Очищение

Лана Прозак, 2018

Несколько дней назад около католической церкви обнаружили изуродованный труп девушки. Расследовать это дело взялась Ева Тайнова – старший следователь, которую, несмотря на выдающиеся успехи в раскрытии преступлений, откровенно недолюбливают коллеги. За плечами у Евы не только сотни расследованных убийств, но и личная драма. Когда она была маленькой, ее родителей жестоко убили у нее на глазах, но о том дне она ничего не помнила. И теперь, когда в городе появился маньяк , ей придется вспомнить все… Кто он – убийца, возомнивший себя спасителем и мессией? Удастся ли Еве выйти на его след до того, как город утонет в крови невинных жертв? Содержит нецензурную брань.

Глава 4. Тушёнка или рагу?

Ночь прошла без кошмаров. По выработанной за годы службы привычке Ева проснулась в шесть утра — будильника у неё не было, как и необходимости в нём, умылась, позавтракала, оделась и вышла из квартиры, надеясь быть одной из первых на работе, чтобы избежать «коридора приветствий». Так она называла свой путь от входной двери в здание до кабинета. Тайнова ненавидела эти утренние «Здравствуйте», «Доброе утро». Ненавидела бестолковые «Как дела?» Ей хотелось просто прийти в кабинет, спокойно сесть за стол и открыть папку с делом «Неизвестной».

Горло разболелось ещё сильнее. От температуры всё тело ломило, и выпитые на ночь антибиотики совершенно не помогли. На улице, как всегда, неистовствовал ливень с ураганным ветром, что было вполне естественно для этого города. Маленькая русская машинка под этим серым небом в струях ледяного дождя смотрелась ещё жалобнее, чем обычно. Ева ловко открыла дверь и прыгнула внутрь салона автомобиля, наспех включив печку. Ей предстоял долгий путь сквозь непроглядное полотно дождя.

Тайновой повезло: на работе она была одной из первых. Она поздоровалась с дежурным на проходной и спокойно прошла в свой кабинет. Даже её милой помощницы ещё не было на месте.

В кабинете на столе лежала внушительная папка с документами по делу «Неизвестной». Ева сняла верхнюю одежду и, даже не пытаясь стряхнуть с неё капли дождя, засунула в шкаф. Ей не терпелось перечитать этот материал в надежде найти что-то новое.

«Ненавижу. Уроды. Ничего не добавили. Даже личность жертвы не раскрыли. Ведь у них есть эта информация, раз были зацепки, раз они следили какое-то время за ней. Зачем эта конспирация? Я же всё равно это выясню. Ну почему для разнообразия не попытаться побыть людьми и немного упростить мне работу?»

От сокрушений её отвлёк звонок стационарного телефона. По типу гудка она поняла, что звонила Татьяна.

— Да.

— Ева Александровна, здравствуйте. Вас просит к телефону Астахов Алексей Юрьевич, — Тайнова удивилась — звонящим был старший следователь Московского района. Один из немногих людей, с которым у Евы сложились доброжелательные отношения. — Мне соединить вас или вы сами ему перезвоните?

— Соединяй. Да, и скажи Топову и Левину, чтобы зашли ко мне. Хорошо?

— Конечно.

— Ева Александровна, приветствую! — послышался осипший голос на том конце провода.

— Доброе утро, майор Астахов. Что-то случилось?

— Да, я хотел узнать, не по вашей ли вине ходят слухи о переводе капитана Зобова к вам?

— По моей.

— Давно пора. А не подскажете, кем заменят?

— Думаю, что лейтенант Топов неплохо с вами сработается.

— Не помню такого. Хороший специалист?

— Думаю, вам понравится.

— Ох уж эти кадровые перестановки, — наигранно произнёс Астахов.

— И не говорите, — подыграла ему девушка.

— Спасибо за информацию, капитан Тайнова.

— Обращайтесь. До свидания.

Телефонный разговор оборвался. Тайнова порадовалась услышанной информации: «Хоть одна хорошая новость за сегодня», — подумала она, прежде чем в дверь постучали.

— Войдите, — Ева встала из-за стола и пошла навстречу человеку, открывающему дверь.

— Здравствуйте, капитан Тайнова.

— Давай без официоза. Привет, Миша. Где Пётр?

— В управление вызвали.

— Это к лучшему. Пока я была в отпуске, произошло много убийств?

— Как всегда: бытовуха, пьянка, наркомания. Следователь Веркин вроде справляется с отчётами и бумажками, — Левин улыбнулся.

— Помнишь дело с девушкой у церкви?

— Да.

— Заново начинаем расследование. Поезжай, опроси ещё раз всех свидетелей. Я бы сама, но у меня другие дела.

— Но я уже всех опросил, свидетелей-то нет. Старушка, которая тело нашла, ничего не видела и не слышала. К священнику ты сама ездила, а родственников погибшей так и не нашли. Это глухарь.

— Отправляйся к священнику и запроси у него список прихожан. С этого начнём, а дальше посмотрим, может, зацепки появятся.

— Хорошо. А почему Топа-то в комитет вызвали, не знаешь?

Ева посмотрела на Левина и решила не вдаваться в подробности.

— Нет. Не знаю.

— Ну ладно. Пока. Я дам знать, если что.

К тому моменту как лейтенант Левин вышел из кабинета, часы показывали одиннадцать утра, вполне подходящее время, чтобы позвонить Громову.

— Таня, найди мне номер Громова Ильи Сергеевича, он следователь Кировского района.

— Записывайте.

Ева набрала телефон и стала слушать длинные гудки. Больше всего она боялась услышать в трубке фразу «Он сейчас занят, он вам сам перезвонит». Но если такое произойдёт, то Тайнова приняла твёрдое решение самой поехать в его отдел и сидеть ждать, когда Громов соизволит её принять.

Но, как ни странно, произошло чудо — после разговора с его помощником Громов всё же взял трубку:

— Ева Александровна, что случилось?

— Илья Сергеевич, хочу сегодня лично встретиться с вами, есть разговор по одному делу.

— Я даже знаю, по какому делу. Ну, хорошо, подъезжайте ко мне к часу, поговорим.

— Буду обязательно.

На этом разговор закончился, и Ева начинала бояться сопутствующей ей сегодня удачи.

* * *

Ровно без четверти часа Тайнова входила в кабинет к Громову. Он сидел за огромным столом золотисто-коричневого цвета и надменно смотрел на входящую девушку. Всем своим видом он пытался показать своё превосходство над ней. Ева, немного нервничая, подошла к столу.

— Позволите сесть? — не дожидаясь ответа, Тайнова сама отодвинула стул от массивного стола и, не обращая никакого внимания на хозяина кабинета, спокойно села.

— У нас в стране принято здороваться, — заявил восседающий в кресле мужчина.

— Полностью с вами согласна. А вы со мной поздоровались? Я-то да, когда входила в кабинет, а вот вашего приветствия не расслышала. Вы ещё хотите продолжать разговор о нормах приличия? — Громов поежился на стуле. Тайнова была уверена, что это из-за яда, который постоянно сочился из его пятой точки.

— Что у вас ко мне?

Подполковник Громов являлся ярким представителем всего того, что Тайнова больше всего презирала в людях: наглый, завистливый, грубый, изворотливый, глупый. Этот человек упорно старался не замечать своих ошибок, не слушал окружающих и не принимал советов. Ему было далеко за сорок пять, скорее, около пятидесяти лет. Внешний облик, как казалось Еве, полностью соответствовал его внутреннему миру: тучное тело еле помещалось в форму, засаленная лысина на голове ярко переливалась в лучах электрического света кабинета, двухдневная зелёная щетина властно располагалась на лице и втором подбородке, который, в свою очередь, противно трясся при каждом его слове.

— Дело о серийном убийце.

— Серийники — дело не новое, но редкое у нас в городе, так что не бросайтесь столь громкими заявлениями.

— Что вы думаете о девушке, которую нашли с изрезанным лицом? Какие у вас предположения?

— Да, я смотрю, вы обладаете намного большей информацией, чем я ожидал. Откуда знаете? Дело новое.

— А вы как думаете?

— Я ничего не думаю… Точнее, я думаю, что какой-нибудь придурок захотел её изнасиловать и нечаянно убил, а всё остальное сделал, чтобы следствие запутать. Перечитал Виктора Гюго — и пошло-поехало.

— О, так, значит, хоть что-то вы знаете.

— Тон полегче! — Громов багровел.

— Вам того же советую. Хотите дело раскрыть или нет? — Ева знала, что Громов её недолюбливал, скорее, ненавидел. Она знала, что сейчас не время для саркастичных выпадов, но ничего не могла с собой поделать.

— А у тебя уже и решение имеется? Ой, я забыл, ты же у нас самая умная.

— Перейдём к делу, — Тайнова закипала, собственно, как и Громов, поэтому решила сменить тактику. — Я видела фотографии. Слышали о деле «Чёрный георгин»?

— Нет, — с неохотой ответил Громов, — а что там?

— То же самое, что и у вас. Один в один исходя из фотографий, которые я видела. А что поведало вскрытие?

— Так, давай ты сначала скажешь, с чего ты взяла, что это серия.

— Вот, — Ева достала из сумки папку с документами. — Нашли девушку, тринадцать ножевых ранений, распоротый живот, изнасилована после смерти, подробности в отчёте по аутопсии.

Громов некоторое время молчал, бегло перечитывая отчёт.

— М-д-а-а-а, — после чтения произнёс он. — Жестоко, но почерк абсолютно разный. Где взаимосвязь?

— Точно такое же убийство произошло в восемьдесят седьмом году в Америке, а сейчас у вас дело, которое произошло в сорок седьмом году, также в Америке. Я думаю, что у нас подражатель.

Подполковник задумался, он долго смотрел в одну точку, почёсывая второй подбородок, а потом резко произнёс:

— Глупости. Почерки разные, подумаешь, совпадение. Я, конечно, сегодня посмотрю, что там за чёрный… Как его там?

— Георгин, — подсказала Тайнова.

— Я проверю, совпадает или нет почерк. Если да, будем думать, может, с комитетом свяжемся, людей тогда пусть нам дают, а пока всё. Иди, расследуй убийство своё. Я позвоню.

— Хорошо. Только не затягивайте. Лучше быть вместе и делиться информацией, чем идти по ложному следу. За «глухарей» нас особо по голове не гладят.

— Ой, иди уже отсюда, Тайнова. Умная тут самая нашлась. Без тебя умеем работать! И дверь за собой закрой!

Ева захлопнула дверь. Она чувствовала, что в этой схватке победа была на её стороне.

* * *

Девушка бежала к машине под непрекращающийся дождь, который колючими каплями хлестал по щекам. Она слышала, как в кармане плаща трезвонил телефон, но доставать его на улице, со всех сторон обдуваемой ветром и обжигающим лицо ливнем, ей не хотелось. Она запрыгнула в машину и ответила на вызов:

— Да, Левин, что у тебя?

— Ты знаешь, сколько зарегистрированных прихожан в этой церкви? — возмущённый голос Левина послышался на том конце трубки.

— Нет.

— Триста шестьдесят четыре человека. И это только зарегистрированных! Священник сказал, что зайти может любой, и таких вот ходоков в десятки раз больше. Как ты планируешь опросить триста шестьдесят три человека за минусом той бабушки?

— Никак не планирую. А тараканчики, что живут у тебя в голове, не потеребили отдел твоего мозга, отвечающий за сообразительность, и ты, случайно, не спросил: «А есть среди всех этих зарегистрированных хоть один человек, вызывающий подозрения?» Спросил?

— Так! Ты сказала взять список, кстати, мне его не дали, об этом я не спрашивал. Ты сказала спросить?

— Твою мать, Левин! Но ты же лейтенант Левин, оперуполномоченный убойного отдела Фрунзенского района, у тебя должен же быть мозг!

— Попрошу без оскорблений!

— Возвращайся! — не успокаивалась Ева.

— Завтра вернусь. Я уехал далеко, — всё больше раздражая Тайнову, заявил Левин.

— Сейчас же! — рявкнула Ева. — Хочешь, попрошу, чтобы тебе это ещё кто-нибудь сказал?

— Ладно. Возвращаюсь. Расспрошу подробнее.

Ева сбросила телефонный звонок, не давая договорить Левину.

Она понимала, что сроки поджимают и ей во что бы то ни стало нужно выяснить личность жертвы. Но сейчас Тайнова находилась в тупике: по отпечаткам совпадений нет, а значит, не было приводов в полицию; родственники так и не объявились, заявлений о пропаже похожей девочки тоже никто не подавал. А это была жизненно важная информация. Связать два этих дела по почерку преступления не получится, оставалось связать их по личностям жертв: возможно, они были знакомы, возможно, у них были общие друзья или они учились в одной школе. У них должно было быть что-то общее.

За этими размышлениями Тайнова не заметила, как подъехала к работе, как вошла в здание и уже бежала по направлению к кабинету.

— Ева Александровна!

Тайнова обернулась.

— Да?

— Вам только что принесли, — Татьяна протянула Еве конверт. — Сказали передать лично в руки.

— Спасибо, — девушка приняла из рук помощницы конверт и зашла в кабинет.

* * *

Тяжёлые чёрные облака с устрашающими раскатами грома медленно маршировали по небу, уничтожая на своём пути любую попытку солнечных лучей достигнуть земли. Свинцовое небо низвергало тонны дождя, словно стараясь смыть всё, что было ему чуждо. Серый день больше походил на вечные сумерки.

В полутьме кабинета Ева сидела за своим скромным столом, держа в руках то, что сейчас ей казалось «Святым Граалем». Всего несколько листков белой бумаги с напечатанными сухим текстом строками и фотографией. Эти несколько фраз заключали в себе ту самую желанную зацепку.

С фотографии на Тайнову смотрело юное грустное лицо белокурой девушки — её «Неизвестной». К этой цветной фотокарточке прилагалось досье:

«Иванова Олеся Константиновна. Шестнадцать лет. Родственников нет. Воспитанница детского дома № 26. Склонна к бродяжничеству. Общее количество побегов из детского дома — пять. Четыре раза возвращалась по собственному желанию. Приводов в полицию нет. В правонарушениях замечена не была.

Рост — 165 сантиметров. Вес — 55 килограммов. Глаза голубые. Волосы светло-русые. Худощавое телосложение. На правом плече родимое пятно».

Ева несколько раз прочитала текст письма, положила фотографию в прозрачный файл и обрезала его до размеров фотокарточки.

«Спасибо тебе, Астов. Значит, поднажал ты на своего знакомого. Теперь с этим можно работать».

Тайнова посмотрела на часы, маленькая стрелка которых неумолимо подползала к пятичасовой отметке. Она сделала глубокий вдох и такой же глубокий выдох, пытаясь понять, сколько времени ей потребуется, чтобы добраться до детского дома № 26. Девушка машинально потянулась к трубке сотового телефона, но тут же отбросила эту идею: звать на помощь некого, да и незачем. Тайнова всё равно никому не доверяла так, как себе, и ехать нужно было самой. Её затошнило — то ли от мысли, что снова придётся садиться за руль, то ли от температуры и слабости во всём теле. Голова безжалостно болела, кровь пульсировала в висках, а боль в горле начинала приносить всё больший дискомфорт.

Ева достала пузырёк с антибиотиками из выдвижного шкафчика стола и с усилием проглотила горьковатую пилюлю. Жалеть себя времени не было, и она неохотно нажала на кнопку своего рабочего телефона.

— Танюша, позвони, пожалуйста, в детский дом номер двадцать шесть и договорись о встрече с директором этого заведения. Скажи, что я буду через час или полтора часа. И сделай полупрозрачный намёк, что если я его там вдруг не застану, то тогда с ордером и отрядом полиции приду к нему домой. Хорошо?

— Конечно, стоит обозначить тему встречи?

— Нет. Просто скажи, что это очень важно.

— Хорошо.

Телефон отключился, а Ева в очередной раз схватила со стола свой скомканный плащ и вышла из кабинета.

* * *

Угнетающее зрелище ещё не совсем начавшейся, но уже упущенной жизни. Обветшалые стены, унылая площадка, которая вроде как детская игровая, но совсем не игровая и не детская. Обшарпанные потайные уголки, где курящие подростки вроде как прячутся от взрослых, а вроде как и нет. Их глаза наполнены непониманием, болью и злостью. Злостью на окружающий мир. Тот мир, который уже заведомо считает их виноватыми во всех смертных грехах, хотя они ещё ничего и не сделали. Как ничего не сделали они и своим родителям, которые с таким лёгким сердцем оставили их выживать в этих импровизированных тюремных стенах.

Ей было знакомо это чувство, она помнила те мысли, которые могут прийти только на заднем дворе школы-интерната, когда ты смотришь через металлическую решётку забора на проходящих мимо счастливых родителей с ребёнком и думаешь: «А у меня такого уже никогда не будет. Не будет его, счастливого детства».

Тайнова тряхнула головой, стараясь отбросить тревожные воспоминания. Она вышла из машины, поуютнее закуталась в плащ и пошла на встречу с директором детского дома № 26. На пороге главного входа её ждала молодая женщина с пышными формами и коротко подстриженными волосами розоватого оттенка. Женщина выглядела приветливой, смущённой и напуганной одновременно. Первой представилась Ева:

— Старший следователь Фрунзенского района капитан Тайнова Ева Александровна.

— Здравствуйте, я Марина… Марина Петровна. Я тут воспитательницей работаю. Мне наш директор, Вера Ивановна, сказала, чтобы я вас встретила. А что случилось?

— Я хотела бы поговорить с вами об Ивановой Олесе Константиновне, — Ева достала фотографию из кармана плаща и показала воспитателю, — вам она знакома?

— Да-да, это наша воспитанница, она сбежала две недели назад где-то… Я как раз сегодня хотела идти подавать заявление о пропаже… Просто, понимаете, она часто сбегала, но через пять дней всегда возвращалась сама, мы и тут думали, что сама объявится, а её нет и нет, вот и хотели сегодня уже идти, — женщина тараторила, явно стараясь оправдаться.

— Ну-ну, — подозрительно посмотрела на собеседницу Тайнова. — Именно сегодня? Да?

— Да! Да! Вот прям перед тем, как позвонили из вашего отдела. А что она натворила? Понимаете, она хорошая девочка. Я уверена, что, что бы ни случилось, это либо не она, либо её заставили. Мы хорошо к ней относились! Вот прям всю душу вкладывали и…

— Да, я не сомневаюсь, — перебила Марину Петровну старший следователь. — Её убили, и мне необходимо поговорить с директором. Она на месте?

Ева заглянула в глаза воспитательницы и не увидела там никаких признаков скорби или шока. Небольшое удивление, не больше.

— Как умерла? А что случилось?

— Не умерла, а убили. Проводите меня к директору.

Они зашли внутрь здания, прошли по почти отремонтированному коридору, наполненному снующими туда-сюда детьми разных возрастов, и оказались у роскошной двери из массива дерева, на которой торжественно располагалась табличка с надписью «Директор детского дома № 26 Горбушина Вера Ивановна». Контраст между состоянием всего детского дома и роскошью двери в кабинет директора красноречиво рассказывал о самом директоре.

Тайнову передёрнуло. Она даже не подумала постучать в дверь, прежде чем вошла в кабинет.

— Старший следователь Тайнова Ева Александровна.

Из-за стола встала широкоплечая женщина лет шестидесяти и приветливо улыбнулась, оголяя золотые зубы.

— Вера Ивановна, — представилась она. — Прошу заметить, что мой рабочий день уже закончен, но я вас дождалась, как и просили.

— Замечу, — Тайнова протянула фотографию в прозрачном файле. — Вам знакома эта девушка? Если отсвечивает, можете достать фотографию из файла.

— Нет, в этом нет необходимости. Это Олеся. А что случилось? Марина, можешь идти, — обратилась женщина с золотыми зубами к скромно стоящей около двери воспитательнице. — Ой, вы присаживайтесь. Так что случилось с Олесей?

— Её убили, сейчас ведётся расследование по факту установления личности убийцы. Её тело пока в морге, вам или вашим сотрудникам необходимо завтра подъехать в морг для опознания. Это обязательная процедура для протокола. Я оставлю вам адрес. У Олеси были близкие друзья здесь, парень или дальние родственники, которые навещали её?

— Нет, родственники так и не нашлись, её никто не посещал. Ничего особенного сказать про неё не могу. Обычная девушка, особых проблем с ней не было, ну, разве что была склонна к бродяжничеству. Сбегала иногда, но всегда сама возвращалась, мы и в этот раз ничего подобного предположить не могли, а тут…

— С кем я могу поговорить из местных детей? С кем она общалась больше всего? Друзья?

— Понимаете, — обладательница сожжённых гидроперитом волос опустила глаза и ладонями погладила свой отполированный до блеска стол, — это будет сложно сделать. Все дети несовершеннолетние, я не могу вот так взять и разрешить вам их допрашивать. Для этого нужно особое разрешение.

— Серьёзно? — Ева облокотилась на стол и почти вплотную приблизилась к лицу Веры Ивановны. — Особое разрешение, говорите? Я могу его получить, а ещё могу получить ордер на обыск, прийти сюда с целой кучей полицейских и кинологов, и, не дай Бог, конечно, мы найдём травку у одного из воспитанников, и что же тогда делать? Нам придётся заводить дело о ненадлежащей охране, заботе и защите детей в этом детском доме. Мы заинтересуемся, почему ребёнок пропадает и его две недели никто не ищет и не подаёт заявление на розыск. А ещё придётся проверить все бухгалтерские счета, поток движения денежных средств. И что-то мне подсказывает, что эта шикарная дверь, этот стол и обстановка в кабинете не выдержат этого испытания, как и вы. Но зачем нам всё усложнять? Ведь в этом нет необходимости?

— Нет, — лицо директора детского дома покраснело и почти слилось с цветом румян.

— Правильно. Думаю, и для меня, и для вас, со всем уважением, будет проще, если я всего лишь поговорю с близким другом Олеси и расспрошу только об Олесе, не задавая лишних вопросов о самом детском доме или процессе воспитания. И как бы грубо ни звучали мои слова, сейчас мне до этого нет никакого дела.

— Конечно, капитан… Капитан?

— Тайнова.

— Капитан Тайнова. Я попрошу Марину, чтобы она вам рассказала, с кем из детей у Олеси сложились наиболее близкие отношения.

— Я вам очень благодарна.

Ева не удивилась, когда обнаружила за дверью Марину Петровну, делающую вид, что она вовсе не подслушивала, а разглядывала рисунок на плитке пола.

— С кем здесь дружила Олеся?

— Да… Хм… С Ленкой. Подруги прям не разлей вода… Были. Она один раз даже вместе с ней сбегала, но не понравилось, видимо, ей бродяжничать. Не уловила она романтики жизни под открытым небом. Мы её сейчас найдём. Она обычно на заднем дворе в это время сидит. Скажите, пожалуйста, что, Олесю прям убили-убили?

— Да. Мертвее мёртвых.

Ленка и правда оказалась на заднем дворе детского дома. Она сидела на пеньке срубленного дерева, задумчиво всматриваясь в землю и теребя в руках полуистлевший бычок сигареты. Чем ближе подходила Тайнова, тем лучше ей удавалось рассмотреть девушку: каштановые волосы, забранные в конский хвост, густые чёрные брови, длинные ресницы, жёлтые зубы, обгрызенные ногти. На ней были кроссовки неопределённой марки, чёрные джинсы и ярко-салатовая куртка размера на два больше её самой.

— Марина Петровна, разрешите я наедине поговорю с этой девочкой, — воспитательница замялась. — Не волнуйтесь, я договорилась с директором.

— Ну, хорошо, — облегчённо выдохнула Марина и ушла.

Следователь подождала, пока тучная фигура скроется за входной дверью главного здания, и осторожно подошла к девушке.

— Лена?

Девочка вздрогнула так, как будто вышла из транса, и посмотрела на незнакомку.

— Да.

— Я хотела бы с тобой поговорить.

— А ты «мусор», что ли?

— Ого! — от этих слов Ева невольно вздёрнула брови и улыбнулась. — И мусор встречается в моей профессии, но я привыкла представляться как следователь Тайнова Ева Александровна. Можешь просто Ева.

— Просто — непросто. Я с ментами не разговариваю.

— Закурить хочешь? — Ева достала из пальто нераскрытую пачку сигарет, — Да брось! Я же вижу, что хочешь. Ты не просто так тут сидишь, это место не просматривается из окон здания, и ты только что выкинула истлевший бычок. На скольких его раскурили? А? Человек на десять? — девочка недоверчиво посмотрела на Тайнову, но огонёк в глазах загорелся. — Ну так что? Будешь или нет?

Лена выхватила пачку из рук Евы, наспех её открыла, достала сигарету и протянула пачку обратно.

— Оставь себе, я бросила. Я хочу с тобой об Олесе поговорить. Мне сказали, что ты её лучшая подруга.

— А что случилось? — глубоко затянувшись, прошептала девочка. — Олеська — хорошая деваха, она ничего бы плохого не сделала.

— Я не сомневаюсь.

— Тогда что надо? Ближе к делу.

— Убили её, — следователь заметила, как округлились глаза подростка, но решила продолжать: — Я хочу найти человека, который это сделал. Но мне нужна твоя помощь, мне нужно, чтобы ты рассказала всё, что знаешь.

— Убили, — почти беззвучно произнесла Лена. — Нет. Нет же! Кого? Олеську убили? — в полном замешательстве девочка вскочила с пенька и, задыхаясь, начала ходить взад-вперёд, периодически садясь на корточки и, не останавливаясь, повторяя слово «нет».

Тайнова решила не вмешиваться и подождать, когда девочка придёт в себя от услышанных слов. Минут через пять Лена всё же взяла себя в руки и со слезами на глазах произнесла:

— Как это произошло?

— Я не могу тебе рассказать, и это сейчас не имеет значения. Расскажи мне всё, что ты знала о ней и о её жизни.

— Да всё знала, — начала свой рассказ воспитанница детского дома. — Она хорошая была, в людях пыталась только хорошее рассмотреть, но не дура, то есть доверчивой дурочкой Олеську не назовёшь, чуйка у неё была! Говно начинала за километр чуять. Только сбегать любила. Не знаю, почему. Я с ней разок попробовала. Дерьмо! Мне не понравилось: ходишь, воняешь, спишь на улице. А она говорила, что так можно приблизиться к городу, приготовиться к жизни, когда из дома выгонят. Ну, не знаю, это бред всё. А так с парнями направо и налево не трахалась. Да, я говорю, умная была, не пошла бы ни с кем тёмным. Было, правда, один раз, год назад где-то, связалась с какими-то мажорами, что ли, не знаю, может, и не мажоры. Два парня, бороды такие длинные чёрные и лысые, то есть головы лысые у них были. На машинах дорогих раскатывали. Я потом спрашивала её: «Чё там с ними?» Она сказала, что дерьмом веет, втянуть куда-то хотели её, но она вовремя выпуталась, а может, и не выпуталась, может, наврала мне.

— А какого-нибудь другого друга за домом у неё не было? Ну, может, старший кто? Покровитель? Деньгами её обеспечивал, подарки дарил?

— Папик, что ли? Нет, я бы знала. Да она с Генкой того, ну, то есть встречались они, — на этих словах Лена закатила глаза. — Но он нашенский, из местных ребят. Любит, любил вроде её. Защищал пару раз, в драки из-за неё ввязывался. Ему один раз даже Вовка нос разбил, он парень здоровый. Нет, не могла она, не пошла бы ни с кем. Да, я ей всегда говорила, что все мужики — твари поганые, здесь каждая девчонка об этом знает. Особенно папики. У нас у всех нос начеку.

— А у Олеси были странные привычки или хобби какое?

— Она мечтала поэтессой стать, стихи всё писала, только не стихи получались, а четыре строчки, они там как-то называются, я не помню.

— Четверостишия?

— Ага, говорила, когда уйдут они с Генкой отсюда, то он работу найдёт, а она стихами зарабатывать будет. Бред. Вон Генка идёт, может, он ещё чего скажет. Я правда всё рассказала, нет ничего и никого такого. Можно я пойду, полежу? Мне что-то нехорошо.

— Курить бросай! — Ева крикнула в спину удаляющейся девушке.

— Зачем? Думаете, это меня спасёт? Как-то поможет?

— Тебе решать. Ты, самое главное, не сдавайся, потерпи, вот увидишь, потом всё будет лучше.

— Скажите об этом Олесе… Посмотрим. Спасибо, — девушка потрясла пачкой.

— На здоровье.

Лена поравнялась с приближающимся парнем, заглянула ему в глаза и покачала головой, а потом скрылась за деревьями. Тайнова смотрела на рыжего кучерявого парня в спортивном костюме, его лицо излучало уверенность и озадаченность.

— Здравствуйте, меня Гена зовут, а вы про Олесю спрашиваете, да? Я хочу, чтобы вы её начали искать. Я говорил этим уродкам, — чуть тише произнёс парень последнее слово, — но они только рукой махали, мол, сама вернётся.

— Гена, меня зовут Ева Александровна, я следователь из полиции.

— И?

— Ты крепкий парень? Мне сказали, что да.

— И?

Ева села на мокрый пенёк, посмотрела на молодого человека и с усилием произнесла:

— Олеся мертва.

Несколько секунд парень молчал. Он в полном недоумении смотрел на следователя, не находя слов, чтобы продолжить разговор. Ева достала фотографию и протянула ему.

— Это она?

— Кто этот ублюдок? Кто это сделал? — он держал фотографию трясущимися руками, не решаясь поднять глаза.

— Этого я пока не знаю, но очень надеюсь, что ты мне поможешь, — Тайнова подошла поближе к мальчику. — Давай сделаем кружок вокруг дома, стоять на мокрой земле слишком холодно, составишь мне компанию?

— Это точно она? Может, вы ошибаетесь? — вопрошающе смотрел говорящий на следователя, стараясь найти хоть каплю сомнения в её глазах, но сомнения не было. — Вы не ошибаетесь. Хорошо, что я могу сделать? — он отвернулся, сдерживая слёзы.

— Ты можешь ответить на мои вопросы, но самое главное, чем ты можешь помочь, — это ни в коем случае не сбегать из детдома и не пытаться выяснять всё самостоятельно. Ты меня понял? — парень кивнул в знак согласия. — Вы давно с Олесей встречаетесь?

— Официально полгода, а так с раннего детства общались, дружили. У нас планы были — вместе потом жить. Я… Она нравилась мне очень, — Ева чувствовала, как нарастал ком отчаяния и горя у него в горле, чувствовала, что он из последних сил держался. Она осознавала, что у этого молодого человека сейчас отняли его последние мечты. — Олеся хорошая… Была. А это точно, точно она? Может, вы ошиблись? Такое бывает, я слышал…

— Не в этот раз. Скажи, почему она так часто сбегала?

— Нравилось чувствовать свободу. Так она говорила. Тут все сбегали хоть раз, но если есть мозги, то возвращались.

— Почему она сбежала последний раз, почему тебя с собой не позвала?

— Она сказала, что на два дня сбежит, побродит и вернётся. Сказала, чтобы я не волновался и что всё будет хорошо. Я и не волновался два дня, а потом тревогу забил, но разве этих, — он махнул головой в сторону здания, — переубедишь?

— А ты не замечал изменений в её поведении в последнее время?

— Нет, она всегда была немного весёлая, немного грустная. Ну, может, последний год чуть грустнее. Хорошая девчонка, даже в церковь как-то ходила.

— В церковь? — словно электрическим током пронзили эти слова Тайнову. — А в какую именно церковь, она не говорила? Православная или католическая?

— Нет. Она просто разок упомянула, что в церковь особую заходила, куда всех пускают, что там все добрые и понимающие. Кормили. Но это раз всего было, а потом она больше об этом не говорила.

— Может, замечал около неё кого-то подозрительного?

— Нет, её никто никогда не навещал, да и она об этом мне не рассказывала.

— Может, ей угрожали? Или у местных ребят зуб был?

— Нет, у ребят точно нет, а вот воспитатели… Хотя… Нет. Здесь все бабы в основном. Она тихая в этом плане была, никого не доставала, поэтому её тоже никто не трогал.

— Мне Лена сказала, что она стихи писала. Ты покажешь мне, где её кровать или тумбочка для личных вещей?

— Да, конечно, — они изменили свой маршрут и направились в сторону входа в детский дом. Мальчик некоторое время молчал, а потом посмотрел Еве в глаза и сказал: — Найдите его, пожалуйста. Она не заслужила этого.

Ева никогда не давала обещаний, тем более когда не могла их выполнить, поэтому нашла наиболее подходящие в этой ситуации слова:

— Я постараюсь.

У входа их ждал конвой, состоящий из уже знакомой воспитательницы и директора Веры Ивановны. Женщины уже успели переодеться в тёплую верхнюю одежду, как нельзя лучше подходящую для такой весны.

— Следователь Тайнова, мы можем чем-нибудь ещё вам помочь?

— Конечно, я конфискую все личные вещи Ивановой Олеси для дальнейшего расследования. Вы должны проследовать со мной в качестве понятых.

* * *

На момент её возвращения домой часы показывали одиннадцать вечера. От мучащей боли и усталости она почти не могла дышать. Есть не хотелось, хотя за весь день она так и не успела перекусить. На автомате Тайнова прошла на кухню и щёлкнула выключатель электрического чайника. Кофе — единственное, что сейчас помогло бы расслабиться и собрать мысли в более или менее упорядоченную кучу.

С горячим кофе в полумраке квартиры Ева сидела за столом и смотрела на лежащие там фотографию и дешёвенький блокнот, который можно было купить в любом канцелярском магазине города. Тайнова сделал глоток обжигающего напитка, закинула нагие ноги на подлокотник кресла и открыла блокнот. В нём она нашла написанные от руки стихи, посвящённые природе, друзьям, любимому. Она бегло просматривала наивные строки, пока взгляд не наткнулся на что-то странное и более интересное, а именно два последних четверостишия. Они явно отличались от других: во-первых, несколько страниц перед этими стихами были пустыми, как будто специально для чего-то оставленные; во-вторых, сами четверостишия были несколько раз обведены фломастером розового цвета, что выглядело как импровизированная рамка. Автор явно хотел их выделить. Тайнова попыталась вчитаться в стихи.

Первое:

«Он мягкий и чистый,

В глаза мне посмотрит

И нежной ладонью

Грехи мои смоет».

И второе:

«В глазах его

Я вижу свет.

Иисус придёт,

Спасенье есть!»

«Спасенье есть? Он? Кто он? Спасенье. Не спас он тебя, — вслух произнесла Ева. Не отдавая себе отчёта, она встала с кресла и, словно хищник, запертый в клетке, принялась ходить взад-вперёд по гостиной. — Он? Кто же тот мужчина, в глазах которого ты свет видела? Это не Гена, это не про него ты писала. Иисус? Нет. Нежной ладонью… Он мягкий… Это человек из плоти и крови. Так кто он? Ну, дай же мне зацепку. Почему ты имя его не записала? Куда ты меня ведёшь? Что ты говоришь мне своими стихами? Я не понимаю! Это ты одержима или он одержим? Ты один раз сходила в эту церковь? Сколько раз ты была там? Или это не церковь вовсе? Ты побывала в этой церкви и через год после этого написала стихи, наполненные религиозным смыслом, стала грустнее, и наконец твоё тело находят недалеко от католической церкви. Это связь? Это подсказка? Это тот священник с проповедями про огонь в глазах? Возможно. Тогда при чём здесь «Чёрный георгин», «Хирург»? Не доказано, что в этих делах была религиозная подоплёка, да и зачем так заморачиваться и имитировать убийства из прошлого? Здесь что-то другое, но что? А вторая жертва? Она ходила в церковь? Была религиозна? — Ева взглянула на часы — время было глубоко за полночь. — Звонить Громову уже поздно. Они знают? Они спрашивали? А вдруг дела не связаны? Вдруг я не права?»

Ева открыла дверь в спальню и подошла к доске расследования своей жизни, доске расследования той ночи. Она смотрела на фотографию своей мамы в центре паутины красных и зелёных лент, ведущих от одной фотографии к другой, от одного куска газетной вырезки к другому. В такие моменты эта стена помогала ей найти уверенность в себе. Тайнова смотрела на нераскрытое, на самое странное дело своей жизни и убеждалась, что больше не допустит нераскрытых убийств, больше не позволит себе что-то упустить, что-то забыть.

«Нет. Я права, — она дотронулась до фотографии улыбающейся красивой женщины. — Ведь я права, мама?»

Безмолвный ответ скрыла ночь.

* * *

Иногда Еве казалось, что Морфей её ненавидит. Он либо вообще не приходил, либо одаривал кошмарами. Она и сама не знала, что хуже. Мысли перемешивались, сплетались в паутину из фраз, дел и поступков, а она как маленькая мушка неистово билась в ней, пытаясь выбраться, но всё больше и больше погружалась в вязкий капкан.

Температура не спадала, а горло уже горело огнём. С ног до головы Ева покрылась холодным липким потом, от чего злилась ещё больше. Обессиленная, больная и истощённая от голодания Ева встала с кровати и пошла в ванную комнату, чтобы попытаться смыть с себя злость.

На полусогнутых ватных ногах она почти ползком добралась до крана со спасительной прохладной водой, почти открыла его, почти умылась, когда услышала раздражающе громкий звонок сотового телефона.

Во мраке квартиры, спотыкаясь и ругаясь, девушка на звук нащупала около прикроватного столика телефон.

— Следователь Тайнова слушает.

— Ева Александровна, здравствуйте! — девушка узнала голос Астахова. — Я понимаю, что время пять утра, но тебе… Вам… Да какого хера, тебе это понравится. Ты же любишь всю эту непонятную чертовщину. Записывай адрес и приезжай как можно быстрее.

* * *

Погода поменялась, стало заметно теплее. Ливень утих, а пронизывающий ветер сменился на лёгкий тёплый бриз. Тайнова стояла возле дежурной машины ППС в кожаной куртке, чёрной майке и обтягивающих чёрных джинсах. Из подъезда вышел хорошо знакомый ей оперуполномоченный Зобов Денис Владимирович. Странный персонаж. Он был хорош собой и знал об этом, но его внешняя привлекательность никак не влияла на его умственные способности. Ева работала с ним один раз и до сих пор считала его одним из лучших сотрудников убойного отдела полиции. Ему тридцать шесть лет, не женат, детей не имеет. Рост 189–192 сантиметра, атлетически сложённый обладатель широких плеч. Чёрные волосы, карие глаза, лицо покрывала чёрная щетина. Ничего особенного, но что-то в нём было не так.

Ева договорила с патрульным и пошла навстречу оперуполномоченному. Он улыбался во все свои тридцать два белых зуба, отвечать взаимной улыбкой у Тайновой просто не было сил.

— Здравствуй, Зобов, давай без званий, обрисуешь, что такого ужасного произошло, что меня сюда позвали?

— Лучше сама посмотри. Пойдём, я покажу тебе, где квартира. Астахов с потерпевшей разговаривает, которая банку нашла.

— Какую банку?

— Криминалисты работают, они хотели забрать, но мы попросили подождать до твоего приезда.

Ева зашла в квартиру, заполненную людьми в форме и без. Здесь были и участковый, и криминалисты, и сотрудник патрульно-постовой службы. В зале Тайнова заметила пожилую женщину, о чём-то разговаривающую со следователем Астаховым.

— Зачем он приехал? — Тайнова кивком головы указала на Астахова и прошла дальше по коридору.

— Я его вызвал. Он предупредил всех: если найдём что-то необычное, совсем необычное, чтобы ему сразу звонили.

После всех приветствий Зобов проводил Еву на кухню. На голубоватом столе, расцветка которого лишь слегка напоминала цвет морской волны, на газете лежала отрубленная человеческая рука и рядом на таком же куске газеты стояла банка, наполненная чем-то непонятным. С немым вопросом Ева посмотрела на Зобова.

— Тушёнка. В банке тушёнка, — ответил на немой вопрос Зобов.

— А на столе рука. Спасибо, капитан. Что тут происходит? — от увиденного зрелища сонливость и усталость Евы как рукой сняло.

— Гражданка Рахманинова, прогуливаясь с собакой, нашла на улице стеклянную банку с тушёнкой. Она решила, что её, банку, оставили для бездомных кошек или собак. На тот момент банка была закрыта. Рахманинова забрала банку домой, для того чтобы покормить своего домашнего питомца. Когда уже дома она открыла банку, то обнаружила в ней человеческую руку. После чего она незамедлительно позвонила в полицию. Вот мы здесь. Что скажешь? У нас что, новый Спесивцев объявился?

Ева подошла поближе к столу.

— Факт каннибализма Спесивцева так и не был доказан, возможно, он скармливал трупы своих жертв собакам, но уж точно рагу не готовил, думаю, это больше похоже на Фиша.

— Тушёнку.

— Что? — переспросила Ева.

— Не рагу, а тушёнку, — уточнил Денис. — Фиш? Это американский маньяк девятнадцатого века, он ещё полиции сказал, что из ребёнка тушёнку приготовил и съел?

— Да, громкое заявление. Только не тушёнку, а рагу. И в банке рагу. Рагу готовится из мяса и овощей, а тушёнка — это вареное консервированное мясо. В банке овощи, значит, это рагу. Но рука точно не ребёнка, больше на руку зрелого мужчины похожа, но это уже патологоанатому определять.

— Так что, у нас новый Фиш?

— Нет, не Фиш, кто-то пострашнее…

Разговаривающие не заметили, что на кухне последние две минуты стоял третий и с ужасом слушал их обсуждения, не смея вмешиваться.

— Господа, если вы закончили обсуждать кулинарные изыски, то я хотел бы как-то сдвинуть с места расследование, — Астахов на минуту перевёл внимание и обратился к участковому. — Везите даму к нам в отдел, снимите отпечатки пальчиков, завтра пойдём искать, где она эту банку обнаружила. Ева, насмотрелась? — Тайнова утвердительно кивнула. — Господа криминалисты, сворачивайтесь, увозите всё на анализы, нужны отпечатки, мы вам потом предоставим отпечатки гражданки Рахманиновой для исключения, не задерживайте отчёт. Ева, Денис, выйдем на улицу, поговорим.

— Что скажешь? — Астахов, разворачивая обёртку от миниатюрной плитки шоколада, обратился к Еве. — Странно, да? У меня лично на практике такого не было.

— Я не буду тянуть быка за рога и скажу прямо: вам Громов вчера не звонил?

— Громов? Это из Кировского? Нет, а что?

— У нас серийный убийца. И твой, извините, ваш, — обращаясь также к Зобову, исправилась Ева, — ваш случай основательно доказывает это. У нас подражатель, имитатор, называйте, как хотите. Третий случай за две недели. Это колоссальная скорость.

— Как и у тебя: скорость — что надо! Что за серийник? Ты давай успокойся, а то выглядишь неважно. Мы, следователи, слово «серия» не любим. Это явление страшное…

— А руки в тушёнке — частое явление? — переспросила Ева.

— В рагу, — перебил Еву капитан Зобов.

— Что? — недоумевающе посмотрела на Зобова Тайнова.

— В рагу. Тушёнка и рагу — это разные блюда. Тушёнка состоит только из мяса, а для того чтобы приготовить рагу, нам необходимы овощи, корнеплоды, например картошка, и мясо, например человеческая рука.

— Денис?! — возмущённо крикнул Астахов.

— Просто для Евы Александровны этот факт очень важен, я решил уточнить.

— Молодец, Зобов, — Ева отвернулась от Дениса и стала общаться непосредственно с Астаховым.

— Давайте подождём отпечатки пальцев, — доедая шоколад, парировал Астахов.

— Не будет у тебя никаких отпечатков, — не сдавалась Тайнова. — Если ты про отпечатки с банки, поверь мне: она чистая как слеза. Если ты про отпечатки с руки, то мне одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять, что там уровень мацерации такой, что хрен определишь хоть что-нибудь, не говоря уж об отпечатках.

— У тебя есть ещё какая-то информация? Я правильно понимаю?

— Есть, — Ева достала телефон из кармана куртки. — Я звоню Астову.

— Астову?! — в один голос удивлённо произнесли оба мужчины.

— Господа, мы в дерьме! — на бегу прокричала Ева, уже приближаясь к своей машине.