Не могу без тебя…

Лариса Печенежская

Любовь сильнее смерти. В этом Таисия убедилась, встретив Германа и отдав ему своё сердце, обретя взамен вторую половинку своей души. Он из элитного спецназа, рожденный ходить «по лезвию бритвы», играть со смертью, жить с адреналином в крови и переступать грань возможного. Считается, что «универсальный солдат» не способен на глубокие чувства, но любовь оказалась чудесным даром как для него, так и для Таи-женщины, ставшей смыслом его жизни.

Глава 3

Наконец прозвенел последний звонок и наступила пора экзаменов. Ответственная пора, требовавшая усилий. Но меня стало по утрам нещадно тошнить, голова кружилась и в глазах темнело.

Завтракать не было сил, так как любые запахи, даже чайной заварки, вызывали спазмы.

Я каждый раз мчалась в туалет, где под шум воды из крана рвала над унитазом.

Так как мама, готовя завтрак, всегда громко включала музыку, мои мучения остались вне ее внимания. Правда, она заметила мою бледность, но я объяснила ее тем, что очень волнуюсь, чтобы сдать все экзамены на отлично. Мой ответ ее удовлетворил.

— А как же Артур? Ты сказала ему, что беременна? — не удержался от вопроса Герман.

— Нет. Я боялась, что он бросит меня, как и делать первый аборт, если он настоит. Я продолжала приходить к нему на квартиру, пока тошнота совсем не одолела меня. Из-за неё мы не виделись с ним две недели. Он пытался в школе выяснить, что происходит, но я избегала его. Назойливо звонил, но я заблокировала его номер, хотя мое сердце стремилось к нему, а по ночам я безутешно плакала, тоскуя о нем.

Под конец экзаменов тошнота внезапно прошла. Обрадовавшись, я, однажды увидев со своего окна, что Артур пошел домой, через полчаса позвонила в его дверь. Увидев меня, он сначала оторопел, а потом, схватив за руку, втащил в прихожую.

— Почему ты избегала меня и не отвечала на звонки? — заорал он, тряся меня за плечи.

Я, чуть не заикаясь от страха, промямлила, что не было времени, так как нужно было тщательно готовиться к экзаменам, поскольку мне нужна была золотая медаль.

Не дослушав меня, Артур стал срывать с меня одежду и взял прямо на полу в прихожей. Накал наших страстей был настолько сильным, что мы не соображали, что делали. Мои родители уехали к родственникам на пару дней, и я осталась у Артура.

Мы занимались любовью без остановки — и на второй день окончательно выдохлись. Я несколько раз пыталась сказать Артуру, что беременна, но так и не смогла. Потом у него начался отпуск — и он уехал к родителям.

Я ужасно тосковала по нему. Думала, что в разлуке с ним сойду с ума. Он звонил редко, а мне ему звонить и вовсе запретил.

— Почему? — удивился Герман.

— Сказал, что в его кавказской семье нельзя общаться с девушкой, если она не твоя невеста, поэтому он не хочет семейных неприятностей.

Мой живот тем временем увеличивался. Поначалу я пыталась его втягивать, а потом испугалась, что могу навредить ребенку, и стала носить просторные футболки и блузы на выпуск. Благо, мама в летние месяцы пропадала на даче и оттуда ездила на работу. Я же готовилась к поступлению в университет.

Успешно сдав экзамен по математике, я была свободна, но ехать на дачу к маме не решилась, а потому упросила ее отпустить меня к двоюродной сестре, которая была старше меня на десять лет и жила со своей семьей в Подмосковье.

Свое состояние от нее мне скрыть не удалось, но я придумала, что в сентябре выхожу замуж — и она оставила меня в покое. Так прошел еще месяц. Живот уже не прятался под свободными футболками, и я, дрожа от страха, возвратилась в отчий дом.

Когда вошла в квартиру, родителей не было, и я восприняла эту отсрочку, как глоток кислорода.

Я задыхалась от чрезмерного волнения, не могла справиться с дрожью. Но вечер все же наступил, а с ним — конец света. Как только мамин взгляд остановился на моей потолстевшей талии, она от ужаса пошатнулась и упала бы, если бы папа ее не подхватил. Не буду передавать все, что услышала от них.

Были и оскорбления, и мамина истерика… Они требовали назвать имя того, кто меня обесчестил, но я упрямо молчала, считая, что Артур должен от меня узнать о том, что у нас будет дочка, а не от моих разгневанных родителей.

— Ты уже знала к тому времени пол ребенка? — уточнил Герман.

_ Да. Я закрылась от родителей в своей спальне и лежала на кровати, бездумно глядя в потолок, когда позвонил Артур. Оказалось, что он приехал еще вчера, но отдыхал с дороги, а потому не сообщил мне об этом. Я пообещала ему прийти и, отключив телефон, вышла из квартиры, ничего не сказав отцу и матери.

Когда он открыл мне дверь, радостная улыбка, которая была на его лице, быстро сошла. Его глаза в ужасе остановились на моем животе.

— Ты бе-рре-меен-на? — заикаясь от страха, спросил он.

Почему-то, видя его таким перепуганным, на душе стало так мерзко.

— Как видишь, — ответила я и, отодвинув его вглубь прихожей, прошла мимо и села в кресло в гостиной.

Я услышала его шаги, но ко мне он не зашел. Сразу поняла, что отправился в кухню обдумывать ситуацию, поэтому молча ждала. И дождалась. Он явился ко мне как побитый пес. Бледный. С трясущимися руками, которыми я раньше не уставала любоваться. Взгляд затравленный.

Мне стало его жалко. И на какой-то миг я почувствовала к нему отвращение, но быстро справилась со своими эмоциями.

— Что будем делать? — спросила без предисловий.

— А что надо делать? — удивился он. — Это твои проблемы. Я думал, что ты пользуешься контрацептивами.

— А спросить меня об этом своевременно было нельзя? К тому же есть еще и презервативы. Ты знал о них. Так что это не только мои проблемы.

— Я не занимаюсь сексом в презервативе, — возмутился Артур. — И жениться на тебе не могу, так как у меня есть дома невеста. Мы с ней помолвлены два года. Она дочь друзей моих родителей, и нарушить клятву я не могу. К тому же, родители проклянут меня, если узнают, что я женился на иноверке.

— А спать с иноверкой и заделать ей ребенка тебе по твоей вере можно?

— Да, — промямлил он.

— Уж не знаю, как быть с твоей верой, а у дочери должен быть отец.

— У дочери? — возмущенно спросил Артур. — Мне нужен сын. Был бы сын, может, я бы на тебе и женился.

Больше продолжать этот бесполезный разговор сил у меня не было. Я встала и молча ушла из квартиры. Когда возвратилась домой, в коридоре, словно два оловянных солдатика, меня ждали родители.

— Где ты была? — взвизгнула мать.

— У отца ребенка.

— Кто он? — грозно спросил отец.

— Учитель истории, в которой я училась.

— Ты спуталась с учителем, будучи ученицей? — голос матери прерывался от возмущения.

— Как видите, да.

— Он будет на тебе жениться? — уточнил отец.

— Нет. У него на родине есть невеста.

— Это мы еще посмотрим! — угроза в голосе отца была нешуточной, а сам он даже затрясся от злости.

Я больше ничего не сказала и ушла к себе в комнату, закрыв дверь на ключ. В душе была пустота. Абсолютная. И в этот миг я поняла, что любовь растворилась в моем сердце, как утренний туман. При воспоминании об Артуре я испытала омерзение и гадливость. Даже затошнило, но я справилась со спазмами.

Ночью спала урывками. На душе было неспокойно. Наступившее утро встретила без оптимизма, не зная, что мне в будущем готовит жизнь. Завтракать не хотелось, а потому не пошла на кухню, где слышались голоса родителей. Резко хлопнула входная дверь — и в квартире воцарилась тишина.

Я вышла из комнаты, чтобы выпить какао. Не знаю, сколько я сидела на кухне, когда вошли родители. Мать села на один из стульев, а отец, сложив руки на груди, удовлетворенно заявил:

— Он женится на тебе. Сегодня вы подадите заявление в ЗАГС, но перед этим ты возьмешь справку о своей беременности. Учитывая твое положение, ваш брак зарегистрируют через три — пять дней. А сейчас одевайся и иди в поликлинику к гинекологу. Артур зайдет за тобой в три часа.

Я молча встала и пошла за справкой. В половине четвертого приняли наше заявление и назначили день и время регистрации — 4 сентября. Мы с Артуром ни о чем не разговаривали и вели себя, словно чужие, а расходясь по домам, даже не попрощались.

До регистрации брака мы с ним не виделись. Я из гордости ему не звонила, а он, наверное, из-за злости на меня. В назначенный день я и отец поехали в ЗАГС. До регистрации оставалось двадцать минут. Мы сели в зале ожидания, но мне было неспокойно. Внутри снежным комом нарастала тревога. Я в напряжении следила за часами, которые висели на стене напротив нас.

Когда минутная стрелка миновала одиннадцать часов, я почему-то явственно осознала, что Артур не придет. Прошло десять минут, двадцать, тридцать, но его не было.

— Он не придет, — сказала я отцу, поднимаясь со стула.

— Я его в порошок сотру, — взревел он и кинулся к дверям.

— Папа, остановись, — закричала я. — Он не стоит того. Не губи свою и мамы жизни.

Но отец, не оборачиваясь, только махнул рукой — и скрылся за дверью. Я бросилась за ним.

Когда я выскочила из здания, он уже садился в автомобиль. Я боялась непоправимых последствий.

Я бежала по ступенькам к нему, не глядя под ноги — и споткнулась. Упала навзничь почти у основания. Боль была настолько острой, что потеряла сознание. Пришла в себя сутки спустя в больнице. Опустив руку на живот, поняла, что ребенка уже нет. Выжить на таком сроке он не мог. Моя шея была упакована в корсет. Голова, подбородок и челюсть очень болели.

Беседа с врачом ничего нового к тому, о чем я уже догадалась, не добавила. В больнице пролежала три недели. Мама и отец приходили редко, поскольку знали, что я иду на поправку.

После больницы у меня с родителями состоялся серьезный разговор. Они попросили, чтобы я перевелась в университет другого города, нашла себе там жилье и приезжала к ним как можно реже, поскольку так им будет легче пережить позор.

Я подчинилась их воле. Первые три курса они помогали мне деньгами, а потом уже я сама отказалась от их финансовой помощи, так как нашла работу, которую могла совмещать с учебой. С тех пор прошло десять лет. За эти годы я ни разу не посетила родителей. До сих пор не могу простить их за черствость души и того, как они поступили со мной.

— А что Артур? Ты о нем больше ничего не сказала.

— Он уволился из школы второго сентября и уехал к себе домой в Дагестан.

Я долго зализывала душевные и сердечные раны. На парней, которые пытались ухаживать за мной, смотреть не могла. Девять лет ни с кем не встречалась.

По-видимому, душевные раны зарубцевались, когда я встретила Алексея и не на шутку увлеклась им. Под напором новых чувств старые разочарования забылись.

Алексей был старше меня тоже на шесть лет. Ухаживал очень красиво и сумел избавить меня от излишней осторожности и подозрительности. Мы встречались с ним почти год. Ездили вместе отдыхать на Канарские острова, проводили вместе чудесные выходные, когда он был свободен от командировок, разговаривали по телефону в разлуке.

У меня даже стали появляться мысли о том, что мы скоро поженимся. Но Алексей на это только улыбнулся и просил меня не спешить, поскольку любовь, а не штамп в паспорте скрепляет отношения между мужчиной и женщиной. И я согласилась с ним.

В Сочи мы должны были приехать вместе, но за две недели до отлета ко мне пришла женщина, которая представилась женой Алексея и показала их свидетельство о браке.

К счастью, она оказалась не скандальной женщиной. Мы с ней даже посидели в кафе, как две подруги по несчастью. У них было двое детей школьного возраста. Я извинилась перед ней, хотя могла и не делать этого, поскольку не знала, что Алексей женат.

Он, как оказалось, привычно меня обманывал, придумывая легенды о своей работе с командировками. И я для него была не первым случаем измены. Когда мы расстались с Марией, я пришла домой и долго плакала. Не об Алексее, а о своей несчастной женской судьбе, в которой меня преследовали сплошные обманы со стороны мужчин. Наверное, во мне есть что-то такое, что позволяет им не относиться ко мне серьезно и воспринимать только как любовницу.

— Ты не права, — вклинился в ее повествование Герман. — Ты женщина, достойная любви.

Пойми, ты можешь составить счастье любого мужчины, если он не подонок.

— Вот именно, если… Но уж так все складывается в обычной жизни, что порядочных мужчин можно по пальцам посчитать, да и те уже заняты. Быстрее всего, на роду у меня не написано быть женой и матерью. И с этим, в принципе, я уже смирилась.

— Ты всё еще страдаешь по Алексею? — с явной осторожностью спросил Герман.

— Представь себе — нет. Даже сама удивилась, что после того, как узнала об обмане, в сердце не было той боли, что первый раз. Было неприятно от мысли, что в очередной раз оказалась обманутой, но страданий не испытывала. Возможно, потому, что мои чувства к нему не были любовью? Я как-то очень быстро стряхнула с себя то, что было связано с ним. Уже на следующий день после встречи с его женой успокоилась и стала жить дальше. На этом я могу в своей исповеди поставить точку. Других «скелетов» в «шкафу» моей жизни нет.

Главное, что я вынесла из своего неутешительного опыта, — это то, что легко любить друг друга, когда невзгоды и трудности обходят стороной. Однако в реальной жизни отношения каждой пары хоть раз, но проходят проверку на прочность. Мои отношения с мужчинами её не прошли. А теперь твоя очередь.

Герман обнял Таю и, поцеловав в щеку, сказал:

— Мне кажется, на сегодня откровений достаточно. Мои давай перенесем на завтра после того, как поужинаем. Согласна?

— Конечно. Я неимоверно устала от воспоминаний. Озвучив их, я словно заново дерьма наелась, но несмотря на это, мне стало легче. Наверное, не случайно христианская церковь практикует тайну исповеди. Человеку полезно очищать свою душу искренними признаниями. Так что спасибо тебе, что настоял на исповеди и выслушал меня.

— Всегда к вашим услугам, леди, — произнес Герман, вставая и делая перед ней реверанс. — А сейчас пойдем спать или…

— Или… — засмеялась Тая, протягивая ему руку.

— Ты прямо-таки читаешь мои мысли, ненасытная плутовка, — сказал мужчина, притянув ее к себе и приник к ее губам в долгом поцелуе.

— К кому идем? — спросил он несколько минут спустя.

— Ко мне. У тебя и так полдня провели.

— Тогда сначала зайдем ко мне, чтобы я взял с собой кое-что из одежды.

Ночь прошла в ласках. Герман оказался очень нежным и неторопливым любовником. В его руках Тая таяла от чувственности, словно мороженое. Ей постоянно хотелось его трогать, целовать и прижиматься к его телу. Такого отношения к мужчинам у нее прежде не было. Какое-то абсолютно новое чувство рождалось в ее сердце, названия которому она еще не знала, но хотела, чтобы оно осталось с ней навсегда.

Уже далеко за полночь, лежа в обнимку после занятий любовью, она решила спросить его о службе, которой он посвятил свою жизнь.

— Знаешь, я не раз слышала о тех, кого называют спецназовцами. Смотрела голливудские фильмы о них и сложила мнение, что это какие-то особенные люди. Это так?

— Спецназовец — это не название профессии. Им может быть лишь тот человек, который, оказавшись в сложной ситуации, способен ее самостоятельно проанализировать и принять единственно верное решение. А потом должен действовать быстро и без команды сверху.

— И тебе нравится жить в состоянии постоянного адреналина?

— Да. Это моя сущность. По — другому я не могу.

— Ты сразу попал после училища в этот род войск?

— Нет. Сначала я служил в одном из подразделений специального назначения ВС.

— Тебя перевели в ССО?

— Предложили. Но чтобы попасть в элитный отряд, нужно было пройти вступительные испытания, где проверялись моя физическая подготовка, личностные качества, а главное — способность работать в коллективе.

Пройдя медкомиссию и другие испытания я, офицер-кандидат, стал курсантом, которому уже не было никаких поблажек. И началась учеба, чтобы стать впоследствии спецназовцем ССО.

— Какие же требования предъявлялись к кандидатам?

— Они должны быть эмоционально уравновешенными, оптимистично настроенными, способными сохранять спокойствие в экстремальных ситуациях, владеть несколькими видами оружия и навыками рукопашного боя, хорошо переносить перепады давления и температуры, не бояться воды, замкнутого пространства, темноты и огня любой интенсивности…

— С ума сойти! Такие требования можно предъявлять только киборгам, а не людям!

— Тем не менее, без этого в работе спецназовца никак. Поэтому из тысячи кандидатов-добровольцев проходил только один.

— И чему вас потом учили, если вы все уже умели делать? Если не секрет, конечно.

— Физической выносливости, логике рассуждений, навыкам анализа ситуации, умению владеть своими эмоциями, выработке терпения и сдержанности… В тактической подготовке одним из основных направлений была выработка умений действовать в автономном режиме, в значительном удалении от основных сил, в глубоком тылу противника.

Физические и психические нагрузки поначалу казались запредельными: ведь с каждой неделей обучения они увеличивались. На первом этапе изматывающих тренировок я даже испытывал так называемый «эффект присутствия».

— Никогда о таком не слышала. Объяснить можешь?

— Это когда у меня уже не было сил даже пальцем пошевелить, когда я клял себя за то, что решил стать спецназовцем… А потом вдруг я заметил, что работающий рядом инструктор делает то же самое, но выглядит, как свежий огурчик. Что ж, решил я, если может он, значит, смогу и я — и продолжил работать.

Вообще-то тренировки проводились с использованием индивидуальных методов и с учетом психологической подготовки каждого бойца. Поэтому для него разрабатывался личный комплекс приемов, который соответствовал его психическим, физическим и моральным особенностям.

Если честно, спецназовцы — беспримерные трудяги. Многие приходили в подразделение романтиками, а становились трудоголиками.

— Боже мой! Так вы же все фактически смертники! Никто ведь не знает, останется ли живым после завершения операции.

— Ты абсолютно права, но ведь все люди ходят под богом. Человек может переходить дорогу по пешеходному переходу, не нарушая правил, а его неожиданно собьет пьяный водитель, поехавший на красный свет. Или другой будет во время весенней оттепели возвращаться — и тут с крыши дома ему на голову упадет большая острая сосулька. Или…

— Другими словами, ты хочешь сказать, — перебила его Тая, — что смерть может поджидать любого из нас в самом неожиданном месте и быть спецназовцем не рискованнее, чем просто жить на этой грешной земле.

— Ты уловила суть, милая, — с улыбкой подтвердил Герман. — Однако нас еще называют бойцами штучного отбора.

— И что это значит?

— То, что мы должны не просто дружить со спортом, но владеть несколькими видами боевых единоборств на уровне спортсмена-разрядника. Поэтому больше всего времени во время учебы уделялось овладению приемами рукопашного боя, с помощью которых необходимо в одно мгновение шоковым, травматическим или смертельным воздействием подавить противника. Именно приемы рукопашного боя вобрали в себя лучшие наработки признанных мастеров самбо, джиу-джитсу, карате, дзюдо, тхэквондо, греко-римской и вольной борьбы, бокса… Другими словами, это — синтетический вид спорта, и овладеть им очень непросто.

— А еще чем вы должны владеть?

— Холодным и огнестрельным оружием отечественных и зарубежных марок как серийным, так и специальным. И как обязательное требование — парашютно-десантная подготовка, владение необходимыми методами ведения разведки и контрразведки, скалолазание. А еще умением управлять всеми видами боевой техники. Вообще-то с оружием и техникой каждый из нас должен быть на «ты».

— Почему?

— Потому, что любая техника, любое оружие могут «заиграть» только в руках специалиста экстра-класса: ведь от степени владения ими зависит и собственная жизнь, и жизнь товарищей по оружию, и успех операции. К тому же, в боевых условиях не станешь листать справочник, поэтому все надо не просто запомнить, а довести свои действия до автоматизма, знания же — до безусловных рефлексов. Принцип спецназовца таков: удача длится не более секунды. Выйдя на дистанцию поражения, он должен на едином дыхании отработать объект так, чтобы он либо умер, либо был пленен, так ничего и не поняв.

— Ты говоришь о смерти так просто, — удивилась Тая.

— Когда с ней сталкиваешься постоянно, со временем привыкаешь и начинаешь понимать, что она часть жизни.

— Я слушаю тебя и не понимаю, как всех этих навыков можно достичь. Куда же девать эмоции и чувства, которыми человек наделен от природы?

— Полноценный спецназовец сражается в рукопашном бою без тормозящих его эмоций и чувств. Он их в этот момент попросту отключает за ненадобностью.

— Господи, как же человека можно научить этому?

— Воля воспитывается через преодоление страха и боли в поединках с более сильным противником. Во время тренировок в его роли выступает инструктор. Когда он во время учебных занятий наносит удар, от курсанта требуется только одно, чтобы получить промежуточный зачет, — устоять на ногах.

Но если быть откровенным до конца, инструкторы считают воспитание болью одним из главных принципов общей физической и психологической подготовки курсантов. Они добиваются того, чтобы среди бойцов «Альфы» не было людей, не выполняющих приказы и склонных задумываться над их целесообразностью.

— И для чего нужно роботизировать курсантов? Разве это нормально?

— Ты рассуждаешь с позиции гражданского человека, а в момент военной операции, не свойственной обычной гражданской жизни, группа спецназовцев должна действовать как единый отлаженный механизм, поскольку в ее распоряжении доли секунды. Поэтому они действуют по принципу мушкетеров: один за всех — все за одного. Иначе — провал операции, а в худшем случае — смерть.

Превращая спецназовцев в единый отлаженный механизм, инструкторы в первую очередь стремятся развить их умственные способности, а не сделать из них «универсальных солдатов».

Очень сложно объединить людей, преданных делу и готовых выполнить любую задачу, и внедрить в их плоть и кровь уверенность друг в друге, в то, что за каждого в группе можно поручиться на все сто.

— Ты рассказываешь только о физических испытаниях и умениях. А психологические? Им уделялось внимание во время подготовки?

— О, психологические испытания включали в себя прохождение целого комплекса интеллектуальных и личностных тестов, разработанных как отечественными учеными, так и зарубежными. Это десятки тысяч вопросов, задач, головоломок и, на закуску, — проверка на детекторе лжи, который мы должны были обмануть.

— Ты имеешь в виду то, что полиграф не должен определить, что вы лжете?

— Именно это. Ведь мы можем при выполнении операции попасть в руки врага, который использует все возможности, чтобы выведать наши секреты. Мы же должны устоять даже под воздействием «сыворотки правды».

— Каким образом?

— Отключив свою память, что достигается длительными тренировками. Милая, тебе не кажется, что пора бы уже и спать. Что-то наши серьезные разговоры слишком затянулись.

— Возможно, но тема для меня новая и интересная. Обещай, что ответишь на мои вопросы, если они у меня появятся.

— Даю честное пионерское.

— А ты разве был пионером? — удивилась Тая.

— Опоздал родиться.

— Тогда данное тобой слово не считается. Обещай по новой.

— Обещаю. Честное спецназовское. Но только если твои вопросы не будут касаться того, что находится под грифом «Совершенно секретно».

— Не волнуйся, в государственные секреты я свой нос совать не буду. А сейчас баиньки. Я лягу к тебе на плечо, прижмусь и уплыву в царство морфея.

Вскоре Герман услышал тихое посапывание, и улыбка невольно появилась на его лице. Сна почему-то не было. Вообще-то он привык спать мало, но сейчас не тот случай. Можно было бы на отдыхе позволить себе большее количество сна, но мысли о Тае гнали его прочь.

Он заметил, что в зависимости от возраста он искал в женщине совсем разное. До двадцати лет ему нравились красивые и умные девочки, но если быть откровенным с самим собой, то и доступные тоже. В то время он был увлечен тремя девушками, но верность не хранил ни одной. И не считал это неправильным. Еще бы! Вокруг столько красавиц, готовых доставить тебе удовольствие… В этом возрасте ему были свойственны крайности.

Ближе к тридцати он стал более избирательным, особенно после истории с Ксенией, сильно изменились его мысли. Он уже искал сексуальную, успешную, умную женщину, но чтобы она была ласковой, хозяйственной и отзывчивой. Именно такую женщину он видел в роли своей жены и матери их совместных детей. Женская красота теперь не имела для него принципиального значения.

После тридцати двух лет ему опять стало скучно. Хотелось чего-то нового, необычного — и он стал вновь обращать внимание на женщин, не соответствующих его критериям. Но при этом продолжал искать для себя жену из разряда милых, нежных, теплых и верных, которая могла бы создать для них обоих «уютное гнёздышко».

Что же его привлекло в Таисии? Наверное, мягкость и женственность. Он увидел в ней нежную и чувственную натуру.

В ней не было эксцентричности, хамства, откровенной наглости и плохих привычек, которые всегда отталкивали его в женщинах. Даже если они источали всеми своими флюидами сексуальность, он обходил их стороной.

Ему понравилось, что Тая не изнуряла себя диетами и уделяла умеренное внимание занятиям спорта, чтобы поддерживать свою фигуру в хорошей форме.

Да, он из тех мужчин, которые «любят глазами», поэтому для него очень важна внешность женщины, которая может стать его избранницей. Его не привлекали слишком худые или, наоборот, полные. Внешность Таи была именно в его вкусе: как лицо, так и фигура.

Понравилось в ней и то, что маникюр и педикюр были пастельных тонов, ближе к натуральным. Одежда была недорогой, но со вкусом подобрана и оттеняла ее достоинства: большие серо-голубые глаза, цвет кожи, плавные изгибы фигуры и красивой формы длинные ноги.

Тая была решительная и уверенная в своих возможностях женщина, знающая себе цену несмотря на то, что жизнь отхлестала ее по обеим щекам.

Абсолютно неманерная, не строит из себя недотрогу, но своим поведением не позволяет появиться даже мысли о ее доступности и фривольности.

Герман вспомнил, как впервые увидел Таю, идя к ней с ее шляпой. Сработала годами отработанная реакция: по мере приближения к ней он оценивал, насколько она привлекательна и какой красотой наделила ее природа. Затем, подойдя совсем близко, он без стеснения рассматривал её грудь, бёдра, ягодицы, лицо, волосы.

Он смотрел на неё и представлял, как она выглядит обнаженной, хотя ее бикини мало что скрывало от его взгляда. Он мгновенно определил уровень ее здоровья по цвету кожи и выражению лица — и сразу же поймал себя на мысли, что эта женщина подходит ему. Не только внешне, но и по возрасту. Молодых свиристёлок он мог терпеть только в постели и короткое время.

После общения с Таей он оценил уровень ее интеллекта и образования, а также моральных принципов. Когда она рассказывала ему о своей нелегкой жизни, он был заворожен тембром ее голоса и манерой излагать свои мысли.

Сегодняшний вечерний и ночной разговоры, ее искреннее стремление узнать то, что составляет сущность его жизни, реакция на услышанное позволили ему понять, что эта женщина будет поддерживать его в делах и хранить верность ему.

И сейчас, думая о Тае, он вдруг осознал, что пытается убедиться в том, подходит она ему или нет. Конечно, он склонялся больше к тому, что подходит, но для чего: для флирта, секса, серьёзных отношений или для создания семьи?

Он уже проверил её по всем своим критериям. И что? Какой вывод из них он может сделать? Флирт и секс Герман отбросил сразу. Остались серьезные отношения и создание семьи. Что ж, впереди еще восемь дней. Достаточное количество времени, чтобы принять решение, а пока можно и поспать.

Посмотрев на часы, Герман удовлетворенно хмыкнул: четыре часа сна — это настоящая роскошь. С этой приятной мыслью он провалился в спокойный сон.

Проспал на час больше, так как Тая охраняла его сон, тихо сидя на балконе и читая книгу.

— Малышка, быстро ко мне! — скомандовал он, не скрывая веселья.

Тая заливисто засмеялась и прыгнула на свободную часть кровати, подогнув под себя колени. И тотчас ее поцелуи запорхали по его раскрытому телу, словно бабочки. С такими приятными ощущениями Герман никогда еще не просыпался.

Притянув ее к себе, он стал целовать ее свежее без макияжа лицо, шею, пока не добрался до груди, спрятавшейся под футболкой на бретельках. Не раздумывая, он дернул за одну из них.

Оторвавшаяся с одной стороны бретелька обиженно повисла, а футболка, которую его рука потянула вниз, оголила грудь с торчащим, будто розовая вишенка, соском.

Взяв его в рот, Герман стал посасывать сладкую плоть, закрыв от удовольствия глаза. Вторую бретельку постигла та же участь. Опустив футболку на талию девушки, он положил ее на спину и стал забавляться с ее обнаженными грудями.

— Какие они красивые! — простонал Герман, сжимая тугие, как крупные яблоки, груди. — Ты возбудила меня безмерно, колдунья. Теперь придется отвечать по полной программ. Приподними бедра.

Тая выполнила его просьбу, и он подложил под них подушку.

— А теперь обними меня ногами за талию, — сказал Герман, не скрывая дрожь нетерпения, пробегавшую по его телу.

Девушка закинула ему ноги на спину, раскрывшись перед ним. Бедра блестели от соков, которые исторгло из нее разгоревшееся желание. Герман резко вошел в неё, схватив зубами сосок. Тая вскрикнула от боли, которая тут же перешла в острое удовольствие, когда его язык стал нежно играть с ним.

Когда оба кончили и отходили от взявшего их в плен наслаждения, она услышала голос Германа:

— А вот теперь можно и позавтракать.

Тая рассмеялась.

— Сначала в душ. Только по отдельности, иначе на завтрак мы не попадем.