напряжения, бросилась в объятия отца. Страха не было — только неистребимое желание почувствовать его надежные руки и ощутить поддержку, в которой она сейчас так нуждалась и которую всегда получала от него.

— Каждая слеза открывает смертному какую-то истину. Какую истину ты хочешь открыть мне, чтобы я понял и принял твой поступок, несмотря на последствия, которые он повлек за собой?

— Я была в плену отчаяния и гнева, что меня хотят выдать замуж за Мохэ, поэтому и не подчинилась твоей воле, сбежав из дома, а потом эти чувства превратились в жгучую обиду на тебя, что я ничего не значу в твоей жизни и ты хочешь отдать меня в чужой клан, не считаясь с моими интересами и мнением. Ты ведь сам учил меня, что обстоятельства вовсе не сильнее нас. Просто мы зачастую им поддаёмся. Вот я и хотела избежать такого случая, чтобы не поддаться мнению большинства и не уступить давлению с их стороны во вред своей душе и сердцу. Ты не раз говорил и о том, что плохо, когда обстоятельства руководят нами, — надо самим брать их руками за горло. Вот я и взяла. Неужели ты не понял мои поступки и мысли? Я бы никогда и ни при каких условиях не стала женой Мохэ!

— Ну, во-первых, никогда — это слово, которое не имеет гарантии. Поэтому никогда не зарекайся, ибо тебе не дано знать, что ждет тебя впереди. Во-вторых, мудрый управляет не обстоятельствами, а собой в этих обстоятельствах. Этому я тоже тебя учил, но ты запомнила лишь один урок, а от другого, по всей видимости, отмахнулась, поскольку его выполнение требует труда и усилий над собой. А ведь каждый из моих уроков имеет собственное применение и желаемый результат исключительно в какой-то определенной жизненной ситуации — и в этом его ценность. Нужно только правильно выбрать, именно какой из них поможет тебе преодолеть неблагоприятные для тебя обстоятельства без ущерба для других.

Жаисэ оторвала голову от груди отца и покаянно встретила его взгляд, наполненный нежностью.

— Ты сможешь простить меня и любить, как раньше? Или я разочаровала тебя и отныне взаимопонимание и доверие не будут связывать нас? Я глубоко раскаиваюсь, но ничего не могу изменить. Как видишь, плохой я оказалась ученицей…

— Нет, дело не в этом, девочка моя. Тебе всего лишь восемнадцать вёсен, а значит, ты еще не испытала на себе нестерпимый зной лета, холодные дожди и промозглую слякоть осени, злые морозы зимы, от которых замерзает не только сердце, но и душа. Я не могу поставить тебе в вину неопытность и незнание жизни, которые лежали в основе твоего поступка, но не могу принять и оправдать эмоции, которым ты дала право управлять собой. Постарайся запомнить еще один мой урок: если в решении той или иной ситуации замешаны чувства, ты никогда не сможешь принять правильное решение, так как решения, основанные на эмоциях, — это всего лишь инстинкты. К тому же, эмоции, которых ты не сможешь сдержать, приведут тебя к разрушению.

— Но ведь эмоции всегда рождаются из чего-то, а не на пустом месте, и мой случай тому подтверждение, — воскликнула Жаисэ.

— В этом ты, конечно, права, но есть и оборотная сторона у твоего, как ты выразилась, подтверждения: гнев, отчаяние и злость, заставившие тебя бежать от решения проблемы, — это, прежде всего, сигнал о конфликте между твоим телом и разумом, который на практике доказывает, что сквозь призму эмоций истина искажается до неузнаваемости.

— Какая истина? Что меня хотели выдать замуж против моей воли? — возмутилась девушка. — В чем исказили истину мои эмоции? В том, что дядя привез мне жениха, все дали согласие, а я должна была безропотно подчиниться принятому решению? От вновь нахлынувшей обиды слезы наполнили её глаза, от чего их блеск, подпитываемый неукротимым духом, еще более усилился.

— Милая моя, в твоей ситуации истина была в том, чтобы не противодействовать обстоятельствам, ибо жизнь поставила тебя в намного более выгодное положение, чем ты себе вообразила.

— Отец, прости, но я не понимаю тебя. Я должна была противодействовать тому, чтобы мне не навязали в мужья человека, к которому я испытываю отвращение. Мохэ — не мой выбор и не мое решение. Да и вообще, о каком выгодном положении для меня в той ситуации ты ведешь речь? И ничего я себе не вообразила, поскольку мама предельно ясно объяснила, какое будущее ждало меня в твоей комнате. Даже борясь с остатками сна, я все правильно поняла.

— Жаисэ, я не могу показать тебе солнце, поскольку взгляд твой устремлён в землю. И звезд ты не увидишь, пока головы поднимать не желаешь. Ты сейчас проявляешь упрямство, отстаивая свою правоту и защищая себя. Однако упрямство бывает разным, как и его последствия: умное упрямство сдвигает горы, глупое — топчется у подножий гор.

Вот и мы по твоей милости топчемся, поскольку ты категорична в своих выводах, а категоричность, как известно, — камень упрямства, которое является силой слабых. Ты же у меня не такая: я всегда гордился силой твоего духа, настойчивостью, с которой ты достигаешь поставленной цели.

Запомни: всегда терпит вред тот, кто упорствует в заблуждении. В данном случае проявляемое тобой упрямство имеет только форму характера, но не его содержание. В глубине души, наедине с собой, ты знаешь, что поступила неправильно, подорвав мой авторитет как вождя, оскорбив непослушанием дядю, который по нашим обычаям считается главным в твоем воспитании, унизив Бабушку с её опытом и мудростью, поставив в неловкое положение мать, которая несет женскую ответственность за тебя, и, наконец, уязвив гордость и мужское самолюбие Мохэ.

Конечно, невозможно предостеречь человека от ошибки, когда он глух и слеп…. Поэтому я прошу тебя открыть глаза и уши, чтобы сказанные мною истины достигли твоего сознания и закрепились в нем.

— Отец, я готова слушать тебя и делать соответствующие выводы, — уверенно сказала Жаисэ, не отводя взгляда от его глаз, которые в настоящую минуту говорили ей больше, чем слова. В отцовских глазах она видела его мудрую и добрую душу, излучающую свет правды, которая говорила с ней глубже, сильнее и чувственнее любых слов.

— Итак, первое, что ты обязана понять: за криком разбушевавшихся эмоций ты не услышала подсказок своей шепчущей души. Давай вернемся в то памятное утро.

— Что бы уловил твой слух, если бы здравый смысл взял верх над чувствами? Конечно же то, что ты можешь доверять отцу в решении этого вопроса, что он любит тебя и сделает все, что в его власти, чтобы ты была счастлива в своей семейной жизни. Но страх и гнев лишили тебя доверия ко мне и веры в меня. Я прав?

— Да, — призналась Жаисэ, испытывая неловкость под взглядом отца, в глубине которого затаилась душевная боль.

— Я подогревала в себе обиду против тебя, злясь от этого еще сильнее. Сколько нехороших мыслей проскользнуло в моей голове! Сейчас я стыжусь себя той, отчаявшейся и запутавшейся в своих отрицательных эмоциях, поскольку винила во всем прежде всего тебя. Хотя, если честно, я до сих пор не понимаю, зачем мама разбудила меня, чтобы я приготовила мясо оленя для Мохэ и признала его тем самым своим женихом. Я чего-то недопонимаю и от этого душа моя не может постигнуть твои объяснения. Согласись, что от незнания можно испортить всё, что угодно. А я не хочу постоянно учиться на своих ошибках.

— Тем не менее, у незнания есть одно преимущество: оно дает возможность надеяться, — прервал ее отец. — К тому же, если не знаешь чего-то, спроси того, кто знает: ведь правда, какой бы горькой она ни была, всегда лучше, чем незнание. Ты согласна со мной?

— Согласна, отец, ты всегда был правдив со мной и мудр, а мой поступок не делает мне чести, даже если и совершен по незнанию.

— Что ж, дочь, давай повернем время вспять и начнем с того момента, когда ты должна была прийти в комнату, где собрались родные для тебя люди, чтобы решить твою дальнейшую судьбу. Согласен, твой дядя привез с собой мужчину, которого считал достойным быть твоим мужем, не согласовав своих действий с тобой. Впрочем, он действовал в рамках обычаев индейцев чероки при выборе мужа для своей племянницы.

Ты и сама знаешь, что у девушек в подобных случаях никто заранее согласия не спрашивает. Я сам узнал о его планах относительно Мохэ, когда они вдвоем приехали ни свет, ни заря. Как вождь и твой отец, я должен был приветствовать их со всей учтивостью, внимательно выслушать и послать за тобой. У меня не было явно выраженных причин для отказа Мохэ жениться на тебе, так как Дадага выступал поручителем его умений и способностей прокормить семью.

Но это вовсе не значит, что я поступил бы против твоей воли, если бы ты не пожелала стать его женой. По-видимому, мать приняла то, что я не противоречил ее брату, за мое согласие и поспешила к тебе выполнить мое поручение на свой лад: вместо того, чтобы привести тебя ко мне для решения возникшего вопроса с замужеством, она дала тебе указание варить мясо оленя для Мохэ, считая его твоих женихом.

И если бы ты не подменила доверие ко мне сомнениями и страхом перед будущим и спокойно пришла к нам, то сразу бы убедилась в том, что именно за тобой я оставил последнее слово. Твой отказ имел бы для меня решающее значение и никакая сила не заставила бы меня принудить тебя к нежеланному замужеству. Но ты сбежала, испугавшись собственных предположений. Что ж, в молодости мы легко совершаем всякие безрассудства, и ты не оказалась исключением. Но молодость также и время для усвоения мудрости, и я очень надеюсь, что ты извлечешь из содеянного урок.

Улыбнись, Жаисэ, твоя ошибка даёт тебе возможность начать всё с начала, только более разумно. Несмотря на то, что ты в этот раз поступила стихийно, не отдавая отчета в своих действиях, не бойся в будущем совершать ошибки. Воспринимай их, моя девочка, как маленькие камушки на своем жизненном пути, но при этом не забывай, что иногда среди них могут попадаться и булыжники. Когда споткнешься о них, постарайся уверенно поднять голову, а, упав, найди мужество подняться и идти дальше. Иногда, чтобы понять простые истины, нужно пережить непростые ситуации. А теперь обними меня.

Жаисэ прильнула к отцу, положив голову ему на плечо. Их молчание было красноречивее любых слов, потому что их объединяли любовь друг к другу и взаимопонимание. Спустя некоторое время девушка спросила:

— Папа, а как дядя? Сильно рассердился на меня? Я даже не знаю, как мне теперь показаться ему на глаза. Он тебе всегда указывал на то, что ты меня балуешь, а я своим бегством и ослушанием еще больше убедила его в своей правоте.

— Что и говорить, Дадага уехал взбешенный и грозился все равно выдать тебя за Мохэ, и тот его изрядно подогревал своим недовольством. Но ты не волнуйся: пока я вождь нашего клана и твой отец, ты в полной безопасности от их гнева и злости. Не думаю, что ситуация перерастет в месть.

— Дядя, конечно, не опустится до этого, а Мохэ вряд ли успокоится и откажется мстить. Я не хотела рассказывать тебе о нашей встрече сегодня в лесу, но считаю, что обязана это сделать. Ты все же должен знать, на что способен этот человек. Однако очень прошу, чтобы этот разговор остался исключительно между нами.

И Жаисэ в подробностях поведала отцу о том, как и чем угрожал ей Мохэ, что ранила его и, практически чудом, победила уверенного в себе воина.

— Конечно, это стало возможным, что я использовала магию и получила помощь от камня-божества, пожертвовав ему одно орлиное перо, которое ты подарил мне при рождении, — завершила она свой рассказ и протянула руку, в которой лежал маленький серый камушек.

Белая Сова с почтением взял его, приложил ко лбу и вернул дочери обратно.

— Береги его, как зеницу ока. На моей памяти не было ни одного индейца-чероки, к которому бы таким образом снизошел Божественный Дух. Ты избранная, поэтому в трудные минуты жизни можешь обращаться за помощью к этой частице камня-божества. И если ты будешь верна своей клятве, он всегда будет твоим невидимым союзником и защитником.

Затем Жаисэ обратилась к отцу с просьбой:

— Я подарила Мохэ жизнь и возможность освободиться. Но при этом пусть он считает, что о его позоре известно только мне, иначе совсем потеряет голову и будет совершать безумные поступки. Я же буду предельно осторожна и всегда начеку. Ты знаешь, как хорошо я владею ножом и метко стреляю как из лука, так и ружья, поэтому за меня не бойся. Я сумею себя защитить.

Жаисэ крепко обняла отца, одновременно успокаивая его и выражая ему свою признательность:

— Спасибо тебе за всё! Сегодня я в очередной раз убедилась в мудрости твоего жизненного опыта и умении не только поставить меня на место, но и укротить свойственные мне строптивость и самоуверенность.

Луч искренней улыбки озарил лицо Белой Совы, когда он указал дочери рукой, чтобы она оставила его в одиночестве. Уходя, девушка оглянулась и впервые посмотрела на отца, как на вождя клана, открыв для себя присущие ему величавую неспешность, сдержанность в проявлении чувств, глубокую вдумчивость и уверенность в себе. Казалось, этот человек не знает ни душевных мук, ни сомнений, но в глубине его глаз ей все же удалось разглядеть глубоко затаившийся страх за нее.

Жаисэ долго обдумывала свою клятву, данную Священному Духу. Сожалела ли об этом? Конечно, нет. Она никогда бы не стала его гневить, особенно после того, как он помог победить Мохэ. Однако в связи с ней ее ждало так много трудностей и преград, что девушка иногда ловила себя на мысли, что теряет веру в то, что может ее исполнить. Но ведь не случайно её назвали Сильная, значит, страх и неуверенность в себе она обязательно преодолеет. Иначе не сможет и дальше называться дочерью своего отца.

Откуда у нее взялись способности к целительству растениями, Жаисэ не знала. Просто их форма или цвет без слов рассказывали ей о своей лекарственной ценности. Часто ей давал указания Великий Дух — и она беспрекословно им следовала. Но иногда и сама экспериментировала, получая хорошие результаты.

На протяжении вот уже двух лет она день за днём лечила всех своих родных, родственников и друзей, по крупицам набираясь бесценного опыта, и недовольных не было. Разве что за исключением шамана, которому не нравилось её вмешательство в круг его обязанностей. Но он молчал, избегая прямых столкновений интересов с дочерью вождя, но при малейшем удобном случае тайком отговаривал соплеменников обращаться к ней за помощью.

Сегодня Жаисэ проверила свои запасы лечебных трав: их оказалось явно недостаточно, а от многих болезней и вовсе закончились. Все травы у нее лежали в мешочках, на которых было изображено, от чего они помогают. Если она не могла нарисовать человеческий орган, то придумывала символы, которые, кроме неё, никто понять бы не смог. Сама же она в своих травах и растениях ориентировалась, как рыба в воде.