Воображения игры

Ланиус Андрей, 2023

Печально-поучительная повесть о примерном семьянине и на что он готов ради разнообразия интимной жизни со своей любимой женой.Хроника недавнего времени год 2001 год.

1.

Супруги Завесовы завтракали.

— Бурда, а не кофе! — Тамара резко отставила чашку.

— Милая, ты просто сердишься, — заметил Геннадий. — Между прочим, тебе это не идет.

— Очень ценное наблюдение! Нет, милый, я не сержусь! Сердитой ты меня еще не видел… — она порывисто поднялась, ударившись бедром об угол стола, поморщилась от боли, отшвырнула ногой стул: — Бл-лин горелый! Понаставлено кругом, понатыкано, не повернешься! У-ух, надоело! — прошла к шкафу, на ходу сбросив халатик, под которым ничего не было. Склонилась к нижнему ящику: — Где вы там, мои штопаные колготки, ау?!

У нее была чуточку приземистая, слегка широковатая в плечах, но приятных пропорций фигура с полновесными округлостями, сухощавыми лодыжками и маленькими ступнями.

Супруги Завесовы были женаты одиннадцать лет, но до сих пор нагота жены распаляла воображение мужа. Однако он знал, что затевать сейчас любовную игру было бы ошибкой. Возможно, есть женщины, чье утреннее раздражение тает от первой же ласки. Тамара, увы, не из их числа. Проверено: мины есть, взрываются без предупреждения.

Вот она уже надела трусики, застегнула бюстгальтер.

Давно ли у них с сексом не было никаких проблем? Только намекни…

— Наш Нуличкин опять едет по Скандинавии, — сообщила Тамара, вертясь перед зеркалом. На ней были светло-коричневые брючки и алая блузка, удачно гармонирующие с ее дымчато-пепельными волосами — пышными, вьющимися от природы. — Все куда-то едут, что-то покупают… А вот мы, похоже, так и состаримся в этой долбаной коммуналке! Сереженьке уже десять, Димочке — девять… Не успеем оглянуться, как станем бабкой и дедом. Вот убожество!

— Томчик, ну не нагнетай, а? — попросил он. — Ты хочешь в Стокгольм? Так в чем проблема?

— Ага! У нас дыр — выше крыши, а мы будем по европам разъезжать! В чем проблема… И об этом спрашиваешь ты, мужчина?! Всё! Я побежала! Не провожай меня!

2.

Такое же раннее утро неделей спустя.

Геннадий лежал на кровати у стены, из-за которой доносились приглушенные звуки — там, в их второй комнате, Тамара собирала детей в школу. Сегодня была ее очередь.

Но спать Геннадий не мог. Вот уже несколько дней (и ночей тоже!) Тамара была необычайно ласкова. Неужели началось великое таяние льдов?

Тихо отворилась дверь.

— Не спишь? Ой, слушай, я сейчас так смеялась! Сережа рассказывал, как выиграл пари на школьном дворе. Поспорил с ребятами, что присядет на одной ноге сорок раз. Ну, никто не верит! А он взял и присел пятьдесят раз подряд! Даже старшеклассники обалдели! Он такой выносливый, весь в тебя! Нет, я за Серенького спокойна, он пробьется в жизни!

— Да и Димка у нас парень перспективный. Спортсмен, правда, из него вряд ли получится, зато будет классным программистом.

— Ой, он такой умничка… Но уж слишком много сидит за компьютером! — она включила развлекательный канал и, негромко подпевая, закружилась под мелодию с экрана. — Ладно, нужно принарядиться и скакать на работу! — открыла дверцу шкафа и скрылась за ней, продолжая напевать.

— Давай так, — предложил он. — Ты смотри телевизор, а я буду смотреть, как ты одеваешься.

— Почему бы не доставить любимому мужу маленькую радость? — держа белье, она вышла, голая, из-за дверцы.

— Ох, Томчик! До чего же я люблю, когда ты такая раскованная…

— И я люблю, Генчик, когда ты такой ласковый… Извини, если иногда нервничаю.

Он притянул ее к себе.

Она мягко отстранилась:

— Гена, я хочу с тобой поговорить на одну тему…

— Так говори!

Пауза.

— Только отнесись серьезно… И не считай меня сумасшедшей дурой, ладно?

— Какое интригующее вступление!

3.

Она замерла под люстрой. Освещение подчеркивало выразительность ее зеленоватых глаз, оттененных косметикой, и матовую белизну кожи.

— Милый, я верю, что у нас всё будет хорошо. Что в наш дом всё же постучится удача…

— Кто бы сомневался!

— И наш малый бизнес тоже реализуется. Обязательно. Но это будет летом, — продолжала она вытягивать некую нить. — А до лета так долго ждать! Вот я и предлагаю скрасить период ожидания. Просто поиграть в одну игру…

— В игру? Если сексуальную, то я обеими руками — за!

— Гена, ну отнесись серьезно! И не перебивай! Не я сама придумала. Встретила на днях бывшую одноклассницу, Жанну Гунькину, зашли в кафешку и немного пошептались по душам. Она, оказывается, врач-психолог, вот и посоветовала. Сейчас такие игры — ролевые — в моде. Особенно, в семьях с большим стажем. А мы всё же женаты, считай, одиннадцать лет. Так вот, игра должна быть основана на главной семейной проблеме.

— Ну и какая же у нас главная семейная проблема?

— Ты и сам прекрасно знаешь, милый: невезение! Мы никак не можем вырваться из заколдованного круга.

— Так-так-так… Значит, мы будем изображать счастливчиков, которым везет всегда и во всем?

— Нет, Геночка! К тому, кто просто ждёт у моря погоды, удача не приходит. Она дама капризная, ее нужно завлечь и удержать.

— Завлечь удачу?! Звучит соблазнительно…

— Генка, ну, не переводи всё на постельные шутки! Вот, смотри. У нас — коммуналка, в которой, кроме нашего семейства, прописаны еще двое квартиросъемщиков: Лиманская и Плафонов. Неважно — хорошие они или плохие. Важно то, что мы хотим жить отдельно, без них. Но сами по себе они никуда отсюда не денутся. Расселить их мы тоже не сможем — у нас нет таких денег. И никакая ипотека, с ее грабительскими процентами, нам тут не помощница. Но добиться цели все-таки можно.

— Как?

— Очень просто: Пашку убить, а Лиманскую отправить в психушку!

Геннадий расхохотался:

— Томка! Ну, ты даешь!

Тамара сама рассмеялась в ответ:

— Это игра, Геныч. Просто игра. Которая поможет, как сказала Жанна, снизить порог негативной энергетики.

Возникла пауза.

— Между прочим, — заметил, наконец, Геннадий, — наши две комнаты хоть завтра можно обменять на отдельную двухкомнатную. И убивать никого не надо.

— Ага, у черта на куличках! Нет, милый, я не собираюсь никуда переезжать из нашего района. И вообще… Отдельный коттедж, школа рядом, магазины, весь транспорт под боком, метро — в пяти минутах… И потом, Геннадий Васильевич, я ведь вам не обмен предлагаю и уж, конечно, не убийство соседа, а игру!

— Жутковатая какая-то игра…

— Почему? Ведь есть же фильм “Убить Билла”. Десять “Оскаров” получил, между прочим! А ведь это тоже игра. Игра актеров, которые пребывают в добром здравии и наслаждаются жизнью. Вот и у нас будет нечто подобное. Игра для долгих зимних вечеров, — она склонилась ниже и потерлась о его щеку. — Так ты согласен поиграть в игру «Убей соседа!»?

Он поймал губами ее коричневый сосок, и на какое-то время диалог прекратился.

— Значит, играем?

— Играем!

Тамара принялась порывисто осыпать его поцелуями.

— Ладно, с чего начнем? — поинтересовался Геннадий. — Каким способом будем мочить Пашку?

— Только, конечно, не водкой травить.

— Да уж! Это мы проходили…

— Убить надо так, чтобы на нас не упала даже тень подозрения!

— Может, у тебя есть подходящая идея?

— Может, и есть, — улыбнулась она. — И знаешь, что самое забавное? Способ этот я вычитала в Пашкиной же газете. Это будет такое элегантное, чисто питерское убийство.

— Даже так?!

Нежданно она развеселилась.

— А ну-ка, одевайся! Проводишь меня до остановки. А по дороге я покажу тебе всё на конкретном примере!

4.

Дорога к шумному проспекту пролегала через небольшой парк. С правой, дальней, стороны парк огибала коротенькая улочка, производившая впечатление некой запущенности.

Сюда и повернула сейчас Тамара.

Супруги приблизились к решетчатой ограде. Практически всю противоположную сторону улочки занимал мрачный шестиэтажный дом старой постройки, уже давно расселенный для капитального ремонта. В свое время на тротуаре вдоль фасада был устроен дощатый проход для пешеходов, от которого ныне остались лишь отдельные фрагменты.

Вообще-то, по этой улочке до остановки было чуть ближе, чем через парк. Но уж больно неприглядной она выглядела! Вот и сейчас здесь не было ни души.

— Смотри! — Тамара кивнула на стену: — Видишь, балконы есть только на пятом этаже. Каприз архитектора. Но и балконы не все одинаковые. Два из них похожи на коконы, наполовину выступающие из здания и нависающие почти над всем поперечником тротуара. Такие балконы называются эркерами, или фонарями.

— Ну?

— А теперь представь, что наш объект, то есть Пашенька, в какой-то момент оказался строго под одним из эркеров. Допустим, он что-то собирает с тротуара. И тут сверху на него летит отколовшийся бетонный кусок. Удар, игра закончена! И это никого не удивит, потому что в Питере по статистике ежегодно обрушиваются фрагменты десятков старых балконов! Вот почему я тебе и сказала, что это будет элегантное питерское убийство.

— Хм! Но ведь Пашка обычно ходит через парк. Какого рожна он полезет под стену нежилого дома, да еще начнет что-то собирать под аварийным балконом?

Она шутливо шлепнула мужа по лбу:

— Генчик, ну, зачем ты изображаешь из себя тугодума?! Он пойдет этой дорогой потому, что его поведу я.

— Ты?!

— Да, я. Мы с ним как бы случайно встретимся вечером перед магазином, где он обычно покупает свое пиво, и, как добрые соседи, вместе отправимся домой…

— Так-так-так…Встретитесь, значит, перед магазином? А если он направится всё же через парк?

— Не волнуйся, Генчик, я сама поведу его нужной дорогой. А он, как истинный джентльмен, безусловно, подчиниться моему желанию.

— Очевидно, в этот момент я должен буду находиться на балконе?

— Умница! А под рукой у тебя будет бетонная бомба. Когда мы с Пашей свернем в улочку, я позвоню тебе на сотовый. Дескать, милый, поставь чайник на газ, я уже рядом. Для тебя это будет сигналом.

— Аж мороз по коже! Но пока все логично.

— Ты еще издали увидишь нас из эркера. Дойдя до расчетной черты, я споткнусь и уроню какой-нибудь пакет. Ну, апельсины или там орехи. Они покатятся, куда надо. Паша, любезный кавалер, тут же бросится их подбирать.

— Ну, подруга! Не ожидал. Тебе бы романы писать!

— Пашкиной усидчивости у меня нет, милый. А то попробовала бы.

— Но ведь тут и конец веревочке! То есть, игре! — резюмировал Геннадий. — Ты все расписала так подробно, что и добавить нечего.

— Как — нечего?! — всплеснула она руками. — Игра только начинается. Мы всего лишь набросали план. А детали? Как подготовить бетонную бомбу? Как ее подвесить? Как освободить в нужный момент? Сколько времени она будет лететь до земли? Это должен придумать и испытать ты, с твоей светлой головой и золотыми руками. И потом: вдруг эркеры заколочены изнутри?

— Ты предлагаешь мне забраться в дом? — изумился он.

— Ну, Генчик… — улыбнулась она. — Это же просто игра. Но всё в ней должно быть как бы по-настоящему. Ты же сам дал слово отнестись серьезно!

— Нет, я просто решил, что мы будем сидеть на диване за чашкой кофе и сочинять некий сюжет.

— Именно так и будет, — кивнула она. — Но сначала надо собрать сведения.

Он окинул взглядом закопченный фасад дома, нижний этаж которого был сложен из пиленого камня, а верхние из темно-красного кирпича, дома, который, несмотря на свою запущенность и широкую трещину, как бы разрубавшую его от крыши до каменной кладки, все еще производил величественно-мрачное впечатление.

— Да какие проблемы, Томчик?! Вот схожу за картошкой, а после прошвырнусь по этому бомжатнику…

— Хорошо, что напомнил! Когда пойдешь в свою разведку, осмотрись внимательней, нет ли внутри бомжей. Будь осторожней, милый… — она глянула на часики и вскрикнула: — Ой, я же опаздываю! Всё! Не провожай меня дальше! — приблизилась вплотную: — Генчик, сделай, как я прошу. А главное — отдохни днем как следует, потому что… — она прижалась к нему и, встав на цыпочки, быстро-быстро пощекотала языком мочку его уха, — потому что вечером я тебе не дам уснуть… долго… Я тебя люблю, мой хороший!

— Я тебя тоже так люблю!

5.

Попрощавшись с женой, Геннадий двинулся домой, с нежданным интересом поглядывая по сторонам.

А ведь Тамара права. Жаль отсюда переезжать! Здесь всё своё, родное, знакомое…

Вот на этом пятачке, уже на выходе из парка, они с Тамарой познакомились.

Неужели с той поры прошло уже одиннадцать лет?

Она сама привела его в свой дом.

Да, это была коммуналка. Но какая!

Квартира размещалась в двухэтажном отдельно стоявшем коттедже, да еще вдобавок была двухуровневая, с огромной общей гостиной, с витой лесенкой и антресолями наверху. Имелся также огороженный участок вокруг дома: хочешь — ставь гараж, хочешь — выращивай петрушку!

Коттедж стоял в ряду трех дюжин таких же тихих, симпатичных особнячков.

Уже позднее Геннадий узнал, что этот мини-городок был построен когда-то специально для сотрудников некоего закрытого, весьма престижного НИИ, в котором работала и Полина Викторовна, мать Тамары. Строили по «формуле будущего»: одна комната на каждого члена семьи плюс общая гостиная на семью. Проектировщики исходили из расчета, что средняя семья состоит из четырех человек, а посему предусмотрели в каждом коттедже четыре жилые комнаты, гостиную общего пользования и подсобные помещения.

Но когда дело коснулось распределения, то выяснилось, что большинство потенциальных новоселов — люди малосемейные. Вот и пришлось давать кому комнату, кому две. Зато общая — проходная — гостиная так и осталась общей и даже была обставлена мебелью за счет ведомства.

Геннадий ничуть не удивился, узнав, что обитатели коттеджей называют этот уголок «нашей деревней». Когда городок только еще возводили, здесь была городская окраина. Но очень скоро, благодаря прокладке новой линии метро, этот район стал бурно застраиваться, и уже давно считается престижным.

Если обитаешь в коммуналке, то чрезвычайно важно, кто твои соседи.

Люди, которых Геннадий встретил здесь, будто сошли с кадров старых добрых кинолент. Классические ленинградские интеллигенты — вежливые, культурные, необыкновенно обходительные… Не то что мата — грубого слова от них не услышишь!

Полина Викторовна и Тамара занимали две комнаты на антресолях. В третьей комнате на те же антресолях обитал старенький изобретатель, о котором говорили, что он — современный Кулибин.

Наконец, единственную комнату внизу занимала профсоюзная активистка Лиманская-старшая с великовозрастной дочерью Лидолией.

Вместе справляли праздники, дни рождения, выручали друг друга до получки, взаимно выполняли мелкие поручения — купить хлеб, кефир, ну а если, не дай бог, кто-либо заболевал, то его выхаживали всей коммуналкой.

О кухонных скандалах здесь понятия не имели, к давлению быта относились с тем же философским спокойствием, что и к давлению атмосферному.

В канун второй годовщины их свадьбы Полина Викторовна сказала:

— Вот что, дети! Я вижу, семья у вас сложилась. Пора бы вам подумать об отдельном жилье. Сегодня я открыла в одном коммерческом банке счет на предъявителя, куда буду ежемесячно перечислять энную сумму. Если всё пойдет хорошо, то лет через семь-восемь вы сможете сделать взнос за отдельную квартиру. Если хотите сократить этот срок, то постарайтесь и сами что-нибудь заработать. А я уж останусь здесь, с соседями…

Но вскоре в коммунальной квартире начались большие перемены.

Нежданно для всех умерла Лиманская-старшая. Еще через год уехал в Америку «Кулибин», успев, однако, прописать в своей комнате какого-то дальнего родственника, который сразу же включился в длинную цепочку обмена-купли-продажи. В результате в комнату въехал сильно пьющий журналист Плафонов, сотрудник популярной бульварной газеты.

Под шумок этих перемен Завесовы кое-что выгадали для себя. Геннадий занял площадку на антресолях. Плафонов так и не врубился, что антресоли — это места общего пользования. А Лиманская-дочь на второй этаж практически никогда не поднималась.

Зато через полгода она загремела в психушку.

И опять, пользуясь случаем, супруги Завесовы расширили свои владения — заняли чулан на первом этаже. Это только название такое — чулан. А фактически — это комната площадью двенадцать квадратов, только без окон. Геннадий провел сюда свет, навесил вдоль стен полки, а в дверь врезал замок. Был чулан — стала мастерская.

Лиманская после выписки поворчала немного, но Геннадий починил ей старый вентилятор, и она угомонилась.

А еще через год Полина Викторовна скоропостижно скончалась в своем рабочем кабинете.

Второй мощный стресс обрушился на супругов через неделю после похорон, когда они узнали, что коммерческий банк, в котором Полина Викторовна хранила свои вклады, лопнул, как мыльный пузырь…

Вот так незаметно — от события к событию — в их «элитной» коммуналке сложилась новая атмосфера.

По сути, Завесовы стали здесь неформальными хозяевами. Да что толку?

Геннадию припомнилось, что когда он только обосновался здесь, то примерно три четверти всех коттеджей являлись коммуналками. А сейчас коммунальных квартир осталось всего три-четыре.

Люди как-то сумели подсуетиться, расселить соседей… По взаимному согласию — без всяких убийств… А уж став владельцем всего домика, каждый хозяин начинал обживаться в меру своих возможностей. Многие сделали евроремонт, обновили фасад, пристроили большую веранду, поставили гаражи…

Всего три-четыре домика так и остались коммуналками… В том числе тот, где обитают они, Завесовы. Вот что всего сильнее бесит Тамару!

Особенно ее подкосили события минувшего лета, подарившие фантастическую надежду. Увы, удача лишь подразнила их и отвернулась.

Ладно, не надо лишний раз бередить рану… Вот придет следующее лето, он раскрутит свой малый бизнес и, глядишь, через пару-тройку лет у них появятся деньги, а там…

Что ж, пока поиграем в игру “Убей соседа!”

6.

В ближнем углу прихожей высилось ажурное полутораметровое сооружение.

Это было наглядное воплощение его идеи. Будущий источник дохода семьи.

Башня-вешалка для обуви.

Идея пришла к нему неожиданно. В прихожей обувь вечно валялась под ногами. А если ее убрать в этакую башню… И порядка станет больше, и место освободится, и Тамаре не придется втягиваться в бесконечные споры с соседями.

За два вечера он смастерил опытный образец.

Тамара, увидав башню-ёлку, всплеснула руками:

— Генчик, это же гениально! В Питере, с нашими куцыми квадратными метрами, многие купят в дом такую удобную вещь! Надо только продумать дизайн…

Геннадий сделал башню разборной, смастерил еще несколько моделей. Тамара показала у себя на работе — оторвали с руками!

Вот тогда и родилась идея наладить свой малый бизнес.

Ладно…

Геннадий огляделся. Вся квартира была перед ним как на ладони.

Справа к прихожей примыкал тот самый чуланчик. Слева — туалет и ванная. Перед туалетом — небольшой коридорчик, как бы подчеркивающий понятную изоляцию этого деликатного места.

Обстановка гостиной, отделанной панелями под дуб, с высоченными потолками и умопомрачительной (дешевое стекло) люстрой, состояла из стола, дивана, двух кресел и телефонной тумбочки.

Сюда же, в гостиную, выходила дверь комнаты Лиманской. Коленчатый коридор замыкался на кухню, перед которой имелась еще одна подсобка, так называемая бельевая.

Слева от комнаты Лиманской поднималась винтовая лестница, которая вела на деревянные антресоли, полуовалом нависавшими над гостиной.

На антресоли выходили двери еще трех комнат.

Первую по счету, расположенную непосредственно над жилищем Лиманской, занимал Плафонов. Следующую — супруги Завесовы. Наконец, в дальней угловой комнате, тоже завесовской, обосновались их сыновья-школьники, Сережа и Дима. За детской антресоли заканчивались небольшой площадкой, откуда вниз, на кухню, вела еще одна лестница, узенькая и тесная, крайне неудобная даже для ловкого человека. Впрочем, этой лесенкой давно уже не пользовались.

Давно не пользовались и «черным» ходом. Маленькая дверца, находившаяся под кухонной лесенкой, была закрыта на мощный запор и кованый крючок, да еще задрапирована занавеской, и вообще, про нее, эту дверь, кажется, уже забыли все жильцы.

7.

Лиманская, как обычно по утрам, варила себе овсяную кашу с курагой. Она

была в своем восточном халате, обтягивающем ее полные плечи и необъятный бюст. Черные и жесткие, с легкой проседью волосы намотаны на бигуди, в колючих глазках-бусинках — неуступчивая решимость бороться за общественную справедливость.

Павел Плафонов — упитанный и румяный близорукий шатен с аккуратной ниточкой черных усиков, гладко выбритым безвольным подбородком и наметившейся лысинкой на мощном затылке, как всегда по утрам, жарил магазинные котлеты — до золотисто-коричневой корочки. Судя по виду, он мучился с похмелья.

— Геночка, может, вы возьмете шефство над этим неумейкой? — взмолилась

Лиманская. — Ведь в ваших комнатах тоже, наверное, слышен этот ужасный скрип, когда он мечется по комнате, будто слон по посудной лавке?!

— Нет, мы ничего не слышим, — объяснил Гена уже, наверное, в сотый раз. — Я давно усилил звукоизоляцию.

— Ах, какой вы молодец! Викинг, настоящий северный викинг!

— Полы скрипят… — проворчал Плафонов. — Хотите, подарю затычки для ушей? Беруши. Импортные!

— Благодарю покорно! От вас, работника культуры, такой безвкусицы я не ожидала! Уж лучше я подам в милицию заявление, что вы регулярно нарушаете закон о тишине! И не воображайте, что ваш приятель капитан Абоймов положит мое заявление под сукно, как в прошлый раз! Оборотни в погонах! Но найдется и на них управа! Никому не позволено нарушать закон!

— Сударыня! — повысил голос и Плафонов. — Капитан Абоймов мне не кум и не сват. Это глубоко порядочный, мужественный офицер милиции, герой моего лучшего очерка, а еще страстный поклонник высокой поэзии. Убедительно прошу не втягивать его в наши коммунальные разборки! Во-вторых, ставлю вас в известность, что на ваше заявление, паче чаяния оно появится, я немедленно подам встречное, и еще неизвестно, кого предпочтет неподкупная Фемида!

— Это любопытно. В чем же вы собираетесь меня обвинить?

— В свои дежурства вы моете места общего пользования, в частности, туалет, с добавлением хлорки, отлично зная, что у меня аллергия на это вещество. Это уже не шутки! Это умышленное причинение вреда здоровью квартиросъемщика.

— А, извините, мочиться мимо унитаза — это шутки, да?!

— Низкая клевета!

— А ваш друг? Ну, плюгавенький? Кандыбин?

Глухое ворчание. Пауза. Затем — размеренная декламация Плафонова:

Увы, от мудрости нет в нашей жизни прока,

И только круглые глупцы любимцы рока.

Чтоб ласковей ко мне был рок, подай сюда

Кувшин мутящего наш ум хмельного сока.*

8.

Геннадий зашел в детскую комнату, чтобы уложить мальчишек спать. Хлопот с этим прибавлялось. Младшего, Диму, не оторвать от компьютера, старший отрабатывает стойку на руках, резко ударяя пятками в общую стену, отчего в серванте звенит посуда.

— Сережа, мама расстраивается, когда ты делаешь так.

— Пап, но я же не могу заниматься вполсилы! — тот вскинул дерзкие глаза.

— Ладно, выход всегда найдется. Давай сообразим, как нам приспособить для этой цели старую подушку…

Наконец, дети улеглись. Он пожелал им спокойной ночи и вернулся в свою комнату.

Тамара массировала полотенцем влажные после душа волосы.

Он подошел к ней сзади, обнял за плечи, поцеловал. Правой рукой скользнул ниже.

Она остановила его ладонь на своей груди, подержала немного, погладила, затем мягко, но решительно отвела в сторону:

— А кто-то обещал быть ласковой…

— А кто-то обещал всерьез играть в игру «Убей соседа!»

— Значит, сначала игра?

— Мы же условились!

— Ладно, — вздохнул он. — Игра так игра.

— Ты поднимался в эркер?

— Там никаких проблем. Битый кирпич, стекло, куски бетона. К эркерам можно пройти легко. И, знаешь, что интересно? Когда по проспекту проезжает тяжелый транспорт, весь дом трясется. То есть, ничего удивительного, если от балкона отвалится приличный кусок.

— Это хорошая новость! — расцвела она. — Ты молодец, милый! А что эркеры? Какой из них вид?

— Весь парк как на ладони. Видна часть проспекта. И, конечно, поворот в улочку.

— Ну, вот теперь ты видишь сам, — кивнула она. — Мы знаем точно, что можем продолжать игру. Только держись подальше от этого аварийного балкона, ладно?

— Об этом не волнуйся. Что-то я тебе еще хотел сказать… А-а, вспомнил! Утром на кухне соседи мило беседовали о нашем участковом Абоймове. Тебе не кажется, что если уж играть всерьез, то нужно просчитать роль и этого милиционера? В том смысле, что в несчастный случай он может и не поверить.

На чистом лбу Тамары пролегли вертикальные складки.

— Гена, я помню про Абоймова. Но дело не только в нем. Нам вообще надо составить список людей из пашкиного окружения и каждого из них разобрать по косточкам. Но сначала надо собрать воедино всю информацию на самого Плафонова. И вообще, надо внести в нашу игру четкий порядок, — она подбежала к серванту и достала стопку чистой бумаги: — Сначала нужно вычертить игровое поле. Затем сделаем фишки участников игры. Главной фишкой будет Паша. Вот! Записывать будем лаконично, однако, не упуская из виду ничего существенного.

Геннадий взъерошил обеими руками свою пышную шевелюру:

— Так-так-так… В принципе, я не против. Давай будем записывать. Это правильно, потому что многое забывается… Но всё же, я думаю, что — пускай игра, — но эти бумаги надо держать подальше от детей. Под замком. Будет не очень здорово, если однажды всё это попадет на глаза нашим пацанам, согласна?

— Вот тут, Генчик, ты прав на все сто!

Геннадий подставил табурет и снял со шкафа новенький “дипломат”, приобретенный для будущей бухгалтерии их будущего малого предприятия.

Карточка на главную фишку получилась составной, из трех листочков.

« ПАША ПЛАФОНОВ И ЕГО ПРИВЫЧКИ»

Плафонов Павел Алексеевич, 32 года. Видный мужчина. Культурный. Начитанный. При первом знакомстве может показаться богатырем, но мышцы у него ватные, настоящей силы в них нет. Большой любитель выпить.

Сотрудничает в бульварной газете “53-я неделя”. В том же издательском доме выходит кроссвордная газетка, которую редактирует некий Владимир Кандыбин, лучший друг и собутыльник Плафонова. Раз-другой в месяц они приходят сюда и тихо пьянствуют всю ночь, что все равно заканчивается перепалкой с Лиманской.

Паша любит пустить пыль в глаза, изобразить из себя журналиста, который проникает за все закрытые двери и обо всем знает заранее. Но секрет в том, что все свои статьи он сочиняет дома. Раскладывает по углам комнаты вырезки из газет такого же толка, распечатки из Интернета, еще какие-то тексты, затем кружится между ними, заглядывая то туда, то сюда — и катает без устали!

Этот метод он с гордостью называет творческим симбиозом.

Лишь изредка он пишет о реальных событиях и людях. Как, например, о капитане Абоймове.

Режим, по которому живет Паша, отличается непредсказуемостью. По вечерам после работы они вдвоем с Кандыбиным обычно идут в какую-нибудь рюмочную. Затем, сойдя на своей остановке, Паша заходит в магазин и покупает что-нибудь из спиртного домой в зависимости от состояния финансов, причем, пить начинает еще по дороге.

Беречь деньги он определенно не умеет.

В первые дни после зарплаты пьет коньяки, жарит свиные отбивные, угощает Лиманскую шоколадом, но, по мере того, как истончается кошелек, пропадает и апломб. За неделю до зарплаты начинает питаться лапшой из пакетиков и переходит на самые дешевые крепленые вина.

Носит очки в тонкой металлической оправе. Щеголяет в “капитанской” фуражке с козырьком и витым шнуром, часто надевает галстук-бабочку, жилет с золотистыми звездочками на синем фоне. Гардероб у него небольшой, но все вещи с изюминкой.

Он знает множество стихов, томики которых занимают у него два больших шкафа! Знает биографии поэтов, поучительные и забавные истории из их жизни. Может наизусть прочитать целую поэму, ни разу не сбившись. А читает он как настоящий артист! Вот это он умеет.

Никогда не был женат и не имеет детей. Нет, не гомик. Иногда приводит женщин (см. отдельную карту «Женщины Плафонова).

КАК ПЛАФОНОВ ОКАЗАЛСЯ В НАШЕЙ КОММУНАЛКЕ

Паша вырос в благополучной профессорской семье. Его отец, известный ученый, занимал шикарную квартиру в центре города и мечтал, что и сын пойдет по его стопам. Но тот выбрал “свободную профессию”.

У Паши есть старшая сестра Маргарита, Марго. Когда Паша был на пятом курсе, Марго вышла замуж за перспективного таможенного офицера и привела его в отчий дом. Но тут профессор возьми и помри. Это событие имело далеко идущие последствия. Возмутителем спокойствия стала вдова — мать Павла и Маргариты. Она была много моложе своего покойного мужа. Тот когда-то взял ее нищей студенткой, а после попрекал, держа в ежовых рукавицах. Дома у нее и права голоса не было (по словам Паши). А тут вдруг прорезались и голос, и характер. Это была еще молодая, очень красивая женщина, осознавшая вдруг, что еще успеет пожить в свое удовольствие.

Для начала она уговорила детей совершить обмен, чтобы каждый жил своим домом. Те согласились. Паша говорит, что уже тогда мать и сестра заключили за его спиной сепаратное соглашение. Но это, мол, он понял позднее, когда рассеялся морок, который они напустили на него.

Мать и сестра отхватили себе по двухкомнатной квартире, а Паше досталась комната в нашем доме. Вот так он и стал нашим соседом. Мать и сестра поделили также между собой обстановку и, надо полагать, отцовские сбережения. Паше опять достались “объедки”.

“Прозрев”, Паша практически прекратил всякое общение с матерью.

Зато его сестрица бывала здесь часто, имея, несомненно, сильное влияние на брата.

Властная натура, она долгое время была для Паши авторитетом.

Но минувшим летом всё это рухнуло в одночасье.

Мы расскажем об этом, но не сегодня.

“ЖЕНЩИНЫ ПЛАФОНОВА”

Вообще, это парадокс: он видный мужчина приятной наружности, общительный и галантный, а вот постоянной подруги у него нет!

Редко какая из его женщин появлялась в этом доме вторично. А самый длинный из его романов продолжался едва ли больше двух недель.

В разное время мы часто слышали его высказывания в том смысле, что он никогда не предаст своей свободы.

Что правда, в последний период, особенно после его болезни, Паша начал соглашаться с тем, что у семейной жизни есть свои плюсы. Но дальше разговоров дело так и не пошло.

Вот уже почти год у Паши не было контакта с женщинами. Точнее — около 10 месяцев. И не похоже, чтобы он особенно страдал по этому поводу.

В одной из статеек в его газете рассказывалось, будто есть молодые люди, которые по неведомым причинам мгновенно дряхлеют душой, не меняясь внешне.

Конец ознакомительного фрагмента.